Текст книги "Веселая дюжина"

Автор книги: Владимир Машков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

ГЛАВА ПЕРВАЯ,
В КОТОРОЙ ПОКА НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ

Фу-ты ну-ты, чудеса!

Вот счастье привалило – каникулы!

Впереди – целое лето, три длинных-предлинных месяца! Два даже по тридцати одному дню! Очень хорошие месяцы – июль и август! Просто замечательные! А знаете, почему такие длинные? Чтобы мы вволю отдохнули на каникулах!

Я только представил, если бы июль и август были зимой, а летом два февраля подряд, и мне сразу жутко стало. Такое нарочно не придумаешь.

Да, лету конца не видно! Есть только начало – сегодня, продолжение – завтра и остальные дни лета, за которые можно столько всяких дел совершить!

Ну, чем, например, не дело – сесть в трамвай, наполненный ветром, солнцем и грохотом, и покатить на озеро. А там поплавать, понырять и позагорать в свое удовольствие.

Или – такое! Добыть в библиотеке мировую книгу, проглотить первую страницу, а потом походить вокруг, чтобы аппетит разгулялся, и тогда уже наброситься и читать, читать…

И еще! Когда на улице погода, которую любит бюро прогнозов – пасмурно, возможен дождь, ветер умеренный, временами порывы до сильного, то есть, попросту говоря, кошмарная погода, – так вот тогда попросить у мамы рубль и засесть в кинотеатре на три сеанса подряд. Сперва посмотреть мультики, потом – фильм про жизнь зверей в разных странах, и на закуску – настоящее кино!

А еще! Да мало ли что можно совершить за лето! Была бы охота! У меня охоты было – хоть отбавляй! Хоть одалживай эту самую охоту всем желающим.

Вот какими мыслями была занята моя голова в то время, когда я сидел в нашем дворе на буме и болтал ногами.

Я был готов сломя голову ринуться, чтобы воплощать в жизнь свои планы. Но мне нужны были друзья. Их я и ждал.

Первым появился Семка. Мой друг, переваливаясь с боку на бок, не спеша приблизился ко мне и уселся рядом на буме. Мы заболтали ногами вдвоем. Так сказать, заболтали в четыре ноги.

– Не верится, что уже каникулы. – Семка сожмурился то ли от солнца, то ли от удовольствия.

– Ага, – поддакнул я.

И тут во дворе появился Горох. Когда-то (это было давно, но тем не менее правда) Семка и я почти каждый день дрались с Колькой Горохом и его компанией. А потом неожиданно подружились, и теперь он наш верный приятель.

– Вижу, свои парни сидят на буме и грустят. Дай, думаю, развеселю их, – пробасил Колька, счастливо улыбаясь.

– Мы не грустим, а отдыхаем, – объяснил Семка.

Горох уселся на буме, и мы заболтали ногами втроем. Так сказать, заболтали в шесть ног.

– Так все лето и просидим на буме? – спросил Колька, которому уже надоело болтать ногами.

– Надо что-то придумать! – воскликнул Семка.

– Вот именно! – протянул я.

Во дворе появился Генка Правильный верхом на велосипеде. Покружив немного среди песочниц и качелей, Генка лихо подкатил к нам, резко затормозил и ловко спрыгнул на землю.

И тут мне в голову пришла такая идея, что я сразу развеселился.

– Ребята, а что если мы возьмем велосипеды и махнем на пару дней за город? Вчетвером.

– Ура! – шлепнул себя по коленкам Горох. – Давайте к моей бабушке в Зеленое. Лучшего места в мире нету.

– Слишком близко, – возразил я. – Надо бы подальше.

– Хорошо, – согласился Колька. – А в Зеленом ночевку сделаем.

– Идет, – поддержал я Гороха.

Пока мы с Колькой договаривались, куда ехать, Семка и Генка, задрав носы кверху, внимательно разглядывали голубое, без единого облачка, небо.

