Текст книги "Правда о «чудесных» исцелениях"

Автор книги: Владимир Рожнов

Соавторы: Мария Рожнова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

История раскрытия истинных (разумеется, вполне естественных) причин избавления больных от недугов, происходящих иногда в религиозной обстановке, неотрывна от истории раскрытия сущности гипноза и внушения.

Явления, позднее получившие название гипноза и внушения, впервые попали в поле зрения науки лишь в середине XVIII века. Случилось это так. Венский врач Франц Антон Месмер, следуя модному увлечению, пытался лечить больных «магнитами». Однажды он случайно заметил, что в тех же случаях когда помогает «магнит» (а именно при лечении некоторых нервных расстройств), успех получается и при простом прикосновении одних его рук. Месмер подумал, что в его собственном'организме концентрируется и может истекать из рук особая невидимая жидкость – благотворный «магнетический флюид». Он настолько был уверен в истинности своего «учения», что даже представил его на утверждение в академии наук многих столиц Европы специально созванная Парижским медицинским факультетом и Академией наук ученая комиссия отвергла его притязания на научность. И, действительно, выдуманное Месмером «учение о животном магнетизме» было гораздо ближе к мистике, чем к науке. Именно привкус мистики привлек к «учению» Месмера неразборчивых любителей чудес, которые наряду с многочисленными шарлатанами и фокусниками стали демонстрировать по всем городам Европы и даже Америки «силу магнетизма». Однако косвенным образом этот нездоровый ажиотаж принес пользу, так как привлек внимание и серьезных людей. На сеанс одного из месмеристов в английском городе Манчестере пришел местный хирург Джемс Брэд. Его собственный опыт каждодневно убеждал в том, что успешный результат энергичного вмешательства в ход жизнедеятельности организма может быть обеспечен лишь строгим и точным знанием дела. Поэтому Брэд не мог не относиться скептически к шумному магнетизму, хвастающему «чудесами», совершаемыми в помощью каких-то темных «потусторонних» сил. Однако верный, наблюдательный взгляд Брэда, замыслившего разоблачить месмериста, неожиданно подметил среди продемонстрированных им эффектов и реальные, очень интересные явления. Брэд увлекся их изучением и вскоре нашел им вполне естественное объяснение, показав, что они представляют собой не что иное, как внешние проявления особого нервного сна, возникающего у якобы магнетизируемого как естественное следствие утомления взора, длительно и пристально сосредоточенного на блестящем предмете. Он назвал это состояние «гипноз», что на греческом языке означает сон. Кроме того, Брэд доказал на тщательно проанализированных случаях из собственной медицинской практики полезное действие гипноза при лечении ряда заболеваний. С 1843 г., когда была опубликована «Нейрогипнология» – основной труд Брэда,– ведет свое начало эра научного подхода к гипнозу. Эра эта знаменательна тай острой борьбой, которую и поныне ведут против материалистического понимания гипноза сторонники мистицизма. Одним из показательных эпизодов этой борьбы был, например, тот факт, что представители религии, весьма снисходительно, а подчас и с прямым поощрением относившиеся к «чудодеяниям» магнетизеров, резко обрушились на Брэда, сразу учуяв, что его естественное объяснение гипноза наносит прямой удар по издавна используемому ими арсеналу средств воздействия на психику верующих. Нет, они не выступили с прямым опровержением его опытов, понимая свое бессилие в этом способе борьбы с наукой, но вытащили на свет самое излюбленное и коварное оружие—клевету.

