Текст книги "Авгур"

Автор книги: Владимир Холкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Но ведь, действительно, получилось неплохо. Сделал, что нужно, и мурены его, похоже, не засекли. Во всяком случае, глазищами не сверкали. Спасибо и на этом.

Андрей перевел дыхание и прислушался к своим ощущениям. В обычном мире Пашкина лента была уже не видна, но он каким-то образом ее чувствовал. След уходил на север – примерно в том направлении, куда вела оранжевая ветка метро. Ну, что, поехали в гости? Порадуем дружбана…

Андрей по указателям добрел до входа в подземку. Людская масса перла без остановки. Его буквально вынесло к турникету, и он едва успел вставить карточку в прорезь. Автомат сглотнул, недовольно рыкнул и выплюнул ее через другую щель. Андрей торопливо проскочил дальше, опасаясь, что механизм не сработает, и черные клешни вцепятся ему в ноги. К счастью, все обошлось. На эскалаторе он разглядывал тех, кто едет навстречу, и сразу научился отличать москвичей от «гостей столицы». Местные смотрели строго перед собой, в спину тому, кто стоял на ступеньку выше. Приезжие, напротив, вертели во все стороны головами, показывали пальцами, а кто-то уже достал фотоаппарат, как юный натуралист в заповеднике.

Рекламные плакаты висели в ряд. Андрею запомнилась желтая стилизованная пчела с загадочной надписью GSM и девушка в красной шапочке, которая, подняв палец, сообщала с улыбкой, что «выход есть». На крайнем плакате была мерзкая осклизлая тварь с клыками. С содроганием сердца Андрей прочел, что это микроб, живущий под ободком унитаза, и рекламируется вообще-то не он, а средство для его умерщвления.

Сойдя с эскалатора, Андрей остановился между платформами, читая подсказки на указателях. «Переход на кольцевую линию»… Нет, ему на рыжую ветку. «К поездам до станций Автозаводская, Коломенская, Каширская…» Это в другую сторону… Люди бежали мимо, как в ускоренной съемке. Да уж, не сравнить с тусклым миром, где все двигались вяло и заторможенно, и только Андрей носился как Бэтмен.

Наконец, он втиснулся в поезд. Пошевелиться было нельзя – руки прижаты к туловищу, как у мороженого цыпленка в целлофановой упаковке. Тем не менее, стоящий рядом мужик умудрялся читать газету. Андрей невольно рассмотрел заголовок: «Внук зарубил топором бабушку и собаку». Строгая тетка на лавке разгадывала кроссворд. От кого-то из соседей разило потом.

Он сделал пересадку с Новокузнецкой на Третьяковскую. Проехал несколько остановок. По мере удаления от центра, в вагоне становилось свободнее. Но Андрей чувствовал, что ему выходить еще рано. Нить уводила дальше на север. Он прислонился спиной к дверям, читая рукописные объявления, густо налепленные на стенах: «Дипломы, аттестаты», «Медкнижки», «Водительские права. Экстренная помощь лишенникам». Вошла торговка: «Шариковые ручки по пять рублей!» Подумала и добавила: «За десять рублей вы получаете две ручки!» Выгодное предложение, согласился Андрей. Женский голос из динамиков объявил: «Станция Медведково! Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны».

Названия улиц на указателях ничего не говорили Андрею, и он поплелся к ближнему выходу. Хотелось есть, пить, спать, но больше всего – помыться под душем.

– Молодой человек!

– А? – он вскинул голову, озираясь. Перед ним стояли двое ментов.

– Ваши документы, пожалуйста.

Вот блин, подумал Андрей, неужели все-таки ловят? Нет, вряд ли это конкретно за ним – иначе докопались бы уже на вокзале. А эти, похоже, просто бабло стригут…

Он со вздохом вытащил паспорт. Мент прочел имя, открыл страницу с пропиской и удовлетворенно сказал: «Ага». Он был еще молодой (лет на пять постарше Андрея), с хитрой деревенской физиономией. С такой рожей надо наяривать на гармошке и подмигивать девкам, приглашая на сеновал, а не документы проверять у прохожих…

– С какой целью прибыли в Москву?

