Текст книги "Русь Мiровеева (опыт «исправления имен»)"

Автор книги: Владимир Карпец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

НО ЕСЛИ НЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ, ТО КАКИЕ?

В книге новгородского краеведа и археолога прошлого столетия Василия Передольского, на которую нам придется неоднократно ссылаться (книга была издана только в самом Новгороде в 1898 году и ни разу не переиздавалась ни до, ни после 1917 года) действительно рассказывается о нескольких загадочных храмовых (и не только храмовых) сооружениях, почему-то действительно последовательно разрушавшихся примерно в течение XIII-XVI вв. Прежде всего дотошнейший краевед – он также был автором исследований о доисторических надгробиях ильменцев – указывает на существование в Новгороде по крайней мере до XIII века Православной церкви во имя святого апостола Петра, служба в которой шла, однако, на латинском языке. Эта церковь упоминается и в знаменитом Кириковом вопрошании. Во время войны с меченосцами, то есть католиками, этот храм не трогали, более того, все новгородцы обращались в нее за требами. «Не была ли она Фрязьскою, то есть не принадлежала ли она вообще христианам Римского Православия (здесь и далее выделено нами – В. К.), Фрязинам, и не относится ли первоначальное ее возникновение к векам до разделения Церкви на Восточную и Западную?». По данным В. С. Передольского церковь эта, стоявшая на углу улиц Мало-Михайловской и Нутной, была уничтожена. Также заморские купцы установили в 1156 году православную Пятницкую церковь. Первым же новгородским храмом вообще, по свидетельству Передольского, была православная церковь Праведного Лазаря, установленная в предлетописные времена и полностью разрушенная. После разрушения храма на его месте сохранился Лазаревский холм на Волхове, на котором в XIX веке было возобновлено строительство храма в честь того же святого Четверодневного. Новгородский краевед рассказывает и о том, что тогда же, то есть еще до строительства храмов Св. Пророка Илии и Св. Софии, следовательно, и до знаменитого Добрынина похода, несущего «язычникам» «огнь и меч», в Новгороде стояла православная церковь Св. Марии МагдалыСв. Марии Магдалини (по Евангелию от Иоанна и более подробному истолкованию древних западных экзегетов, сестры св. Лазаря). О том, где стояла эта церковь и что с нею произошло впоследствии, Передольский не говорит, однако его же анализ истории будто бы иного храма может указать на некие своеобразные моменты. В официальном летописном своде сказано: «В 1194 году поставлена бысть в Великом Новеграде церковь древяная святыя Троицы на Софийской стороне, на Редятине улице Щетищи Югорши, а что ныне словет на Новинке. В пергаментном же сборнике под 6673 г. от С. М. записано: „поставиша Церковь святыя цр8ця Щетициницы“. Вскоре, однако, именование этой церкви изменили на Церковь Святые Троицы на Щетиницы. Но в честь какой царицы была поставлена церковь и почему именование храма изменилось? Официально утверждалось, что поставили ее немецкие купцы города Штетина. Однако, в 1194 году они православный храм поставить уже не могли. В таком случае речь шла явно не о городе Штетине (Щецине), а о некоей святой царице, покрытой „щетиной“. В названии храма дохристианская символика, очевидно, слилась с христианской. Можно, разумеется, вспомнить о древнейшем гиперборейском тотеме Белого вепря, восходящем к так называемой „примордиальной традиции“.