– Вам что – не нравится? – спросил я напрямик.

– Ну что ты! Очень нравится! – завертел головой Семка.

– Замечательная мысль! – почему-то со вздохом промолвил Генка.

– Так чего вы резину тянете? – возмутился Горох. – Едете или нет?

Небо ребята оглядели и теперь уставились на землю. Наконец Семка отважился. У него в горле что-то булькнуло. Наверное, он проглотил свою нерешительность и произнес:

– А что мы скажем мамам?

– Вот именно. Мамы нас одних не отпустят, – поддакнул Генка.

Ах, вот что их беспокоит! Я как-то об этом и не подумал. Привык – куда хочу, туда иду. Конечно, потом приходится выслушивать длинные мамины речи. Но это не самое страшное в жизни. Мы всегда с мамой миримся и живем душа в душу.

– А зачем мамам говорить? – удивился Горох. – Ничего им не надо говорить.

– Колька прав, – поддержал я Гороха. – Мамам ничего говорить не стоит. Не надо их волновать. У них в жизни волнений хватает. Оставим записки, скоро, мол, вернемся, ждите – и все.

– Ай, ладно, – махнул на все рукой Семка. – Была не была! Еду!

– Молодчина, – пожал ему руку Горох и повернулся к Генке: – А ты?

– Я не могу, ребята, – пробормотал тот. – Вы меня извините, ребята, но я не могу. Никак не могу, ребята.

Генка покатил „Туриста“ домой. Мы молча смотрели, как легко идет отличный велосипед, который никогда не скрипел, всегда был смазан и сверкал, будто новенький.

Когда Генка с „Туристом“ скрылся во дворе дома, в Гороховом горле произошло извержение вулкана:

– Ну и пускай! Обойдемся без этого маменькиного сыночка! Поедем втроем. Втроем еще лучше.

– Нельзя, – помотал я головой. – Давно пора из Генки сделать настоящего мужчину. И потом… Если в дороге испортится велосипед, ты его поставишь на колеса?

– Навряд ли, – неуверенно промычал Колька.

– И я навряд ли, а Генка наверняка поставит его на колеса. Так что лучше? На себе тащить велосипед или мчаться на нем так, чтобы ветер в ушах свистел?

– Чтобы ветер в ушах свистел, – расплылся в улыбке Горох.

– Выше головы, ребята! – подбодрил я друзей. – Генку я беру на себя. Мы с Горохом запасаемся продуктами. Ты, Сема, добываешь палатку, топорик и нож.

– Ага, – согласился Семка, – я у дяди попрошу.

– Все сносим в сарай Кольки, он далеко от нашего дома, – продолжал я отдавать приказы, – и никто не заметит, что мы затеваем.

Мы засучили рукава и принялись готовиться к путешествию.

Дело двигалось быстро.

К обеду Семка принес палатку, топорик и нож.

К вечеру мы притащили в Колькин сарай все, что могли взять из маминых припасов. Туда же прикатили велосипеды, смазали, почистили и проверили их.

Кажется, все было готово.

Все, да не совсем. Генка больше не показывался во дворе. Этим он нам откровенно давал понять, что никуда не поедет. Но поскольку Генку я брал на себя, мне захотелось с ним потолковать. Наедине, конечно. Я вызвал его по телефону во двор.

Вместо разговора у нас получился вечер вопросов и ответов.

Я: – Гена, известно ли тебе, что Гайдар в 15 лет был командиром полка?

Генка: – Да.

Я: – А что Эварист Галуа совершил великие открытия в математике, когда ему было 19 лет, тебе это известно?

Генка: – Знаю, читал.

Я: – Гена, мы ждем тебя завтра в девять ноль-ноль утра у входа в парк.

Генка: – Я понял.

ГЛАВА ВТОРАЯ,
В КОТОРОЙ ВОВСЮ СИЯЕТ РЫЖЕЕ СОЛНЦЕ

Рыжее солнце било прямо в глаза. Я подставил ему лоб, еще ниже склонился над рулем и еще быстрее завертел педалями.