Андрей прикинул, что про Эксклав распространяться не надо, и ляпнул:

– В институт поступать.

– И как, поступил?

– Э-э-э… нет.

– А чё домой не уехал? Экзамены в июле закончились.

Какой ты умный, неприязненно подумал Андрей.

– Решил друзей навестить.

– Каких друзей?

– Школьных. Которые поступили.

– Понятно… А ты в курсе, что по распоряжению мэра Глушкова, все, кто находится в столице больше трех дней, обязаны получить регистрацию?

– Нет, – сказал Андрей. – Меня не предупредили.

Менты переглянулись.

– Бывает. Ладно, пошли тогда, – «гармонист» подтолкнул его в сторону милицейской дежурки.

– А паспорт?

– Иди, иди. Разберемся.

Андрея завели в помещение, где стоял заваленный бумагами стол, а крошечный закуток был отгорожен решеткой. В клетке сидели двое – дочерна загорелый парень с азиатским разрезом глаз и здоровенный хмырь с типично рязанской мордой. Мент постарше повозился замком и кивнул Андрею – заходи, мол. Тот примостился с краю на лавке. Клетку снова закрыли.

Старший мент устроился за столом и начал перебирать паспорта. «Гармонист» остался возле двери – в другой ситуации Андрей назвал бы это позу «стоять на стреме». Минута прошла в молчании. Наконец, из-за стола раздалось:

– Гулько Виталий Семенович?

– Я, – сказал хмырь лениво.

– Протокол будем составлять?

– Не будем, – узник совести ухмыльнулся.

«Гармонист» снова отпер решетку, взял один из паспортов и вывел товарища Гулько в коридор. Вернулся страж закона уже один. Кивнул своему напарнику и снова стал у порога.

– Рашидов Искандер… э-э-э… Абдурашидович?

– Здесь, – сказал азиат с акцентом.

Он тоже вышел за ментом в коридор и больше не возвращался.

– Сорокин Андрей Сергеевич?

– Да.

– Значит, приехал в институт поступать? Почему тогда в паспорте штампа нету?

– Какого штампа? – спросил Андрей, чувствуя, как начинает зудеть предплечье.

– ИСИ. Как бы тебя без печати приняли?

Андрей молчал. Отмазку придумать не получалось. Жжение в руке мешало сосредоточиться. Мент разглядывал его исподлобья, потом пробурчал:

– Врать научись нормально. Дай с двух раз угадаю. Или с одного. На стройке работаешь? Студент, мля… Ладно, в сумке у тебя что?

– Одежда. Личные вещи.

– Открой.

Андрей расстегнул молнию. Мент одной рукой брезгливо покопался внутри. Конверт, лежащий на самом дне, его внимания не привлек.

– Из карманов все вытащи.

Андрей со вздохом достал рубли – две пятихатки, два стольника и бумажки помельче. Доллары он заблаговременно переложил в портмоне. Оно, в свою очередь, сейчас покоилось в сумке, в одном из боковых отделений, куда мент еще не заглядывал.

– Сколько здесь? В руках держи, не клади на стол.

– Тысяча триста двадцать.

– Все? Больше нету?

– Нет.

– А если найду – мое будет?

– Ищите, – буркнул Андрей. Внутри нарастала злость. Он уже видел, как это будет – стол превращается в труху за секунды, прутья решетки ржавеют и осыпаются, стены становятся рыхлыми как халва; а эти скажут ему спасибо, если их вовремя вышвырнет куда-нибудь подальше за МКАД…

– Ну, так что, студент, протоколы будем писать?

– Не надо, – сквозь зубы сказал Андрей. – Сколько с меня?

Он сдерживался уже из последних сил. Пот застилал глаза, узор на руке пульсировал. Вот сейчас этот козел заявит, что надо отдать все бабки, и тогда…

Но «гармонист» вдруг широко улыбнулся и подмигнул:

– У нас золотое правило – клиент всегда прав.

