Текст книги "Зеркало взрыва"

Автор книги: Владимир Фильчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Он ковырял прутиком песок, чертил что-то. Ирина посмотрела, и вдруг сильно сжала руку Стасика, который чуть не вскрикнул от неожиданности. На песке не оставалось следов.

– Пашка, гляди! – тихо сказала одна из девчонок, указывая в ту сторону, откуда пришли Ирина и Ставик. – Следы.

– Ух ты! – вскрикнул Пашка.

Вдруг Ирине и Стасу в лицо дунул ветер, припорошил глаза пылью. А когда порыв стих, и они открыли глаза, у костра, кроме них, никого не было.

– Ё пэ рэ сэ тэ! – сказал Стасик, затравленно озираясь. – Испарились.

– Пошли, – решительно сказала Ирина и поднялась на ноги. – Недалеко уж.

Здание возвышалось над ними темной громадиной. Разглядеть его в подробностях было уже нельзя – луна зашла, и сделалось совсем темно.

– И зачем мы пошли ночью? – спросил Стасик, светя под ноги фонариком.

Ирина остановилась, посмотрела на него. Мальчишка упер луч фонаря ей в живот и увидел округленные глаза.

– Точно! – сказала Ирина. – Только не "зачем", а "почему". Чья это была идея – пойти ночью?

– Ну, чья, чья, – проворчал Стасик. – Ясен пень – твоя.

– Моя идея была пойти. Просто пойти. А про ночь я ничего не говорила.

– Ну, днем же мы в школе.

– Подумаешь, в школе. Смылись бы, и все дела.

– Да какая теперь разница, чья идея, – поморщился Стасик. – Пошли да пошли. Вон, пришли уже.

– Слушай, тебе не страшно?

– Нет, с чего бы, – соврал Стасик.

– А мне страшно, – призналась Ирина. – Все эти люди без следов, призраки какие-то, а не люди.

– Ну, призраков я отучился бояться еще в детстве, – Стасик приосанился, даже взглянул на подругу снисходительно. – Если они бестелесные, значит, ничего тебе сделать не могут, только напугать. Но мы же взрослые люди, мы же не станем бояться?

– Не станем, – неуверенно отозвалась Ирина. – Смотри, какое крыльцо.

Крыльцом она назвала огромную широкую лестницу, со всех сторон, насколько хватало луча фонарика, поднимающуюся к зданию. Она была в превосходном состоянии, и блестела под лучами света, словно ее только что отмыли от пыли. Парадный вход некогда представлял величественное зрелище – высокие, метра четыре, дубовые створки дверей, которые сейчас были сломаны, и валялись тут же, порубленные топором, но не поддавшиеся, словно были сделаны из железного дерева. Дети посветили фонариками в проход, и, что удивительно, лучи не наткнулись ни на какое препятствие.

– Ну? – сказал Стасик, чувствуя, что поджилки опять затряслись, и идти в эту пугающую темную пустоту ему совсем не хочется. – Может, не пойдем?

Эти слова он произнес с явной надеждой, и Ирина вдруг усомнилась в своем предприятии, на нее нахлынул обыкновенный страх.

– Может, и не пойдем, – сказала она, пытаясь хоть что-то осветить в парадном. – Только как мы себя потом чувствовать будем?

– Вот что, – сказал Стасик, стараясь говорить веско и решительно. – Я предлагаю так. Сегодня возвращаемся. Темно же, ни зги не видать. Сегодня у нас пятница? Ну вот, придем в воскресенье, с утра. Встанем пораньше и придем. К чему искать на свою задницу напрасных приключений?

– Пожалуй, ты прав, – согласилась Ирина. – Так и сделаем.

Однако, едва они начали поворачивать назад, к неописуемой радости Стасика, как случилось непонятное – зияющая дыра парадного неожиданно наехала на них, как поезд на киноэкране, и поглотила.

– Вот ни фига себе! – выдохнул Стасик, вертя фонарем из стороны в сторону. – Видала?

Ирина не ответила. Стасик похолодел, чувствуя, что на всем теле зашевелились волоски.

– Ирка! – крикнул он.

Ирины не было, она исчезла.

– Вот черт! – сдавленно сказал Стасик, озираясь. – Вот угораздило же...

