Текст книги "Форпост Форпост «Надежда». Повести и рассказы"

Автор книги: Владимир Малов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

7

«Он остался один… остался один… остался один…»

Андрей с усилием открыл глаза, и тогда все вокруг снова стало реальным, обыденным: приглушенный полумрак, плотно сдвинутые портьеры, шкаф с одеждой и широкий диван – обычная обстановка, обычный номер в космогостинице, ставший для него почти уже домом. Сколько уже таких домов было в его жизни?

Он знал: если подойти к окну, за шаг до него скрипнет половица. Крышка письменного стола покрыта царапинами, похожими на географическую карту. А кресло мягко и уютно обволакивает тело и словно вбирает в себя усталость. Все в этом доме было знакомо до мелочей.

Он улыбнулся, остатки сна уходили, и тогда подошла Нина и села рядом, и положила руку ему на лоб.

– Значит, я заснул? – пробормотал Андрей.

– Ровно на двадцать минут, – сказала Нина. – Пока я стояла у окна и смотрела, как начинается дождь.

– Дождь? – Андрей упруго поднялся из кресла, быстро пересек комнату, распахнул окно настежь.

В густом сумраке позднего вечера стояла сплошная грохочущая водяная стена. Нити дождя казались туго натянутыми; начинаясь где-то в черноте неба, они уходили в траву газона, они рассекали ветви деревьев и сбивали на землю листья, уже начинавшие желтеть. Дождь наполнял мир мерным рокотом и густым, свежим ароматом. Дождь казался капризным, переменчивым и все-таки добрым живым существом. Он заставлял вспомнить о детстве, когда можно было босиком бегать по лужам, купаясь в струях гигантского теплого душа, о детстве, когда все впечатления ярки и праздничны и совсем не сравнимы с впечатлениями взрослого человека – теперь-то почти всегда все кажется постоянным, привычным и потому незаметным. Но вот сегодня дождь почему-то вновь кажется маленьким чудом. Он начался неожиданно: в темноте рано наступившего вечера незаметно собрались тучи. Он начался сразу, внезапно и, наверное, сразу же превратился в ливень; и вот теперь хочется долго-долго стоять у окна и слушать шум дождя, вдыхать его запахи и совсем не думать о том, о чем сегодня нельзя не думать. И ничего не говорить.

Андрей закрыл окно, но еще некоторое время смотрел на дождь. Он знал, что Нина следит за каждым его движением, он чувствовал на себе ее пристальный, напряженный взгляд; и он резко обернулся, чтобы сказать наконец то, что он должен был ей сказать, то, что не решался сказать.

– Кто еще полетит, кроме тебя? – спросила Нина очень тихо, спросила так, будто этот вопрос был давно приготовлен, и ей надо было только дождаться того взгляда Андрея, который сказал ей все окончательно.

Андрей задернул штору. Грохочущий, веселый, земной дождь остался на улице, и в номере космогостиницы вновь стало уютно и тихо.

– Первым отказался Ивашкевич, – сказал он устало. – Потом Пороховник, а последним Пономарев. Об этом мне сказал генеральный директор, сам я их больше не видел. Наверное, им тяжело встретиться со мной. Генеральный сказал, что не может их осудить, и я не осуждаю тоже. Я бы тоже, наверное, отказался… если бы не был сейчас командиром. Значит, остался один Крылов, – он быстро поправился: – Значит, нас осталось двое. Заключительные дни подготовки мы провели вдвоем, занятия были сверхинтенсивными. Лететь на «Альбатросе» вдвоем можно, полет ведь будет совсем коротким.

– Двое, – тихо повторила Нина. – А после полета останется кто-то один…

Он опустил глаза, глубоко вздохнул и стал ходить по своему дому из угла в угол. Он считал шаги: пятнадцать шагов в одну сторону и пятнадцать в другую. Он ждал, что скажет Нина теперь.

– А если лететь одному?

– Вот одному нельзя. По крайней мере, должны быть двое.

– Я знала, что так и будет, – сказала Нина. – С самого начала знала. И что удивительнее всего, я тебя понимаю. Ты понимаешь тех, кто отказался, а я понимаю тебя.

Он посмотрел на Нину, на светловолосую девушку, с которой так странно связалась для него эта экспедиция, потому что впервые встретились они в тот самый день, когда Андрей узнал о будущем полете на Теллус; и на него вновь нашла, захлестнула с головой эта волна немыслимости, ирреальности всего происходящего. Немыслимым казалось то, что с этой девушкой можно расстаться хоть на миг, расстаться и не знать, увидит ли он ее когда-нибудь снова.