Это было так неожиданно, что Андрей растерянно заморгал. Черная волна злости стремительно испарилась, так и не найдя выхода.

– Ч-чего? – переспросил он.

– Я говорю, клиент всегда прав. Сколько тебе не жалко?

– Сто рублей? – спросил Андрей неуверенно.

– Андрей Сергеевич, – укоризненно сказал мент, – ну откуда ты такой жадный? Давай так – штуку себе оставь, а мелочевку нам. Сколько там у тебя, триста двадцать? Ладно, двадцать тоже тебе – на маршрутку или там на трамвай. А регистрацию сделай – это тебе бесплатный совет. Бабушку какую-нибудь найди, она много не попросит – хоть какая прибавка к пенсии…

Стараясь не заржать во весь голос, Андрей протянул «гармонисту» триста рублей, забрал паспорт и выскочил из метро. Артисты… «ОСП-Студия» отдыхает. Нет, умом Россию все-таки не понять. А с аршином лучше и не соваться…

…Дело было к полудню, когда он остановился перед панельным домом, длиной, казалось, в полкилометра. Прислушался к себе и вошел в подъезд. Поднялся на лифте на последний этаж. Постоял немного и спустился пролетом ниже. Задержался у одной двери, потом у другой, но выбрал в итоге третью. Надавил на кнопку звонка. Дождался, пока откроют, и приветливо произнес:

– Здорово, Пельмень. Соскучился?

Глава 9

Летом 1238 года от рождества Христова отряд крестоносцев двигался на двух кораблях вдоль балтийского побережья. Когда впереди по курсу показался крошечный полуостров, маркграф мейсенский Генрих III, который командовал экспедицией, приказал готовиться к бою.

На берегу стояла чужая крепость, а рядом был рыбацкий поселок. Изучая местность, Генрих задумчиво постукивал пальцами по рукояти меча. Язычникам, которые здесь живут, пора узнать силу истинной веры. Их земли, да и вообще территории к востоку от нижней Вислы теперь принадлежат Ордену, чье полное название с трудом умещается в одну строчку, а сокращенное звучит как Ordo Teutonicus. Права на владение подтвердил не только Святой Престол, но и, что в данном случае не менее важно, император Фридрих II, правитель Священной Римской империи. Дело за малым – привести к покорности прусские племена. Крестовый поход для того и нужен. Рыцари покроют себя неувядаемой славой, а папское отпущение грехов – весьма приятное дополнение.

Проблема в том, что у Генриха не так уж много людей, а крепость на полуострове выглядит довольно внушительно. Она деревянная, но имеет глубокий ров и вальные укрепления. Захватить ее с ходу вряд ли удастся, а начинать осаду с малыми силами – бесполезная трата времени. Но и назад, конечно, не повернешь. Вылазку надо совершить в любом случае, а потом… Потом будет видно. Может быть, дальше на побережье есть более подходящая цель? Самое время допросить кого-то из местных.

Маркграф скомандовал высадку. Крестоносцы, погрузившись на лодки, подплыли к берегу и ворвались в поселок. Тех рыбаков, что пытались сопротивляться, зарубили на месте. Остальные сбежали под защиту крепостных укреплений. Особых трофеев рыцарям не досталось – поселок был небогатый. Задерживаться здесь не имело смысла – тем более, что к варварам уже спешила подмога. Крестоносцы вернулись на корабли, прихватив одного из рыбаков для допроса.

Генрих брезгливо оглядел загорелого паренька, провонявшего рыбой до невозможности. Тот испуганно озирался и совершенно не понимал нормального языка, лопоча на тарабарском наречии. Один из воинов, уже имевший опыт общения с варварами, попробовал себя в качестве толмача, но дело продвигалось с трудом.

Наконец, пленник все же сообразил, что пришельцев интересуют края, лежащие к северо-востоку от крепости. Глаза его округлились, он весь затрясся и, повалившись на колени, уставился на рыцарей умоляющим взглядом. Толмач после многочисленных уточнений неуверенно пояснил, что, кажется, парень просит выбросить его за борт сразу, а не тащить с собой. По местным поверьям, соседние земли прокляты, и там водится нечистая сила.

