Текст книги "Рыжая магия"
Автор книги: Владимир Соколовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Владимир Соколовский
РЫЖАЯ МАГИЯ
Повесть
Художник А. Амирханов
Ночью неизвестные люди забрались в экскаватор, разбили приборы и нарушили что-то в моторе. Экскаваторщик пришел, поругался, потребовал составить акт и сказал, что минимум неделю – ни-ни, никакой работы. Котлован копать вручную не станешь, не те времена. И все побрели в будку.
Бригадир Костя Фомин сел за стол и начал делать расчеты к курсовой. Дядя Миша рассказал очередную байку: как в один буфет забежал подвыпивший мужик и тут же, на глазах у всех, овладел буфетчицей. А медицинская экспертиза показала, что если бы он в тот момент немедленно ею не овладел, то тут же бы и умер в страшных муках. И поэтому ему ничего не было.
Рассказ вызвал оживленный разговор.
– Вполне возможное дело, – рассудил Федя Гильмуллин. – Со мной тоже однажды случилось. В семьдесять втором или третьем выписали, помню, из больницы. С переломом ноги лежал. Ну, к дому на такси, чин чинарем… Гляжу: дверь открыта, белье в палисаднике, ага, значит, баба дома. И тут, братцы, будто по башке меня огрели. Кровь, что ли, после долгого застоя в голову бросилась? Махнул в огород, поленом по гипсу – б-бац!! Развалил на-раз. Домой врываюсь, и – а-ах ты, что тут было!.. – лохматые его брови метнулись вверх, он тяжко задышал и шумно потянул в себя слюну.
– Так то своя баба, – резонно сказал бывший рецидивист Геня Скрипов. – А тут – натуральная сто семнадцатая, вторая часть.
Витька Федяев, молодой специалист, биолог по образованию, не вмешивался в их разговор. Он сидел в уголке и спокойно почитывал книжечку старинной мексиканской поэтессы Хуаны де ла Крус. Перед тем как попасть в бригаду, он поработал три месяца по распределению в далекой деревенской школе, но сбежал оттуда и устроился в СМУ, заявив, что он студент, перевелся только что на вечернее, желая покончить со студенческой нищетой и ознакомиться с прямым производством. Его оформили в два счета, без лишних расспросов. Ему нравилось работать в бригаде гораздо больше, чем в школе. Во-первых, веселее, а во-вторых – здесь лишь бы работал, как все, а до остального никому нет никакого дела.
Хлопнула дверь – в будку зашел Толик Рябуха. Он сегодня маленько опоздал.
– У стенки спал! – обрадовавшись новому поводу для разговора, возгласил дядя Миша.
Но Толик не откликнулся. Он и правда не выспался, глаза были красные. Толик в прошлом году демобилизовался из армии. Определившись на стройку и поселясь в общежитии, он объявил себя диск-жокеем и сказал, что намерен организовать дискотеку. Ему сразу выделили отдельную комнату, которой он теперь и пользовался вовсю.
– У стенки-то у стенки, – проговорил наконец Рябуха, и в будке пахнуло густым застарелым перегаром, – да только не выпить ли нам пивка?
Все переглянулись. Захотелось пива.
– Отставить! – обрубил намерение бригадир. – Идите хоть поработайте немного. Чистить территорию, забор обратно ставить, дыру заколачивать.
Снова забили дыру, хоть и понимали никчемность этого дела: каждый день ее забивали, а она появлялась и появлялась. Да и как ей не появляться, если через стройку – ближайший проход к домам? Бригадир Костя одно время убеждал начальство вообще ее не заколачивать, потому что никакого толку. Но оно, начальство, упрямо стояло на своем: пусть все будет как положено. Чин чином. Через стройку все равно ходили, воровали разную мелочь и не мелочь, безобразничали, зато душа у начальников была на месте.
Вот они и сами пожаловали: прораб СМУ Рудик Пьянков и какой-то мужичок из управления механизации, которому принадлежал экскаватор. И еще подъехала машина – из нее вылез не кто иной, как сам начальник СМУ Илья Иванович Муромцев. Необхватный, кудрявый, бородища лопатой, нос картошкой, негнущиеся ноги-тумбы, словно он их отсидел однажды и навсегда. Остановил криком тех двоих, зачастил бойким владимирским говорочком.