Ливерпульский священник Мак Найл в одной из своих воскресных проповедей назвал Брэда «агентом сатаны», его опыты «дьявольскими» и в вопиющем противоречии с хорошо ему самому известными фактами попытался опорочить честное имя Брэда, обвинив его в том, что он использует для опытов лишь собственных слуг и подкупленных пациентов. Брэд ответил ему пламенным, блестяще написанным памфлетом, в котором наголову разбил клеветнические измышления клерикала '. Углубленное изучение гипноза убедило Джемса Брэда в том, что предложенное им естественнонаучное понимание этого явления проливает ясный свет на многие тайны и ухищрения мистики. В опубликованной в 1855 г. научно-медицинской статье «Соображения о природе и лечении некоторых форм параличей» он обобщает свой личный опыт успешного снятия функциональных параличей с помощью гипноза. Брэд – убежденный сторонник точки зрения о том, что мысли и чувства постоянно влияют на тело. Существует немало заболеваний (к их числу относятся и функциональные параличи), причиной которых могут быть испуг, долгие тягостные переживания, внезапное нервное потрясение, горечь разлуки и т. п. В лечении таких заболеваний, не поддающихся иногда никаким лекарственным средствам, большой, неоценимый и подчас очень быстрый целебный эффект оказывает гипнотический сон. Вскоре Брэд обнаружил еще одну важную особенность гипноза. Погруженный в это состояние человек становится повышенно восприимчивым к воздействию слова врача, и тогда это слово оказывается способным лечить! Взять хотя бы такой случай. Больная женщина после сильного испуга ослепла вначале на один глаз, а вскоре зрение исчезло и во втором. Усыпив ее гипнотическим сном, Брэд уверил ее, что болезнь излечима, но выздоровление не так скоро, как этого хотелось бы, но к своему удивлению он обнаружил, что улучшение наступило уже после первого сеанса. Тогда во время каждого последующего сеанса он стал внушать больной, что скоро настанет день, когда она полностью выздоровеет. Успех превзошел все ожидания. Чем не чудесное исцеление? Лекарств никаких не дается, операции не производится, а человек, ослепший на оба глаза выздоровел. От чего? От одних только слов врача. Вот оно могучее влияние психики на тело.

Это оно – естественная причина тех мгновенных исцелений, которые создавали славу удотворцев многим проповедникам религии! Но глубже проникнуть в суть этого удивительного явления Брэд еще не мог. Почему слово особенно сильно действует на загипнотизированного? Какие физиологические процессы организма лежат в основе этого целебного эффекта? Обо всем этом -Брэду остается только догадываться, проверить же и доказать свои предположения он тогда еще не мог. После смерти Джемса Брэда центр изучения гипноза переместился во Францию. Врач из города Нанси Аьгуст

Амвросий Льебо попробовал применять метод Брэда в своей лечебной работе. Стараясь достигнуть наилучших результатов, он усовершенствовал способ гипнотизации и убедился в большой действенности этого вида лечения. Его авторитет среди больных неудержимо рос, вскоре ему удалось достичь таких излечений, которые, будь они совершены в обстановке храма или под сенью хижины колдуна, были бы восприняты как свидетельство «милости божьей» или «силы волшебства». Но для Льебо все эти случаи – лишь примеры целебной силы внушения, соединенного с самовнушением, роль которого играет непоколебимая вера больных в возможности врача. Внушаемость, или, что то же самое, податливость к внушению, устанавливает Льебо, присуща всем людям без исключения, одним в большей степени, другим – в меньшей, но гипноз, как и другие виды искусственного сна (так называет Льебо экстазы, трансы, религиозную восторженность и иные состояния одурманенности рассудка), усиливает, обостряет это свойство. Мысли, высказанные гипнотизером (внушение), а также собственные мысли, чувства, желания (самовнушение) оказывают на человека, находящегося в подобном сне, особенно глубокое влияние, изменяя его чувствительность, деятельность внутренних органов, самочувствие, поведение.

Трудами Льебо заинтересовался профессор медицинского факультета в Нанси Ипполит Бернгейм. Применив метод лечебного словесного внушения в своей клинике, он убедился в его большой пользе и приступил вместе с большой группой ученых-энтузиастов к широкому исследованию гипноза и связанных с ним явлений. Вскоре Бернгейм убедился в том, что при определенных условиях, а именно, когда оказывают сильное воздействие на воображение или чувства человека, его восприимчивость к внушению и наяву оказывается ничуть не меньше, чем в гипнозе. Бернгейму удалось практически доказать широкие возможности лечебного внушения. Но в то же время этот факт еще дальше прояснил туман мистической техники «чудодеяний». Не всегда дело в гипнотическом сне. Когда распалено воображение, когда подавлены все чувства и желания, кроме единственного, волнующего все существо, – избавиться от недуга, исцелиться, стать снова здоровым и сильным, тогда лишь одно слово человека, на которого возлагается исполнение этой надежды, одно лишь прикосновение к нему или к святыне, от которой ждут спасения, может силой самовнушения привести к желанному эффекту – снять болезненный симптом, облегчить самочувствие. Но все ли болезни и у всех больных? На этот вопрос точно ответил другой прославленный исследователь гипноза, занимавшийся в те же годы этой проблемой,– крупнейший невропатолог и психиатр Жан-Мартин Шарко.

