Текст книги "Лифт (СИ)"

Автор книги: Владимир Прокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  'Как же достать ключи? В руках – тяжеленные, глубоко впившиеся в скрюченные фаланги пальцев, пакеты. Как назло, у подъездной двери – ни души. Можно, конечно, на несколько секунд переложить их в одну руку. Но только на несколько секунд; больше – не выдержат пальцы. Самое гадкое, что он, как всегда, не помнит, в каком кармане у него ключи. А может поставить пакеты и спокойно открыть? Нет, нельзя, наругает; скажет – 'Вечно ты грязные пакеты на чистый пол ставишь'. – Нет, нет, исключено. Надо выбирать. Скорее всего, в левом. Перекладываем всё в правую. Ай, ай, больно! Ура!! Угадал!' – Он, суетливо, прикладывает блямбу магнитного ключа. Внутри противно пищит. Скрипя зубами, – дёргает ручку на себя. Распахнувшись, дверь, стервозина этакая, стремительно несётся назад, норовя отвесить пинка. Увернувшись от скрипящей гадюки, он, распределяя ручки пакетов между немеющими ладонями, залетает внутрь; взойдя по лесенке, подходит к лифтам.

  'Ай-ай! Как же больно!' – Твою ж мать!! – Бумажка. – 'Ув. ж. рем. лифтов до 23 прен. изв. за неуд.'

  – Твою ж мать! Двенадцатый этаж!!

  На седьмом – стоп! Дальше идти невозможно. Выскочивший живот, подскакивая на каждой ступеньке, норовит окончательно спустить с него брюки: 'Вроде чисто. Может и не заметит.' – Поставив пакеты, он подтягивает брюки и заправляет рубашку. Сердце бьётся, как перепуганная птица в клетке, стуча тугими, мясистыми молоточками в висках: 'Надо перекурить.' – Приоткрыв оконную фрамугу, он жадно закуривает.

  – Фу-у-у! Наконец то. – Выкрашенная по трафарету красной краской, цифра 12. Он носом давит кнопку дверного звонка.

  – Ну сколько можно тебя ждать?! Стой! Куда?! Куда ты грязные пакеты на чистый пол ставишь?

  – Да не грязные они.

  Она пальчиком проводит по низу одного из пакетов.

  – А это что?!

  Он сидится за стол. Вроде столько времени прошло: пакеты выгрузил, переоделся, руки вымыл, а сердце всё не успокоится, скачет, как оглашенное: 'Ничего, сейчас мы его подлечим.' – Протянув руку, он, быстрым, отточенным движением, подхватывает с этажерки бутылку и наливает рюмку под самый край, не пролив ни одной драгоценной капли. Жена тут же поджимает губы.

  – Что ты сразу? Надо же стресс от восхождения снять. Врачи рекомендуют.

  – Тебе врачи рекомендуют кардиограмму снять и на диету сесть. Сколько у тебя килограммов лишних?

  – Наверно... килограммов двадцать – нагло врёт он, вспоминая, что года два назад их уже было за тридцать. С тех пор, чтобы не расстраиваться, он перестал вставать на весы.

  – М-м-м-м, какое мяско вкусное! Ты у меня хозяюшка! Можно добавки?

  Польщённая комплиментом, она выкладывает из противня на тарелку ещё один шмат запечёной свинины; черпая ложкой, щедро поливает его тягучим расплавленным жиром.

  'Что за чёрт?! Что так давит и жмёт в груди, слева?! Надо срочно это дело перекурить.'...– Вернувшись с балкона и не застав супруги на кухне, он молниеносно наливает себе полную. Махнув, – тут же наливает ещё и, заслышав приближающиеся шаги, моментально отправляет содержимое в рот.

   Жена садится напротив. Он наливает себе под самый край.

  – Опять?!

  – Ладно тебе. Всего лишь вторая. Под твоё мяско просто нельзя не выпить.

  – Ты давай, закругляйся с этим. Пойдём, там наш любимый сериал начинается.

  Налив официальную третью, он торжественно передаёт жене полупустую бутылку. Та возвращает её на этажерку: 'Вроде бы вот она – бутылочка, но пить из неё нельзя. У благоверной глаз – алмаз. Но ничего, есть запасной вариант.'

  Что-то непривычно тяжёлое и жгучее, какая-то огненная жаба забралась ему в грудь. Полулежа на диване, вперив непонимающий взгляд в мелькающих, громко говорящих и кричащих людей, которых постоянно прерывают записанные взрывы смеха и длинная реклама, – что-то там про прокладки, льготные кредиты, лечение геморроя и недержания, – он непроизвольно массирует левую половину груди: 'Может жахнуть таблетку? Нет, после этого дела не стоит. Надо подлечиться проверенным методом.' – Он встаёт.

  – Ты куда? – она смотрит на него с подозрением.

  – Куда-куда. В туалет.