Я видел, как меня настигают ребята, и крутил педали что есть силы.

Это уже на шоссе мы разогнались, а по городу еле плелись. Но как только покинули городские улицы, то словно взбесились. Может, оттого, что шоссе было таким заманчиво прямым и словно без конца и края, а может, оттого, что попутный ветер, казалось, крутил за нас педали, а может, оттого, отчего я и сам не знаю, но нас понесло.

Первым рванулся Горох. Он заорал что-то невразумительное, и вскоре его сиреневая майка замелькала далеко впереди. Тогда поддали и мы. Мы тоже кричали и отчаянно звонили, обгоняя друг друга.

Мимо нас грохотали "МАЗы", скользили "Волги" и "Москвичи". Но мы их словно не замечали. Шоссе существовало сегодня только для нас. Сегодня мы были его единственными властителями.

Эй, разойдись и разбежись, дай нам дорогу!

Просто удивительно, как мы не врезались в какую-нибудь машину. Но я уверен, что шоферы не хотели с нами связываться и потому уступали дорогу. Они знали, что у нас начались каникулы, и решили: пусть дети побегают и побалуются.

Вдруг что-то пшикнуло в заднем колесе моего велосипеда. Я глянул вниз. Ах, черт, камера лопнула!

– Стой! – крикнул я ребятам в мокрые спины.

Вскоре все колдовали над моим велосипедом. Склеить камеру никак не удавалось, а захватить запасную мы не догадались.

– Эх, Генку бы сюда! – с тоской протянул я и посмотрел в сторону города.

Как это ни печально, но Генка не пришел утром к парку. Мы прождали его с полчаса. А потом оседлали велосипеды и покатили втроем. Я как чувствовал, что без Генки нельзя предпринимать путешествие. Вот невезенье! Километров пять отъехали от города и уже загораем.

Я продолжал с тоской глядеть в сторону города. Но вскоре тоска сменилась надеждой, надежда стала радостью, а радость превратилась в настоящее ликование.

Со стороны города шел на всех педалях парень в алой майке чемпиона. Он очень уверенно сидел на велосипеде, и я безошибочно узнал в нем Генку. Генка резко затормозил и ловко соскочил на асфальт.

– Я думал, вы уже далеко…

У Генки, конечно, нашлась запасная камера, и вскоре мой велосипед снова уверенно стоял на своих двоих колесах.

И мы покатили уже вчетвером. Впереди – Генка на сверкающем "Туристе", за ним – Семка, Горох и в хвосте – я. Время от времени мы менялись с Генкой местами, потому что первому трудно рассекать воздух. Для этого нужен опытный гонщик. А мы с Генкой были опытными.

И тут снова с нами что-то произошло. Вернее, с Генкой. Потому что он ехал как человек, а потом вдруг рванул, и Семка сразу метров на двадцать отстал. Тогда и Семка поднажал. Что он – неумека, педали крутить не научился? За Семкой помчался Горох, потом и я. В общем, повторилась та самая история, с которой мы начали свое путешествие.

Снова казалось, что ветер вместо нас крутит педали. Снова мимо грохотали грузовики и скользили "Волги". Перед мостом нас нагнала электричка. С ней мы решили потягаться и развили бешеный темп.

Первым его не выдержал Семка. Для начала он нас всех обошел метров на десять, а потом неожиданно свернул на обочину и затормозил. За ним остановились и мы. Мы дышали, как загнанные лошади, а Семка майкой вытирал пот со лба.

– Еще немного, – улыбнулся Генка, – и мы бы ее обогнали. Электричку.

– Ага, – подхватил Колька. – Железно – обогнали бы.

– Нет, если так будет продолжаться, я возвращаюсь домой, – сердито пыхтел Семка. – Куда мы несемся? Я чувствую, что потерял пару килограммов. Мама мне этого не простит.