– Надо только представить, – пробормотал он, – что ждем все мы от этой экспедиции. А потом представить другое: экспедиция откладывается на двести сорок семь лет, и, значит, потом снова кому-то придется решать, лететь или нет, потому что, если откажемся мы, тогда информация из будущего относится не к нашей, а к той, следующей экспедиции.

– Стоит только представить, – как эхо повторила Нина.

– Ведь ты же знаешь, я обязательно вернусь, – сказал он бодро.

«Я или Крылов», – мгновенно пронеслось у него в голове. «Он остался один… остался один… остался один…»

Нина еле слышно вздохнула.

– Ты ведь даже не успел съездить домой.

– Теперь уже не успею.

Нина зябко поежилась, и он обнял ее.

– А вот ему, наверное, еще тяжелее, – проговорила Нина. – Не только потому, что сейчас он один отвечает за все и за всех. – Она помолчала. Сергей Крылов – это ведь его сын.

– Сын? – переспросил Андрей машинально. – Чей сын?

– Генерального директора. – Нина хотела, вероятно, улыбнуться, но улыбка не получилась. – Только об этом очень немногим известно. Он считает, что детям только вредит, если их родители знамениты. Он считает, что дети сами должны идти вперед и что цену им должны знать, не оглядываясь на их фамилии. Особенно, если дети делают то же, что и родители… В Управлений об этом знают, вероятно, всего пять-шесть человек. Крылов не настоящая фамилия, псевдоним. Я бы тебе ничего не сказала, если б ты не летел именно с ним.

Андрей поднялся и прошелся по комнате. Перед его глазами встало как наяву лицо Сергея Крылова и рядом – добродушное, мягкое лицо генерального директора. Пожалуй, в лицах действительно было некоторое сходство. Хотя ростом сын явно отстал от отца.

– И он… он разрешил ему отправиться в экспедицию?

– Об этом ты сказал мне сам, – ответила Нина.

Перед его глазами опять стояло лицо Сергея Крылова, юного, застенчивого специалиста по оборудованию сверхсубсветовика, будущего его спутника.

– Его сын, – пробормотал Андрей. – Как же ты об этом узнала, если никто не знает?

Нина вздохнула.

– Обещала никому не говорить. Но сейчас, наверное, можно. Узнала случайно: я дежурила, когда в моем секторе садился одноместный тренировочный корабль. Кажется, он летал к Марсу или Юпитеру, не помню точно. Да это не важно. Редчайший случай: при посадке отказали тормозные двигатели. Пилот был очень юн и не знал, на что решиться. Как положено по регламенту, я тут же сообщила об этом в дирекцию Управления. Через несколько минут в мою диспетчерскую пришел сам генеральный. Он сам стал вести пилота, и я волей-неволей слышала весь разговор. Так вот: фамилия пилота была Крылов, но он однажды, видимо, растерявшись, сам того не желая, назвал генерального отцом. И уже потом генеральный директор мне все объяснил и взял с меня слово об этом не говорить никому.

Она замолчала.

– Расскажи, как корабль опустился, – напомнил Андрей.

– Вместо тормозных двигателей пилот использовал маршевые, но отрегулировал их так, чтобы они только гасили скорость. Это было очень трудно, все нужно было сделать с ювелирной точностью… Впрочем, ты легко это представишь. А когда корабль опустился, генеральный директор сел в кресло и долго молчал, а потом достал из кармана коробку с какими-то таблетками. Потом сказал мне, и эти слова я запомнила: «Если хочешь воспитать настоящего человека, надо с детства дать ему понять, что в первую очередь он должен рассчитывать только на себя самого. Сейчас я ему помог, но это сделал бы на моем месте любой знающий человек, любой специалист. И нет большей беды, когда кто-нибудь с детства усваивает то, что если его отец облечен доверием многих, от него зависят человеческие судьбы, у него много возможностей, то, значит, он должен помогать сыну пройти по жизни не так, как идут другие. Если человек усвоил это с детства, жизнь его может стать трагедией. И не только для него самого, для окружающих тоже». Вот, что он сказал… И еще о том, что Сергей Крылов его единственный сын.