И тут он услыхал на пределе слышимости, как будто за тридевять земель, слабый крик Ирины:

– Стасик!

Он тут же заорал в ответ, орал долго, пока не охрип. Перестал кричать, долго прислушивался, но больше уже ничего е слышал. Он не мог определить, с какой стороны шел звук. В довершение всех бед свет в фонарике стал тускнеть. Стасик потряс фонарик, и лампочка загорелась в полую силу. И тут он услышал за спиной шаги.

– Ирка! – он повернулся на каблуках и отпрянул, столкнувшись лицом к лицу с Виталием Анисимовичем. Ему показалось, что его облили ледяной водой. Ноги вдруг сделались слабыми, а во рту мгновенно высохла слюна, как было однажды в детстве, когда он засунул в рот пригоршню силикагеля. Он попытался заговорить, и это удалось ему с великим трудом. – Что...вы... А, это вы! Очень хорошо. Ирка где-то потерялась... Выведите меня отсюда.

Виталий Анисимович молча смотрел на него, и в голове у Стасика сделалось плохо – он вдруг вспомнил и разговоры о человечине, и испуг Виталия Анисимовича от этого разговора, а мясо, которое Стасик ел из котелка Дениса, сейчас уже казалось ему определенно сладким.

– Следуйте за мной, – веско сказал учитель, повернулся, и пошел в темноту, как показалось Стасику, совсем не к выходу, а вглубь здания. Он хотел было поправить учителя, указать верную дорогу, но спохватился, ведь он только что сам просил вывести его отсюда.

Учитель освещал дорогу старомодным фонарем, в котором теплилась свеча. Света такой фонарь давал очень мало, но Стасик выключил свой, тем более, что он опять замигал, стал светить тускло. Они шли в какой-то махровой темноте, абсолютно ничего не было видно вокруг, однако учитель несколько раз поворачивал, все время направо. Вот он повернул в очередной раз и скрылся за каким-то темным углом. Стасик поспешил следом, но учителя не было видно. Мальчик остановился, нерешительно окликнул Виталия Анисимовича, но ответа не получил. И тут на него накатила волна панического страха, он только сейчас осознал, что стоит в полной темноте и неизвестности, один, с неисправным фонариком в кармане, что бывший учитель завел его туда, откуда он уже никогда не сможет выбраться, и это слово "никогда" было последней каплей. Страх парализовал его способность соображать, и в панике мальчишка побежал. Он задыхался от страха и от бега, абсолютно ничего не видел перед собой, но ему мерещилось, что он несется по какому-то коридору, все время сворачивающему направо, и он поворачивал, поворачивал, поворачивал. Наконец силы оставили его, он упал навзничь, ощущая под собой шершавую холодную поверхность. Нащупал в кармане фонарик, включил. По-прежнему ничего не было видно, и мальчик опять спрятал фонарик. Им овладело безразличие. Ну и пусть. Он вот так и будет лежать в этом чертовом угольном подвале, где кругом одна только пустота, и так и умрет здесь. И поделом. Зачем было слушаться Ирку, которая завела его в эту тьмутаракань и бросила? И такая ненависть вдруг вспыхнула у него в мозгу, что появись в эту минуту Ирина, он набросился бы на нее и поколотил.

– Теперь нужно идти все время налево и назад, – сказал Стасик сам себе через несколько минут, когда ненависть пропала, будто ее кто-то выключил.

Он засмеялся. Никуда он не пойдет. Потому что тут нет ни лево, ни право, ни вперед, ни назад, ни верха, ни низа, ничего нет, только его воспаленное сознание и страх.

И тут из-за какого-то угла выплыла луна. Выплыла величественно, но достаточно быстро. Стасик обрадовался было, но тут же душу кольнул страх – луна была какая-то не такая. Вся белая, только сбоку виднелось небольшое пятнышко. Это одноглазое чудище холодно смотрело на несчастного Стасика сверху. Ну вот, – подумал мальчик. – Луна чужая, инопланетная. Черт возьми, его забросило на другую планету? Только этого не хватало. Но погоди, погоди, что-то знакомое все-таки в луне есть. Где-то он ее видел. Ну да, в детской энциклопедии, выпущенной, кажется, еще до Взрыва. Это же обратная сторона! Конечно! Там совсем нет морей, кроме одного, как же оно называется, он забыл...

