Текст книги "Княжна Зизи"
Автор книги: Владимир Одоевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– Comment donc! nous lui ferons rendre, gorge mordicus![6]6
И как еще! мы у него все вырвем обратно, чорт побери! (франц.).
[Закрыть]
Один мой приятель сделал очень глубокомысленное замечание, а именно: что есть люди, которые очень умны, когда говорят по-французски, и делаются невыразимо пошлы и глупы, как скоро заговорят по-русски. Это довольно странно, но справедливо и понятно. Мы учимся не языку, но только заучиваем тысячи фраз, сказанных на этом языке умными людьми; говорить хорошо по-французски – значит повторять эти тысячи готовых фраз; эти фразы и мешают мыслям и избавляют от своих собственных; вы слушаете, чужой ум выглядывает из болтовни, обманывает вас: кажется – дело, переведите по-русски – пустошь, ни к селу ни к городу. Князь принадлежал к числу таких людей. Едва ввалился он в гостиные, как посыпались к нему со всех сторон нарекания на Зинаиду; добрый князь обомлел. Едва заговорил он по-русски с деловыми людьми, как и совсем потерялся: в голове его осталось только одно, что племянница его играет самую смешную, самую неприличную ролю – un role ridicule et peu convenable![7]7
Роль смешная и неприличная! (франц.)
[Закрыть]
Князь счел долгом принять на себя достойный вид старшего родственника и, положив одну ногу на другую, преподать княжне нужные, спасительные советы самым чистым парижским наречием, с заветными поговорками и с особенною интонациею, которая так несносно скучна в разговоре и природных французов.
Хотя он с княжною говорил и по-французски, следственно очень умно, но не убедил ее; она продолжала начатое, и в гостиных явился ее новый гонитель – ее собственный дядя: он пожимал плечами, поутру уверял встречного и поперечного, что он в этом деле умывает руки, а вечером, вздыхая, ездил смотреть французские водевили.
Однажды к княжне Зинаиде явился ее стряпчий.
– Ваше сиятельство, – сказал он, – вам остается теперь одно: очистительная присяга, – и я долгом считаю вас уведомить, что ваш соперник, говоря, что для детей отец должен на все решиться, не прочь от такой присяги.
– Что такое очистительная присяга?
– Вы должны будете идти с большой церемонией в церковь и публично присягать в истине вашего показания касательно безденежности заемных писем…
Княжна окаменела при таком известии. Это было слишком!
Но твердость ее не оставила; она готова была принести и эту жертву любимому ей ребенку, но ее спасло одно из тех нечаянных происшествий, которые неправдоподобны, но очень просто разрешают, по воле провидения, самые трудные задачи. Городкова разбили лошади – и он умер. При последнем издыхании он не хотел или не успел испросить прощения Зинаиды.
Смерть Городкова возвратила все права несчастной девушке над ее племянницею. Она взяла ее к себе, не выходит замуж и все минуты жизни посвящает на ее воспитание: а в гостиных толкуют, что она, расстроив свое семейство, теперь надела маску и играет роль нежной родственницы, чтобы прикрыть старые грехи и между тем воспользоваться имением племянницы.
– Вот что я узнал, – продолжал мой приятель, – от Марьи Ивановны. Разумеется, она рассказывала все это короче, нежели как я тебе сказываю. Но ты человек аккуратный – тебе надобно было знать все подробности. Этот рассказ возбудил во мне сильное любопытство познакомиться с столь необыкновенною женщиною, которая в малом семейном круге умела показать более благородства и твердости души, нежели многие мужчины на поприщах более возвышенных.
У графини Дарфельд бывали по вторникам маскарады. В тогдашнюю зиму на маскарады была мода; все рядились, мистифировали друг друга, танцевали и волочились без ума; под снега севера перенеслись все обольстительные прелести старинных итальянских маскарадов.
Однажды я с любопытством осматривал пестрый мир, вертевшийся вокруг меня, и почти с досадой отгрызался от масок, которые не давали мне покоя. «Княжна Зизи здесь», – сказал кто-то за мною. «Где? где?» – спросил другой. «Вот сидит в зеленом домино; моя племянница с нею».
Этого разговора с меня было довольно; я отправился к зеленому домино… В жизни я не видывал такой стройной талии, таких прекрасных ножек, которые, ты знаешь, в женщине для меня – почти все; из-под капюшона были видны знакомые мне черные, мелкие кудри, а в отверстиях маски горели живые, блестящие глаза.
– Позвольте мне вас мистифировать, – сказал я, – хотя я и без маски.