Маркграф мейсенский, на гербе которого красовался черный лев с оскаленной пастью и выпущенными когтями, презрительно скривил губы. Сказки грязных язычников волновали его в последнюю очередь.

Обогнув полуостров, рыцари продолжили плавание по лагуне, которую их потомки назовут Фришес Хафф. Вскоре участники похода разглядели на берегу загадочный знак. Три сосновых ствола, очищенные от веток, стояли наклонно, скрещиваясь друг с другом. Если бы Генрих был выходцем из двадцатого века, он решил бы, что это выглядит как противотанковый еж. Но он был средневековым маркграфом и только пожал плечами. На верхушках бревен были вырезаны клыкастые звериные морды, но они его тоже не впечатлили.

Потом с кораблей увидели чудо. По берегу шла девушка в белом платье с длинными волосами, а ее кожа как будто слегка светилась. Она обернулась, помахала путешественникам рукой и скрылась между деревьев. Чем-то она напомнила Генриху его супругу Констанцию, дочь австрийского герцога Леопольда VI Славного.

Маркграф, несмотря на молодость, слыл довольно рассудительным человеком – но сейчас его словно околдовали. Он прыгнул в лодку и приказал немедленно грести к берегу. Те, кто остался на кораблях, видели, как отряд углубился в лес. Прошло несколько дней, но вестей от маркграфа не поступало. А потом погода ухудшилась – с севера надвинулись тучи, и поднялся штормовой ветер. Гроздья молний свисали с черного неба, и волны норовили захлестнуть через борт. Даже не верилось, что такое может происходить в этих спокойных водах. Когда все закончилось, остался только один корабль. Его команда, придя в себя, посмотрела в сторону берега и дружно зашептала молитвы. В том месте, где высадился отряд, торчала длинная палка, на которую был насажен человеческий череп.

Уцелевший корабль тотчас повернул назад и кое-как добрался до знакомых краев. Один из незадачливых крестоносцев рассказал обо всем маршалу Тевтонского ордена Дитриху фон Бернхайму. Тот настолько проникся, что отправил свидетеля с докладом прямиком в Рим, а сам поехал осаждать крепость на полуострове, которую не решился штурмовать Генрих. Осада увенчалась успехом. Крепость потом была перестроена, за ней закрепилось название Бальга. Орден, посадив там своего комтура, продолжал расширять владения. По сути, возникло новое государство. К началу пятнадцатого века, находясь на пике могущества, оно простиралось от Одера до Чудского озера. На картах это выглядело очень красиво. И только белое пятно к северо-востоку от Бальги портило впечатление.

Не раз и не два отряды рыцарей в тяжелых доспехах пытались проникнуть в заколдованный край. Но все было тщетно. Точнее, проникнуть было нетрудно, а вот вернуться удавалось лишь единицам. Выжившие разведчики были похожи на сумасшедших – они твердили что-то про живые болота, про огненных летающих тварей и про колдуний, которым служат черные змеи.

Весной 1407 года со всей этой нечистью решил разобраться лично Ульрих фон Юнгинген, который на тот момент был главным военачальником в орденском государстве. Ради такого дела он даже отвлекся от подавления очередного бунта в Жемайтии. Но на подходе к проклятым землям Ульриха настигло известие, что умер его брат Конрад, великий магистр Ордена. Ульрих, который считался главным претендентом на «вакантную должность», вынужден был прервать свою экспедицию. А став магистром, он уже не мог растрачивать силы. Ордену грозила война сразу с двумя могущественными соседями – Литвой и Польшей. Избежать открытого столкновения так и не удалось, и Ульрих погиб в сражении при Грюнвальде.