Страх отступил немного. Луна была своя, только повернутая не так, ну да это же не беда, главное, что знакомая такая луна... И, вдобавок, кажется, она начала хоть что-то освещать? Ну да, вон дверь, а под ней полоска света. Стасик подбежал к двери, дрожащей рукой нащупал ручку, подергал, дверь подалась, и он ввалился в довольно большую комнату, похожую на больничную палату. Что произошло дальше, мальчик не понял. В глазах сверкнуло, и на душе стало так покойно, так мирно...

Он проснулся от позвякивания, как ему показалось, ложечки в стакане. Звук был такой добрый, домашний, что Стасик улыбнулся и открыл глаза. Нет, он не дома. В больнице, что ли? Просторная комната, чистая, светлая, освещенная солнцем через большое окно. Он лежал на металлической койке с тонким матрацем, сквозь который в ребра впивалась панцирная сетка, в изголовье кровати стояла тумбочка, на которой лежала какая-то книжка, а в углу стояла медсестра, склонившаяся над медицинским столиком на колесиках. Это она и позвякивала чем-то. Тут же Стасик и увидел – чем. В руках у девушки был шприц с желтой жидкостью.

– Проснулся? – медсестра улыбнулась и хихикнула, и Стасик тут же ее узнал – она была одной из девчонок, которые сидели возле костра. Молода больно, для медицинской-то сестры.

– Ну, – неприветливо отозвался мальчик. – Хотелось бы знать, куда это вы так быстро исчезли, оставив нас одних?

– Сейчас поставим укол, – сестра опять улыбнулась.

А она ничего, симпатичная. Тогда, во мраке, он ее не разглядел как следует.

– Укол? – Стасик болезненно поморщился. – А я разве болен чем?

– Доктор прописал. Да ты не бойся, это простое успокоительное. У тебя нервы расшатаны.

– А я и не боюсь, еще чего.

– Ну, вот и молодец. Придется оголить... сам знаешь что, – девчонка опять хихикнула.

Стасик вздохнул, и нехотя подчинился. Укол был сделан мастерски, он почти ничего не почувствовал.

– Что значит, нервы расшатаны? – спросил мальчик. – Я вообще где?

– Шлялся ночью по Руинам, насмотрелся всякого, вот нервишки и сдали. Не всякому взрослому по силам. А насчет "где" – в больнице. Отдыхай, набирайся сил...

– Погоди, – Стасик приподнялся, сел, чувствуя в голове легкое кружение. – Я бывал в больнице, там совсем не так, я знаю.

– Как "не так"? – сестра собралась уходить и уже начала открывать дверь, чтобы выкатить столик.

– Погоди, не уходи... Тебя как зовут-то?

– Света.

– Света, погоди. Я же говорю, бывал в больнице. Там все расшатанное, и краска на стенах не такая, и кровать... Хотя кровать, может и такая, матрац-то уж точно больничный.

– Ну, и чего же тебе надо? – Светлана выкатила столик в коридор.

– Погоди! – крикнул Стасик. Ему вдруг показалось? что как только девушка уйдет, опять наступит махровая чернота и выплывет страшная луна с одним глазом. – Скажи, а Ирина здесь, у вас?

– Какая Ирина?

– Ну, та девчонка, с которой мы у вас были.

– Милый мальчик, – с легкой улыбкой пропела Светлана. – Я тебя впервые вижу, а уж кто такая Ирина, и не знаю совсем.

И она вышла, оставив Стаса сидеть на кровати. Он оглядел себя. На нем была полосатая больничная пижама. Опять все не так. В той больнице, где ему довелось лежать два года назад, никаких пижам не выдавали, и все больные ходили в своем, домашнем. Неужто за два года все так переменилось? И девчонка зачем-то врет. То есть что же получается? Его подобрали где-то в Руинах, и перевезли в больницу? Вряд ли в Руинах может быть такая клиника. Но вот же окно. Надо подойти и посмотреть. Стасик встал, и на непослушных (от укола, наверное) ногах подошел к окну. Он выглянул наружу и застонал – ему открылся вид на Руины с высоты, как бывает на пятом этаже. Значит, он в том самом здании... Мальчик побрел к двери, распахнул ее и отпрянул – за дверью была пугающая махровая чернота. Он быстро захлопнул дверь и побежал к постели. Впрочем, "побежал" – не то слово, скорее заковылял. Голова кружилась, в ней плавал ядовитый страх. "Мама!" – хотел крикнуть Стас, и не смог. Он повалился на постель и потерял сознание.