В Сальпетриере – парижской психиатрической клинике, директором которой был Шарко, было немало больных женщин, страдавших истерией. Оказалось, что они легко впадают в состояние гипноза при действии внезапных, сильных раздражителей. При входе больной в зал, где Шарко читал свои знаменитые лекции, которые слушали не только студенты, но и врачи, съезжавшиеся из многих стран Европы, вдруг раздавался резкий удар гонга или пронзительный звук громадного камертона, или внезапно вспыхивал ослепительный свет. И больная застывала, словно каменное изваяние. Шарко выделил три характерные стадии гипноза, из которых наибольший интерес представляет самая глубокая – сомнамбулическая. Больную, находящуюся в этой стадии, можно одним только внушением того, что она находится, например, в зоологическом саду, заставить пережить полную гамму впечатлений от такой прогулки. Она станет разговаривать с воображаемым попугаем, улыбаться шалостям якобы видимых ею мартышек и т. д. Вместе с тем Шарко показывает, что повышенная внушаемость вообще составляет главную черту больных истерией.

Загадочные, веками не находившие себе объяснения пестрота и многоликость симптомов этого заболевания находят свою разгадку именно в этой кардинальной черте истеричных. Разнообразие внешних проявлений этого заболевания, способного имитировать чуть ли не все известные медицине болезни– слепоту, глухоту, параличи, контрактуры, полное отсутствие болевой чувствительности или, наоборот, резкое ее обострение, кожные язвы, кровотечения, расстройства пищеварительного тракта, сердечно-сосудистой деятельности и др. – все это давно уже заставило врачей называть истерию «великой симулянткой». Но это неверно. Истерия – самостоятельное заболевание, иногда очень тяжелое. Симптомы ее чаще всего психогенны, т. е. возникают вследствие воздействий на психику. Они вызываются различного рода потрясениями и переживаниями, а также в связи с внушением и самовнушением Но эти же причины могут приводить и к обратному эффекту, т. е. к исчезновению болезненных проявлений. Шарко, неоднократно наблюдая такие случаи в клинике, с полным правом заявил в своей известной статье «Вера, которая лечит», что таковы же и вполне естественные причины исцелений, которые наблюдались прежде и случаются теперь в местах религиозного поклонения. Для этих «чудес» существуют подвластные им болезни и подходящие для них объекты. Большой вклад в дело изучения гипноза и внушения, в дело превращения этих древних орудий мистики в одно из действенных орудий медицины принадлежит нашим отечественным ученым. Следуя по пути, намеченному основоположником русской физиологии И. М. Сеченовым, они смело ищут новые пути изучения этих явлений.

В 1891 г. на IV съезде Общества русских врачей в Москве с докладом «Единство гипнотизма у человека и животных» выступил выдающийся физиолог Василий Яковлевич Данилевский. Он подвел итоги многолетних (начиная с 1874 г.) исследований, проведенных им на самых разнообразных представителях животного царства – лягушках, ящерицах, змеях, тритонах, черепахах и крокодилах, на вьюнах, камбалах и электрических скатах, на всевозможных птицах и их маленьких птенчиках, на речных раках, морских крабах, лангустах, омарах и каракатицах. Все эти многочисленные эксперименты свидетельствуют об одном: гипноз – вполне естественное явление, оно может быть вызвано не только у человека, но и у самых различных животных, а явления, наблюдающиеся у них, глубоко сходны с симптомами гипноза человека. И у них наблюдаются окоченение тела, застывание конечностей в любых приданных им положениях, полная нечувствительность к боли и т. п.

