Текст книги "Сын погибели"

Автор книги: Владимир Свержин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 8

Ничто так не способствует светлому будущему, как темное прошлое.

Балтасар Косса, папа Иоанн XXIII

Барон ди Гуеско, капитан гвардии Его Святейшества Папы Гонория II, недовольно оглядывался по сторонам. Совсем недавно он радовался жизни в новоприобретенном имении неподалеку от Рима и считал, что с немалой выгодой вложил каждый из уплаченных золотых флоринов. Недавняя аудиенция внесла неприятную поправку в его мироощущение.

Он еще с глубокой почтительностью лобызал протянутую понтификом руку, внимательно приглядываясь к перстням, украшающим длинные пальцы, когда над головой его раздалось:

– Синьор Анджело, для дела, которое я намерен вам поручить, мне нужен человек храбрый, ловкий и немало искушенный в жизни. Одним словом, я нуждаюсь в человеке ваших дарований.

– Каждый мой день и час я к услугам Вашего Святейшества! – не задумываясь, ответил барон, продолжая разглядывать массивные перстни.

– Христианнейший король Франции просит нас прислать человека, облеченного доверием, дабы он мог рассудить спор, возникший между сынами доброй нашей матери Римско-католической церкви, столь широко известными, что само оглашение розни между этими иерархами может не лучшим образом сказаться на положении дел как во французском королевстве, так, увы, и во всем христианском мире.

– Прискорбное известие, – изображая на лице подобающую случаю печаль, ответил капитан папской гвардии.

– Верно, сын мой, очень верно. – Его Святейшество пожевал губами, подыскивая слова. – Оттого, барон, я желаю, чтоб сегодня же, взяв своих воинов – не слишком много, чтоб не привлекать особого внимания, – вы отправились в Парму, где при дворе архиепископа Пармского ныне пребывает монсеньор Гуэдальфо Бенчи – настоятель храма Санта Мария делла Фьоре. Сей достойный муж, известный праведностью, твердостью веры и трезвостью суждений, как никто иной подходит для столь щекотливой и важной миссии. Вам надлежит охранять его и выполнять его указания как мои. Помните, что хотя просьба о прибытии визитатора[25]25
  Визитатор – церковный ревизор.


[Закрыть] во Францию исходит от короля Людовика, сегодня мы не знаем, на чьей стороне правда. В любом случае, каким бы ни было решение монсеньора Бенчи, я предвижу, что у него может появиться множество врагов. Вы отвечаете мне за жизнь этого достойного прелата, равно как и за то, чтобы он целый и невредимый вернулся к нам в Рим.

– Я сделаю все, на что способен человек, с благословения Вашего Святейшества и при содействии сил небесных, – поклонился барон ди Гуеско.

– В таком случае я не сомневаюсь в успехе порученного вам дела, – протягивая капитану опечатанный свиток, произнес Гонорий II. – Ступайте. Казначей выдаст денег на дорогу вам и вашим людям. Остальное получите у архиепископа Пармского.

Беседа эта не шла из головы дона Анджело, как и родовое прозвание папского легата – Бенчи. Где-то прежде он уже слышал подобное имя. Но где, когда? Кажется, ничего серьезного, иначе он наверняка помнил бы его. Но все же… Барон ди Гуеско крайне не любил таких ситуаций, они тянули его воспоминания о прошлой жизни, как тянут привязанные к шее камни ко дну сброшенную за борт жертву.

«Бенчи, Бенчи, Бенчи… Нет, слишком много на моем веку встречалось разных незначительных людишек, чтобы помнить каждого. Уж во всяком случае, ни одного святого отца с таким именем прежде знавать не доводилось. – Барон отогнал назойливую мысль, и перед его внутренним взором снова возникли длинные персты Святейшего Папы, унизанные драгоценными кольцами. – Поговаривают, что этот старый хорек варит золото. Будто бы из Иерусалима некий пленный сарацин привез ему рукопись самого царя Соломона, в которой скрыт рецепт изготовления золота из любого, самого никчемного металла. Судя по тому, как быстро разбогател этот старый хрыч, ему достоверно известен секрет философского камня, или как там они его называют. Конечно, он властитель Рима, но этот титул требует больше затрат, нежели доставляет доходов. А тут монеты льются рекой. Хорошо бы раздобыть эту рукопись, вот только как? В любом случае, чтобы добраться до нее, надо сидеть в Риме, поближе к Папе, а уж никак не таскаться между Пармой и Парижем, охраняя какого-то очередного святошу».