– Ну-ну, просыпайся! – голос доносился из-за тридевять земель.

Хотелось открыть глаза, чтобы посмотреть, кто это зовет, но сил не было.

– Да что ж такое! – голос стал рассерженным. – Светлана, ты ему какую дозу вкатила?

– Ту и вкатила, которую ты прописал, – послышался голос Светланы.

Звуки приближались. Стасик начал осознавать, что он проснулся, лежит на кровати, и совсем рядом Светлана разговаривает с каким-то мужчиной. Стас открыл глаза.

– Ага, – обрадовался мужчина, в котором Стас с трудом узнал Дениса – сейчас он был в белом халате, докторской шапочке, и имел куцую бородку, как показалось мальчику, плохо приклеенную. У него по-прежнему недоставало двух передних зубов. Он сидел на табурете, а Светлана стояла у него за спиной. – Гм, гм. Как себя чувствуете, больной?

– Это ты больной, – с трудом ворочая непослушным языком, проговорил Стас. – А я здоровый, и не понимаю, за что меня здесь держат.

– Что значит "за что"? – Денис переглянулся со Светланой. – Держат не "за что", а "потому что". Ты же не в тюрьме.

– Ах, я не в тюрьме? Вот и отлично. Прошу вернуть мне одежду.

– Постойте... Постой, и куда же ты собрался?

– Это не твое дело.

– Вот как? – Денис поджал губы и скрестил руки на груди. – Бунтовать вздумали? А не кажется ли вам, что я могу и санитаров позвать?

Стас застыл, напрягся.

– Нет, конечно, мы можем решить вопрос полюбовно, – смягчился Денис. – Вы не выпендриваетесь, и мы вас выписываем.

– Согласен, – ту же встрял Стас, и Денис, который приготовился произносить речь дальше, споткнулся, замолчал и весьма глупо захлопал глазами.

– Гм, гм, – пробормотал он. – Ну ладно. Нервы у вас, видите ли... Ну, в общем... Словом, препятствий мы чинить не станем, идите, куда хотите. Единственная формальность... Ну, вы сами увидите. И мой вам совет – покиньте это место как можно скорее.

– Да я бы рад! – вскричал Стасик, приложив руки к груди для убедительности. – Я покину. Вот только Ирку найду, и покину. Сразу же.

– Ирка – это кто?

Стас замолчал. Уж очень натурально разыграл неведение Денис. Они что, и впрямь Ирку не знают?

– Девчонка одна, подружка моя, – нехотя сказал он. – Мы вместе с ней пришли в Руины.

– Ну, ищите, – согласился Денис, а Светлана кивнула несколько раз. – Но чем быстрее, тем, вы сами понимаете, лучше. А сейчас...

Он встал, посмотрел на Светлану, у которой вдруг сделалось постное лицо, и вышел. Светлана последовала за ним. Стас с ужасом проследил, как они исчезают в черном проеме двери, сел, взъерошил волосы. Однако долго побыть одному ему не дали. В палату вошел человек – Стасу показалось, что в отворившуюся дверь влился кусок черноты с бледным лицом. Вошедший был в черном костюме и рубашке, даже галстук у него был черный. На Стаса он произвел самое гнетущее впечатление. Лицо было застывшим, словно вылепленным из гипса, глаза водянистые, и как будто отсутствующие, которые, впрочем, вспыхивали иногда и кололи почти физически ощутимо. Человек улыбнулся губами, и Стасик почувствовал, как по спине протекла холодная струйка. Гость сел на табурет, развернул на коленях черную папку, и долго изучал какие-то мелко исписанные листы. Все это время Стас чувствовал невероятное напряжение, словно его заставляли сидеть неподвижно под страхом удара электрическим током. Наконец, когда мальчику показалось, что сейчас он не выдержит и закричит, гость вдруг проговорил бесплотным голосом:

– С какой целью вы пришли в Руины?

Стас сглотнул комок, внезапно застрявший в горле, и с трудом проговорил:

– С целью любопытства.

– Вы пришли один?