Гипноз и внушение должны занять принадлежащее им по праву достойное место среди других лечебных методов медицины, заявил в свеем докладе на том же IV съезде врачей Ардальон Ардальонович Токарский, друг и соратник выдающегося психиатра С. С. Корсакова. Радуясь достигнутому к этому моменту уровню знаний о гипнозе, Токарский провозглашает: отныне в этом вопросе нет места мистическим представлениям. «Изучение внушения открыло необыкновенно могучее влияние психических воздействий, которое может быть без всякого преувеличения поставлено наряду с воздействиями факторов физических, и пользование психическими влияниями стало задачей врача.... Эта мысль вдохновляла всю деятельность Токарского, который первым в России читал студентам-медикам Московского университета курс физиологической психологии и гипнотерапии. Известно отношение Токарского к целителю «силой божьей» священнику Сергию Пермскому из села Нахабино, практиковавшему религиозное лечение алкоголизма. Токарский специально сам ездил смотреть, как борется с пагубным влечением пьяниц к алкоголю отец Сергий, и потом рассказывал: «Ничего, кроме внушения и гипноза, я там не видел, никаких „чудес", никакой „божьей воли'*, обычная психотерапия верой». Последовательно и непримиримо борясь с предрассудками, Токарский неустанно подчеркивал значение науки, роль знания и опыта, напоминая, что в области применения гипноза не должно быть места невеждам. Применение гипноза доступно каждому врачу, но успех ждет лишь того, кто глубоко овладел всей суммой необходимых знаний, техникой гипнотизации, основами психиатрии и медицинской психологии, На вопрос о том, кто может быть гипнологом, не требуется ли для этого каких-то особых, сверхъестественных качеств и врожденных свойств, Токарский решительно отвечал: «Это обстоятельство не имеет здесь совершенно никакого значения, и если бы сам дьявол явился в качестве гипнотизера, то и ему следовало бы прежде всего ознакомиться с явлениями» К Безграничное человеколюбие, душевная тонкость, широта познаний, влюбленность в свое дело – характерные черты Токарского как человека и врача, поднявшего метод лечебного влияния словом до высоты подлинного искусства врачевания психики больного, а тем самым и всего его организма.

Велика роль в развитии науки о гипнозе, внушении и связанных с ними явлений выдающегося отечественного психоневролога академика В. М. Бехтерева. Он считал гипноз своеобразным видоизменением нормального сна. Главное отличие гипнотического сна от естественного он видел в том, что гипноз вызывается искусственно усыпляющими приемами гипнолога. Из таких приемов самым эффективным Бехтерев считал словесное внушение, дополненное действием однообразных слабых физических раздражителей. Сам он был великолепным психотерапевтом и постоянно применял гипноз и внушение в собственной лечебной практике. Из нее он брал те приемы успешного лечения различных заболеваний этим методом, которые постоянно публиковали в медицинских журналах и сборниках, стремясь привлечь внимание и интерес своих коллег к психотерапии. Бехтерев отдал немало сил пропаганде правильных естественнонаучных представлений о гипнозе среди широких масс населения. В годы перед первой мировой войной, когда в России взмыла очередная волна увлечения «чудесами», «духовыстукиванием», магией и прочими видами мистики, усиленно поощрявшихся правящей верхушкой, научно-популяризаторская деятельность Бехтерева имела огромное прогрессивное значение. На конкретных, взятых из жизни примерах он убедительно показывал, что факты, которые

мистики выдают за «чудесные исцеления», «материализацию духов», «божественные видения» и «откровения», в действительности, там, где речи нет о вульгарном обмане, построены на неизвестных большинству людей явлениях гипноза и внушения. Один из таких кажущихся непостижимо чудесных случаев он подробно описал, в своей книге «Внушение и его роль в общественной жизни». «Мальчик Г. страдал параличом истерического происхождения, природа которого, к сожалению, осталась нераспознанной известным в Петербурге психиатром, признавшим его неизлечимым. Парализованный мальчик оставался беспомощным уже много лет, как вдруг однажды во сне он увидел лик божьей матери, приказавшей ему поклониться святой иконе, находящейся в часовне по Шлиссельбургскому тракту у Стеклянного завода и известной тем, что ударом молнии в 1888 г. было разрушено все внутри часовни, но сохранился лишь образ божьей матери, причем лик ее оказался усеянным в форме венца медными монетами из сборной народной кружки. Проснувшись, Г. настойчиво начал просить себя повезти к упомянутой иконе, и когда желание его было исполнено, то оказалось, что уже во время молебна он получил возможность стоять на ногах и с этих пор начал ходить». Бехтерев объясняет, что, как ни удивителен этот случай, его происхождение вполне естественно. Фанатическая вера мальчика в силу иконы (которую молва из-за приключившегося с ней необычного происшествия окружила ореолом чуда), соединившись с самым сильным для тяжелого больного желанием – выздороветь, подчинила себе все его мысли и чувства, не оставив в его сознании места никакой критике. Эта мысль действовала по механизму сильнейшего самовнушения, благодаря которому и произошло почти моментальное освобождение больного от истерического паралича. Однако глубоко проникнуть во внутреннюю физиологическую природу гипноза и внушения Бехтереву не удалось. Это сделал великий русский физиолог И. П. Павлов со своими учениками и последователями.