Если бы пришлось выбирать мне, подумал Андрей, я бы, наверное, тоже выбрал Крылова.

Он сел на диван, усадил рядом с собой Нину и обнял ее за плечи.

– Ты считаешь, что тебе непременно надо лететь? – прошептала она.

– Непременно…

Плечи Нины дрогнули.

– Я это знала.

Он смотрел в ее глаза, и глаза были близкими, понимающими, надеющимися.

– Наверное, – сказал Андрей, – то, что я сейчас скажу, очень банально и известно всем; и все-таки это всегда справедливо. Без риска, без трудностей ничего не бывает, никак не обойтись без этого. Человеку всегда что-то мешает идти вперед. И, знаешь, такая мысль, наверное, уже многим приходила, но я открыл ее для себя сам, и потому знаю твердо – так оно и есть. Человеку, чтобы он шел вперед и вперед, обязательно что-то должно мешать. Трудности вроде бы – помеха, но без них и не уйдешь далеко.

Он тронул рукой волосы Нины, осторожно намотал прядку себе на пальцы и увидел тогда, что в ее глазах заблестели слезы.

8

…Слева, там, где к шоссе вплотную подходил лес, краски были уже желто-красными: надвинулась осень, хотя дни все еще были наполнены солнцем. Но воздух теперь был по-осеннему прозрачен, и звуки тоже стали осенними – гулкими и отрывистыми, и не похожими на приглушенные голоса лета.

На один короткий миг слева, в глубине леса, мелькнули здания научного центра и среди них – вросший в землю кристалл Института времени. Андрей еще глубже вдавил педаль, и тогда ему показалось, что машина не мчится по пустому шоссе, а, приподнявшись над ним, летит.

Он усмехнулся: машина как будто тоже стремилась к сверхсубсветовому пределу и никак не могла его перейти. А сам он это сделает. Поразительное чувство: знать, что совсем скоро Земля останется далеко, и само солнце станет звездой, ничем не выделяющейся среди тысяч других. И что еще немного, и он своими глазами увидит таинственный Теллус… должен увидеть.

Он сбавил скорость, потому что теперь шоссе должно было повернуть направо, и тогда сразу, неожиданно и резко, кончится лес, вместо него появятся длинные корпуса навигационной службы и громадное полупрозрачное здание Управления.

Машина миновала поворот, и все осталось позади: Город, лес, научный Центр, и еще очень многое осталось позади.

Въехав на территорию Порта, Андрей стал лавировать среди множества кораблей. У элегантного корпуса субсветовика экстра-класса «Москва» он на мгновение притормозил. Корабль, его прежний корабль, проходящий профилактику, был сегодня пуст, безмолвен. На несколько десятков дней вернулся он на Землю и вскоре снова уйдет в космос с прежним экипажем и другим командиром. Надежный, верный, испытанный корабль, характер которого он, Андрей Ростов, успел узнать так, как, может быть, никто другой никогда не узнает.

Он вновь нажал педаль, и «Москва» тоже осталась позади.

И вот он, самый дальний угол Порта, где уже столько времени ждет готовый к старту сверхсубсветовик «Альбатрос». Здесь, возле его невзрачного корпуса, стояли в ряд несколько машин, среди которых и машина генерального директора. Все обычно, буднично. И это хорошо, подумал Андрей, что ушла в прошлое традиция, когда каждый новый старт был настоящим событием, когда к кораблям собирались десятки тысяч людей, и все было торжественным, и всем участникам таких церемоний было, вероятно, немного не по себе. А теперь любой новый старт – это не праздник, а прежде всего дело, и поэтому все проходит буднично и по-деловому. Экипаж собирается прямо у корабля, корабль уже готов к старту, свидетели старта лишь несколько человек, без присутствия которых не обойтись. Не будь особых, исключительных обстоятельств, с которыми связан старт «Альбатроса», сейчас возле него было бы только пять-шесть человек… Но эти обстоятельства есть, хотя теперь, когда все решено, о них стараются больше не говорить и не думать.

Он выключил двигатель и шагнул на теплые плиты перрона. Сергей Крылов, его спутник, был уже среди маленькой группы провожающих. Андрей вздохнул и медленно, не спеша, пошел к ним. Нина осталась в городе, он просил ее не приезжать к «Альбатросу».

От плит перрона поднимались невидимые волны тепла. Земля дарила экипажу на прощанье прекрасный день, а завтра, быть может, уже начнется настоящая осень.

