Текст книги "Искатель утраченного тысячелетия(изд.1974)"

Автор книги: Владимир Брагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

ПИСЬМА, ТЕЛЕГРАММЫ, ЗВОНКИ

Письмо в редакцию журнала «Бюллетень естествознания и фантастики»:

«Дорогие товарищи!

Препровождаю вам подробное описание одной моей находки, сделанной мною, как это ни странно звучит, в мусорной урне на железнодорожной платформе несколько дней назад.

Не кажется ли вам, что находка заслуживает того, чтобы быть напечатанной на страницах вашего журнала?

С уважением Г. Л. Нестеров».

Письма… письма… звонки по телефону…

Как много писем и звонков, после того как в еженедельном журнале «Бюллетень естествознания и фантастики» напечатаны были обрывки записок безвестного искателя, который сто лет назад сделал попытку приоткрыть завесу, скрывающую тайну утраченного человеком тысячелетия жизни. Вот как откликнулись люди на прочитанное.

Письмо научного сотрудника И. Л. Старобельского:

«Дорогие товарищи!

Пишу вам, чтоб вы сразу отдали себе отчет: находка обязывает вас довести дело до конца. Найти те материалы, которые дадут нам представление о личной судьбе неизвестного искателя и о судьбе его поисков, достижений и просчетов в научном плане…

Меня вынуждают так беспокоиться те две-три справки, которые я наугад выхватил из богатейшего архива материалов, посвященных забытым ученым-революционерам и замечательным ученым-самоучкам.

Из напечатанных вами материалов видно, что судебное дело Веригина слушалось в 1858 году.

Итак, только два с небольшим десятилетия отделяют неизвестного нам искателя тысячелетий от замечательного Кибальчича, которого царский суд повесил в марте 1881 года.

Как вы, наверное, знаете, Кибальчич на суде в своем последнем слове просил сохранить и сделать достоянием народа и ученых свои опыты и расчеты по созданию ракет.

Но только после Великой Октябрьской революции завещание Кибальчича было обнаружено и получило достойную оценку.

Или вот еще судьба другого человека, опередившего свой век. Имею в виду замечательного изобретателя подводной лодки Черновского.

Из каземата Петропавловской крепости он в 1829 году взывал, доказывал, что по его замыслу и чертежам можно создать подводную лодку для защиты родины от кораблей врага, для переброски десантов на неприятельские территории и для промышленных и торговых целей.

Дело его значится в Центральном военно-историческом архиве, кажется, так: «Фонд дежурного генерала, 1829 г.,

№ 39. «Дело по просьбе содержащегося в Петербургской крепости минского дворянина Черновского об испытании изобретенного им подводного судна».

И ведь крупнейший инженер того времени, генерал корпуса инженеров путей сообщения Базен, которому начальство переслало чертежи и объяснительную записку Черновского, дал самую положительную оценку этому проекту.

Но погиб в недрах царских тюрем этот смелый и гордый для своего времени замысел, как погиб его творец.

Так и до и после Веригина в царское время погибло немало удивительных людей – этих творцов идей, опережающих свое время на десятилетия, на столетия.

Не знаю, в какой мере достоверны ваши материалы. Тем не менее не сомневаюсь, что в ваших поисках и всем, кому дороги мученики науки, опередившие свое время, они, эти материалы, послужат толчком к поискам в дебрях наших архивов всё новых и новых данных о замечательных самородках – изобретателях и первооткрывателях, погубленных царским режимом.

Научный сотрудник архива

И. Л. Старобельский».

Из письма студента МГУ И. Н. Стромынского:

«Не буду много рассуждать.

В своих комментариях к найденным листкам с интересными выдумками какого-то Веригина вы пишете, что уже неоднократно бывали на станции, где купили вишни, но никто не знает этой женщины, у которой были такие примечательные листки.

Ну и что ж? Приехала женщина. Продала у станции вишни. Уехала. Но что вы конкретно предпринимаете для поисков других листков? Ведь тут же может быть и впрямь какое-то открытие.

Может быть, у этой личности, торгующей вишнями, имеется сотня таких листков, а она разбазаривает их для упаковки своих овощей и фруктов.

Так если вам, уважаемый товарищ, нужна помощь в поисках этой женщины, охотно могу содействовать.

