Текст книги "Кисет"

Автор книги: Владимир Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Сорокин Владимир
Кисет

Владимир Сорокин

Кисет

Пожалуй, ничего на свете не люблю я сильней русского леса. Прекрасен он во все времена года и в любую погоду манит меня своей неповторимой красотою.

Хоть и живу я сам в большом городе и по происхождению человек городской, а не могу и недели прожить без леса – отложу все дела, забуду про хлопоты, сяду в электричку и через какие-нибудь полчаса уже шагаю по проселочной дороге, поглядывая вперед, ожидая встречи с моим зеленым другом.

Вот и в эту пятницу не удержался, встал раньше солнышка, позавтракал быстро, по-походному, сунул в карман штормовки пару яблок – и к вокзалу.

Взял билет до моей любимой станции, сел в электричку и поехал.

Еду, гляжу в окно. А там – начало мая, все распускается, зеленеет, душу радует. Мелькают встречные электрички, а в них людей полным полно. Все в город едут, а я в пустом вагоне из города – к лесу. Чудно...

Доехал до места, вышел на перрон, посмотрел влево. А там на горизонте лес темнеет. И видно, что верха-то его зеленцой тронуты – еще неделя, и все зазеленеет. Вот радости-то мне будет.

Но, однако, гляжу – облака над лесом порозовели, вот-вот солнышко выкатится; надо поспешать, коль хочешь рассвет в лесу встретить. Сошел я с перрона и мимо небольшого поселка, мимо школы и каланчи пожарной заспешил в мои любимые места. Иду, а сам на облака поглядываю – боюсь опоздать к рассвету.

А кругом такая красота и тишь – сердце радуется!

Земля молодой травкой проклюнулась, по оврагам дымка стоит, и пахнет так, как только одной весной пахнуть может. От этого духа словно кровь в тебе закипает, и чувствуешь ты, что не сорок тебе с лишним, а все двадцать лет!

Прошел я по кромке поля, по жердочке пересек ручей и сразу в лесу оказался. Тут уж спешить некуда – нашел полянку знакомую, сел на поваленную березку и смотрю вокруг, наслаждаюсь.

Стоят окрест березки белоствольные – словно овечки, тянут ветки кверху, а на ветвях уже крошечные зеленые листочки, этакий дым зеленый. Тут и солнышко уж поднялось, лучи – то вкось по стволам заскользили. Сразу и птицы запели сильней, и от травки молодой пар пошел. Ветерок утренний по верхам пробежал, закачались березки, запахло зеленью молодой.

Красота!

Сижу я, любуюсь, ан вдруг слышу – кто-то кашлянул сзади.

Вот, думаю, кого-то нелегкая принесла. И тут одному побыть не дадут. Оборачиваюсь. Вижу, идет ко мне, не торопясь, мужчина лет, прямо скажем, солидных – из-под серой кепки виски совсем белые проглядывают. Телогрейка на нем, сапоги, рукзак за плечами. И смотрит приветливо.

– Утро доброе,– говорит.

– Здравствуйте,– я ему отвечаю.

–Вы,– говорит,– разрешите мне посидеть немного, больно уж хороша поляна. Я вам не помешаю.

– Садитесь,– говорю,– пожалуйста. Места всем тут хватит.

– Да.... -говорит он, вздохну,– это верно. в лесу места много...

Спустил рюкзак на землю, сел.

Сидим мы, смотрим как солнышко все выше да выше сквозь ветки пробирается. А я изредка на незнакомца поглядываю.

Снял он кепку, на березу положил. Вижу – голова у него совсем седая, словно мукой посыпана. Лицо морщинистое, пожилое, а вот глаза по-молодому горят, с огоньком.

Посидели мы еще минут несколько, он и говорит:

–Кто в лесу рассвет встречает, еще стар не бывает.

Согласился я с такой мудростью.

– А вы,– говорю,– любите рассвет в лесу встречать?

– Люблю,– говорит.

И часто встречаете?

– Да каждый день приходится.

Удивился я.

– Вы,– говорю,– счастливый человек. Наверное, в поселке живете?

– Нет, отвечает,– я не здешний. Я просто,– говорит,– по лесу хожу.

Вот, думаю, тебе на. По лесу ходит. Может, думаю, разбойник какой или беглый?