Шум еще одной подъехавшей машины заставил его оглянуться. Хлопнула дверца кабины, и Андрей вдруг увидел еще одного из экипажа «Альбатроса». Смущенный и растерянный, глядя куда-то в сторону, к нему шел Женя Пономарев.

Андрей остановился. Слегка сощурившись – солнце слепило глаза, – он смотрел, как Пономарев медленно, тяжело идет по плитам перрона. Должно быть, еще на ходу он хотел что-то сказать, что-то объяснить, но слов никак не мог найти и, наконец, просто тяжело махнул рукой, и тогда Андрей очень обыденно, буднично, даже равнодушно сказал это сам:

– Летишь? Что ж, пойдем к кораблю.

Слова прощания были очень короткими. Потом – крепкие рукопожатия, и вдруг выпавшие из рук генерального директора очки, тут же разлетевшиеся вдребезги на бетонной плите, и чья-то шутка, старая, как мир, прозвучавшая сегодня не очень-то весело: «К счастью!» И вот так всегда – трап пружинит под ногами, пружинит всегда одинаково. И это ощущение каждый раз кажется странным, потому что именно в тот момент, когда ступаешь на трап, особенно ясно и остро проявляется ощущение будущего полета. По пружинистым ступенькам поднимаешься вверх, и они ведут вперед, к новому старту. В этот раз – к Теллусу.

Все привычно, буднично, обыденно.

Оставшиеся на Земле молча смотрели, как за тремя людьми, экипажем «Альбатроса», закрывается люк. Теперь оставались только самые последние приготовления – то, чего не мог сделать никто, кроме самого экипажа, – и тогда корабль отправится в дерзкое путешествие, какого еще не начинал человек.

Медленно затворился люк.

На короткое время корабль замер, словно набирая силы перед гигантским прыжком в пространстве. И теперь им, троим землянам, отправившимся к Теллусу, уже совсем скоро предстояло узнать точный смысл тех обрывочных слов, фрагментов какого-то разговора, состоявшегося в будущем и относящегося к их экспедиции.

* * *

– Экспедиция с Теллуса вернулась! – взволнованно сказал в не очень далеком будущем один собеседник другому по видеосвязи. – А ты, наверное, и не слышал об этом?! Ты ведь всегда узнаешь новости последним, потому что неделями не выходишь из лаборатории.

– Конечно, слышал, вся Земля сейчас говорит об этом! – ответил второй. – Не знаю, правда, пока всех подробностей, но главное знаю. Да и кто не знает сейчас этого. Я РАБОТАЛ… Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ, и вдруг эта новость – «Альбатрос» вернулся на Землю.

– Конечно, нам повезло, что первый полет на ТЕЛЛУС был при нас, сказал первый. – И знаешь, сейчас мне просто жаль, что наша работа не имеет никакого отношения к КОСМИЧЕСКИМ ЭКСПЕДИЦИЯМ…

– Ты знаешь подробности? – спросил собеседник. – Я ведь, узнав самое главное, снова вернулся к опыту, потому что не могу его оставить.

– Всех подробностей не знает пока никто, – сказал первый. – Но уже и сам факт… ЭТО ЧТО-ТО НЕВЕРОЯТНОЕ, НЕБЫВАЛОЕ. Впрочем, ждать осталось недолго: после короткого отдыха экипажа мы узнаем больше. Расскажи теперь, как твой опыт?

– Да все то же, – ответил огорченный голос. – Пока сплошные неудачи. К тому же вышел из строя вспомогательный блок и, значит, опять уйма времени ушла впустую.

– Это, конечно, ОЧЕНЬ ПЕЧАЛЬНО, – ответил собеседник, – ОЧЕНЬ… Сочувствую, ОЧЕНЬ ЖАЛЬ, но все-таки в конце концов все получится, должно получиться.

– Просто очередная НЕУДАЧА, только и всего, – ответил второй, – а чем больше помех, тем больше мы сделаем. ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛО, правда, будет восстановить вспомогательный блок… Расскажи-ка мне лучше… Я слышал, что кто-то ИЗ ЭКИПАЖА «АЛЬБАТРОСА» остался в системе Теллуса?