– Ы! – разозлился Толик. – Сходили, называется, попили пивка…
– Ты не гуди, обожди, – сказал ему рассудительный дядя Миша. – У начальства свои заботы, у нас свои. Потолкутся и уедут, а наше, как говорится, дело правое.
Разговор строительного и механизаторского начальства поначалу не клеился: строители заявили, что ставить здесь сторожа им никто не позволит, потому что с какой это стати у них должна болеть голова за чужой экскаватор? А в будку бетонщиков забирались всего раз, унесли оттуда лом и чайник, так ведь это – ерунда! Управление механизации приводило свои резоны: почему они обязаны стеречь чужую стройку? Добро хоть бы один экскаватор.
– Так ставьте сторожа хотя бы к экскаватору, – частил Муромцев.
– У нас их сорок штук, – отвечал хитрый механизатор. – А бульдозеров еще больше. Напасись сторожей-то!
Обговорив это дело и так и сяк, пришли наконец к выводу: надо оставлять на вечер и на ночь человека из бригады, ставить за такое дежурство смену и отгулом прибавлять ее к выходным.
Это решение бригада приняла охотно. Шутка ли, на всю ночь в твоем распоряжении пустая будка, что хочешь в ней, то и делай. Особенно обрадовались бывший рецидивист и юный биолог. У Гени Скрипова были на стороне свои делишки, которые он тщательно скрывал от жены, а молодой специалист все равно плохо спал весной, особенно сейчас, собираясь жениться. На него первого и пал указующий перст бригадира. И все пошли пить пиво.
Когда возвращались обратно, дядя Миша пролез в дыру забора первым, посмотрел в сторону будки и сказал размякшим голосом:
– О! Уже пришла. Явилася. Японская королева.
Возле будки сидела, постелив газету на чурбачок, Комендантша. Так ее прозвали за то, что она, как только началась стройка, проводила на ней большую часть дня. Все ходила с черным пудельком на цепочке, что-то высматривала, считала, ругалась с рабочими и изводила бригадира Костю своими непомерными претензиями: мол, и дисциплина-то у вас низкая, и то неправильно лежит, и другое вы не так сделали. Гнали ее, гнали, а потом не стали обращать внимания. Тем более что она и вечерами здесь крутилась со своей собачонкой – стало быть, какой-никакой догляд обеспечивала.
– Где же ты, бабка, вчера была? – спросил, подходя к ней, Федя Гильмуллин. – Не уследила. Ведь искурочили нам машину-то! – И он показал на поникший стрелой экскаватор.
Пуделек визгливо затявкал, а бабка откликнулась:
– Ну так оформляйте! Задаром я вам сторожить не согласная! Оформляйте, ставьте на оклад. Ни щепочки не пропадет. Я ведь тут, рядом, вона где живу-то! – Она указала на дом, стоящий рядом с забором.
– Нельзя, бабка, – задушевно сказал Костя. – Рады бы, но нельзя. Не положено, понимаешь? Трибунальное дело может получиться, ечмить твою через колено!
Выпив, бригадир становился сентиментален.
– Неладно вы живете, ребята. – Комендантша встала в обличительную позу и погрозила костлявым пальцем. – Ни дела, ни работы толком не знаете, все у вас воруют, ломают. Надоело мне на это смотреть. Я вот в другой раз сына сюда пошлю, пускай разбирается! И нечего смеяться. Он у меня следователь, серьезный мужчина. Все чего-то следывает, наследывает, иной раз и домой ночью не придет. Я его наругаю, тут, бывало, но не шибко: чего, он ведь холостой! А может, и работа задержала, ничего не знаю! Вот и сле-едывает все, насле-едывает все, только что да почему у него там – никогда не скажет. Я и не спрашиваю, лишь бы мать слушал да уважал. Послушный! Стоит мне только сказать, он вас всех живо укоротит.
– Ве-ерно, верно! – хрюкнул рецидивист Геня. – Это будет – расстрельная статья, никак не меньше! Убирайсь, бабка, отсюда, не зли меня!
Старуха ослабила поводок, и собачка тотчас впилась в Генин сапог. Скрипов с удивлением отшвырнул ее, и она, вырвав цепочку из хозяйкиных рук, пулей вылетела со стройки, изнемогая в трусливом визге.