А он словно мысли мои прочел – улыбнулся, морщинки возле глаз так и залучились.

– Вы,– говорит, -не думайте дурного. Я не сумасшедший и не преступник. Я травник. Травы, корешки лекарственные собираю и сдаю. Из них потом фармацевтическая фабрика лекарства делает. Этим и живу. Раньше в артели работал, а недавно один решил. Вот и хожу один...

– Так ведь,– говорю,– сейчас травы-то почти нет только-только показалась.

– Правильно,– говорит,– я ландыши собираю.

– Как? Они ведь,– говорю, отцвели...

– Тоже верно,– улыбается,– цветки-то отцвели. а плоды – в самый раз для сбора. Вот, полюбуйтесь...

И рюкзак свой потертый развязывает.

Подсел я поближе, смотрю, а в рюкзаке у него сплошь разные пакеты целлофановые: в одних – кора, в других – корешки. А он вынимает самый большой пакет, развязывает и говорит:

– Это и есть плоды ландышей. Они в медицине очень широко используются.

Гляжу, полный пакет красных бусинок, ландышами от них совсем не пахнет.

– Да,– говорю,– цветы-то я всегда замечал, а вот плоды впервые вижу.

А незнакомец улыбается:

– Ничего,– говорит,– бывает. Вы,– говорит,– городской?

– Да,– говорю,– из города.

Он улыбнулся и ничего не сказал.

А солнце уж поднялось, привпекать стало. Незнакомец свой ватник скинул, рядом на березу положил. Под ватником у него военная гимнастерка без погон оказалась, а на ней целый квадрат орденских ленточек. Штук не меньше двадцати. Сразу видно – не обошла война человека. Щурится он на солнышке и достает из кармана кисет. И кисет, прямо скажем, странный. Не простой. Сам я курением никогда не баловался и во всех курительных тонкостях не силен. Но кисеты видел – приходилось, давно еще, в детстве. Тогда многие старики курили трубки или самокрутки. И ничего, скажем, ничего особенного в тех кисетах не было – обычные кожанные или матерчатые мешочки с табаком. А этот – особенный, весь потертый, с узором, со шнурком шелковым. Да и сшит из какой-то кожи, наподобие лайки. Видать, не нашего пошива.

Незнакомец его бережно на колени положил, разявязал, достал бумажку и принялся за самокрутку.

Тут я не выдержал и спрашиваю:

– Простите, а что это у вас за кисет такой?

Он повернулся, улыбается и переспрашивате:

– А какой – такой?

Да,– говорю,– особенный. Басурманский прямо.

– Басурмансикй? – переспросил он и головой качнул.

Хоть улыбаться не перестал, а в глазах что-то вроде укора промелькнуло. – Эк вы,– говорит,– басурманский... Какой же он басурманский? Его самые что ни на есть русские души сшили.

И замолчал.

Молчу и я. Неловко мне, что невпопад спросил человека.

А он тем временем свернул самокрутку, раскурил, не торопясь, а кисет не убрал. Держит его на ладони, разглядывает. И в лице у него что-то суровое появилось, словно сразу постарело оно.

Посидел он так, покурил, а потом и говорит:

– Вот насчет того, что – необычный,это вы правильно сказали. Кисет этот и впрямь необычный. У меня с ним, прямо скажу, вся жизнь связана.

– Интересно,– говорю,– как же это так?

– Да вот так, – отвечает и, покуривая, на солнышко щурится. – История эта давно началась. Сорок лет назад. Ежели у вас и впрямь интерес к кисету имеется,– расскажу вам эту историю.

Конечно, – говорю,– расскажите. Мне действительно очень интересно послушать.

Докурил он, погасил окурок и принимается рассказывать.

– Родился,– говорит,– я в деревне Посохино, что под Ярославлем. Там детсво мое белобрысое да босногое прошло. Там юношествовать я начал. А тут – война. Не дала она мне, проклятая, даже и поцеловать мою подружку – двадцать третьего июня в восемнадцать лет мпошел добровольцем.

Бросили нас, пацанов, по Киев. Из всего полка за три дня боев осталось сорок два человека. Все иссеченные, ободранные. Вышли из окружения. Потом отступали. А отступление, мил человек, это хуже смерти. Никому не поже

...

конец ознакомительного фрагмента