Стас уже было хотел закричать, что не один он был, а с Ириной, которую все тут видели, но не признаются в этом, но вдруг осекся. Вспомнились слова Дениса о том, что он может и санитаров позвать, значит клиника эта совсем не простая, больше похожа на психушку, и скорее всего так оно и есть, и скажи он про Ирину, они еще, чего доброго, убедятся в том, что выписывать его никак нельзя. Поэтому он долго молчал, обдумывая ответ, а гость равнодушно ждал.

– Я пришел один, – раздельно проговорил Стас, испытывая при этом жгучий стыд. Не оттого, что солгал, а оттого, что ему показалось, будто он бессовестно предал Ирину, отрекся от нее.

Гость кивнул, порылся в бумагах и сказал:

– А вот тут написано, что вы не раз поминали какую-то Ирину, будто вы пришли с ней, но потеряли ее. Как вы это объясните?

И он кольнул Стаса глазами. Но еще больше мальчика кольнуло слово "поминали", которое в его воображении было связано только с поминками по усопшей, и Стаса передернуло. От гостя не укрылось это, он внимательно наблюдал, как ведет себя допрашиваемый. Стас опять испугался. Нужно было срочно выкручиваться, придумывать что-то и он бухнул какие-то совсем не свои слова:

– Ирина – плод моего воображения.

– Ммм, – удовлетворенно произнес посетитель. – Ну что ж, значит дело не так уж плохо, как мне тут представляли.

Он указал длинным корявым пальцем на стопку листов. Стас покосился туда, и тут же отвернулся. Чувствовал он себя отвратительно. Надо же такое сказать! Плод воображения. Он вторично отрекся от Ирины, и вспомнил вдруг дискуссию на уроке внеклассного чтения, где они читали отрывок из Нового завета, как раз о том, где Петр трижды отрекся от Христа, и обсуждали потом поведение Петра. Кто-то высказался в том духе, что Петр поступил правильно, глупо было бы попасть в руки стражников и кончить жизнь на кресте, он сохранил жизнь, чтобы продолжить дело Учителя, и тому подобное. А Ирка встала и сказала, что все это ерунда, что Петр попросту наложил в штаны, что стражников интересовал Иисус, но никак не его последователи, и никто Петра не арестовал бы. Вот и пришлось апостолу потом всю жизнь замаливать этот грех, и принять мученическую смерть. Спор тогда получился знатный, учительница сидела в сторонке и гордилась собой, что сумела так завести учеников, которые кричали, брызгали слюной, размахивали руками и даже топали ногами.

Нет, но здесь же совсем другой случай! Ирка не Христос, а он не Петр. "Отрекся", "отрекся"... А что, сознаться в том, что Ирка существует, и застрять в этой чертой психушке на неизвестно какое время, может быть даже навсегда? От слова "навсегда" повеяло нестерпимой холодной тоской, Стас поежился и укрепился в мысли, что поступает правильно. Его отвлек голос посетителя:

– Какой образ жизни собираетесь вести после выхода из клиники?

– Что значит, какой образ жизни? Обычный. Ходить в школу, делать уроки, гулять, смотреть телевизор...

Лицо посетителя еще больше поскучнело, хотя это казалось невозможным.

– Гм, – сказал он разочарованно. – А я думал, у вас все нормально...

– Да я пошутил! – спохватился Стас, инстинктивно чувствуя, что сказал что-то не то, хотя никак не мог понять, что именно. – Ну, какой образ жизни я могу вести? Такой же, как все.

Гость испытующе колол Стаса взглядом, проверяя, не лжет ли он. Видимо, вид мальчишки показался ему убедительным, он погасил взор, скучно пошелестел бумагами, и объявил:

– Ну что ж, я буду ходатайствовать перед доктором о вашей выписке под наблюдение врача.

Стас незаметно вздохнул и выдохнул через левое плечо. Кажется, пронесло.

Черный человек замолчал, только смотрел на Стаса остановившимся взглядом, от которого у мальчика внутри все ходило ходуном. Ему показалось, что сейчас он задохнется, но отводить глаза было нельзя, нужно было выдержать этот нечеловеческий взгляд, иначе черный человек мог передумать, и не ходатайствовать о его, Стаса, выписке. Наконец гость отвел взгляд, и Стас тут же упал бы, если бы все мускулы не свело бесконечной судорогой.