– Зачем вы, молодой человек, обидели собаку? – тихо, на шепоте, спросила старуха. – Что за отношение к животному? Это вам всем зачтется, помните…
– Кус-сается еще! – вопил обидчик пса. – Рвань блохастая! Убир-райсь, говорю!
Комендантша прошла мимо них, шурша плащом, сухая и длинная.
– Чего ты обидел ее? – покачал головой Костя. – Ведь не зря же она тут ходит, всех жучит. Болит, значит, сердце-то. И не за свое болит.
– Болельщица! Скрипит, скрипит… надоело! Сыном еще начала пугать. Дескать, следователь! Да пошли они все вместе! Что он мне сделает? Что я здесь – ворую, тяжкие телесные наношу, насилую кого-нибудь? Я здесь работаю. Так какое она имеет право меня преступником представлять? Я ей еще сделаю козу, задрыге! Ха, следователь!
– Чего ты раздухарился? – раздался голос Феди Гильмуллина. – Храбрый стал, как освободился в последний раз? И следователи ему нипочем. Храбрецы: вы все – от ходки до ходки…
– Может, и статью скажешь?
– Только и разговоров у тебя – статья да статья… Не в статье дело. Совесть, ответственность должна быть, вот в чем дело-то!
– За что?
– Да вот! – Федя обвел рукой обнесенное забором пространство. – За это все!
– Ну, даешь! – развеселился рецидивист. – А мы здесь при чем? А следователь здесь при чем? Он ведь может – если только по статье. Беспорядок не его дело. За такие дела разве что какой-нибудь полоумный начальник выговор вмажет.
– То-то. А не мешало бы разобраться! – встрял в разговор дядя Миша.
Но дядя Миша любил болтать, слыл в бригаде демагогом, поэтому его никто не слушал.
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ
Вечером бывший молодой специалист Витька Федяев заступил на новый пост. Однако сидеть здесь весь остаток дня и вечер он, понятно, не собирался: с какой это стати торчать в будке или бродить по стройке в то время, когда еще светло? В эти часы обычно не орудуют воры и разорители – опасно, могут схватить за руку те же жильцы из сознательных, идущие через площадку к своим домам сквозь снова проломанную дыру в заборе. Дыра образовалась моментально, как только ушла бригада, и Витька не стал этому противоборствовать, потому что знал: бесполезно. Ну, не оторвет доски один, так через минуту их оторвет другой. Не шагать же человеку лишние полкилометра в обход. А доски эти Витька сам приколотит обратно, только и всего.
Планы на этот вечер у него были поистине наполеоновы: недавно он со своей невестой Ириной подал в загс заявление на регистрацию брака, и сегодня собирались покупать кольца.
Витька переоделся и пошел звонить Ирине. Лучше было встретиться прямо у магазина, потому что заход за ней был чреват очередными моральными потерями. Сказать точнее, Витька трусил перед Ириниными родителями. Когда-то, когда он был еще студентом, родители даже поощряли их роман. Но теперь, сбежавший от распределения, работающий на стройке обыкновенным бетонщиком, живущий в далеком от центра строительном общежитии, как претендент на руку их дочери он стал абсолютно нежелателен. А Ирина, похоже, любила его, да вдобавок ей хотелось замуж и совсем не хотелось уезжать нынче из города по распределению в далекий сельский район. И она решилась на ослушание. От того, что они с Витькой затеяли, веяло чем-то таинственным, неуловимо порочным, и это Ирине ужасно нравилось. И еще ей нравилось то, что она наконец-то почувствовала себя самостоятельной девушкой, которая не даст никому в обиду ни себя, ни мужа, ни будущих детей, способной в необходимый момент принять верное и смелое решение. Ей уже не раз грезилось, как в один из ближайших дней она в ответ на какую-нибудь придирку отца или матери гордо бросит: «Ну перестаньте же меня учить! Я в конце концов взрослая, замужняя женщина!» – и покажет свой паспорт. Что произойдет после этого, она никак не могла себе представить – ее начинало нервно потряхивать, спина покрывалась зябкими мурашками. Все-таки она всегда была примерной дочерью. И послушной. Как, где, на что они будут жить – об этом Ирина не думала, полагаясь на то, на что полагалась всю жизнь: «Папа сделает!» То, что папа после самовольного замужества может отказаться от каких-либо обязанностей по отношению к ней, – такое не приходило и в голову.