Орден терял влияние, его территория стремительно сокращалась – но в центре по-прежнему зияла дыра, где пропадали люди. Ситуация выглядела особо пикантно, если учесть, что резиденция великого магистра располагалась в непосредственной близости от колдовских владений – в крепости Тапиау на реке Прегель. Это давало повод для бесконечных насмешек и издевательств. Широко цитировался, к примеру, отрывок из сатирической поэмы «Корабль дураков», изданной в 1494 году в Базеле. Современники сразу поняли, кого имел в виду автор:

 
Знавал я одного аббата —
ревнитель веры, враг разврата,
он нечестивцев обличал
и ведьмам кары обещал.
И твердость доказал на деле!
Тех ведьм, что изловить успели,
он при монастыре держал
и лично по ночам карал.
 

А на картине Иеронима Босха многие узнали тогдашнего магистра Иоганна фон Тифена – в образе монаха, распевающего песни под лютню. Время шло, десятилетия складывались в века, и уже мало кто воспринимал Орден как оплот христианской веры. В конце концов, великий магистр Альбрехт из рода Гогенцоллернов, пообщавшись с Мартином Лютером, плюнул на все, провел секуляризацию и превратил церковное государство в светское. Себя он назначил герцогом Пруссии и принес присягу польскому королю Сигизмунду. Это было в 1525 году. Герцогство просуществовало около века; потом эти земли оказались под властью бранденбургских курфюрстов. В начале восемнадцатого столетия очередной курфюрст объявил себя королем.

Пруссаки любили повоевать и делали это весьма успешно, пока за них не взялся Наполеон. Даже их тогдашние союзники – русские – ничем не смогли помочь. После битвы под Фридландом корсиканец стоял непосредственно у границы заколдованных территорий. Он готов был подогнать свои любимые пушки и смести картечью все нечистую силу, которая там найдется. Но (во всяком случае, так говорит легенда), в ночь перед выступлением Бонапарт увидел «красного человека», который являлся ему в ключевые моменты жизни. Этот «красный» прошел мимо часовых, спокойно шагнул в палатку и долго беседовал с корсиканцем. Наутро Наполеон отменил вторжение, аккуратно объехал зачарованный край и прибыл в Тильзит, чтобы встретиться с русским императором Александром.

В ходе беседы француз, если верить некоторым биографам, намекнул, что с нечистью, которая угнездилась под боком, не мешало бы все-таки разобраться – причем русским это будет сподручнее. Молодой царь вопросительно поднял бровь. Дескать, коллега, а поподробнее можно? Бонапарт, водя указкой по карте, с готовностью объяснил. Вот колдовские земли – тянутся узкой полоской вдоль побережья к северу от крепости Бальга. Они охватывают устье реки, которую пруссаки называет Прегель, и полуостров Хексенланд. Проходят к западу от Тильзита, дальше по устью Немана и, в конце концов, упираются в границы Виленской и Курляндской губерний, которые достались России после раздела Польши. Неужели русские готовы смириться с таким соседством?

Александр пожал плечами. Ну, а что здесь такого? Остальные, вон, веками рядом живут – и ничего, не жалуются. Нечистая сила, если она вообще существуют (в чем он, Александр, испытывает сомнения) ведет себя тихо и через границы не лезет. Авось и русским мешать не будет. Главное, самим туда не соваться…

На том императоры и расстались. Через несколько лет Наполеон объявил России войну, и чем это кончилось, всем известно. На Венском конгрессе, где перекраивались границы, дипломаты неодобрительно хмурились, разглядывая белое пятно на берегу Балтийского моря. Но заявить претензии на этот клочок земли никто не решился.

Жизнь в Европе бурлила, девятнадцатый век принес новые перемены. Пруссия стала частью Германской империи. Польша была теперь в составе России. Немцы воевали в Эльзасе, русские сражались в Крыму. Поляки периодически бунтовали. А на полуострове Хексенланд пропадали научные экспедиции.