– Это правда. Мы ведь еще не знаем всех закономерностей эффекта сверхсубсветовой скорости, и поэтому «Альбатрос», собрав минимальную информацию, едва установив первый контакт, уже должен был возвращаться. Сергей Крылов, один из экипажа, остался там с разрешения командира, чтобы установить с теллусийцами настоящую дружбу. ОН ОСТАЛСЯ ОДИН, но, как говорят остальные, не будет чувствовать себя там одиноким. Он ОСТАЛСЯ ОДИН, как, например, в древности исследователи оставались в открытых ими странах, чтобы узнать их больше. Впрочем, он ОСТАЛСЯ ОДИН ненадолго: теллусийцам эффект сверхсубсветовой скорости давно знаком, им известны все его закономерности. Крылов скоро вернется на Землю на их корабле, с их экспедицией…

ПОД СОЛНЦЕМ МАТРОСА СЕЛКИРКА
1

Грант лежал лицом вниз, с закрытыми глазами, но вспышка, вдруг разорвавшаяся в черной мгле небосвода, была столь ярка, что он увидел свет, С усилием разомкнул веки. Вспышка уже погасла, вокруг снова была плотная упругая чернота.

Снизу, из долины, донесся глухой рокот, похожий на затухающие раскаты грома.

Это гроза, сказал себе Грант, Сколько же времени он не попадал под грозу?! Год, два? Однако это не важно. Важно то, что вот сейчас гроза уйдет, небо очистится от черных туч, и снова выглянет солнце. Тогда можно будет разуться, походить по траве босиком, и трава, словно впитавшая в себя мокрый заряд бодрящего электричества, отдаст его человеку. После этого пройдет гнетущее, давящее оцепенение. Новая вспышка разорвала тьму, и Грант увидел то, что и должен был увидеть: черные неровные громады скал вокруг, груды пустых жестянок из-под консервов в нескольких метрах от себя и совсем рядом – неподвижные тела Дугласа и Мартелла.

Он вскочил на ноги. Из долины снова донесся грохот. Происходило что-то непонятное, может быть, таящее угрозу, и надо было действовать. Прежде всего, нащупав в темноте переносную стойку, на которой была укреплена лампа, Грант включил свет.

Мартелл, когда лицо его осветилось, слабо пошевелился. Он приподнялся на локтях, только потом открыл глаза и повертел головой.

– В палатку! – крикнул Грант, – Надо укрыться!

Мартелл с трудом встал. От слабости он раскачивался из стороны в сторону, и видно было, что происходящее с трудом доходит до его сознания. Сам Грант уже сбросил с себя оцепенение, мысли стали четкими и ясными, ощущение непонятной опасности словно бы высвободило скрытые именно для такого случая силы. Он встряхнул Мартелла, у того дернулась голова.

– Я не знаю, что это такое, – крикнул Грант ему в лицо, – никогда не видел ничего подобного, но на всякий случай в палатку! Помоги… Дугласа…

Вдвоем они приподняли Дугласа, и в этот момент опять полыхнула ослепительная вспышка. Свет ее казался концентрированным, он обволакивал тело, давил на лицо. Видимо, Дуглас тоже ощутил это давление, потому что открыл глаза.

– Ты встань, – сказал ему Грант мягко, – надо пройти только несколько метров.

– Дайте воды, – прохрипел Дуглас, – пить…

Шаг, еще один, потом еще. По сути, Гранту пришлось тащить двоих, потому что Мартелл, поддерживавший Дугласа с другой стороны, тоже едва переставлял ноги. Наконец они добрели до решетчатого сооружения, и Грант отпустил Дугласа, который сразу же рухнул на колени, увлекая за собой Мартелла. Но теперь они могли чувствовать себя в безопасности, что бы ни произошло. Грант быстро нажал несколько кнопок, и мгновение спустя людей накрыл купол палатки – как называлось в обиходе невидимое защитное поле диаметром в несколько метров. Оно представляло собой неодолимую преграду для любого внешнего воздействия. Правда, теоретически могли существовать и неизвестные доселе виды излучений, но пока человек не сталкивался с ними – и, значит, защиту можно было считать надежной.

Отцепив с пояса фляжку, Грант свинтил пробку и смочил водой губы Дугласа. Тот слабо пошевелился и снова затих. На секунду Гранту тоже захотелось лечь на землю и закрыть глаза, но он справился с собой, потому что снизу после очередной вспышки опять донесся рокот. Там определенно происходило что-то необычное, потому что в долине не было ничего, что смогло бы стать причиной шума. Шум, очевидно, каким-то образом был связан с вспышками в небе. Таило ли все это какую-нибудь угрозу? За происходящим надо было по меньшей мере понаблюдать, и Грант, на мгновение выбравшись из палатки, выключил лампу. Все вокруг снова было залито чернильной мглой.