  Щёлкнув задвижкой, он осторожно, стараясь не греметь, достаёт нычку. Глоток. Второй. Тёплые волны расходятся по пищеводу и попав в желудок, начинают расползаться по всему телу: ' М-мм. Вроде немного отпустило.' – Шумит спускаемый бачок. Прополоскав рот, он споласкивает горящее лицо холодной водой; вернувшись, валится на диван.

  'Нет, жаба никуда не делась. Она даже стала больше, раздулась, заполняя жжением все внутренности. Сказать жене?... А толку? Скажет – А как ты думал, опять нализался, вот ему и плохо. – Да и что она сделает, таблетки всё равно с этим делом не сочетаются.' – Потихоньку массируя огненную жабу, он терпит, дожидаясь конца сериала.

  Прежде, чем отойти ко сну, он ещё разок заходит, подлечиться, в туалет и перекуривает на балконе.

  Они ложатся. Прижавшись сзади, она начинает ластиться, требуя ответного внимания.

  – Слушай, давай не сегодня. Мне что-то нехорошо.

  Отдёрнув руку, будто ожёгшись, она с демонстративным шумом отворачивается и ретируется на другой край кровати.

  – Что за мужик стал? Ничего не может. Опять нализался. Вспомни, каким ты раньше был, до утра спать не давал...

   Жена тихонько посапывает. Он гукзно переваливается с боку на бок: 'Нет. Никак не уснуть'. – Состояние беспричинной тревоги овладевает им. По лбу и по телу ползают холодные змейки пота, делая неприятно мокрыми и противными, наволочку и простыню. В голове носятся чугунные обрывки мыслей: 'Что-то не так с автоматической коробкой, он чувствует; если накроется, плохо дело... старший сын под следствием; как ни крути, от срока не отбрыкаться; хотя... могут дать и условно... Вдруг! – Давным-давно умерший отец; следом – лицо покойницы-матери. Мерзкая, пульсирующая жаба, надуваясь, шевелится, сдавливая нестерпимо тугим, огненным обручем грудь.

  Хватаясь за стены, он плетётся курить. На обратном пути заходит в туалет. На дне бутылки из нычки – всего ничего. Запрокинув голову, он замирает, ловя сухим, разбухшим языком, стекающие из опустевшего сосуда, последние капли...

  В окне, бледною тенью, брезжит рассвет. Ему совсем худо. В груди полыхает пожар. Дальше терпеть невозможно. Нашарив немеющей рукой мягкое тело жены, он судорожно тормошит его.

  – Ну чего тебе?

  Он уже не может говорить, хрипит что-то нечленораздельное. Она спросонья ничего не понимает. Вскочив, включает свет; увидев страшное, тёмно-багровое лицо, вскрикивает; тыкает дрожащими пальцами в телефонные кнопки.

  Что-то лопается в груди. Обжигающая лава выливается внутрь, сметая всё на своём пути. Океан боли всасывает в широкую чёрную воронку. Бессознательно, он хочет принять позу младенца в утробе. Это ему не удаётся. Обхватить руками согнутые колени мешает огромный живот.

  Воронка мучительной боли сужается, засасывая всё глубже и глубже. Кромешная тьма. Вдруг створки лифта бесшумно расходятся. Из кабины бьёт ослепительный свет. В ней – фигура.

  – А...что...лифт уже починили?

   Фигура протягивает руку, приглашая войти. Он заходит. Створки, так же бесшумно, смыкаются. Лифт стремительно взмывает вверх.

   Через час приезжает неотложка. Усталый, с кругами под глазами, врач в синей куртке и бахилах, выйдя из спальни, садится в гостиной за стол и, сгорбившись, начинает заполнять документы, констатируя летальный исход в результате обширного инфаркта.

   Быстро строча набитой рукой, он сообщает новоиспечённой вдове, что в течение нескольких часов подойдёт участковый; потом приедет труповозка; ребятам платят копейки и поэтому положено их, по возможности конечно, отблагодарить: адрес и телефон морга, а так же телефоны похоронных агентов он запишет на отдельном листочке...

  Один их двух дюжих санитаров, засовывая в карман купюры, басит – Хозяйка, добавили бы пятихаточку, за превышение, так сказать, весовых габаритов... Во, спасибочки. Всё сделаем в лучшем виде.

   Ухватившись за края простыни, – Раз-два, взяли! – крякнув, они перекладывают голое, синюшное тело на носилки. Оно уже окоченело. Только детородный орган переваливается из стороны в сторону... В последний раз.

   Бугаи накрывают тело простынёй; чертыхаясь, оббивая ручками носилок стены и дверные косяки, втискиваются в полутёмную, пропахшую мочой и исписанную граффити, кабину лифта.

  Обшарпанная дверь, двигаясь рывками и дребезжа, закрывается. Натужно скрипя, кабина ползёт к земле.