С уважением,

Стромынский Иван,

Москва, Новоподмосковное шоссе, 16, корп. 7, кв. 42».

Телеграмма учеников 7 класса «А» 5-й школы города Закошанска:

«В редакцию журнала «Бюллетень естествознания и фантастики».

Наш вопрос автору двоеточие он пишет всерьез или в шутку тчк Если всерьез пусть ищет листки бессмертием тчк Обязуемся оказать помощь поисках тчк Если выдумал пусть не шутит а скорее доскажет все до конца».

(Девять подписей школьников 7 класса «А»

Закошанской 5-й школы.)

Было еще письмо одного читателя журнала. Длинное. Неодобрительное.

Привожу только последние строки из этого письма:

«Энергия природы! Что ж тут удивительного? Ведь человек ни на минуту не обходится без нее. Только потому и существует, что все время потребляет энергию природы. Например, разве пища человека не продукт животной и растительной энергии природы?

Так о какой же энергии говорит Веригин? И в чем его догадка? Все непонятно. И стоит ли волновать читателя, занимать его ум какой-то «идеей» о тысячелетней жизни? Сумасбродный замысел. Искатель-фантазер просто замахнулся на неосуществимое дело. И не стоит тратить силы на продолжение поисков материалов о Веригине…

Я. Симов, пенсионер».

Но было еще и другое читательское высказывание, как бы возражение Н. Симову:

«Самое легкое – махнуть рукой на все. Еще бы! Ну можно ли представить себе, что человек отгадал тайну продления жизни человеческой на тысячелетие! И когда же? Сто лет назад? Чудеса! Алхимия в XIX веке!

Но не стоит отмахиваться. В поисках философского камня алхимики пытались в средние века заставить элементы претерпевать превращения. Тщетные попытки! И столетия за столетиями над ними смеялись. А вот в наши дни ученые в своих лабораториях создали 11 новых химических элементов, которые были припрятаны природой.

О полете на Луну тоже в свое время только в сказках писали. А теперь – пожалуйста!

По всему видно – Веригин был серьезный человек. Но что за невнятица: он подметил, будто кипрей растет под музыку (странно, конечно). А что дальше? Неизвестно. Это, видимо, помешала контузия, потеря памяти. Но ведь память часто восстанавливается. Вот и считаю, что следует продолжать поиски сведений, связанных с именем Веригина.

Читатель Гаврилов С. Т.».

Еще до получения писем и телеграмм я решил продолжить поиски материалов о Веригине. Прочитанные высказывания, как прямые, так и «по поводу», окончательно убедили меня в правильности моего решения. Но как приняться за поиски?

Над этим я ломал голову.

ЧЕРНЫЙ ТЮЛЬПАН

Всю ночь шел дождь. То постучит: так… так… так… – походит по крыше, то остановится, угомонится. Все равноеду еще раз в Мезенцово. Искать женщину с вишнями.

…Вот и платформа Мезенцово.

Сошел с поезда. Кругом пусто. По-осеннему грустно. Небо голубое, с пепельно-серыми облаками. Отяжелевшие от дождя кусты опускали ветки к земле.

Спуск с платформы – шаткая лестница. Тогда внизу около нее сидели две женщины. А сегодня – ни души.

У кого спросить про женщину с вишнями? Я огляделся. Кафе, парикмахерская закрыты. На низком здании надпись: «Мебель». Но на двери белеет бумажка: «Закрыт на учет». Другая тяжелая дверь, наверно ведущая в складское помещение, раскрыта. Около нее стоит молодой человек в модной куртке – черная кожа и трикотажные рукава.

У открытой двери – грузовая машина. Грузчики стаскивают огромные закрытые ящики и проносят их мимо молодого человека в куртке. Он тут же отмечает что-то в листке и любовно поглаживает ящики, на которых нарисованы зонтик и рюмка.

– Простите, – сказал я, подойдя к открытой двери, – я хочу спросить…

– «Тюльпана» нет, и неизвестно… – Молодой человек повернулся к грузчикам: – Легче… аккуратней… тут не пальто, а мебель…

– Простите, – повторил я, – я хочу спросить…

– Я, как директор магазина, вам, гражданин, уже ответил: «Тюльпан» не поступал. Когда прибудет, неизвестно. Посторонитесь!!!