– Синьор, – услышал ди Гуеско, – вон тот купол – это храм святой Марии в Цветах, – окликнул капитана папской гвардии воин с простоватой крестьянской физиономией.

Дон Анджело молча кивнул и направил кавалькаду к виднеющемуся впереди храму.

* * *

Отец Гуэдальфо с утра был хмур. Служение Всевышнему, которому он посвятил последние годы жизни, заставляло его быть образцом христианского смирения и любви к ближнему, но прежняя жизнь, как пламя, скрытое под застывающей магмой, временами требовательно рвалась наружу.

В эти дни монсеньор Гуэдальфо дольше обычного склонялся пред ликом Мадонны, самозабвенно шепча слова молитвы, старательно усмиряя гордыню и гневливость.

Чаще всего такое случалось, когда ночью ему снилось море: синее, озаренное ясным солнцем, море – оно обступало со всех сторон, переворачивалось, стирая грань между водой и небом… Теперь волны медленно, изматывающе долго перекатывались у него над головой, ежесекундно грозя обрушиться всей своей ужасной массой. Монсеньору Гуэдальфо становилось тяжело дышать, он просыпался в холодном поту, захлебываясь и судорожно втягивая напоенный ароматом воздух. Последние дни море снилось ему каждую ночь, а потому он стоял перед мраморным изваянием богоматери, обращаясь к небесной покровительнице с мольбой о прекращении этой муки.

– Монсеньор, – услышал фра[26]26
  Фра – брат, обращение к итальянским священнослужителям.


[Закрыть] Гуэдальфо и, оглянувшись, увидел храмового служку. – Прошу извинить, что отвлекаю вас от размышлений. Прибыл личный посланец Его Святейшества.

– Проводи его ко мне, – величественно наклонил голову настоятель.

Капитан гвардии Его Святейшества стремительным, почти танцующим шагом вошел в ризницу, склоняясь в подобающем поклоне:

– Мой господин велел передать свое благословение и справиться о здоровье вашего преподобия.

Барон ди Гуеско выпрямился и устремил взгляд на худое аскетичное лицо настоятеля.

«Где-то я уже видел его», – подумал он, глядя в темные впавшие глаза святого отца. Тот молчал, не спуская взора с пришедшего, и бескрайнее синее море перекатывало через Гуэдальфо ди Бенчи свои тяжелые ленивые волны.

Это произошло девять, без малого десять лет назад, когда король Роже Сицилийский еще не носил своего нынешнего гордого титула и был лишь герцогом. Пираты Алжира, Туниса, да, почитай, всего Магрибского побережья придерживались странного убеждения, что со смертью захвативших Сицилию Робера Гвискара и его братьев жизнь их пойдет много лучше, нежели до того. Племяннику свирепого Гвискара – молодому герцогу Роже – предстояло развеять это нелепое заблуждение. Повелитель Сицилии оказался вполне достойным своих предков, так что разбойной братии очень скоро довелось почувствовать на шее его мощную хватку.

Среди принятых им на службу капитанов был совсем юный венецианец, получивший широкую известность тем, что, попав за три года до того в плен к тунисским пиратам, принял ислам и быстро дослужился до должности командира одной из пиратских галер. Вместе с этим кораблем он и убежал на Сицилию. Звали смельчака Анджело Майорано. Вернувшись в лоно церкви, новообращенный капитан взялся показать карательной экспедиции сокровенные убежища, в которых морские разбойники прятали корабли и скрывали награбленные сокровища.

Среди принятых на борт молодых дворян, желавших блеснуть храбростью в борьбе с пиратами, был Гуэдальфо Бенчи. Достигнув Балеарских островов, галера Анджело Майорано пристала к едва заметной бухте у острова Форментера. Здесь, в высокой скале находилась огромная пещера, служившая пиратским логовом. Оставленная в ней стража с немалым изумлением увидела входящую в бухту галеру чужаков, но, зная неприступность почти отвесной скалы, принялась насмехаться над сицилийцами, пытающимися соорудить лестницы и приставить их к нависающему прямо над пучиной гранитному козырьку. Если бы пираты знали, чем занимался Анджело Майорано всего за несколько часов до этого смехотворного представления, они бы повременили веселиться.