В 1876 году Александр Чекановский представил проект, заинтересовавший Академию наук в Петербурге. Чекановский был видным исследователем Сибири (хотя оказался там не по своей воле, а в качестве ссыльного – за участие в восстании шляхты). Он мотался по просторам между Леной и Енисеем, изучал рельеф и рисовал карты, составлял зоологические отчеты и добрался на оленях аж до Ледовитого океана. В общем, как ученый он имел блестящую репутацию. И вот теперь он предлагал разобраться, наконец, с бесхозной землей на Балтике. Скорее всего, им двигали не только научные интересы. Поляк Чекановский наверняка понимал, что это для него единственный шанс оказаться поближе к родным местам. Как бы то ни было, заявка была составлена и обоснована по всем правилам. Академики, поразмыслив, дали добро.

В мае отряд из 37 человек (геологи, топографы, биологи и казаки в качестве вооруженной поддержки) выдвинулся к южной оконечности Курляндской губернии. Шли на лошадях вдоль берега моря; вскоре достигли пограничной заставы. Дальше начиналась неизведанная земля, и на той стороне, буквально в ста саженях от границы лежал скелет. Как будто чудовищная змея выползла из зарослей на песок, окунула голову в воду, да так и сдохла. Шкура давно истлела, а мясо сожрали звери. При этом солдаты, служившие на заставе, клялись, что еще вчера костей на берегу не было. Скелет появился ночью и теперь аккуратно перекрывал дорогу.

Чекановский не испугался. Находка только подстегнула его научное любопытство. А зоолог, который был с ним в отряде, буквально прыгал от нетерпения. Перекрестившись, ученые с казаками ступили на запретную землю.

Спустя полгода в районе Паланги крестьяне подобрали двух оборванцев. Те страдали явным расстройством психики и не помнили даже своих фамилий. В конце концов, их все-таки опознали как участников экспедиции. Путешественники так и не смогли объяснить, как им удалось вернуться. Карта, найденная у них, была тщательно нарисована от руки, но вызывала больше вопросов, чем давала ответов. Она была испещрена загадочными значками, значение которых авторы благополучно забыли.

Два мутноватых шарика, обнаруженные в одном из карманов, в темноте неожиданно засветились. Это был первый случай, когда во внешний мир попала субстанция, которую позже назовут люминофорной смолой. Первый шарик отправили в Эрмитаж, а второй преподнесли императрице Марии Александровне в качестве сувенира.

И, наконец, последним трофеем стали рисунки неизвестных животных. При виде них академик Брандт, директор Зоологического музея, впал в экстаз и потребовал немедленно отправить еще одну экспедицию.

Однако два следующих похода не принесли результатов. Точнее, отряды просто исчезли. По этому поводу император Александр II незадолго до своей смерти имел нелицеприятную беседу с президентом Академии наук Федором Литке и великим князем Константином Николаевичем, который руководил тогда Русским географическим обществом. По воспоминаниям одного из придворных, государь пожелал узнать – ради чего мы, собственно, лезем в этот проклятый край? Больше нечем заняться? Может, за Уралом уже не осталось мест, которые надо картографировать? И на сибирских реках найдены все золотые россыпи? И, наконец, на Мурманском море уже подобрали место для заполярного порта? Если так, то он, император, готов поставить обоим собеседникам прижизненный памятник, прямо возле Адмиралтейства…

Говорят, что Литке с великим князем вышли из кабинета в крайне дурном расположении духа, и Константин Николаевич чуть не пришиб лакея, попавшегося ему на пути. Правда это или нет, неизвестно, но ученых в колдовские края больше не посылали. Впрочем, даже результаты экспедиции Чекановского еще долго будоражили умы в Академии и послужили материалом для нескольких научных трудов. В те годы, кстати, и прижился новый термин – Эксклав. Ну, не писать же в диссертации про нечистую силу?

Между тем, слухи о светящемся жемчуге, который стоит дороже алмазов и изумрудов, распространились в народе, обрастая фантастическими подробностями. Эксклав теперь представлялся чем-то вроде пещеры Али-Бабы. Ловцы удачи, готовые рисковать головой, неслись к Балтийскому морю. Такая концентрация мутных личностей беспокоила жандармское управление – а ведь ему и так хватало работы среди местного контингента, ностальгирующего по литовско-польскому государству. Пришельцев (тех, кто попроще) вежливо отправляли обратно пинком под зад, а с теми, кто побогаче и познатнее, вели профилактические беседы.