«Что за тюльпан?» – недоумевал я. И, дав дорогу грузчикам, сказал:

– Послушайте, товарищ, я ищу женщину…

– Ищете женщину? – Директор посмотрел на меня.

– Женщину, что в воскресенье торговала вишнями.

– А! Об этом мы поговорим в моем кабинете… Саша, кончай тут, – обратился он к грузчику, – я все сосчитал. Идемте.

И когда мы уселись на полумягкие стулья у лакированного столика, директор, конфиденциально улыбаясь, сказал:

– Вы меня спрашиваете о женщине, которая торговала вишнями?

Я с радостью закивал головой.

– Да! Торговала: разрешено. И записалась у меня в очередь на импортный югославский гарнитур «Черный тюльпан». Дочь замуж выдает. Очень ей нужен гарнитур. Вишнями торговала.

– Да… Да… Да…

– В Москве на «Тюльпан» запись чуть не на два года, – там как бы отцвели тюльпаны… А тут у нас благоухали и зимой…

– Так ведь…

– Понимаю, все понимаю: она уступила вам очередь на «Тюльпан». Могу вас огорчить – очередность не состоится. И не ищите этой женщины.

– Не в этом дело…

– Понимаю вас. Обождите! Очередники оставляют нам открытки со своими адресами… Нюша! – крикнул директор.

В дверях показалась головка. Копна золотистых волос. Голубые спокойные глаза.

– Принеси-ка заявки на «Тюльпан».

Я замер от радостного волнения.

– А их нет, Евгений Николаич, – пропел чистый, хрустальный голосок. – Все повозвращали заказчикам, раз «Тюльпана» не будет. Забыли?

«Вот это неудача», – подумал я и вздохнул.

– Ничем не могу помочь, дорогой товарищ. Очень сожалею, тороплюсь. Желаю здоровья.

И директор, поклонившись, вышел из кабинета, пропустив меня вперед.

Я опять на площади. Моросил дождь. Одиноко стояли топольки у платформы. Роняли дождевые капли с желтеющих листьев. Я машинально поднял с влажной глинистой земли круглый плоский камешек. Под таким камнем тогда лежала стопка бумаги с записями о Веригине.

Так и звучит в моих ушах голос этой женщины: «Хозяин мой Иван Гаврилыч, царство ему небесное, сказал агроному. Конечно, нет того, чтоб дочка по вас вздыхала. Но ничего… ничего… Однако же, раз поступила в институт иностранных языков… Стоп! Стоп! Как же я забыл? Как раньше не подумал об этом?

Кончик ниточки опять в моих руках,

Назад. В Москву!

ЭТЮД О ЛЮБВИ И О ВИШНЯХ

Письмо редактору газеты Института иностранных языков «Голос студента» товарищу И. И. Харитоненко:

«Уважаемый Иван Игнатьевич!

Согласно нашей договоренности, посылаю Вам драматическую сценку «О любви и вишнях», которая как бы прямо обращена к незнакомой студентке Вашего института, дочери той женщины, у которой я купил вишни. Прошу поместить ее, если найдете возможным, в Вашей газете «Голос студента». Хочу надеяться, что этот этюд поможет мне в том отчаянно трудном деле поисков и розысков, к которому Вы отнеслись с таким сочувствием.

Ваш Нестеров».

О ЛЮБВИ И ВИШНЯХ

Пелагея Семеновна так посмотрела на дочь, будто первый раз ее видит, и перестала окапывать кусты крыжовника. Лопатка, крепко уйдя в землю, стояла будто на страже: вот-вот надо будет вмешаться в разговор.

– Любишь, значит, – сказала Пелагея Семеновна. – Удовольствий в жизни ищешь! А законный твой жених, агроном, отменяется? Так, что ли?

– Не нужен он мне.

– Молчи! – крикнула Пелагея Семеновна и долгим взглядом посмотрела на стволы вишен и на кусты крыжовника. – Молчи! Стыда в тебе нет!

– Но я люблю другого, ну?

– Так, так! Приказываешь, значит, брать в дом не того, кто твоему отцу-покойнику сад этот помогал сажать, а какого-то…

– Не «какого-то», а того, кто…

– Знаю! Видели! Картинки учится рисовать!

– Так что же плохого? Ну, учится в художественном училище? Ну и что?