– Очень хорошо, – удовлетворенно сказал посетитель, и встал. Стас тоже хотел подняться, но не смог. – Я думаю, вы вполне адекватны и можете быть выписаны.

Единственное движение, которое удалось Стасу, это улыбка, которая, впрочем, скорее напоминала болезненную гримасу. Черный человек вышел, точнее, слился с чернотой за дверью. Стаса вдруг пробила крупная дрожь. Его никогда еще так не трясло. Стучали зубы, дрожали руки, ходили ходуном ноги. Тут отворилась дверь, и в палату вошла девушка, та, вторая, которая сидела вместе со Светланой у костра. Сейчас она была в коротком белом халатике, шапочке и тапочках с огромными помпонами. Она толкала перед собой медицинскую тележку, на которой стоял поднос с тарелками и стаканом компота.

– Привет, – сказала девушка, лучезарно улыбаясь. – А я тебе обед принесла.

"Обед", – подумал Стас. – "Ну да, уже полдень следующего дня. Мать, наверное, с ума сходит. Обзванивает больницы, морги".

Мальчик тяжело вздохнул.

– Что вздыхаешь? – спросила девушка. – Не вздыхай, тебя же выписывают.

Она села на краешек кровати и смотрела, как Стас, дрожь которого так же внезапно прошла, как и началась, придвигает столик к себе, разглядывает тарелки. В одной был красный борщ, с куском вареного мяса ("человечина" – равнодушно подумал Стас и усмехнулся про себя), в другой – котлета с картофельным пюре. На третьей тарелке лежало три кусочка хлеба. Стас взял ложку, и принялся есть борщ. И опять его поразил вкус бульона, сваренного на натуральном мясе.

– Слушай... – сказал он.

– Меня Мариной зовут, – охотно представилась девушка.

– Слушай, Марина, а где вы тут мясо берете?

– Что значит "где берете"? В холодильнике.

– Ну, а когда кончается, его кто-то привозит? Кто и откуда?

– Откуда я знаю, кто и откуда? – девушка пожала плечами. – Кто-то привозит, наверное. Меня это не интересует.

– А что тебя интересует? Сидеть по ночам у костра?

– Ну, это же интересно! – Марина оживилась. – Сидишь, вокруг ночь, темень, только луна светит, и то не всегда, жуть!

– Иногда люди всякие встречаются, наверное?

– Ну, бывает, – согласилась Марина. – Редко. В основном такие же, как мы, полуночники.

– Слушай, а мы с тобой раньше не встречались? – Стас даже поразился собственной хитрости, с которой он вел этот разговор. – Что-то лицо мне твое знакомо.

– Все мальчишки так говорят, – хохотнула Марина, – когда хотят познакомиться. Тебе-то зачем, мы уже знакомы. Телефон мой хочешь попросить? Так чего ходить вокруг да около, так прямо и скажи.

– Ну да, – смутился Стас. – Не осмелился прямо.

– Смешной ты. – Марина достала из кармана блокнотик, авторучку, написала что-то, вырвала листок и протянула Стасу. – На, держи. Звони, коли соскучишься.

Стас посмотрел на бумажку, на которой были всего три цифры – 745.

– Что, три цифры всего?

– А что, у вас в городе больше?

– Больше. – Стас вздохнул. – Боюсь, не смогу я тебе позвонить.

– Знаю, – Марина тоже вздохнула. – А у вас в городе интересно?

– Ну, наверное. У нас телевизор есть. Школа, опять же. Ну, в школе не очень интересно, там все воспитывают, шикают: "Не кричи", "Не бегай", "Сядь на место", и так далее. По вечерам на улице с пацанами... И девчонками.

– У тебя, наверное, подружка есть?

– Ну да, есть. Иркой зовут. Мы вместе сюда...

Стас осекся. Что-то во взгляде Марины показалось ему странным. Он доел второе, залпом выпил компот.

Марина встала, подошла к двери, приоткрыла и позвала:

– Петр Федосеевич.

Тут же в комнату влился недавний Стасов посетитель.

– Петр Федосеевич, нельзя его выписывать, он про свою Ирину продолжает твердить. И про город.

"Вот сволочь!" – подумал Стас.