Если же мы вспомним о сугубо северном расположении Новгородской земли – Земли Святой Софии, как ее называли сами новгородцы, то получают неожиданное подтверждение догадки некоторых современных авторов. «Но эта страна, – писал в частности уже цитированный нами А. Г. Дугин, – как мы уже говорили, называлась также „Варахи“ – „земля Дикого Кабана“, что точно соответствует греческому корню „bor“, т. е. север, или стране Гиперборее („Лежащей на крайнем Севере“) […] и не случайно, что согласно древнегреческим источникам, гиперборейцы посылали в Дельфы символические дары пшеницы через скифские и более северные русские земли. Любопытно, что слово „Варахи“ напоминает также „варяги“, т. е. легендарный народ, давший русским священного монарха». В то же время щетиной называли в древности женский гребешок для расчесывания длинных волос и даже сами длинные волосы. Древнейшие христианские предания о святой Марии Магдалыне, описывающие ее (вместе с праведным Лазарем, св. Марфой св. Иосифом Аримафейским и св. Максимином) плавание в Рим и Галлию, особо отмечают ее подвижническую жизнь в Сен-Мари де ла Мер (Sainte-Marie-de-la-Mer) в южной Франции, где святая появлялась с длинными, до пят, рыжевато-русыми волосами. Но не несочетаемо ли такое упоминание Земли Дикого Кабана и Равноапостольной жены-мvроносицы? Напомним о древнем искусстве «сочетовати несочетаемое», пронизывающем все средневековое мiровосприятие и всю науку – от апофатического богословия Восточных Отцов до западных алхимических изысканий. А пока что заметим, что в народных преданиях образ «длинноволосой жены» или даже «царицы» зачастую несет в себе и очевидно хтоническо-инфернальный оттенок. Нас не должно это удивлять. Традиционно-сакральная символика всегда «двоится»: так «умный свет» для святого оказывается адским пламенем для грешника, Рожество святаго Иоанна Предотечи – день строгого поста – это и день цветения папортника и «русальих игрищ» (на это неоднократно указывал в лекциях Вл. Микушевич) и т. п. Что уж тут говорить о загадочной «Щетицинице»? Это славянские Марена, Марина, Мара, мора, кикимора, французская Cauchemar (женского рода). У карпатских русинов это лисова панна, няука, пэрэлэстница, вiтреiца, майка – молодая женщина с длинными волосами, но без спины и с открытыми внутренностями. Это divje devojka, хозяйка оленей, питающая их молоком. К ней входят молодыми, а выходят глубокими стариками… Но по «Золотой легенде» Мария Магдалыня – яфетического царского рода (ее родители – Сир, т. е. Кир, и Евхария), бежавшая из свиты Иродиады, а в канонических Евангелиях Спаситель изгоняет из нее семь бесов (Лк. 8. 2), то есть именно яфетических «божеств», которым она, как царевна, могла служить. Столь изобилующее канонически неподтвержденными (но и нигде не отвергнутыми) двойственными подробностями житие и могло в числе прочего сказаться на судьбе древнейшего, построенного в ее честь еще во времена церковного единства храма, в дальнейшем разрушенного и по мере постепенной «морализации» и институционализации церковного сознания обретавшего новые имена – «святой царицы Щетициницы», а затем и Святой Троицы.

Не меньше загадок скрывает и упоминание В. С. Передольским двух разрушенных монастырей. Первый из них разрушен еще примерно в X веке. Он носил название Зверинский монастырь. Второй – в XVI – XVII вв. – монастырь святого Аркадия или Аркадский, на месте которого после существовала тоже разрушенная деревня Аркажа. Впрочем, и местность вокруг бывшего Зверинского монастыря также вплоть до XIX века носила название Зверинец. Из дальнейшего изложения загадки этих имен (да и причин гибели монастырей) приоткроются, здесь же достаточно сделать лишь несколько наиболее общих замечаний. Еще Гомер упоминал об участии аркадийцев в осаде Трои, в дальнейшем через Аркадию на север двигалась Приамова линия троянских царей. Сами же Аркадийцы утверждали, что ведут свой род от некоего баснословного божества земли Аркаса, что в переводе означало «медведь». Аркас, согласно мифологии, был сыном нимфы Каллипсо, главной звезды Большой Медведицы (звезда Аркас «возглавляет» Малую Медведицу). Artaios, «медвежий» – эпитет кельтского Меркурия (при галльском arto, медведь; греч. ARKTOS – имя Кентавра (Кутувра или Китовраса). Имя кентавра у Гесиода – ARKTOYROS – обозначение Арктура, стража Большой Медведицы в созвездии Волопаса. Медведь – первопредок и первоцарь: отсюда кельтский король Артур, но отсюда и «секретные», «непроизносимые» имена этого зверя – urs, rus, syr, цр = царь. В тоже время в христианской сиволике, медведь, как и лев, символ царской власти. ArtoV – благословенный пасхальный хлеб, раздаваемый в Православной Церкви в субботу Светлой Седмицы в память о Воскресшем Царе царей и Господе господей. Север, Арктика – полярный рай – это и земля медведя (bear, ber, bjorn) и белого вепря (bor), единение Царя и Первосвященника, воинского и духовного сословий. Символика такого единства, понимаемого в метаисторической и эсхатологической перспективе, уже православной, была реально явлена, а затем нашла выражение в знаменитом изображении Преподобного Серафима САРовского, кормящего медведя в лесах Русского Рая – Дивеева.