Хохот моментально застрял у них в горле, когда с вершины скалы прямо к входу в пещеру на канатах спустились два полных воинами баркаса. Конечно, и в этом случае бой получился кровопролитным. Из темных коридоров стражей сокровищ пришлось выкуривать, бросая туда горящие мотки просмоленной пакли, однако, захваченные врасплох, они были обречены. Погруженная на галеру добыча превзошла любые ожидания. Все, собранное пиратами за годы непрестанных грабежей, перекочевало в трюм корабля Анджело Майорано.

То, что случилось дальше, Гуэдальфо Бенчи сам, пожалуй, не смог бы объяснить внятно. Он помнил, что среди его собратьев по оружию пошли недовольные разговоры о том, что сражались в пещере они, а слава и львиная доля захваченной добычи достанется какому-то безвестному венецианцу. Но это были лишь разговоры, а потому, когда однажды утром Анджело Майорано во всеуслышание заявил, что заговорщики пытаются захватить корабль, и тут же приказал рубить сицилийцев, Гуэдальфо даже меч не успел обнажить. С немногими соратниками ему удалось укрыться в кормовой надстройке. Запершись там, он пригрозил зажечь корабль, если капитан и его приспешники захотят штурмовать их.

Похоже, угроза подействовала на Майорано. Он торжественно поклялся на Библии, что, если сицилийцы сложат оружие, ни он и никто из команды не тронет их, вплоть до того мига, пока они не предстанут пред королем. Майорано обещал, что не отворит дверь надстройки и вообще запретит прикасаться к ней. Капитан был сладкоречив и убедителен, но лишь только сицилийцы открыли дверь, чтобы передать оружие бывшему пирату, внутрь помещения тучей полетели стрелы. Выжили лишь Гуэдальфо с еще одним безвестным дворянином. Соблюдая данную клятву, венецианец заставил их собственноручно выбрасывать за борт убитых товарищей. После чего Гуэдальфо с товарищем сняли двери надстройки и отправились в плавание на этом слабом подобии доисторических плотов.

Сначала несчастные пытались держаться вместе, но на третий день блуждания по волнам Средиземного моря соратник Гуэдальфо, не вынеся страданий и голода, бросился в пучину. Спустя еще два дня изможденного ди Бенчи заметили и выловили генуэзские рыбаки. Все, что он мог – это молиться Деве Марии о спасении. Оказавшись на твердой земле, молодой дворянин решил не возвращаться на Сицилию и отправился паломником в Рим, где вскоре принял постриг в одном из монастырей.

В светском, привыкшем к параду развлечений и удовольствий Риме бескомпромиссный фра Гуэдальфо пришелся не ко двору, но когда речь зашла о вопросах соблюдения канонов веры, лучшей кандидатуры на должность папского легата во Францию было не сыскать.

Монсеньор Гуэдальфо Бенчи глядел на капитана гвардии Его Святейшества и не мог произнести ни слова. События прошедших лет вновь стояли у него перед глазами.

– Как вас зовут? – наконец с трудом произнес он, не спуская тяжелого взгляда с посланца.

– Анджело ди Гуеско, барон милостью властителя земель святого Петра.

– Анджело, – повторил настоятель собора Девы Марии и ему показалось, что барон ди Гуеско напрягся.

– Его Святейшество велел передать вашему преподобию предписание. – Майорано протянул святому отцу опечатанный свиток.

Тот сломал воск и пробежал глазами витиеватые строки:

– Его Святейшество повелевает мне отправиться ко двору христианнейшего короля Людовика VI.

– Мне это известно, ваше преподобие. Я должен вас сопровождать туда.

– Да, здесь это сказано. – Настоятель исподлобья глянул на посетителя. – Но, увы, мне сейчас нездоровится. Вряд ли я могу нынче же отправиться в путь.

– Мне велено передать вам, что дело не терпит отлагательств.

– Очень жаль, – вздохнул монсеньор Гуэдальфо, отворачиваясь от капитана папской гвардии. – Я сейчас же отпишу Его Святейшеству, принесу ему свои извинения. И уверен, он снизойдет к просьбе отложить выезд на несколько дней – до моего излечения.

– Как вам будет угодно, монсеньор, – вновь поклонился Анджело Майорано. – Я готов предоставить своих воинов, чтобы отвезти письмо.

– Не утруждайтесь, у меня есть надежные люди, – стараясь придать голосу безразличную величественность, ответил Гуэдальфо Бенчи. – Располагайтесь в городе. Я велю, чтобы вам и вашему отряду предоставили хорошие покои.