Еще раз разорвалась вспышка. Грант вдруг понял, что они следуют одна за другой через равные промежутки времени. Прикинув по памяти примерный интервал, он стал ждать очередную, но время прошло, а небосвод оставался черным. Вот и все, подумал Грант с неожиданной тяжестью в душе. То, что было непонятным, прошло, ничего больше не будет; и, значит, скоро уйдут силы, вдруг обострившиеся при неведомой угрозе.

Но непонятное и необъяснимое не исчезло: на дне долины теперь закрутился призрачный хоровод холодных голубых огоньков. Они вспыхивали и гасли, перелетали с места на место, то увеличивая скорость, то почти застывая в неподвижности, сталкивались друг с другом и снова разлетались в стороны. Несколько долгих минут Грант оцепенело следил за этим беспорядочным движением, и в его голове столь же беспорядочно проносились обрывки мыслей.

Чем все это могло быть? Атмосферным явлением? Галлюцинацией из-за голода, потери сил? Сначала вспышки, потом рокот, потом суета огоньков, что дальше? Внизу, в долине, среди прыгающих огоньков стал медленно проявляться какой-то темный контур; и в конце концов Грант понял, что это было такое.

Он обхватил голову руками. Спасение пришло раньше, чем они на это рассчитывали. Не то спасение, какое должно было прийти, но ведь это не имело никакого значения. Трем голодным, измотанным людям невероятно повезло. Еще немного, и все кончится, им помогут, не могут не помочь. Надо только дать сигнал, показать, что здесь, на ровной площадке в скалах, нависших над долиной, кто-то есть.

Грант стал включать и выключать свет. Яркость его, конечно, не столь велика… Свет мешал Гранту смотреть вниз, но он представлял, что там сейчас происходит: все более четким, определенным становится темный контур неизвестного корабля, потому что ничего другого не могло быть.

Ясно, что это не земной корабль, земные корабли садятся на планеты иначе. Они проходят сквозь атмосферу таким образом, что за ними можно уследить взглядом, а не проявляются вдруг на том месте, где только что ничего не было. Но в конце концов все это не важно: откуда бы ни взялся корабль, как бы ни был устроен, каким бы способом ни передвигался, на нем, очевидно, есть экипаж, а экипаж должен помочь потерпевшим кораблекрушение.

Грант лихорадочно включал и выключал свет, посылая вниз беспорядочные сигналы. Наконец он погасил лампу и, оставшись в темноте, стал напряженно вглядываться в долину. Но там ничего нового не произошло: чужой корабль ничем не отвечал на мольбу о помощи.

Понятно: оттуда, из долины, сигналов не было видно. В долину надо спускаться самому. Он снова включил свет.

Мельком взглянув на неподвижно лежащих Дугласа и Мартелла, Грант подошел к самому краю обрыва. В общем-то, перебираясь с камня на камень, с одного выступа на другой, вниз было совсем не трудно спуститься – при условии, что спускающийся видит, куда поставить ногу в следующий момент. В полной темноте задача усложнялась. Но рассвет придет только через пять-шесть земных чесов, а кто знает, что случится за это время. Неизвестному кораблю, может быть, придет фантазия улететь, и он улетит, и его экипаж так никогда и не узнает, что здесь, всего в каком-то километре от места посадки…

Грант отыскал возле палатки моток веревки. Длина ее была стандартной, до дна, очевидно, должно было хватить. Он подумал: в общем, и в темноте, держась за веревку и действуя на ощупь, тренированный и полный сил человек без особых приключений спустился бы по скалам. А вот его самого никак не назовешь полным сил. Те силы, что остались, это последние силы, надо отдать себе в этом отчет. Ноги налиты тяжестью, непослушны, руки могут не удержаться на веревке. Если так и случится, его падение ничем не поможет Дугласу и Мартеллу. Разве что только ему самому. Он сорвется, и в этом случае все разом будет кончено.

На краю обрыва Грант выбрал здоровенный камень и закрепил веревку, несколько раз обмотав ее вокруг основания и завязав узлом. Моток, разворачиваясь, с сухим шорохом полетел вниз. Грант услышал, как конец его ударился о камни у подножия обрыва, и, немного помедлив, начал спускаться.