На благо человеку Уже с середины прошлого века передовые ученые – физиологи, психологи, невропатологи, психиатры и педагоги – осознавали необходимость найти новый, более овершенный, более точный метод изучения работы мозга. Первым глашатаем этой идеи был физиолог И. М. Сеченов. Тот способ изучения психики, которыми пользовались «умы из самых крупных – от Аристотеля до Канта»,– заявляет Сеченов, – метод самонаблюдения, метод анализа собственных переживаний и поступков, догадок о мотивах поведения, мыслях и чувствах других людей – недостаточен, он мало дал, он часто ведет к ошибкам. По самому своему существу он не может быть свободен от сугубо личных, пристрастных суждений, над ним не может не тяготеть рок неточности. Поэтому-то до сих пор психология и оставалась непочатой наукой. Он предлагает новые, плодотворные пути: 1) сопоставление психических явлений у человека с психикой животных; 2) изучение человеческой психики методом сопоставления полученных данных с достаточно хорошо изученными и доступными точному анализу физиологическими процессами, совершающимися в низших отделах нервной системы. Шарко, как бы перекликаясь с Сеченовым, пишет: «До сих пор принято было не принимать во внимание психологию, ее преподают в колледже, но эта маленькая психология в розовой водице немного дает. Надо создать иную психологию, основанную на изучении патологии, которой мы

занимаемся... Надо для контроля этих наблюдений человека над самим собой обратное наблюдение, и в этом противоположном наблюдении нервная патология должна сыграть большую роль»

В 1894 г. В. Я. Данилевский произнес пророческие слова: «...мы вправе изучать психические проявления совершенно так же, по тому же плану, как и явления телесной жизни. Геоцентрическая теория была разрушена лишь тогда, когда Коперник вообразил себя вне земли; только тогда явилась возможность объективно исследовать движения ее, все равно как и других планет. Подобно этому должен поступить и натуралист, изучая душевные явления как известную часть процессов общей жизни». Таким Коперником, сумевшим взглянуть со стороны на явления душевной жизни, стал Иван Петрович Павлов. В поисках ключа к тайнам мозга, к этой запретной обители «бессмертной души» Павлов пошел по пути, открытому отцом русской физиологии И. М. Сеченовым, книга которого «Рефлексы головного мозга» (1863) оказала глубокое влияние на образ мышления будущего естествоиспытателя.

Павлов, как и Сеченов, не только смело отказался от извечного деления организма на «бессмертную душу» и «тленное тело», но, исходя из их единства, пришел к признанию необходимости изучения всех форм деятельности организма, в том числе и психической, единым научным методом. Однако он пошел значительно дальше своего учителя. Сеченову принадлежала гениальная, но все же лишь чисто теоретическая идея о том, что объяснения психическим явлениям следует искать в понятии рефлекса. Закономерности же, лежащие в основе этих явлений, им не были, да и не могли быть найдены, ибо в его руках еще не было истинного экспериментального метода их изучения. Павлов нашел его в методе условных рефлексов, который и послужил ему ключом к самым сокровенным, запретным тайнам «души». С его помощью Павлов установил основные законы высшей нервной (психической) деятельности. Избранный Павловым путь строго объективного изучения психики был в корне противоположен принятому доселе в этой области методу субъективному. При субъективном методе личное отношение исследователя к явлениям, которые он изучает, его собственное, произвольное мнение о них служит исходной, опорной точкой для дальнейших заключений. Естественно, что говорить о какой-либо научной точности при этом совершенно невозможно. В противовес этому, объективное исследование требует прежде всего беспристрастности в подходе к изучаемым явлениям, полностью исключает предвзятое отношение к наблюдаемым фактам, стремится к возможно большей точности при их регистрации. Лишь на основе сопоставления полученных этим путем точных, доступных проверке данных делаются выводы и заключения, познаются закономерности изучаемых процессов. Этим требованиям объективности в физиологии отвечал метод исследования процессов, протекающих в организме, путем точной регистрации реакций, развивающихся в ответ на внешнее раздражение, т. е. здесь исходной, опорной точкой для суждения о внутренних процессах служат их внешние проявления в виде ответов организма на воздействия внешнего мира. Метод условных рефлексов стал поистине волшебным ключом к раскрытию глубин протекающих в мозгу процессов. С его помощью было установлено, что фундамент психической деятельности составляют два основных, взаимно противоположных и тем не менее тесно друг с другом связанных нервных процесса – возбуждения и торможения, что орган высшей психической деятельности – кора больших полушарй головного мозга, что именно в ней сосредоточено верховное управление жизнедеятельностью нашего организма. Когда мы бодрствуем, работаем, веселимся, едим, в мозгу преобладает процесс возбуждения, нервные клетки коры находятся в состоянии максимальной активности. Когда же мы отдыхаем, спим, скучаем, то на первый план выступает процесс торможения. Внешние проявления деятельности клеток в это время угнетены, но это не значит, что торможение есть состояние бездеятельности, полной пассивности. Нет, ибо внутри клеток во время торможения идет усиленная работа – клетки усиленно усваивают нужные им питательные вещества обновляют свой состав и тем самым восстанавливают способность к новой активной деятельности. Все, что совершается вне и внутри нас, воспринимается органами чувств и многочисленными чувствительными нервными окончаниями, посылающими сигналы-сведения в высший отдел мозга. Проанализировав и суммировав всю поступившую информацию, сравнив ее с уже хранящейся в нем, мозг в свою очередь посылает сигналы-распоряжения к исполнительным органам нашего тела, заставляя чаще или реже биться сердце, слабее или сильнее сокращаться мышцы грудной клетки, регулируя отделение пищеварительных соков. Свой высокий пост верховного распорядителя и регулятора жизни организма и нашего поведения мозг получил в процесс эволюционного развития животного мира вовсе не случайно. Право на занятие этой почетной и ответственной должности дала ему чрезвычайно тонкая чувствительность и реактивность составляющих его нервных клеток. Но за эти редкостные качества им приходится расплачиваться, и притом очень дорогой ценой: клетки мозга отличаются большой ранимостью и утомляемостью. Превышение предела их работоспособности и выносливости грозит им опасностью болезненного истощения, необратимого разрушения. На пути этой опасности самой природой поставлен защитный барьер – процесс торможения, главнейшее средство саморегуляции мозга. Если действующий на нервные клетки мозга раздражитель чрезмерно силен или длительность действия даже и умеренного раздражителя излишне велика, деятельность мозговых клеток угнетается. Вначале величина их ответов перестает соответствовать силе раздражителя, а затем они перестают реагировать. Развивается полное торможение.