– Благодарю вас, монсеньор. – Дон Анджело, продолжая кланяться, поспешно вышел за дверь и вдруг, точно обессилев, прислонился к стене, цедя сквозь зубы: – Бенчи!

Лис отодвинул плечом слугу, преграждавшего ему путь в комнату, и изрек с мрачной непреклонностью:

– Да-а… Тут вам не здесь! Десять «Отче наш» и пятнадцать отжиманий. Пол – вот, молельня – там, на входе. Приступай.

Опешивший слуга не нашелся, что и сказать, но, строго говоря, и отвечать ему было некому. Он не мог оценить, лучше незваный гость татарина или хуже, поскольку и знать ничего не знал о татарах, да и таких наглецов ему прежде встречать не доводилось.

Входить в обеденную залу главы церковного суда без доклада – неописуемо! Но это уже происходило, и замерший у приоткрытой двери служитель только и мог, что выполнять предписанную Лисом епитимью, или же подглядывать в щель двери за странным визитером, вторгшимся без спроса к Его преосвященству. Он выбрал второе.

– Ну что, – между тем, подходя вплотную к столу, поинтересовался Лис. – Кусок в горло лезет?

Судья поперхнулся. Слуги, несущие новые перемены блюд, застыли в оцепенении.

– Вижу. Лезет, но плохо, – подытожил наблюдения Лис. – Это поправимо, скоро лезть не будет. Ты пока по свободе горло промочи, а я тебе зачитаю, шо тебя ожидает, пока ты не дождался.

– Кто ты такой?! – наконец, приходя в себя, взвился с места сановный гурман.

– Понимаю твое любопытство и отвечаю: это не важно. А важно другое – горло работает нормально, а потому я констатирую пригодность испытуемого к даче свидетельских показаний. Пока свидетельских. Заканчивайте чревоугодие, следователь ждет, пройдемте к нему. Или желаете, чтобы он собственноножно навестил вас в этой скромной, – Лис обвел взглядом увешанную тяжелыми бархатными портьерами залу и роскошный стол, – не побоюсь этого слова, келье?

– Да по какому праву?!

– Да по какому угодно – хошь по церковному, хошь по кодексу Юстиниана. Разница невелика – вышак тебе ломится, сердешный.

Он достал из рукава свиток с печатью Бернара Клервосского и потряс им перед носом судьи:

– Вот и нарисовалось дно бездне твоего падения! У тебя есть право дышать, есть право говорить. Все, что ты скажешь, непременно будет обращено против тебя. Хочешь, я с примерами объясню тебе, как в Риме добиваются открытия правды? Не пробовал еще таскать каштаны из геенны огненной?!

– Я не понимаю, о чем вы говорите!

– А вот этого не надо! Это лишнее. Под умалишенного косить не стоит. Тебя извещали депешей за номером триста двадцать два дробь семнадцать. Ты отлично знаешь, что обвиняешься в попустительстве тому, кого именуют Сыном погибели.

Глава церковного суда Уэльса от неожиданности открыл рот, собираясь что-то сказать, но не зная что.

– Мне кажется, или ты уже полон раскаяния под самую завязку? – с разных сторон оглядывая церковника, поинтересовался Лис. – Уже – да – полон? Это похвально. Помощь следствию будет учтена при вынесении приговора.

– Но погодите! – запротестовал судья. – Какой приговор?! Я никому не помогал!

– Чистосердечное признание тоже делает тебе честь, – согласился Сергей, – но давайте говорить начистоту. Буквально прямо в глаза, прямо ртом. Речь идет не об абстрактном «никому», а о конкретном Сыне погибели и о следствии, которому, как ты только что признался, помогать не желаешь… – Он набрал в легкие воздуха и взревел: – Потрудись объяснить: куда, каким образом из охраняемого здания суда исчез этот злодейский преступник?!

– Демоны! Демоны. Это все демоны, – залепетал не привыкший к такому обращению судья.

– Знаю, что не солнечные зайчики, – категорично отрезал Лис. – А ты здесь что, червей для рыбной ловли разводишь? Почему не обезвредил? Где запас святой воды? Где серебряные ведра и крестообразные багры? Где, наконец, освященный песок, я тебя спрашиваю? Вы что же, «Энциклику» не читали?

– Нет, – окончательно теряясь, пролепетал судья.

– Ну, это нормально? Папа, буквально Его Святейшество, в поте лица заботится о своей вселенской пастве, пишет энциклики, опять же буллы. А в Уэльсе их не читают! Ты еще скажи, что их не получал!