В принципе, в Эксклав проникнуть было нетрудно. Пограничных укреплений там, фактически, не было. Застава у моря имела, скорее, символическое значение. Строить что-то еще не имело смысла – обитатели заповедного края сроду не совались наружу, а литовские рыбаки, в свою очередь, четко знали, где кончается их земля. А если кто-то по недосмотру или по глупости переступал невидимую черту, перед ним, как по мановению волшебной палочки, возникал предупреждающий знак – вроде «ежа», который некогда предстал крестоносцам, или скелета на морском берегу.

Когда появились охотники за сокровищами, местные жители быстро просекли выгоду и охотно подряжались проводниками. Само собой, не бесплатно. Чужака доводили до границы и, помахав на прощание ручкой, с чистой совестью возвращались к себе в деревню. Полиция пыталась пресечь такие гешефты (или, по крайней мере, делала вид), пограничная стража была усилена, но лазейки все равно находились. Люди исчезали бесследно, но поток авантюристов не иссякал.

Ажиотаж усилился еще больше, когда появился первый счастливчик, сумевший выбраться из Эксклава с добычей и сохранить рассудок. Купец Тимофей Кабздохин оказался человеком предусмотрительным – не стал орать о своем успехе на всю округу. И вообще не признался, что был на той стороне. Сказал, что заблудился в лесу и упал в овраг, поэтому одежда испачкана. На последние деньги он доехал до Ковно, среди ночи заявился к местному ювелиру и выложил перед ним на стол светящийся кусочек смолы. Содрав с ювелира несусветную (по местным масштабам) сумму, Тимофей приоделся и купил билет до Санкт-Петербурга. В ожидании поезда он отправился в привокзальный трактир и только там, выкушав для расслабления полуштоф, рассказал случайным знакомцам о своем приключении.

Запретный рубеж он пересек с двумя компаньонами. Расставшись с проводником, они прошли, от силы, саженей двести. Тимофей слегка приотстал, и это его спасло. Когда впереди мелькнула длинная тень, он инстинктивно бросился в сторону и схоронился за ближайшей корягой. Люди закричали, послышался хруст костей. Раздался выстрел – один из спутников успел-таки пустить в дело свой дробовик. Вопль, который за этим последовал, был ужасен; он распространялся как взрывная волна, и на землю сыпались листья. Потом все стихло. Только через полчаса Тимофей решился выбраться из укрытия. Его товарищей нигде не было, но на тропинке остались обильные следы крови. А еще там лежали пять светящихся шариков. Тимофей схватил их и, не помня себя, бросился обратно к границе…

Таким образом, появление «жемчуга» впервые связали с летучими зубастыми тварями. Неизвестно, кто назвал эти шарики Горючими Слезами, но легенда прижилась моментально. Саму зверюгу какой-то умник поспешил занести в анналы под латинским именем Muraena volatilis. А в народе широко обсуждались способы умерщвления этих милых представителей фауны. Мурены перемещались настолько быстро, что прицелиться было практически невозможно. Потенциальные охотники, сидя в трактирах, глубокомысленно рассуждали, что единственный шанс – пальнуть крупной дробью с близкого расстояния. Если, конечно, успеешь поднять ружье…

В конце концов, власти, которым надоело скопление вооруженных людей на границе, ввели там чуть ли не военное положение и устроили настоящий санитарный кордон. Подобраться к Эксклаву ближе, чем на несколько верст, теперь было решительно невозможно. Распространение слухов о несметных богатствах, таящихся в запретном краю, тоже не поощрялось. Журналу «Русь» даже запретили печатать повесть Лескова, герой которой, ловко обманув нечистую силу, находит в Эксклаве клад, а в придачу к нему – невесту, потомственную ведунью.

Через пару лет страсти, наконец, улеглись, и к муренам больше никто не лез. В России все шло своим чередом. Была Ходынка, было Кровавое воскресенье, была Цусима. Разогнали первую Думу, потом вторую. Выбрали еще две. Депутаты увлеченно собачились. А потом грянула Первая мировая.