– Ребята! Я не знаю, что со мной случилось, – оправдывался Генка.

– А вообще, не пора ли обедать? – пробасил Горох.

Оказалось, что все проголодались и не прочь подкрепиться. Мы свернули с шоссе в лесок, выбрали полянку среди пятнистых берез и расположились в теньке.

Когда все немного насытились, Генка обиженно промолвил:

– Если бы она меня не закрыла на ключ, я бы не убежал.

– Кто она? – не переставая жевать, поинтересовался Горох.

– Мама… – объяснил Генка. – Я у нее попросил разрешения поехать с вами, а она накричала на меня, заперла на ключ и ушла на работу.

Генка очень переживал, когда все это рассказывал. Еще бы – дело нешуточное – первый раз в жизни сбежал от мамы. Совсем другая песня, когда второй раз сбежишь или как я – не сосчитать даже. А первый раз – трудно. С непривычки. Но надо же когда-нибудь начинать?

Интересно, а как Генка удрал? Их квартира на седьмом этаже. Неужели вылез через окно, а потом на крышу? Или как?

– Взял проволочку, сунул ее в замочную скважину, повертел немного, и дверь отворилась, – спокойно ответил на мой вопрос Генка.

Ну и мастак! Такой парень из любого положения найдет выход. Нет, без него нельзя было и думать о путешествии.

Я поглядел на ребят: никто уже не жевал. Все сидели, объятые тоской и печалью. Повесил нос и Семка. Думает, наверное, как там мама честит его. Загрустил и Горох. Кольке опасаться нечего. Он единственный, кто отпросился у матери, но так и не открыв ей всей правды. Он сказал, что поедет на электричке к бабушке в Зеленое. И сейчас Колька хандрил за компанию.

– Ну что ж, – промямлил я тоном человека, у которого нет иного выхода, – давайте вернемся, бухнемся в ножки, покаемся…

– Ни за что! – воскликнул Генка. – Едем до конца.

– Ни за какие коврижки, – завертел головой Семка. – Только до конца.

– А я туда, куда и вы, – развеселился Горох.

– Надо им хоть раз доказать, что нам уже не пять лет и что мы совсем взрослые. – Генка разошелся не на шутку.

Я вообще замечал, если тихони во что-то упрутся, их с места не сдвинешь. Тверже скалы стоять будут.

Мы с новыми силами принялись за обед, как вдруг Горох завопил отчаянно, будто его режут:

– Сема! Стой!

Семка замер. Мы не двигались.

Колька схватил Семку за руку, в которой был зажат кусок ливерной колбасы. Мой друг только что собирался отправить его в рот. Забрав у Семки колбасу, Горох мрачно произнес:

– Это все, что у нас осталось.

Семка со злостью сплюнул:

– А я думал…

Что думал Семка, мы так и не узнали. Его слова канули на самое дно нашего громового хохота. Я стонал и вопил от смеха, Генка тоненько всхлипывал, Горох ревел, как медведь. Разобрало и Семку. Он упал на спину и, повизгивая, дрыгал ногами.

Мы хохотали, хотя остались без еды, а впереди была дорога и дорога. И тогда я понял, что мы вместе поедем очень далеко и что нам вообще ничто не страшно. Тем более, когда Горох пообещал:

– К вечеру доберемся до Зеленого, а там отведаем бульбочки с кислым молочком.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
В КОТОРОЙ НА НАС С ЛЮБОПЫТСТВОМ ГЛЯДЯТ ЗВЕЗДЫ

И снова – дорога. Но уже не шоссе, а лесная. Дорога была хорошей наполовину. Когда мы спускались с горы, ничего лучшего от дороги мы не желали. Ну, а когда преодолевали подъем, приходилось спешиваться и толкать перед собой велосипед.