Это оказалось неимоверно трудным. Нога находит камень, пробует его прочность, другая нога ищет еще одну опору, руки сантиметр за сантиметром перебирают веревку и дрожат от напряжения. Еще одна опора, можно спуститься ниже, вот еще какой-то выступ скалы…

Колено обожгла острая боль, и Грант едва удержал в руках веревку. Тело словно налилось свинцом, в ушах послышался тяжелый звон. Изо всех сил сжав пальцы, Грант повис на веревке, пережидая, пока пройдет боль. Наверное, ударился коленом о какой-нибудь выступ. Хорошо, подумал Грант, что ногой, а мог сильно повредить локоть – и сейчас бы уже лежал внизу, на камнях.

Боль затихла. Как обычно бывает при сильных ушибах, она вернется несколько часов спустя – и тогда, возможно, он вообще не сможет ходить. Но пока способность двигаться осталась, значит, нельзя было терять времени. Он спустился лишь на несколько метров, не поздно и не столь уж трудно вернуться. Секунду поколебавшись, Грант стал спускаться дальше.

Минут сорок спустя он почувствовал под ногами твердую поверхность, попробовал ее ногой в нескольких местах, понял, что добрался до подножия, и, тяжело дыша, опустился на каменистую почву долины.

Все вокруг по-прежнему было покрыто чернильной мглой. Отдышавшись и чувствуя, что бешено колотящееся сердце успокаивается, Грант всматривался в темноту, ожидая, что вот-вот в ней снова проявятся бегающие огоньки. Но проходили минуты, а темнота оставалась непроницаемой и упругой.

Грант ощутил, как мрачной волной внутри него поднимается безнадежность отчаяния. Вскочив, он крикнул в темноту что-то непонятное ему самому и побежал, ничего не видя, в ту сторону, где совсем недавно рисовался корпус корабля, сулящего еду, тепло, спасение. Боли в колене он сейчас не чувствовал, но через несколько минут налетел на камень и тяжело упал. Тут же поднялся и прошел, хромая, еще немного в этой непроницаемой тьме и остановился, окончательно поняв, что ничего не сможет сделать. Он даже не может вернуться назад… Оставалось лишь дожидаться рассвета, и Грант опустился на землю и обхватил руками голову, в которой кипел невероятный хаос из нетерпения, надежды, невероятных предположений и отчаяния, становившегося все глуше и темнее.

Рассвет пришел так же, как и всегда приходил на этой планете: чернильная тьма почти мгновенно сменилась ослепительным светом. Перед Грантом расстилалась каменистая, коричневого цвета долина, а вернее, просто мрачная огромная площадка без признаков растительности и какого-либо живого движения. Она была такой же пустой, как вчера, позавчера и как в тот первый день, когда они впервые увидели ее. Долину оживлял только силуэт «Арго» поблизости, их собственного крошечного космического катера, бесполезного теперь, потому что был исчерпан запас топлива. Напрасно было что-то искать, но Грант, ковыляя, все-таки пошел вперед и еще долго бродил среди камней. Он не нашел ничего, никаких следов того, что тут происходило нечто загадочное, непонятное, что здесь вообще что-то происходило.

Потом он медленно, тяжело вернулся к обрыву, нашел свою веревку и с огромным трудом взобрался наверх. Колено болело все сильнее.

Грант выключил лампу, свет которой уже был почти не виден в ярком сиянии золотого солнца, быстро поднимавшегося по небосводу, прошел мимо палатки, мимо неподвижных тел Дугласа и Мартелла и осмотрел оставшийся запас продуктов, которые он держал в расщелине в камнях.

Остались полтора десятка консервных банок, наполовину пустой бочонок с водой, почти совсем опустевшая емкость с концентрированным бульоном и фляжка с коньяком, к которой пока не притрагивались.

Надо будет их как следует накормить, пронеслось в голове Гранта, может быть, лучше сразу и основательно подкрепить силы, а не поддерживать существование крошечными порциями, как это делалось до сих пор. Может быть, легче потом будет переносить просто голод, а не обман его с помощью этих порций.

Грант выбрал самую большую из банок, потом взял еще одну, пошел к палатке, оглядываясь по сторонам в поисках брошенной где-то пачки. И – от усталости, боли в колене, голода и отчаяния – потерял сознание и ткнулся головой в крупный каменистый песок.