Что же до Зверинского монастыря, то на местном новгородском наречии зверем называли только медведя – имя Рус (Урс) было табуировано для произношения даже в христианские времена. Не ускользает от внимания и определенная смысловая связь двух «медвежьих» монастырей с церковью полуфольклорной «святой царицы Щетициницы»: щетина ведь еще и атрибут вепря! Во всяком случае, как мы полагаем, между разрушением церквей святого Лазаря, святой Марии Магдалыини (возможно «царицы Щетициницы»), Аркадского и Зверинского монастырей, по-видимому, существует связь. Она тем более очевидна, что можно считать доказанным существование христианских храмов эпохи неразделенной (т. е. Православной) Церкви во времена, которые предшествовали повсюду описанному знаменитому «огненно-мечному» крещальному походу Добрыни Малховича, вызвавшему широкое сопротивление новгородцев (в дальнейшем это сопротивление часто представляли как сопротивление «русского народа» якобы «инородному» Православию. Более того, правомерен вопрос: с каким «язычеством» боролся «сын Малха Любечанина»? Мы стоим перед фактом: во времена призвания Рюрика на царство Русский Северо-Запад (земля Руса и Словена) были если не полностью, то в значительной степени христианскими, православными. Существовало там и почитание не известных нам сегодня святых.

В качестве примера, который может послужить дальнейшим путеводителем и ключом ко «вратам отверстым царска дворца затверста», приведем сведения о так называемом Старорусском кладе, найденном в 1892 году в д. Сельцы Старорусского уезда. Среди изображений на монетах этого клада В. С. Передольский, датировавший их XII-XIII вв., обнаружил неизвестного мученика в шапке, как у Бориса и Глеба с Крестом и двумя лилиями по обе стороны от изображения. Кто этот явно царственный мученик с не известными позднейшей русской истории лилиями?

Мы еще вернемся к этому. А пока лишь напомним, что в 679 году в не столь уж далеких от Новгорода Арденнах «per dolum ducum et consensuum episcoparum» был убит на охоте, под старым дубом, у ручья, Дагоберт П, последний реально царствовавший представитель династии Меровингов. Убит по указанию Пипина Геристальского, собственного мажордома, деда будущего узурпатора Пипина Короткого, основателя «второй», каролингской «расы» франкский королей. Однако вскоре останки короля оказались чудотворными, и даже защищали город Стене от нападений викингов, и через сто лет король-мученик был канонизирован собором франкских епископов без согласия Папы. Родник святого Дагоберта существует в Веврском лесу в Арденнах, до сих пор и почитается как святыня. Однако в официальный список французских королей он был внесен только в ХVII веке, а в некоторых французских (!) учебниках истории отсутствует до сих пор.

Культ «неизвестных святых» как раз во времена, прямо предшествующие истории древнего Новгорода, мы встречаем и в Европе (частью которой была в те века северная Русь, между прочим, именуемая в некоторых хрониках Вретанией). Г. П. Федотов, до своего увлечения «христианским социализмом» написавший ряд талантливых работ по медиевистике, обобщил свои наблюдения над этими явлениями следующим образом: «Вопрос можно поставить о том своеобразном явлении, которое является связующим эти две области: о почитании безымянных святых, приуроченном к древним гробницам. Это переходный момент от народного культа к церковной канонизации; переходный момент в создаваемой биографии святого. Когда церковь закрыла доступ к алтарям этим неведомым избранникам народной веры? […] По крайней мере, каролингский ренессанс застает этот культ еще живым, чтобы нанести ему смертельный удар […] Век каролингского „просвещения“, по-видимому, положил конец если не народному почитанию, то церковной рецепции безымянных культов […] Еще в XVII столетии Мабильон рассказывает об имевшем место в современной ему Франции возникновении культа неизвестных святых. Но подавленный каролингской церковью культ никогда уже не мог воскреснуть». Впрочем, так могли думать сами Каролинги и рожденная ими римо-«католическая» церковь, а на самом деле, духовенство Римской епархии. Но пройдут века и -