– Пусть учится, мне какое дело. Но в дом свой не возьму его. Слово мое крепкое. – И мать с силой поставила ногу на лопату.

– Вы что? Жизнь мою загораживаете? Смотрите, мама, думайте, что говорите!

И хотя высокий забор отделял сад Пелагеи Семеновны от соседского дома, она подбежала к забору, глянула в щелочку, вернулась и почти шепотом спросила:

– Твой, что ли, художник сбережет наш вишневый сад?

– Но я не выйду – слышите! – не выйду за жениха, с которым отец меня за глаза девчонкой сосватал.

– Ну, знаешь, дочь моя!.. Три года ходила в невестах нашего агронома, три года не отказывалась от его предложения…

– Да это все отцова выдумка. А я и не смотрела на агронома: старый, тридцать семь лет… Да пусть ждет сколько хочет! И за какое такое наказание я обязана выходить за него?

– А кто с твоим покойным отцом этот сад сажал? Кто саженцы нам привозил? Кто этот пятистенок строить нам помогал? Твой студент, что ли?

– Мама! Замолчите! Знаю! Наперед знаю ваши слова… – Дочь отвернулась.

– Ты пойми же, глупая! Я ведь уже разузнавала! Твой художник мне сам проговорился: родни у него не перечесть… Наперед знаю: чуть в дом этот он войдет, как за ним из-под Тулы сюда потянутся и сестры его с детьми, и мать, и бог знает кто! И сад мой погибнет!

– Сад… – с недоумением оглянулась дочь. – Почему же он погибнет?

– А ты спроси кого хочешь! Вот выйди на дорогу, на шоссе, выйди, останови любую машину и спроси: «Кто лучше сбережет вишневый сад, который нас кормит, тот ли, кто картинки рисует, или тот, кто помогал сажать сад?..» А! Молчишь? Поняла, дочь моя? Дошло до тебя? – И мать ладонью ударила по стволу дерева: – Не на эти ли вишни я тебе в ГУМе туфли на этих… ну, как их там… на иголках…

– На шпильках, мама.

– …ну, на шпильках, все одно, – туфли покупала. Не на эти ли вишни ты сама, сама заказала себе платье в ателье первого (первого!) разряда… И ты хочешь этот сад губить?! А сапожки тебе надо?

– Мама! Да я лучше в тапочках зиму прохожу, но не стану – поймите вы! – не стану любить того, кого не люблю.

– Ну, коли так, так вот тебе мое последнее слово: не пущу на порог твоего художника… к депутату пойду… в суд подам… не пушу…

«Так что же делать? Как ей втолковать? Кто поможет?» – плакала тихо дочь.

– Довольно! Хватит! Не реви! Выйдешь замуж как надо. Буду внучат нянчить. Порядок будет!

– Что ж получается? Вы, мать, не вишни, а любовь мою на станцию возите продавать в розницу?

– Не дури, говорю! Слушай: свадьбу к покрову сыграем. Весь поселок позовем.

…Уже за лесом заходило солнце. Были молчаливы деревья в саду. В ложбине направо за поселком стлался туман. И дочь и мать молчали. И не знали, что еще им сказать. Потом, не сговорившись, обе подошли к калитке и, распахнув ее, стали смотреть на узенькую тропинку, которая вела к большой дороге. И каждой, возможно, казалось, что придет какой-то новый человек и скажет, на чьей стороне правда. Но по узенькой тропинке к большому пруду шли, переваливаясь с ноги на ногу, только гуси.

От автора

Если б я случайно был свидетелем такой сцены, то что бы я сказал? Надо подумать.

Ведь и агроном любит, ценит искусство, картины. А художник любит и бережет природу.

Но главное – как быть с любовью?

От редакции. Читателей просят сообщать от зывы об этом этюде автору по телефону… или по адресу: Москва, Г-19, Волхонка…

ТАНЯ БОБЫЛЕВА

Ждал. Надеялся. И – дождался.

Было так.

Звонок. Снял трубку. Слышу голос – взволнованный, прерывистый, словно человек откуда-то бежал, бежал, вдруг остановился и сразу заговорил:

– …про любовь. Про вишни. Напечатано в нашей газете. Вы писали?

– Да!.. Да! Я писал! Я! – вскричал я.