Нашим проводником был Горох. Это он сказал, что хватит плестись по шоссе, ведь жара неимоверная, и неужели мы хотим расплавиться, как асфальт. Мы, конечно, этого не хотели и охотно свернули на лесную дорожку, на которой, как уверял Горох, через два оборота колеса и появится деревушка бабушки. А там и долгожданная бульбочка с кислым молочком. Но колеса наших велосипедов наверняка совершили по сто тысяч оборотов, а деревни с бабушкой и бульбочкой все не было.

Солнце из рыжего превратилось в огненное и стало похоже на вареного рака.

Я понял, что пора думать о ночлеге. Тем более, что от Гороха уже нельзя было добиться ни бе, ни ме, ни кукареку. А на привале он уселся вдали от всех и стал задумчиво изучать небо.

– Ты решил по звездам дорогу найти? – вежливо спросил я.

– Какие звезды? Какая дорога? – притворился непонимающим Горох.

– Нас тоже волнует, какая дорога ведет к твоей бабушке и обещанной бульбочке с кислым молочком, – произнес я.

– Валерка! – Колька поглядел на меня виноватыми глазами. – Я потерял дорогу. Все они какие-то одинаковые, и там были березки, и пригорок этот был, и вот та яма.

– Будем бить или простим? – обратился я к Семке и Генке.

– Будем бить. – Ребята угрожающе зашевелились.

– Я же не нарочно, – испугался Колька и, не вставая, начал отползать подальше от нас, торопливо отталкиваясь длинными ногами.

Но Семка и Генка и не думали вскакивать. Они здорово устали и лежали, задрав на рюкзаки ноги в пыльных кедах.

– Тебе повезло, – сказал я Гороху. – Ребята не в форме.

Я поглядел на солнце. Оно осторожно спускалось по березкам на землю, чтобы заснуть до утра. Солнце сейчас было похоже на монтера, который, окончив работу, слезает со столба.

– Сема и Гена! Выбирайте быстрее место для палатки, а мы с Колькой пойдем собирать хворост для костра, – скомандовал я. Едва мы успели поставить палатку и разжечь костер, как солнце покинуло нас до утра.

С унылыми физиономиями мы расселись вокруг костра. Всем хотелось есть. Но никто не собирался первым признаться, что он ужасно голоден. Поэтому и костер, лихо стреляющий сучьями, нас не веселил.

Я глядел на костер и на ребят, и оттого, что я долго глядел, мне стало казаться, что мы – это не мы. То есть мы – это мы, это Семка, Генка, Горох и я. Но мы уже не мальчишки, тайком удравшие от своих лучших в мире мам, а полярники на льдине в океане. Мы решаем, как быть дальше. Минуту назад наша льдина с ужасным треском раскололась пополам, и все припасы утонули. Есть выход – мы можем покинуть льдину на вертолете, но тогда нам не удастся спасти научные приборы и все, ради чего мы мерзли так далеко от дома. Мы не знаем, на что решиться, но мы спокойны, потому что мы настоящие мужчины.

А потом мне стало казаться, что мы уже не на льдине, а сделали привал в знойной пустыне. Еще издали мы заметили колодец в тени деревьев. Напрягая последние силы, бежим к спасительной воде. Но горе нам! В колодце пусто и сухо, как и у нас во рту. Кажется, за один глоток воды отдал бы жизнь.

Я так навоображался, что почувствовал, как мне и в самом деле здорово захотелось пить. Глянул на ребят – они облизывали пересохшие губы. Наверно, им тоже привиделась знойная пустыня.

– Сейчас бы глоточек воды, – тягуче проныл Горох, – ужасно пить хочется.

Оказывается, в надежде на кислое молочко ребята потихоньку выдули из своих фляжек всю воду. Теперь даже губы смочить нечем.

И на ночевку мы остановились неудачно – ни реки, ни ручейка поблизости.

Я забрался в свой рюкзак. Ура! У меня еще целых полфляги.

– Эх вы, полярники! – сказал я и отпил глоток. – Эх вы, пустынники! – сказал я и отпил еще глоток. А потом передал флягу ребятам. Полярники и пустынники (это которые путешествуют в пустынях) набросились на воду и вмиг осушили флягу.