Червь и чернь узнают Господина

По цветку, растущему из рук.

ИТАК, РЮРИК…

В «Книге Степенной Царского родословия», составленной в XVI веке митрополитом Афанасием по прямому «заказу» Грозного Царя, о происхождении Рюрика и его Дома рассказывается так:

«Жезлом же прообрази в Руси Самодержавие Царское скифетроправление, иже начася от Рюрика, его же выше рекохом, иже прииде из Варяг в Великий Нов Град с двема братом своима и с роды своима, иже бе от племени Прусова, по его же имени Пруская земля именуется. Прус же брат был единоначальствующего на земли Римскаго Кесаря Августа, при нем же бысть неизреченное на земли Рожество Господа и Бога и Спаса нашего Исуса Христа, предвечнаго Сына Божия от Пресвятаго Духа и от Пречистыя Приснодевы Марии».

Для Иоанна IV было чрезвычайно важным утвердить преемственность его царства с одной стороны от Рима, с другой – от Вавилона, и этому был посвящен огромный литературный корпус, включающий «Степенную книгу» на вершине, «Повесть о Борме Ярыжке» – в народно-лубочном основании. В нашу задачу в данном случае не входит подробный анализ государственно-политической книжности XVI века, лежащей в основе знаменитой идеи о Третьем Риме. Стремление доказать происхождение московского царя (вспомним, что в конце XVI в. впервые введен на Руси чин мvропомазания на царство, в то время, как еще Иван III в беседе с папскими послами утверждал, что владеет царством по праву своих предков, то есть по праву крови) от римского кесаря Августа понятно. Не последнюю роль играло и стремление противопоставить Москву Литве, чьи тогдашние князья-Гедиминовичи, хотя и происходили от знаменитого лишь своей «конской» силой конюха – полюбовника русской княгини Рюрикова дома Гедиминки, да и утвердились через уничтожение и вытеснение старших литовско-русских и прусских родов, но выводили себя из Рима (если же учесть версию о происхождении Грозного царя от Ивана Телепнева-Овчины-Оболенского-Гедиминовича, то нельзя не признать присутствующую при тогдашнем московском дворе известную «болезненность» по этому поводу). Мы и не собираемся оспаривать родословие от «кесаря Августа», хотя сам по себе вопрос, о каком «кесаре Августе» могла идти речь, заслуживает особого рассмотрения. Казалось бы, «Степенная книга» утверждает все однозначно. Однако читаем: «Сей Кесарь Август раздели вселенную братии своей и сродником, ему же бяше брат именем Прус, и сему Прусу тогда поручено бысть властодержавство в березех Висли реки град Маброк и Туры и Хвойница, и преславный Гданеск и иные многие града по реку глаголемую Неман, впадшую в море, иже и доныне зовется Пруская земля. От сего же Пруса семени бяше вышереченный Рюрик и братия его; и егда еще живяху за морем, и тогда Варяги именовахуся, и из-за моря имаху дань на Чуди, и на Словенех, и на Кривичех». Но ведь все эти земли (и это известно даже из любого сугубо официального курса истории) не входили в состав империи Августа, более того, отстояли от ее границ довольно далеко! В чем же дело? Или митрополиты Киприан и Афанасий и руководивший их трудами святитель Московский Макарий – человек не только праведной жизни (он причислен к лику святых Русской Православной Церкви), но и умнейший муж своего времени – допустили совершенно невозможную ошибку или же писали откровенную, ни для кого не секретную ложь? Мы увидим, что ни то, ни другое. Более того, сведения Степенной Книги, изложенные именно в такой форме, содержат ценнейшую сакрально-генеалогическую информацию, причем не столько для современников, сколько для нас!