– Да я все слышал, – Петр Федосеевич удовлетворенно кивнул. – Мда, придется вас еще немного подержать здесь, молодой человек.

– А что я про город твержу? – рассердился Стас.– Разве неправду? Вы же в городе не бывали, откуда знаете?

– Молодой человек, – сказал Петр Федосеевич. – Подойдите-ка сюда.

Он подозвал Стаса к окну.

– Смотрите. Где вы видите город?

Стас вгляделся. Всюду были руины. Никакой стены, опоясывающей Эпицентр, Стас не увидел. Холмы, на которых располагался город, поросли травой и лесом. На юге мальчик заметил даже небольшую, словно игрушечную деревеньку с красными черепичными крышами. Он сглотнул комок и повернулся к Петру Федосеевичу.

– Ну-с? – сказал тот. – Поймите, город находится в вашем воображении. Взрыв был очень сильным, город разрушился полностью. Его нет, давно уж нет. А нас слишком мало, чтобы его восстановить. Вот так-то, молодой человек, вот так-то.

Он сделал знак Марине, и они вышли, оставив Стаса одного.

Стас долго стоял перед окном, тупо глядя на развалины. Вот ведь в первый раз он смотрел в окно, стена была? Или не было? Он не помнил. Как же так? Он что – действительно сумасшедший? Но это неправда, неправда! Он не сумасшедший! Это они все тут ненормальные.

Стас подбежал к двери, дернул за ручку, думая, что дверь заперта, но она неожиданно распахнулась, и он отлетел к стене. Потом он долго глядел в полную темноту, не решаясь переступить порог. И, словно в омут головой, шагнул вперед, как был, в больничной пижаме. Постоял немного, чувствуя, как страх заползает в душу, поглощает ее, и пошел вперед, вытянув руки. Никаких препятствий не встречалось, мальчик шел и шел, стеная от страха. Постепенно страх притупился, уступив место безразличию. Пускай, думал Стас, пускай он будет плутать в этой темноте бесконечно, но только не сидеть в палате для умалишенных и врать про то, что Ирка – плод его воображения. Никакой она не плод, вот вам! Что взяли? Она существует! Не могло же ему присниться все – и город, и школа, и телевизор! Он найдет Ирку, и они вместе выберутся отсюда, чтобы никогда больше не приходить. Это было безумием – прийти сюда, да еще ночью, когда все силы зла вырываются на свободу... Стас осекся, и даже остановился. Какие, к черту, силы зла? Откуда это? Насмотрелся киношек... Никаких сил здесь нет, а есть только его собственные страхи, которые нужно преодолеть, и все встанет на место. Подумав так, мальчик приободрился, поднял голову, и даже принялся насвистывать что-то веселое. Он шел, как ему казалось вперед, но знал, что шаг правой ногой у него длиннее, чем шаг левой, поэтому в темноте он может идти по кругу, и старался забирать вправо. Потом вспомнил, что когда его вели сюда, то сворачивали все время направо, и стал сворачивать налево, в надежде, что раскрутит некую спираль в другую сторону, и выберется отсюда. Так продолжалось очень долго, Стасу даже показалось, что несколько часов. И вдруг он увидел прямо перед собой свет. Слабо светился прямоугольник огромной двери. Стас побежал и скоро очутился на "крыльце". Он постоял немного, глядя на громаду здания, возвышавшуюся на фоне рассветного неба, но вспомнил, что однажды его уже поглотила эта проклятая дверь, и быстро сбежал по ступенькам вниз.

– Стаська! – услышал он радостный вопль.

– Ирка!

Да это была Ирка, она бежала к нему, перепрыгивая кучи щебня и камней. Они обнялись, потом долго хлопали друг друга по плечам, будто не виделись несколько лет.

– Ты где была? – спросил Стасик, не сводя глаз с такого родного лица.

Лицо Ирины потемнело, она сжала кулаки и даже погрозила кому-то.

– В больнице, – сказала наконец. – Типа психушки что-то. Прикинь, они меня убеждали, что никакого города не существует. Дурдом какой-то. И тебя, говорили, не существует. Зачем, не пойму. Но я им твердо сказала: можете держать меня здесь хоть тысячу лет, но город есть, я в нем живу, и Стаська есть, я с ним сюда пришла.