«Это она, – подумал я, – она, студентка. Дочь женщины с вишнями».

Не помня себя от волнения, шарю рукою по столу: карандаш! Где карандаш? Запишу, сейчас запишу фамилию адрес.

Стараюсь быть спокойным:

– Кто говорит? Назовите себя.

– Меня зовут Таня… Таня Бобылева. Вы писали… что и художник сбережет сад не хуже садовода, а агроном мо жет и картины понимать.

– Безусловно…

– А мама не верит. Мне ваша помощь нужна.

– И мне нужна ваша помощь. Я у вашей мамы спрошу о листках.

– Каких листках?

– Расскажу при встрече. Дайте адрес. И заодно поговорю с вашей мамой о художнике, о любви и об агрономе.

– Записывайте: поселок Шелковка…

– Пишу. Шел…ков…ка. Дальше?

– Метро «Юго-Западная». Выход к автобусу пятьсот одиннадцатому. Ехать по Внуковскому шоссе. Остановка автобуса называется «Шелковка»…

– Как так?

– Ну, и поселок и остановка на шоссе называются «Шелковка».

– Понятно.

– Сойдете с автобуса. Пройдете немного вперед по шоссе. Увидите, справа на лугу тропинка протоптана. И рядом указатели. Разные. Пройдете направо по тропинке через поле. Километра два… Будут постройки совхоза. Идите на эти постройки… Обогнете коровник… Спуститесь к речке. Там плотина. На плотине гуси… Ай, гуси тут ни при чем… Пройдете плотину. Увидите на пригорке деревню. Крайний дом под зеленой крышей – это наш дом. Поднимитесь на горку. Меж двух заборов тропиночка. Под зеленой крышей теперь дачники, а мы с мамой живем в домике, что в саду. Я вас буду ждать – чуть откроете калитку, увижу. И прокричу: «Мама! Мама! Наш профессор идет к нам! Видно, грибы в лесу собирал… Вот не ждала!» Ну, мама обрадуется: раз профессор, очень ученый, так мама поверит и будет не против ваших слов. Приезжайте же! Очень-очень прошу. Выручайте! Скажите маме, что вы знаете разных художников. И все они имеют сады и берегут их.

– Приеду! Непременно. Когда?

– Сегодня суббота. Приезжайте завтра. В воскресенье ровно к двенадцати часам дня… Так буду ждать у калитки… Маме до вашего прихода ни слова не скажу. Она у меня догадлива. Ну, все. Пока!

– Таня! Таня! А как же зовут вашу маму?

– Надо же! Разве я не сказала?! Бобылева, Клавдия Степановна Бобылева.

«Клавдия… Степановна… Бобылева», – стремительно и косо набрасывает карандаш через весь листок моей записной книжки.

Трубка снова лежит на рычаге. Телефон молчит. Скорей бы! Скорей наступило бы это завтра!

ФЛОТИЛИЯ САРДИН И МОДНЫЙ СТУЛ

Было 11 часов 48 минут, когда я увидел вдали на пригорке деревню. А вот и дом с зеленой крышей.

Вышел на проселочную дорогу. Отсюда, с пригорка, она спускается к пруду. Вот и плотина. Стадо гусей преградило дорогу. Гусак, опуская к земле изогнутую шею и шипя, решительно пошел на меня… Плавают в пруду утки. На низком берегу женщины полощут белье.

11 часов 56 минут.

Присел на скамеечку у сруба недостроенного дома.

Стендаль говорил: «Счастье человека лежит на дорогах самых обыкновенных».

А теперь я пойду меж заборами. Справа и слева надо мною будут склоняться тонкие ветви вишневых деревьев; и крапива, высоко подняв свои стебли, будет смотреть на меня из-за заборов; и, как всегда, репейник попытается зацепить меня своим игольчатым зеленым шариком; и лопух закроет своими листьями все щели в заборе.

12 часов 00 минут. Вот он, дом, где живет Таня Бобылева.

Но почему же она не встречает меня у калитки?

Она ведь обещала…

Полуоткрытая калитка в сад… А в саду – яблони, поддерживаемые тонкими подпорками, а за ними – кружевная зелень морковки, желтоватые зонтики укропа и огурцы… огурцы…

По узенькой тропиночке, задевая тонкие ветви вишневых деревьев, под окошками большого бревенчатого дома, где слышался настойчивый и капризно-тягучий голос ребенка: «Дай… дай» (дачники?!), я шел к домику со стеклянной террасой. Далеко в глубине сада из своего жилья выскочила овчарка, звякнула цепью, взбежала на крышу своей хатки и молча стала следить за мной.