Об этом чуть позже. Пока что речь идет несколько об ином. Формулу Третьего Рима обычно произносят как «Москва – Третий Рим», обычно делая ударение на первом слове (это также более, чем понятно). Не менее значимы по существу, однако, вторые два (собственно Третий Рим), относящиеся к Русской Земле в ее целом. Именно на таком прочтении настаивает не менее знаменитая, нежели «Степенная Книга», «Повесть о Новгородском белом клобуке», также, впрочем, датируемая XVI веком и относящаяся к тому же церковно-государственному корпусу, хотя и стоящая в нем некоторым особняком. «Повесть», в отличие от московской «Повести о Вавилонском царстве» (в которой царские бармы московских государей оказываются инсигниями Навуходоносора), обращена не на Восток, а в Европу и рассказывает о каролингско-папской узурпации как источнике «порушения» Православия на Западе и одновременно источнике «римского наследия» Руси:

«Богопротивник же и человеческому роду супостат и враг диавол сотвори рать велию на святую Церковь. Воздвиже некоего царя Карула имянем и папу Фармуса и научи их прелстити християнский род своими ложными учении и отступити повелеша от православныя Христовы веры и раздрати благочестие святыя Апостольския Церкви […] И святую Апостольскую Церковь оскверниша неправыми учении и служении. И святаго белаго клобука не любяху и чести ему не воздаяху, якоже заповедано бе исперва, но вземше его и положиша на том же блюде в приделе некоем церковныя стены заключиша и на дверцах написанием написавше латинскою речию сице: „Зде сокровен есть белый клобук папы Селивестра“. Пребысть же лета многа тамо Богом храним».

Более того, в новгородско-псковском варианте сочинения «Об обидах Церкви» обозначен путь движения апокалиптической жены, имеющей младенца мужеского пола (Откр., 12, 1-6). «В Третий Рим,… иже есть в новую Русию (выделено нами – В.К.) в великий Новград», в других редакциях – «в Третий Рим, иже есть в новую Русию великую». Характерно, что как «Повесть о белом клобуке», так и Слово «Об обидах Церкви» предшествуют филофеевым посланиям.

Важнейшей чертой данного корпуса является предельно широкое понимание Третьего Рима как Русской земли в ее целом, т. е. земли, подвластной Руси или Русским царям. «Ветхий бо Рим отпаде от веры Христовы гордостию и своею волею, в новем же Риме, еже есть в Констянтинеграде, насилием агарянским тако же христианьская вера погибнет. На Третьем же Риме, иже есть на Руской земли (здесь и далее выделено нами – В. К.), благодать Святаго Духа восия. И да веси, Филофие, яко вся християнская царства приидут в конец и снидутся во едино Руское Православия ради. В древняя убо лета изволением земнаго царя Констянтина от царствующаго града сего царский венец дан бысть рускому царю. Белый же сей клобук изволением небеснаго царя Христа ныне дан будет архиепископу Великаго Новагорода. И кольми сии честнее онаго, понеже архангельскаго чина есть царский венец и духовнаго суть. Ты же не умедли святаго сего клобука послати в Рускую землю в Великий Новград по первому тебе явлению святаго ангела […] Яко же бо от Рима благодать и слава и честь отъята бысть, тако же и от царствующаго града благодать Святаго Духа отымется в пленение агарянское, и вся святая предана будут от Бога велицей Рустей земли. И Царя рускаго возвеличит Господь надо всеми языки и под властию их мнози царие будут от иноязычных».

Итак, выводы из «Повести» могут быть сделаны такие.

Во– первых, в качестве Третьего Рима называется не Москва, а вся Русская земля, то есть Царская земля.

Во– вторых, в качестве сакрального центра Русской земли именуется Великий Новгород, т. е. все тот же древний Словенск.