Настроение из мрачного стало солнечным.

– Хорошо верблюду, – подал голос Горох, – он может две недели без еды и воды прожить.

– Ученые скоро придумают, – вступил в разговор Генка, – чтобы и человек мог так долго без пищи обходиться.

– Значит, у человека будет два горба? – съязвил Горох.

– Не обязательно, – спокойно объяснил Генка. – Просто в пустыню или на льдину человек возьмет с собой особые таблетки. Проглотил одну, как будто кружку воды холодной выпил. Другую проглотил, как будто две котлетки съел.

– Не растравляй душу, – притворно застонал Горох.

– А третью таблетку проглотил, – подлил я масла в огонь, – как будто тарелку бульбы с кислым молоком уплел.

Колька надулся и больше не раскрывал рта, пока мы рассуждали о таблетках будущего. В конце концов мы так наговорились, словно сами попробовали эти таблетки и сейчас нам уже совсем не хотелось есть.

Легли в палатку в отличном настроении. Было довольно тесно, и мы стали толкать друг друга. Я оттеснил Семку к стенке палатки. Мой друг – парень здоровый, но где ему со мной тягаться. Семка затих на несколько секунд в своем углу, а потом внезапно набросился на меня и стал щекотать. А щекотка для меня – враг номер один.

Я дико взвыл, вскочил на ноги и свалил стойки, на которых держалась палатка. Палатка, конечно, рухнула. Погребенные заживо под брезентом, мы забарахтались, пытаясь найти выход.

Наконец, по одному, еле дыша, выползли на свободу. Как в такой кромешной тьме снова поставить палатку? Оказывается, выскочили и два боковых колышка.

Решили лечь прямо на палатку. Авось, дождя не будет, авось, не замерзнем. Положили под головы похудевшие рюкзаки и затихли. Потому что на нас с любопытством глядели звезды. Еще бы! На всей земле люди спят под крышами домов, а мы прямо на земле. Вот им и любопытно, а кто мы такие и что нам нужно.

– А может, вон на той звезде, видите, она на кончике ручки Малой Медведицы, – тихо произнес Генка, – может, там сейчас лежат четверо ребят и, как мы на них, глазеют на нас.

– И одного из них зовут Генка, – подхватил я.

– А другого – Валерка, – в тон мне сказал Генка.

– А третьего – Семка! – радостно закричал Горох.

– А четвертого – Горох! – заорал Семка.

– А четвертого – Колька, – спокойно поправил Семку Горох, – потому что на Малой Медведице горох не растет, там таблетками питаются.

Мы захохотали.

– И лежат эти ребята на своей звезде, – продолжал Генка, – и думают о нас. Им очень хочется, чтобы мы приехали к ним в гости.

– А что? – как ни в чем не бывало сказал я. – И приедем. В это лето не обещаем, нам надо еще до Зеленого добраться. А вот на будущий год обязательно навестим. Оседлаем велосипеды – и по Млечному Пути напрямик до Малой Медведицы.

Перед тем как захрапеть, я успел одним глазом заметить, что звезды глядят на нас уже с восхищением, а одним ухом услышать, как шуршат шины наших велосипедов по Млечному Пути.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
В КОТОРОЙ МЫ РАЗБЕГАЕМСЯ

К утру звезды погасли, и на их месте снова появилось солнце. Первым делом оно разбудило меня. Я попробовал подняться, но ничего из этого не вышло. Ныла поясница.

Кряхтя и проклиная все на свете, я кое-как встал и начал разминку. Прямой, как столб, я пробежался взад-вперед по полянке. Потом взялся за приседания. Присел и ойкнул. Снова присел и снова ойкнул. И когда в сотый раз присел и уже не ойкнул, понял, что снова стал человеком.

– Подъем! – закричал я, хватая ребят за ноги.