Впрочем, в ходе боев на Восточном фронте немцы и русские аккуратно обходили гиблое место. Лишь однажды это правило готовы были нарушить – в августе 1914 года, перед началом русского наступления. Кто-то из штабистов предложил войти на запретную территорию и совершить по ней марш-бросок, чтобы ударить в тыл немецкому армейскому корпусу, который действовал ближе всего к границе. И, вроде бы, этот рейд уже поручили кавалеристам Хана Нахичеванского, но в последний момент одумались. Даже без обходных маневров развитие событий в первые дни войны давало повод для оптимизма. После сражения под Гумбинненом немцы начали отступать, причем их генерал Притвиц готов был отойти аж за Вислу. Но германский Генштаб быстро сменил Притвица на Гинденбурга, и в сентябре русских выжали из Восточной Пруссии.

А в следующем году было Великое отступление царских войск. Немцы заняли Курляндскую и Ковенскую губернии, граничащие с Эксклавом. После войны там возникли самостоятельные прибалтийские государства. Теперь заколдованный край был очень далеко от России.

Большевики захватили власть. Отгремела Гражданская, закончилась продразверстка. Молодому советскому государству проблем хватало. Несколько лет про Эксклав не вспоминали вообще. Потом, когда НЭП набрал обороты, и жить стало веселее, кто-то предложил отправить в запретный край пару отрядов от Геолкома. Авторы проекта упирали на то, что Москве не помешал бы дополнительный источник валюты. А Горючие Слезы, как известно, продаются по цене бриллиантов. Тот факт, что процесс добычи сопряжен с определенными трудностями, энтузиастов не смущал совершенно. В конце концов, «нет таких крепостей, которые…» Добраться по Балтийскому морю до полуострова Хексенланд, высадить отряд, а потом забрать его таким же путем. Формально ведь это ничья земля, хоть вокруг и прусские территории.

Но предложение не прошло. Может, в Кремле решили, что овчинка не стоит выделки. Или не захотели дразнить германцев, шныряя недалеко от границы. В следующий раз об Эксклаве вспомнили в тридцатых годах – решили сделать аэрофотосъемку. Чкалов на самолете Поликарпова подлетел со стороны моря и покружился над колдовскими владениями. Потом он увлеченно рассказывал про замок с мощными стенами, но пленка оказалась засвечена. На какое-то время советское руководство потеряло интерес к этой теме.

Зато в Эксклав теперь настойчиво лезли немцы. Особенно усердствовал Генрих Гиммлер, который вбил себе в голову, что именно в запретном краю хранятся священные реликвии древней арийской расы. Ребятам из общества «Аненербе» поручили заняться этим вплотную. Им доходчиво объяснили, что Тибет пока подождет, а целью очередной экспедиции должно стать балтийское побережье. Тамошних зверушек, роняющих драгоценные слезы, тоже надо изучить поподробнее. Напомнив об этом, Гиммлер поручил руководство зоологу Эрнсту Шеферу. Весной 1938 года отряд пересек границу Эксклава к северо-западу от крепости Тапиау. Ученых сопровождали бойцы из 1-ой горнострелковой дивизии с пулеметами и легкими минометами (командование решило, что именно эти бравые парни лучше всего подходят для действий в нестандартных условиях).

Через неделю из Эксклава выехал одинокий всадник. Его окликнул патруль, но человек никак не отреагировал. В седле он держался неестественно прямо, лошадь размеренно шагала вперед. Патрульные нагнали флегматичного незнакомца, и только тогда заметили, что в глазу у него торчит блестящая железяка. Второй глаз мертво таращился в пустоту, а кожа высохла как у мумии. Когда ему преградили путь, мертвец медленно поднял голову и растянул губы в жуткой улыбке. Позже он был опознан как Бодо Фегер, антрополог из экспедиции Шефера. Железный предмет при ближайшем рассмотрении оказался штангенциркулем, с помощью которого Бодо собирался измерять пропорции черепа у встречных аборигенов.