В– третьих, если Великий Новгород действительно является сакральным центром Русской, то есть Царской земли, то речь явно идет не о вырождающейся новгородской «республике» XVI века, а о Новгороде в далеком (по крайней мере, долетописном) прошлом (или далеком, неведомом, будущем?). Более того, если в «Повести об обидах Церкви» говорится о Новой Русии, то стало быть, существовала и Старая Русия, преемницей которой является «новая». В таком случае где она находилась?

И, наконец, в-четвертых, какому Русскому царю, а, следовательно, основателю Династии, был дан Константинов венец «в древняя убо лета», то есть задолго до восприятия идеи Третьего Рима Московскими государями? И, наконец, может ли быть этот Царь отождествлен с младенцем мужеского пола, имеющим «пасти языки жезлом железным» (Откр., 12, 1-6), имея в виду, разумеется, что монархическое сознание не индивидуализирует царя, а акцентирует внимание на династии, являющейся, по сути, одним царем, поскольку каждый царь есть непосредственное продолжение предыдущего? В конечном счете этот вопрос едва ли не самый главный.

Чрезвычайно умный, но именно поэтому и чрезвычайно осторожный Николай Михайлович Карамзин, дабы не быть заподозренным в том, что «вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа» (чего стоило такое вознесение он, как, впрочем, и Пушкин, знал прекрасно), и в то же время стремившийся «сказать, не говоря», писал: «Нельзя, конечно, верить Датскому Историку Саксону Грамматику, именующему Государей, которые будто бы царствовали в нашем отечестве прежде Рождества Христова и вступали в родственные союзы с Королями Скандинавскими: ибо Саксон не имел никаких исторических памятников (sic! – В. К.) для описания сей глубокой древности, и заменял оные вымыслами своего воображения; нельзя также верить и баснословным Исландским повестям, сочиненным, как мы уже упоминали, в новейшие времена, и не редко упоминающим о древней России, которая называется в них Острагардом, Гардарикиею, Гольмгардом и Грециею; но (sic! – В. К.) рунические камни, находимые в Швеции, Норвегии, Дании и гораздо древнейшие Христианства, введенного в Скандинавии около десятого века (обратим внимание на это свидетельство в связи с разрушенными новгородскими святынями „долетописной“ эпохи – В. К.), доказывают своими надписями (в коих имеются Girkia, Grikia или Россия), что Норманны давно имели с нею сообщение».

Карамзин мог не знать (а мог и знать) о христианских святынях в Новгороде до святого Владимира: во всяком случае В. С. Передольский проводил свои исследования много позже. И если знаменитый поэт и историограф, хотя и из соображений осторожности делает вид, что отрицает подлинность сведений Саксона Грамматика и Исландских королевских саг, то при всем том остается так называемым «норманистом» (в привычном, то есть германофильском понимании – такова была официальная точка зрения Петербургского двора). Но то, что говорит Карамзин о самих «норманнах», дает основание утверждать, что он, как, впрочем, и «премудрый» Макарий, пытается указать читателю на реальное наличие неких гораздо более существенных и важных сведений о прошлом Европы в ее целом:

«I. Имена трех Князей Варяжских – Рюрика, Синеуса и Трувора – призванных Славянами и Чудью, суть неоспоримо Норманские: Так в летописях Франкских около 850 года – что достойно замечания (обратим внимание на эту реплику – В. К.) – упоминается о трех Рюриках: один назван Вождем Датчан, другой Королем (Rex) Норманским, третий просто Норманом, они воевали берега Фландрии, Эльбы и Рейна. В Саксоне Грамматике, в Стурлезоне и в Исландских повестях, между именами Князей и Витязей Скандинавских находим имена Рурика, Рерика, Трувара, Трувра, Снио, Синия.

II. Русские Славяне, будучи под влиянием Князей Варяжских, назывались в Европе Норманнами: что утверждено свидетельством Лиутпранда, Кремонтского епископа, бывшего в десятом веке два раза Послом в Константинополе. «Руссов, – говорит он, – именуем и Норманнами».