Друзья с ужасными стонами подымались на карачки и ползали по земле, не в силах встать на ноги.

– Где твоя деревня? Где твой дом родной? – вопрошал я Гороха, когда с горем пополам ребята из обезьян превратились в человеков и увязали на багажниках рюкзаки. – Куда ехать, попросту говоря, если ты не понимаешь стихами?

Колька уныло почесал затылок и махнул неопределенно рукой:

– Прямо.

Мы с трудом вскарабкались на наших двухколесных коней и покатили с горочки вниз. Сосны и березки стали убегать в стороны, освобождая пространство бревенчатым домам со стеклянными верандами.

– Вот моя деревня! Вот мой дом родной! – орал во все горло Горох. – А что я говорил – надо прямо ехать.

Чего только в жизни не бывает! Сидели усталые, голодные и не знали, что в двух шагах деревня, где и студеная вода и аппетитная бульбочка с кислым молочком.

У дома бабушки Горох затормозил, прислонил велосипед к забору и устремился по асфальтированной дорожке к крыльцу, бормоча на ходу:

– Вот моя деревня! Вот мой дом родной!

Мы тоже поставили велосипеды у забора, а сами уселись в теньке.

– Засада! – поднял нас на ноги отчаянный крик Кольки Гороха. – Тикай, ребята!

Мы лихорадочно схватили велосипеды, но было поздно. По дорожке прямо на нас бежали, крича и размахивая руками, наши мамы. Мы опустили головы и сдались в плен.

. . . . .

Как нас встретили мамы и какие теплые слова они нам сказали, вы и сами прекрасно знаете. Не один раз, наверное, в таких переделках бывали.

Бульбочку с кислым молоком мы все-таки попробовали, а потом, погрузившись вместе с мамами и велосипедами в электричку, отправились домой.

Про засаду я уже рассказал, а теперь про военный совет в Семкиной квартире.

Мы сидели тихо, как мыши. И даже еще тише.

Мы не сводили глаз с двери, ведущей в соседнюю комнату. Там заседал военный совет из четырех мам. Сперва в военном совете был один папа – Семкин. Но его вскоре выставили. Семкин папа, когда появился в нашей комнате, был очень похож на Семку. Он так же, как Семка, вертел головой, а его щеки были малиновыми, будто помидоры.

– Попробовал за вас вступиться, – вздохнул Семкин папа. – Да где там! – Он махнул рукой и ушел.

Скоро нам надоело сидеть тихо и ничего не делать. Семка с Генкой уселись за шахматы, а мы с Горохом стали браться на руку. Левой я его положил, а правой – он меня. И когда мы пошли по второму кругу, дверь из соседней комнаты распахнулась, и перед нашим взором предстал военный совет. Мамины лица не предвещали ничего хорошего. Они были, как у скульптур, то есть каменные.

Мы неловко вскочили, шахматы грохнулись на пол, и черные и белые фигуры покатились по желтым брусочкам паркета.

Мамы некоторое время грозно оглядывали нас, а мы потупили очи. Мол, видите, как мы раскаиваемся и переживаем.

Начала Генкина мама.

– Мы решили, – громко произнесла она, – что вместе вам быть нельзя. Лето только начинается, и вы еще сумеете натворить таких дел, от которых у нас не раз и не два разорвется сердце.

Генкина мама шумно втянула в себя воздух и продолжала:

– Так вот, завтра утром Сема летит к Черному морю. Коля уезжает к бабушке в деревню. Тоже завтра. А Валерик и Гена через несколько дней отправятся в пионерский лагерь. Опять-таки не вместе. Понятно?

Мы кивнули. Приговор мы выслушали молча. Только нетерпеливый Семка хотел было что-то сказать, но я дернул его за куртку, и он промолчал. Приговор был суров. Честно говоря, мы такого не ожидали. Ну, думали, заставят нас пару дней послоняться дома, а потом выпустят на свободу.

– Что же вы молчите? – спросила моя мама.