Я сел подле княжны и ни с того ни с сего принялся рассказывать ей всю ее историю со всеми подробностями. Княжна была встревожена моим рассказом; но участие в ней, уважение к ее подвигу, которым дышало каждое мое слово, ее тронуло. Когда я окончил, она мне сказала.
– Благодарю вас; вы мне доставили первое наслаждение в жизни: видеть, что клевета не совсем могла очернить меня и что есть люди, убежденные в чистоте моего сердца.
На следующий вторник мы встретились уже как знакомые. Разговор княжны был жив, умен и занимателен, я не замечал, как проходили часы и как посматривали на нас любопытные.
На третий вторник я счел уже нужным также нарядиться в домино, чтобы спокойнее говорить с княжною…
Что тебе рассказывать! Чрез несколько времени быть с княжною сделалось для меня необходимостию; тщетно я искал ее в гостиных: она выезжала только в маскарады – без домино она боялась показываться в свете и сначала лишь под маскою хотела к нему привыкнуть.
Однажды, после долгого вечера, который я считаю одним из счастливейших в моей жизни, сходя с подъезда, я сказал ей:
– Княжна! мне тяжело видеть вас только один раз в неделю; позвольте мне быть у вас.
Она задумалась, и потом отвечала:
– Это невозможно!
– Почему же?
– Я живу почти одна. Вы знаете Москву и знаете, что заговорят, если вы будете ко мне ездить.
Эти слова заставили меня в мою очередь задуматься.
– Послушайте, – сказал я, – не сочтите меня ветреным, легкомысленным. Что вам до толков? Неужли нет средства посмеяться над клеветниками?
– Как же? – спросила она почти с насмешкою.
Эта насмешка рассердила меня. Я говорил, говорил – и сам не знаю, как сказал ей, что я влюблен в нее до безумия, и предложил ей свою руку.
Княжна вздохнула.
– И я люблю вас, молодой человек – отвечала она, – но вы знаете, что о таком деле надобно подумать…
Тут закричали карету с условленным именем; княжна поспешно меня оставила, говоря:
– До будущего вторника! ко мне пока я вам ездить запрещаю…
В эту ночь я прошел все степени любовного безумия: я и писал несколько писем, и бросался в кресла, и закрывал себе лицо руками, и бродил из угла в угол – и… как все это у вас описывается?
К утру не стало мне больше сил. Я бросился в карету и велел ехать к княжне Зинаиде; она заставила меня довольно долго ждать у подъезда, но наконец меня приняли. Я взбежал на лестницу как угорелый, и первый предмет, который бросился в глаза в гостиной, была княжна – и в своем домино.
– Вы не исполнили моей просьбы, – сказала она, – что делать! Но за то я хочу наказать вас, вы будете говорить со мною, но не увидите меня…
Я бросился к ней и стал умолять, чтобы она сняла маску; чего уже тут я наговорил, не помню, потому что был в совершенном бреду.
– Сядемте, – сказала она мне, – и поговорим; дело серьезное… Вы любите меня, молодой человек; я вам верю, верю чистой, юной, прекрасной душе вашей; когда смотрю на вас, мне приходит на мысль, что я бы могла еще быть счастливою в жизни… да, сударь, я к вам почти неравнодушна… вы воскресили для меня старые, забытые чувства… как бы я желала продолжить эту минуту…
Я был вне себя, целовал ее руку, дыхание мое захватывало.
– Постойте! – сказала княжна, – в этом деле есть препятствие, и очень важное…
– Препятствие! – сказал я, – какое? Вы свободны.
– Препятствие небольшое, но важное, – повторила княжна со смехом, срывая с себя маску, – мне сорок, а вам едва ли восемнадцать! Моя племянница вам ровесница и уже замужем! Жаль мне разрушить свое и ваше очарование, но – вы опоздали, и я также; мне не суждено этого рода счастия в жизни, вы – найдете другое.
– Что тебе рассказывать далее! – продолжал мой приятель. – Я было принялся выдумывать пошлые фразы о том, что я молод на лицо, что неравенство лет не мешает счастью, и прочее тому подобное; но мои слова как-то не вязались, а княжна грустно насмешливо забавлялась моим смущением… На другой день я уехал из Москвы – а теперь мне пора ехать за акциями.
Он взял шляпу.
– Постой! постой! – кричал я ему вослед. – Как же ты не догадался о летах княжны по письмам?
– Разве я тебе не сказал, что получил их после всей этой истории? – отвечал мой приятель.