И в то же время Карамзин совершенно справедливо вопрошает:

«Но сие общее имя Датчан, Норвежцев, Шведов не удовлетворяет любопытству Историка: мы желаем знать, какой народ, в особенности называясь Русью, дал отечеству нашему и первых государей и самое имя, уже в конце девятого века страшное для Империи Греческой? Напрасно в древних летописях Скандинавских будем искать объяснения: там нет ни слова о Рюрике и братьях его, призванных властвовать над Славянами…» Но скажем прямо: воинствующий «антигерманизм» здесь столь же неплодотворен, сколь неплодотворно германофильство петровских и послепетровских официозных историографов. «Славянофильство» в данном вопросе точно так же ни при чем. Абсолютно обречены в конечном счете какие-либо поиски «славянского» Рюрика, «славянской» Руси – от Погодина до наших дней. Не мудрено – ищут этноним, причем в сугубо современном понимании и толковании. Напомним – нация (не путать с расой) и национализм суть плоды нового времени, конкретно – буржуазного развития со всеми присущими ему чертами (напомним хотя бы Конст. Леонтьева с его «Национальной политикой как орудием всемирного разрушения»). Мы же пытаемся подойти с другой стороны, обратившись к свидетельству чрезвычайно богатой сакрально-генеалогическими сведениями Младшей Эдде, ни в чем, впрочем, не противоречащей Библейскому Откровению. Цитировать придется достаточно подробно, ибо это даст нам возможность многое понять дальше.

«Всемогущий Господь вначале создал небо и землю и все, что к ним относится, а последними Он создал двух человек, Адама и Евву, от которых пошли все народы. И умножилось их потомство и расселилось по всему свету. Но с течением времени возникло в людях несходство. Некоторые среди них были хорошие и праведные, но гораздо больше было таких, которые склонились к мiрским страстям и презрели Слово Бога. И потому Бог затопил в разлившемся море весь мiр и все живое, что было в мiре, кроме тех, кто спасся с Ноем в ковчеге. После Ноева потопа остались в живых восемь человек, и от них происходят все народы. И случилось так же, как и прежде: стоило лишь умножиться роду людскому и заселить весь мiр, как многие люди с жадностью устремились к богатству и почестям и позабыли чтить Бога. И дошло до того, что люди эти не захотели произносить Божьего Имени […] Но ничуть не меньше, чем прежде, наделял их Бог земными дарами, богатством и счастьем, в которых нуждались они на земле. Наделил он их и разумом, дабы они могли распознать все, что есть на земле и все зримые части земли и воздуха […] И чтобы рассказать обо всем этом и сохранить в памяти, они сами придумали всему имена. И эта вера претерпела немало изменений, ибо народы делились и расходились их языки. Но они разумели все земным разуменьем, ибо им не была дана духовная мудрость. Поэтому они думали, что все сделано из некоего вещества […] Вблизи середины земли был построен град, снискавший величайшую славу. Он назывался тогда Троя, а теперь Страна Турков. Этот град был много больше, чем другие, и построен со всем искусством и пышностью, которые были тогда доступны. Было там двенадцать государств, и был один верховный правитель […] Одного конунга в Трое звали Муном или Менном. Он был женат на дочери верховного конунга Приама, ее звали Троан. У них был сын по имени Трор, мы зовем его Тором // далее излагается полубаснословная генеалогия одной из ветвей троянских царей – в частности, Тор женится на северной Сивилле, о которой „никто не ведает, откуда Сив родом… волосы у нее подобны золоту… от их рода происходит „Фридлав, мы зовем его Фридлейв, а у того был сын Воден, а мы зовем его Один“ //. Одину и его жене было пророчество, и оно открыло ему, что его имя превознесут в северной части света и будут чтить превыше имен всех конунгов. […] И по какой бы стране ни лежал их путь, всюду их всячески прославляли и принимали скорее за богов (ср. нем. gфtten, англ. gods, исп. godos, русск. готы – В. К.), чем за людей. И они не останавливались, пока не пришли на север в страну, что зовется Страною Саксов. Там Один остался надолго, подчинив себе всю страну […] Третий сын Одина звался Сиги, а у Сиги был сын Рерир (выделено мною – В.К.). Они правили страною, что зовется теперь Страною Франков, и оттуда ведет начало род, называемый Вельсунгами. От всех них произошли многие великие роды“.