Ребята покосились на меня. Я сделал шаг вперед.

– Нам все понятно, но мы просим полчаса, чтобы в последний раз вместе пройтись по улице. Всего полчаса нам нужно, чтобы проститься. Это наше последнее желание.

У каменных мам в глазах заблестели слезинки, и они смилостивились.

Топоча по лестнице, мы побежали на улицу. На город наползали сумерки. У них был цвет фиолетовых чернил. Мы ковыляли по асфальту. Еще давала себя знать вчерашняя гонка. Мы молчали, потому что не хотелось вспоминать о приговоре. Какой толк говорить, если мам не переспоришь и все будет, как они решили. Уж лучше поболтать о чем-нибудь более приятном, ведь у нас всего полчаса, тридцать минут, тысяча восемьсот секунд.

– Ребята, – начал я, – а помните, как Семка застыл с открытым ртом? Он подумал, наверное, что лягушку глотает.

– Я думал, что Кольку змея ужалила, так он заорал, – поддал жару Семка.

– А помните, – разошелся и Горох, – как мы ползали утром на карачках, никак подняться не могли.

И пошло, и поехало. Оказывается, у нас было удивительно веселое путешествие. Оказывается, мы не заблудились, не голодали, не сидели без воды, не устали, как черти. Оказывается, все так и было задумано.

– Ребята, смотрите – вода! – Я показал на тележку с газировкой.

Мы встали в хвост длинной очереди, и, когда, сполоснув стакан в фонтанчике брызг, тетенька вопросительно глянула на меня, я громко сказал:

– Четыре чистых!

Ах, как прекрасна чистая вода! Как здорово щекочут нос пузырьки газа! Мы в один миг выдули по стакану. Я поглядел на свою гвардию:

– Повторить?

Гвардия дружно закивала в знак согласия.

– Повторите, пожалуйста, – сказал я тетеньке.

Мы выпили по стакану, и потом еще по одному. Ах, вода, как нам не хватало тебя вчера и сегодня утром!

До самого дома мы не проронили ни слова. Когда очутились во дворе, будто сговорившись, подняли головы и посмотрели на звезды. А потом с тяжким вздохом уставились в пыльный асфальт нашего двора.

– Ребята, – проникновенно сказал я, – наше время истекло. Давайте прощаться.

Мы протянули друг другу руки.

– Куда бы мы ни попали и что бы с нами ни произошло, – торжественно произнес я, – давайте всегда помнить наше путешествие.

Мы крепко пожали друг другу руки.

– Пацаны, – взволнованно сказал Горох, – если лагерь будет рядом с Зеленым, заходите ко мне.

Мы с Генкой не ответили. Откуда нам знать, куда нас пошлют.

– Ребята, – тихо сказал Семка, – я буду вам письма писать.

Мы все посмотрели на Семку. Он даже не понимает, какой он счастливчик. Семка едет к Черному морю. Тому самому Черному морю, где светит такое солнце, которое в одну минуту любого сделает черным, как Черное море. И не просто едет, а летит. На самолете! На воздушном лайнере! А из нас никто еще не летал на самолете. Семке потрясающе повезло!

– На каком самолете ты летишь? – спросил я у Семки.

– На АН-10.

– Турбовинтовой! – Я восхищенно зацокал языком.

– Ну и что? – шмыгнул носом Семка.

Он прав, какое значение имеет название самолета, если Семка остается без друзей. И особенно без меня. Всегда были вместе, а тут на тебе – он летит на море, а я остаюсь на суше.

Над нами резко хлопнула, словно выстрелила, форточка.

– Сема, домой!

За первой форточкой – вторая:

– Геннадий, домой!

Потом и третья:

– Валерка, сколько тебе надо говорить!

И перекрывая все шумы, прилетело из дальнего конца двора:

– Колька, чтоб сию секунду был дома!

– Ребята! Воздушная тревога! По домам! – прошептал я.

Мы разбежались.