Но, как бы то ни было, в этот день они покупали кольца. Чтобы взять деньги, Витьке сначала надо было зайти в сберкассу. Всю зарплату он переводил на книжку, а потом брал оттуда помаленьку, и теперь у него скопилось рублей двести пятьдесят. Сберкасса, на счастье, находилась неподалеку от «Магазина для новобрачных». Договорившись с Ириной о встрече через полчаса, он зашел в сберкассу, сел за стол, поближе к окну, и достал из кармана диплом, сберкнижку и паспорт. Документы он всегда носил с собой. На всякий случай. Диплом положил на подоконник, а паспорт и сберкнижку – на стол перед собой, и стал заполнять расходный бланк. Заполнил, пошел к окошечку.
Предъявив справку, они быстро выбрали в магазине для новобрачных кольца. Когда Витька у кассы стал доставать из сберкнижки вложенные между страниц деньги, его внезапно прошиб ледяной пот; он сунул руку обратно во внутренний карман и лихорадочно зашарил там, пытаясь нащупать твердые корочки диплома. Ну конечно! Забыл его в сберкассе, на подоконнике!
– Что с тобой, Вить? – спросила Ирина.
– Подожди меня здесь. – Он выбежал из магазина и кинулся к сберкассе.
Диплома на подоконнике не было.
– Девушка, вам диплом не сдавали? – завопил он, протолкнувшись к окошку кассирши.
– Ничего мне не сдавали! Какой еще такой диплом? – испуганно вытаращилась она. – И не ори, не дома, не на свою орешь.
– Товарищи! – обратился Витька к негустой очереди. – Никто из вас не брал, случайно, с подоконника диплом об образовании – синенькие такие корочки?
Очередь молчала, только какая-то бабка буркнула:
– Нужон он сто лет!
– Как, куда он мог пропасть? Меня не было здесь всего минут десять-двенадцать!
– Сюда заходил один мужчина, – сказала усталого вида женщина с тяжелой сумкой. – Зашел и сразу вышел. Такой весь рыжий, плотный, немолодой уже, в темно-синем плаще. Не сильно еще пожилой, нет. Неужели никто больше не видел?
Нет. Никто не видел. В магазине ждала Ирина, и Витька в самых расстроенных чувствах возвратился обратно. Дорогой он решил невесте про диплом пока не говорить – авось объявится! – сказал, что просто не рассчитал, не хватило денег, пришлось бежать снимать еще. Ирина подулась, однако ненадолго, лишь до момента, когда кольцо оказалось на пальце. Оно ей очень нравилось: разглядывая его с разных расстояний, с разных положений руки, Ирина стонала от наслаждения. Огорчало одно: целый месяц она еще не сможет его носить. Ужасно! А впрочем, почему? Ведь потихоньку-то можно. Сходить, например, в кино или посидеть в кафе, если рядом нет знакомых.
Витьку ее манипуляции с кольцом и рассмешили, и растрогали. Он предложил обмыть такое крупное дело. Зашли в ресторан, выпили шампанского, бросив кольца в фужер, и Витька заторопился «на объект», где ему предстояло сегодня провести ночь. Пригласил с собой и невесту – так просто, чтобы посмотрела, как выглядит современная бытовка строительных рабочих, но на самом деле его мысли и намерения были не очень-то чисты. Однако Ирина с негодованием отвергла его поползновения, сразу разгадав, в чем тут дело. Не то чтобы была особенно против, но в бытовке – никогда, ни за что, что он, с ума сошел в конце концов?! Совсем огрубел. Ну ничего, на первых же днях замужества она покажет ему всякие бытовки! Пусть увольняется как миленький и ищет приличную работу. Не обязательно биологом, мало ли Других хороших специальностей. Например, можно попробовать устроиться журналистом. Вполне престижно. «Мой муж журналист», – про себя произнесла она, в ответ на воображаемый вопрос подруги, и зарделась от удовольствия. Ирина стала сладко мечтать, сделалась рассеянной и на прощание поцеловалась с Витькой не пылко, как обычно, а довольно холодно. Он обиделся, фыркнул и ушел. Ирина простояла немного, освобождаясь от своих грез, и хотела уже бежать за ним, но раздумала. Нечего за ним бегать, никуда он теперь не денется, когда куплены кольца. Еще подумает, что перед ним преклоняются. Завтра позвонит как миленький. И она пошла своей дорогой, раздумывая, где бы ей купить вкусную мороженку.