– Нет…

– Фух, ты меня утомил. Ладно, об этом поведаешь следователю, хотя, боюсь, это будут твои последние слова. Я искал тут, искал, чем могу смягчить твою участь, но, похоже, ты меня понимать не хочешь. Похоже, упорствуешь и коснеешь. И я, невзирая на всю свою врожденную любовь к ближнему, ничем не смогу тебе помочь. – Лис изучающе взглянул на судью, стараясь понять, достаточно ли ясно донес мысль до перепуганного святоши.

– А-а-а… Что же?.. Вы могли бы помочь? – воспрял духом судья. – Я был бы вам безмерно благодарен.

– Освященный песок мы тебе привезли. Сбор уплатишь, и пользуйся на здоровье. С баграми, ведрами, водой, надеюсь, тоже проблем не будет… Но как же Сын погибели? Не хочешь же ты сказать, что, покинув судилище, он провалился сквозь землю?

– Нет-нет! – поспешил с ответом судья. – Пройдя через город, он направился в сторону Лондона. За ним увязались трое нищих.

– О! Твоя сознательность растет, как жар в адских котлах во время карнавала. Продолжай в том же духе. Я думаю, следователь вышнего суда, – Лис ткнул указующим перстом в сторону окна, – удовлетворится данными мне показаниями. Конечно, при условии чистосердечной финансовой поддержки означенного в энциклике предприятия.

– Ну да, ну да, конечно! – закивал судья. – Только сегодня утром мне стало известно – в город прибыл некий лесной разбойник. Он пожертвовал монастырю святого Кутберта сотню золотых и попросил аббата принять его послушником.

– Вот как? – Лис удивленно поднял брови. – Похвально. Но какое отношение этот факт имеет к рассматриваемому делу?

– Этот разбойник встречался с Сыном погибели! – преданно глядя в глаза Сергея, продекламировал судья.

– Где же?

– В полутора милях от Самманхэртской обители, в лесу.

– Значит, так, – переходя на деловой тон, начал Лис. – Сейчас быстренько пишешь распоряжение всем аббатствам, каноникам и тому подобное оказывать содействие нашей следственной группе, отсчитываешь пятьсот шиллингов и готовишь место под освященный песок – тебе его отгрузят.

– Ну шо, все слышал? – раздавалось между тем на канале закрытой связи.

– Слышал. Давай там, поторопись, а то как бы нашего Федюню местные святоши не решили, ну, скажем, собаками затравить.

– Так, может, отобедаете пока? – предложил пришедший в себя хозяин дома.

– Не хлебом единым жив человек! – Лис принял гордую позу. – С собой заверни.

Дорога медленно тянулась с холма на холм, время – изо дня в день, а Федюня со товарищи все шел к далекому Лондону. Он бы, может, шел быстрее, но всякий раз один из его спутников отправлялся в ближайшие селения, замок или монастырь за милостыней, а через несколько часов возвращался с узелком провизии, вполне достаточной, чтобы дотянуть до следующего утра.

Федюня старался убедить товарищей, что это излишне, и лес сам по себе вполне может обеспечить путников едой и питьем, но те воспротивились, и даже верный Гарри признал, что жареный бекон лучше кореньев, а пиво – ключевой воды. С неохотой Федюня вынужден был согласиться, хотя потеря времени немало огорчала его.

Сейчас, в разгар ясного дня, он сидел, глядя, как резвятся на обугленных ветвях языки пламени костра, и методично сплетал из прутьев ивы некое подобие корзины.

– Ловко у тебя выходит, – наблюдая за снующими по каркасу пальцами мальца, покачал головой один из нищих. – От отца небось ремесло перенял?

– Нет, само как-то… – не отвлекаясь, проговорил Федюня.

– А отец-мать где?

– Давно померли, – вздохнул Кочедыжник.

– А-а-а… – протянул оборванец. – А сам ты из какого народа? Я так гляжу – не из наших, не сакс, опять же. Да и на тех, – он кивнул, – норманнов не похож.

– Издалека, – ответил мальчишка. – По змеевому пути пришел.

– А это как?

– Под водами бездонными тропами потаенными из края в край без памяти и следа. Где был – там нет, а где есть – там и есть.

– Мудрено. – Побирушка как-то странно дернул головой. – А в Лондон тогда по какой нужде идешь?

– Надобно идти, вот и иду.