Стасик помрачнел. Вот Ирка же его не предала, не отреклась. А он? Чего добился он своим отречением? Абсолютно ничего. Зачем было врать, изворачиваться? Ирка такая молодчина, а он... Ни в коем случае не говорить ей, что он отказался от нее, признал, что она существует в его воображении. Вон как она о Петре отозвалась, а уж о нем так отзовется, что мало не покажется...

– Ты чего сделался такой мрачный?

– Да так. Меня тоже в психушке держали. То же самое. Города нет, тебя нет. Показывали в окно – и впрямь нет города. Я уж и не знал, что думать. Думаю, может, и правда я с ума сошел?

– Дурачок, ну разве можно верить своим глазам! Козьму Пруткова не помнишь? Мало ли что видно? А как же вся наша жизнь? Она что, приснилась нам, что ли?

– Ну да, ну да. Главное, что все закончилось, и мы можем вернуться домой. Пошли скорее!

Они взялись за руки и зашагали назад, туда, где на фоне светлеющего неба виднелась стена, под которую они делали подкоп. Они торопились, потому что рассвет уже наваливался на Руины, вот-вот должно было встать солнце, а это значило, что было уже около пяти часов утра. Вот и подкоп. Дети остановились, оглянулись.

– Я больше сюда не вернусь, – сказал Стасик, со страхом глядя на развалины, и на торчащее как перст чудовища здание. Потом он покосился на себя, увидел больничную пижаму, и совсем расстроился. Мало того, что мать будет ругать за гуляние по ночам, так еще и за одежду влетит...

– Да, я тоже, – согласилась Ирина.

– Ну, пошли.

Однако Ирина не двигалась, неподвижно глядя куда-то вниз. Стасик проследил за ее взглядом, и ему сделалось плохо – вдоль дороги, по которой они шли, виднелась цепочка следов, но это были следы одного человека – Ирины. Следов Стаса не было.

– Мама, – тихо сказал Стас.

Ноги у него подкосились, и он осел на землю. Ему хотелось кричать, но силы вдруг оставили его. Из глаз неожиданно брызнули слезы, он принялся размазывать их по лицу, стыдясь этих слез перед Ириной, и удивляясь, что еще может думать об этом, в то время как случилось самое страшное, что могло случиться.

– Ну что ты, что ты, – бормотала Ирина. Она села на корточки и не знала что делать. – Ерунда какая. Вставай, пойдем. Пролезешь в дыру, там все кончится.

– Правда? – с надеждой спросил Стасик.

– Правда. Вставай.

Мальчик встал на нетвердые ноги, взглянул на подкоп и его вдруг охватил дикий, необъяснимый ужас. Ему вдруг показалось, что он не сможет вылезть с другой стороны стены, что если только он сделает это, то исчезнет как призрак под лучами солнца.

– Нет, – сказал он. – Я не пойду. Ты иди, а я останусь здесь.

– Ты что говоришь?! Как это – здесь? Глупость какая!

– Я там исчезну...

– Вот чепуха! Никуда ты не исчезнешь...

– Я знаю, – потерянно проговорил Стасик. – Мне теперь туда хода нет. Мамке моей передай, что я ее люблю, и пусть простит меня за все...

– Ты что городишь? – Ирина вскочила, посмотрела на Стаса строго, как учительница на нашкодившего ученика. – Вставай, я сказала!

Но Стасик только замотал головой. Его вдруг охватила такая жалость к себе, что он, уже не стесняясь, зарыдал, уткнувшись лицом в ладони. Ирина тянула его за локоть, он вырывался.

– Они мне говорили, что я сумасшедший! – крикнул мальчик. – А я им подыгрывал. Я сказал, что ты – плод моего воображения. Мне не хотелось сидеть в психушке! Откуда я знал, что оттуда можно так легко уйти? Я думал, меня похоронили в ней навсегда. Я сказал, что города нет, тебя нет. Я тебя предал, да! Отрекся, как Петр от Христа, чтобы выгородить себя. Я перед ними пресмыкался, но меня все равно раскусили. Подослали девчонку одну, из тех, что сидела у костра, она у меня все выведала. Ничего я не добился своим враньем. Только чувствую теперь себя предателем.

– Дурачок, никакой ты не предатель, чего ты вбил себе в голову. Ну, отрекся и отрекся.