Жених же сидел в бытовке и пил сухое вино. Еще днем он сбегал в магазин, купил бутылку, чтобы не скучно было вечером. Вдобавок он рассчитывал на визит Ирины. А она… Она! Ладно, придет и его время, пускай тогда попробует в чем-нибудь отказать…
Немножко повспоминал об утраченном дипломе, но совсем немного, чтобы не особенно огорчать себя всякими неприятными мыслями в такой роскошный, удивительный весенний вечер. Он допил вино и с теплой, размякшей душой вышел из будки, сел на чурбачок. Хорошо, нет ветра, звездочки переливаются на небе. Слабая лампочка над дверью будки светит тускло, неблизко, почти не освещая стройку, однако зыбкий. ничтожный свет ее делает бесчисленные ямы, другие впадины рельефными, контрастными, и – мрачными, таинственными. Ископаемым пауком распластался изуродованный экскаватор. Завтра его увезут в ремонт, а пока он стоит помалкивает, темнеет холодным железом. Витьке стало зябко и страшновато. Чтобы перебить это чувство, он достал из кармана фотокарточку Ирины, снятую прошлым летом на пляже. Когда разглядывал, в голову пришла крамольная мысль: «И это все, что я получу? Хм-м…» Но, подумав, заключил: «Что ж, в конце концов, и этого не так уж мало…» Вынул из коробки кольцо и приложил к пальцам Ирининой руки, вскинутой на снимке.
Рядом зашевелился кто-то, Витька вздрогнул и обернулся. За плечом стояла Комендантша. Она ласково глянула ему в глаза и потянулась к фотографии и колечку.
– Вы чего, бабушка? – вскрикнул он.
– Дай… дай сюда… – бормотала старуха, вырывая у него снимок и кольцо. Карточку она бросила на землю. Тотчас вынырнул из ночи черный пудель, подхватил легкий квадратик и сиганул во мглу, соединившись с нею, будто его и не было.
– За… зачем вы-ы? – хрипел Витька, задыхаясь от ужаса.
Комендантша села на чурбак, спихнув с него растерявшегося жениха. Он распростерся на земле, раскроив лицом тоненький ледок начавшей подмерзать лужи. «Что такое, что такое?» – отстукивало сердце. Витька повернул голову, скосил глаза вверх и увидал, что Комендантша примеривает его обручальное кольцо на свой безымянный палец.
– Кар-раул!.. Грабят… – тонко, пискляво застонал он.
– Что? Где? Кого грабят? – схватилась старуха.
– Отдай колечко, гадина! Оно не твое…
– Эх ты, сторож! Кого испугался-то? Бабушки старенькой, слабосильной. Забирай свое колечко! Неси его завтра к ювелирному магазину и продай барыге. Хоть капитал наживешь, а то так от него – никакого толку…
– Зачем барыге? Я с ним еще жениться буду, – закряхтел Витька, поднимаясь.
– Ой, не надо, молодой! – каркнула Комендантша. – Ой, не надо! Только душу надорвешь. Ровно три месяца двадцать два дня женат проживешь, а наследишь – на всю жизнь хватит. Разве ж они такого тебя ждут?
– Кто – они? Ты чего тут болтаешь, бабка?
– Не шуми. Мало испугался? Я могу ведь и больше испугать. Не очухаешься. Как кто – они? Будущая жена, с тестем, да с тещенькой. Кто ты теперь для них есть?
Господи! Откуда она все знает? Или просто так, обалтывает?
– Если вы не в курсе, – вежливо сказал Витька, – то я, к вашему сожалению, не вечный здесь работник. Я специалист. Биолог с высшим образованием.
– Биолог! Биолог он, глядите! А документ у тебя есть?
– А как же! – Специалист полез в карман, но, вспомнив недавнюю историю, хмуро сказал: – Его у меня сегодня какой-то рыжий дядька упер. Ну ничего, я найду. Если и не найду, пойду новый выпишу.