«Где же студентка Таня Бобылева? Почему не встречает меня?» – озираясь, с тревогой думал я.

Отворил дверь террасы. Сколько света, солнца! На миг закрыл глаза после тенистого полутемного сада и увидел: вот она… вот та женщина, что свертывала кульки из заповедных листков. Она!

Но теперь на ней была не кофта со случайными пуговицами, нет! Сильно открытое платье с яркими крупными синими цветами обтягивало ее плотную фигуру; на короткой шее – модные чешские бусы. Гордо сидела она за столом с закусками… А напротив нее восседал коренастый мужчина средних лет в голубой, с «молнией» тенниске и рядом с ним – худенькая женщина в закрытом лиловом платье (жена?). У него и у нее на безымянном пальце поблескивали большие, толстые обручальные кольца.

Все трое с удивлением посмотрели на меня.

А я… я растерянно смотрел то на тюлевые занавески, которые закрывали окна, то на розовую клеенку, местами вытертую до белой подкладки, то на закуски – консервные банки с воздетыми к небу крышками, – словно целая флотилия сардин, шпрот и килек подняла свои металлические паруса и готовилась к отплытию. А рядом и вокруг этой флотилии – бутылка с водкой, бутылки* со сладкой наливкой. Я заметил почему-то, как лихо селедка в белой селедочнице, потонувшая под кружочками репчатого лука, глядела прямо на солнце своей гильотинированной головой. И застыли в немом ожидании глубокие пластмассовые тарелки с кружочками ярко-красных помидоров, фарфоровые тарелки, побольше и поменьше, с кружочками колбасы разного копчения; грибки в маринаде, картофель в мундире в белой кастрюле. А в углу на электрической плитке – большой булькающий чайник, на котором громоздился заварной чайник.

– Таню Бобылеву можно? – сказал я неуверенно и робко.Здравствуйте.

– Таню? – с удивлением посмотрела на меня мать. – Ее дома нет. А что вы хотели?

– Я… она… – начал было я.

– Кланя! Что ж ты за стол не приглашаешь гостя? – сказал мужчина в голубой тенниске с «молнией».

– Садитесь, прошу, – заторопилась хозяйка. – Познакомьтесь: вот братец мой Валентин Степанович с супругой.

Не помню, кто из них подвинул стул. Помню только, что он был очень модный – неустойчивый, на тонких ножках и резко блестел на солнце своей полировкой.

Проклятый стул! Я был окончательно угнетен и подавлен этой полировкой. Боялся шевельнуться.

– Кушайте, пожалуйста, кушайте, – сказала хозяйка. – А давно вы с нашей Таней знакомы?

– Я, собственно, не знаком… Таня мне позвонила.

– Сама?! Первая позвонила? Так вы и не знакомы с ней? – наперебой заговорили за столом.

– Телефонное знакомство? – значительно усмехнулся Валентин Степанович.

– Все не то, – мучился я. Как разъяснить? И со всей убежденностью попытался сказать: – Тут дело касается газетной заметки…

– Какой заметки? – тихо спросил Валентин Степанович, задержав у рта вилку с селедкой.

– Моей… моя заметка… этюд в газете… Я написал этюд. И вот…

– Корреспондент вы, значит? Непорядки помогаете искоренять. Дело хорошее. Выпьем! Кланя, дай чистую тарелочку московскому корреспонденту.

Я машинально поднял рюмку. Блики солнца скользнули по голове селедки и остановились на моей рюмке с золотым ободком.

– Закусывайте… закусывайте, товарищ корреспондент, – подставляла мне консервы, помидоры и колбасу хозяйка.

Вот! Вот! Тем знакомым жестом руки, думал я, с таким же движением плеч Клавдия Степановна сворачивала тогда кульки из жестких листков столетней давности… Надо! Надо сразу, прямо спросить.

Я поднял рюмку и, закусив грибками, сказал:

– Я, собственно, не корреспондент. Мне случилось на станции Мезенцово купить у вас вишни. И вот…