А теперь, прервав на время повествование «Младшей Эдды», обратимся к событиям IX-X веков. Естественно, что военные походы – это то, что наиболее привлекает летописцев и хронистов. Польский историк Х.Ловмяньский, подробно исследовавший проблему варягов в Восточной Европе, указывает: «Среди византийских источников норманисты ссылаются на два конкретных источника, определяющих народ рос. Одно из них находится у Продолжателя Феофана (и в других родственных упоминаниях) при описании похода Игоря 941 г. В этом упоминании????? были определены как????? DROMITAS LEGOMENOS, OS EK GENONO TEN FRAGGON KA TISTANTAS („называемые и дромитами, которые из рода франков“. Отложим на время вопрос, о каком именно походе идет речь (нам еще предстоит его коснуться), и обратим внимание на указание EK GENOYOS TON FRAGGON. Указание на „царя славян“ по имени „ал-Олванг“ (Олег) как „франконского герцога“ неоднократно встречается и в арабских источниках, в частности, у ал-Масуди, на что обращали внимание советские и постсоветские исследователи. Х.Ловмяньский, фактически констатируя неспособность объяснить это внятно, напоминает о фонетической близости franc к var-ang или var-ing. С этим можно, впрочем, и согласиться, напомнив, что var-ang или var-ing в те времена легко заменялось на mar-ing или mer-ing – „пришедший морем“ или просто мореход, помор, иначе говоря, Меровинг.

Есть и еще любопытное свидетельство. Византийский император Константин Багрянородный в своем De Administrando Imperio утверждает, что знаменитые русские именования днепровских порогов (в отличие от славянских) даны на lingua francae (это никоим образом не французский и даже не старофранцузский, а исчезнувший сегодня язык). Император однозначно указывает на тождество этого языка с русским (ROSIOTI).

А теперь обратим внимание на знаменитое начало Договора Олега 911 года с Византийскими Императорами Львом и Александром:

«Мы от рода русского, Карлы, Инегельд, Фарлоф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Рюар, Актеву, Труан, Лидульфост, Стемир…» Обратим внимание прежде всего на некоторые имена: Труан, Гуды, Веремуд (анаграмматически Мерувед, по-славянски Велемудр), и особенно, разумеется, Рюар… Сходство его с именем Рюрик очевидно; однако не о Рюрике, призванном в 862 году, здесь, конечно, идет речь. А вот о его родиче – скорее всего. Но родовое это имя (фамилию) мы встречаем отнюдь не только в землях нашего нынешнего отечества. Оно было в раннесредневековой Европе более чем знаменито и знатно, имея прямо царское (royal) или, если угодно, королевское происхождение. Речь идет о Доме Руэргов (в современной русской транскрипции) или Рюэргов (Maison des Rouergues), потомков внука Хлодвига Великого Тьерри II, впоследствии графов Лиможских. Помимо известных французских, прежде всего, работ, посвященных этому семейству, мы имеем возможность указать на чрезвычайно обстоятельный труд графа Бони де Лаверня «Потомство второй ветви Королей Австразии». Известно, что «Император» «Священной Римской Империи» и Король Франков Карл Лысый, сын Людовика Благочестивого и внук Карла «Великого», установил в 841 году так называемый «Большой Приказ» (Grand Commandement) Согласно этому «приказу», территория его королевства была разделена на четыре провинции или принципата – Бургундский, Роверньский, Тулузский и Лиможский. Мы уже имели возможность указать на то, что сам Карл Лысый, бывший «меровингским бастардом», стремился преодолеть последствия узурпации франкского трона в VII веке и постепенно передать свое королевство представителям «первой расы». Grand Commandement и служил, по сути, этой цели – графами и виконтами некоторых «принципатов» были назначены меровингские наследники. Среди них были и де Рюэрги, графы Лиможские, наследники погибшего в 613 году короля Тьери II. В 841 году Раймон де Рюэрг (Raymond de Rouergue) был прямым приказом короля Карла Лысого поставлен первым графом Лиможским.