– Выпишешь, выпишешь, знаю… Только я на твоем месте и стараться бы не стала. Все равно ты по тому документу работать не будешь. Не твой он, зря было и учиться.
– Ну-ка, ну-ка, – внезапно разозлился Федяев. – Вы уж договаривайте, если на то пошло дело! Кем же я буду работать, по-вашему?
– Ох, беда с тобой! – Старуха махнула рукой и стала загибать пальцы. – Стропальщиком – раз, в уголовном розыске – два, администратором в цирке – три, шабашником по деревням – четыре, диспетчером на автобазе – пять… Хватит с тебя? А то устала я.
– Эх, бабушка! – Витька захохотал. – Выдумает ведь тоже – диспетчером, стропальщиком… кем там еще? Ладно, хватит тут темнить, отдай фотографию и дуй отсюда, не мешай сторожить объект!
Комендантша пожала плечами: как, мол, хочешь! – и хлопнула в ладоши. Пудель вынесся к ее ногам, она сняла с его клыка пробитую, словно компостером, фотографию. Витька стал засовывать ее во внутренний карман пиджака, и в это время над стройкой раздался тихий, неуверенный свист. А начавшись, сразу стал громче, мощнее и вдруг перелился в трель, сменившуюся длинной и причудливой руладой. «Соловей!» – догадался бывший молодой специалист, удивившись его внезапному пению в таком глухом, посреди каменного города стоящем месте. Он вспомнил темные, весенние соловьиные сады на своей родине, в далеком районном городке, откуда уехал учиться шесть лет назад, оставив мать одну зимовать и летовать в старом деревянном доме…
Часто-часто замелькала-замигала вдруг слабая лампочка над будкой; совсем потухла. И внезапно возле Витьки, сидящего на скамейке, забегало много людей. Ярко озарилось окруженное забором пространство: рядом с будкой, чуть ли не упираясь одним концом в недорытый котлован, стоял длинный стол, покрытый ткаными узорными скатертями. Многочисленная челядь, выскакивая из дыры в заборе, тащила к столу огромные блюда с жареным мясом, кашами, грибами, пирогами, изогнутые ковши с медовыми хмельными напитками. Сидящие за столом мужчины в нарядных кафтанах, с сальными от мяса рожами, сыто кряхтели, дремали – носами в испачканную скатерть, орали песни, кто-то рвал бороду у соседа. В середине сидела румяная, строгая Комендантша в платье из плохо гнущейся материи, слева от нее – плотный мужик с густой рыжей шевелюрой. Тот самый, утащивший из сберкассы Витькин диплом. Федяев хоть и не видел его прежде, однако сразу признал. Мужик был как мужик, с большим носом, далеко в щеки уходили широкие ноздри. Кафтан красный, вышитый цветами, со стоячим воротом. Только все это уловили Витькины глаза, как сзади его крепко взяли под руки, подняли со скамейки и потащили к столу. Он обвис, заболтал ногами и руками, засипел отказывающим голосом. Бросили на истоптанную за день бригадой и жильцами сырую весеннюю землю, измарали хороший костюмчик. Тут и за столом все замолчали, глядя на него, посасывая кости; шут с бубенчиками заплясал вокруг Витьки, ухая.
– Точно, что он, мать, жениться у нас надумал? – обращаясь к Комендантше и вперяя суровый взор в стоящего на расползающихся коленях бывшего молодого специалиста, спросил Рыжий.
– Чтоб мне с места не стронуться, милый сын Соловеюшко! Сама колечко меряла.
– А ведом ли тебе, непочтенный вьюнош, новый мой указ?
– Ка… ка… какой еще указ? – спросил изумленный Витька.
– Что я каждого такого, как ты, загадкой пытаю. Отгадаешь – женись и живи, а если нет – эй, гридни, тащите плаху!
Чурбачок оказался перед самым Витькиным носом.
– Как вы смеете!..
Но его тут же сшибли ударом по уху на бок, и он снова завозился, поднимаясь.