– И то верно, – подбрасывая хворост в костер, вмешался Гарри. – Что тебе за дело – для чего идет?

– Ну, да мало ли… – пожал плечами его спутник. – Сказывают, и король нынешний со своим воинством из дальних земель невесть как прибыли. Так, может, Федюня из оных? Может, он королю заместо сына, а мы про то и не знаем.

– Князя Мстислава, что нынче королем в тех землях, и впрямь видал. Да только куда мне… – ответил Федюня.

– Тише! – перебил его Гарри. – Где-то поблизости псы лают.

– Может, барон какой охотится? – предположил нищий.

– Может, и охотится. Как бы то ни было, лучше спрятаться. А то ведь, упаси бог, решит барон, что мы на его оленей посягаем и развесит нас, что желуди на ближайшем дубу.

Он хотел еще что-то сказать, но тут на выходе из теснины протрубил рог, и рыцарь, сопровождаемый десятком лучников и сворой псов, выехал из чащобы, демонстративно неся перед собою меч рукоятью вверх, точно крестную защиту.

С противоположной стороны ему ответил другой рог, и тут же выход из урочища и склоны холма наполнились вооруженным людом – по большей мере крестьянами с топорами, дрекольем и вилами.

– Вот ты и попался, Сын погибели! – поднимаясь в стременах, возгласил рыцарь. – Смирись! Склони колени перед крестом, и я сохраню жизнь тебе и прислужникам твоим!

Федюня услышал позади себя тихое бормотание побирушки:

– Не оставь мя… Доверился тебе…

– Не тронь мальчишку! Нет в нем зла! – Гарри с шумом выдохнул и заступил путь лендлорду.

– Ты, голытьба, учить меня вздумал?!

Гарри сцепил зубы, примеривая в кулаке поднятый с земли камень – единственное имевшееся под рукой оружие.

– Ни к чему это, – громко, с печалью в голосе произнес Федюня. – Смертью ты грозишь мне, воин, но что мне смерть от меча твоего и стрел людей твоих? Кто не дошел до конца пути своего и в пламени не сгорит. Кого же час настал – и дуновение ветра сломит. Не оттого ли, воин, пугаешь меня, что сам в душе страшишься? Так и псы твои лают, дабы напугать всякого, с кем в схватку вступить не смеют. Так ли это? – Федюня вдруг поглядел на свирепых волкодавов, окружавших всадников, и те неожиданно заскулили и попятились.

– Но лишь те, кто страшится пса, убоятся его лая. И разве, истребив его, искоренишь страх перед псом в сердце своем? Говорю я вам – не идите путем страха, ибо путь этот есть путь чудовищ разума и тернии духа. Отрешитесь от страха, как не боится вода бури, вздымающей пенные валы. Отверзните свои очи и увидите, что нет бури и нет чудовищ, коих страшились вы. Идите ко мне, псы!

Огромные ирландские волкодавы, еще мгновение назад жавшиеся к хозяйскому коню, вдруг как по команде бросились к Федюне и подобно ласковым щенкам принялись скакать вокруг, норовя лизнуть его лицо.

Толпа, стоявшая в безмолвии вокруг, начала зачарованно приближаться к гладящему псов мальчишке, бросая на ходу оружие и не произнося ни единого слова.

– Стреляйте! – выходя из оцепенения, закричал багровый от гнева рыцарь. – Стреляйте! Убейте их всех!

Лучники, привыкшие слепо повиноваться командам лорда, стали медленно поднимать луки, растерянно глядя на крестьян, спускавшихся с холмов вниз.

– Это все чары колдовские! – неистовствовал их господин.

Выросшие в схватках пограничья и охоте на разбойный люд, лучники неловко пытались нащупать колчаны, неуверенно тащили стрелы, то и дело цепляясь одной за другую.

– Да стреляйте же! – потрясал кулаками рыцарь, конь его встал на дыбы – то ли пытался сбросить седока, то ли унести его подалее от зачарованного места.

– Не сметь! – раздалось с противоположной стороны теснины.

Расталкивая конем ошеломленных воинов, к кострищу двигался всадник в белом плаще с красным лапчатым крестом.

– Именем Святейшего Папы Гонория II, с благословения преподобного Бернара Клервосского, по повелению церковного суда епархии… Я арестую…

– Не выдадим! – Толпа сомкнулась вокруг Федюни, готовая принять бой, пусть даже и одними кулаками. – Он наш!