– То-то… Слушай загадку. День да ночь – сутки прочь. Стоит середь земной тверди и хляби домушечко-избушечка. – Рыжий указал перстом на бригадную будку. – Оконцем – то на луну, то на солнце. Справа – море-окиян, слева – остров Буян. А как раз если аккурат прямо – растет дуб-дерево, соловьиная красота, высокая макушечка, зеленая верхушечка. Шел-проезжал мимо царь-государь. Рубил-рубил дерево – не срубил. Ехал мимо купец-молодец – пилил дерево три года и три дня – не мог спилить. Шел добрый молодец, гикнул, свистнул, стукнул кулаком – вот тебе и все. Упал дуб, тут ему и конец. Теперь: каков был у того молодца цвета кафтан?
– М-м… Зеленый, что ли? – напрягся Витька Федя ев.
Сидящие за столом заорали, застукали, забили кружками по скатерти. Комендантша визгливо и тонко смеялась, а Рыжий вложил в большой рот сразу шесть пальцев – по три с каждой руки – и страшно засвистел, загудел, выкатывая рачьи глаза. Дрыгающегося бывшего молодого специалиста уложили шеей на чурбачок, тонко вжикнула сверху сталь…
—
Очнулся он уже утром, когда совсем рассвело. Проснулся и огляделся кругом. Никакой Комендантши рядом не было. И стола не было, и никаких следов пира. Костюм его был чист. Возле двери на большом гвозде, куда вешали всякое барахло, нацепленная на дырку, проделанную клыком старухиного кобелька, висела Иринина фотография. Витька снял ее, заметил на обратной стороне буквы, прочитал. Шальным, раскошенным в разные стороны почерком было написано: «Каждую весну в соловьиную пору пытану бысть». И подпись из одной буквы: то ли «Ф», то ли «В», то ли «Б», то ли еще какая.
Он положил фотографию в карман, и на душе стало еще тяжелее. Неужели так жизнь и полетит, как сказала чертова бабулька: в шабашниках, диспетчерах, неизвестно в ком еще… Ну и ладно! Что ж таскать на себе, как крест, когда-то любимую и желанную, а теперь напрочь разонравившуюся, ненавистную специальность? Лучше уж на стройке, или в цирке, или где там… Он вынул колечко, побывавшее уже на пальце и его, и Ирины, и Комендантши, повертел его немного перед глазами, опустил обратно и пошел заколачивать дыру в заборе.
«Шалишь, чертовка! Все равно женюсь!» – приговаривал он, яростно взмахивая молотком.
Бригада, вскоре явившаяся на работу, нашла, что сегодня на стройке, на удивление, все в полном порядке и ничего не исчезло. Тут же было решено, что ночные дежурства, пожалуй, имеют свой смысл.
Утром же на стройке появилась Комендантша. Когда она, переругавшись со всеми и пригрозив сыном-следователем, собиралась уходить, Витька подошел к ней и тихо спросил:
– И как прикажете это понимать?
– Что понимать?
– То, что было.
– Эх, мальчик! – Бабка потрепала его по плечу. – Что тут понимать-то? Ты вот шибко грамотный, а я – нет. Ты двадцать четыре года на свете прожил, а я – в сто раз супротив твоего. Ты вот пожил бы столько-то, тогда узнал…
– Вы меня не путайте! Вы чего меня путаете? Отвечайте прямо на вопрос! – жалобно взвизгнул бывший молодой специалист.
– Путаю я его! Ну и иди давай! Обожди, время пройдет, каково тогда с тебя спросится! Аль ты до моих годов в ребенках ходить надумал? Это ведь шибко просто. А мужиком надо ставать, человеком. Обожди-и, еще не добралась я до тебя. Иди, иди, кому сказала!
И Витька в страхе отошел к стоящей поодаль бригаде.
– Что это у тебя за секреты с бабуськой появились? – спросил его дядя Миша. – Или вы теперь уж на пару с ней договорились нас гонять? Ой, умора была на вас смотреть! – захохотал он.
– Смейся, смейся, – со злорадством сказал ему Федяев. – Сегодня, кажется, тебе дежурить? Ну, смейся давай!..
В обеденный перерыв он еще раз тщательно обследовал место, где происходили ночные дела. И – нашел! Нашел-таки затоптанную в землю позолоченную кисточку с бахромой. Кто-то, видно, оборвал ее со скатерти. Витька хотел сначала взять ее себе, однако, подумав немного, схватил лопату и быстро закопал находку в котловане.