Влияния, ослабляющие мозговые клетки, снижающие их работоспособность, – утомление, недостаточное питание, перенесенная инфекция, отравление (наркотиками, ядами), нервное потрясение, увеличивают их подверженность торможению. И это вполне понятно, ибо для ослабленных нервных клеток раздражители, бывшие прежде сильными, становятся сверхсильными, превышающими предел их рабочих возможностей. Торможение, как и возбуждение, процесс движущийся: возникнув в одном участке коры больших полушарий, оно может распространиться дальше, разлиться по всей ее поверхности и даже спуститься на нижележащие отделы мозга. Именно так выглядит мозг в -то время, когда человек крепко спит. Охваченные торможением нервные клетки не отвечают или лишь очень слабо отвечают на поступающие к ним извне сигналы, поэтому спящий и не реагирует на шум, разговоры, свет, разумеется, если раздражения не очень сильны; в противном случае они разбудят даже и спящего богатырским сном. Во время сна востанавливается работоспособность огромной массы клеток мозга, поэтому, проснувшись, мы чувствуем себя бодрыми, освеженными. В жизни человека сон и бодрствование ритмично сменяют друг друга. О том, насколько сон необходим для жизнедеятельности организма, можно судить хотя бы по тому, что полное лишение сна и люди, и животные переносят гораздо труднее, чем голодание, и очень скоро гибнут.

Был поставлен специальный опыт: одних собак полностью лишили сна, а других пищи. Первые погибли на 5-й день, а вторые были живы и после 25-дневного голодания. Торможение переходит в сон, когда условия благоприятствуют распространению тормозного процесса. Всем известно снотворное действие однообразно повторяющихся раздражителей умеренной силы. Так, неодолимо клонят нас ко сну тихий шелест листьев, перестук колес поезда, тиканье часов, монотонная речь, слабое завывание ветра, негромкие колыбельные песни. Благоприятствует сну и устранение сразу нескольких раздражений из окружающей обстановки– громкого шума, яркого света. Эти раздражения, создавая очаги возбуждения в мозгу засыпающего человека, препятствуют торможению охватить всю кору больших полушарий и тем самым мешают быстрому наступлению сна.

Но разве только эти внешние раздражения препятствуют засыпанию? Человеку еще больше мешает уснуть то, что находится внутри него – волнения, беспокойства, переживания. Чаще всего именно это создает в мозгу очаги стойкого негасимого возбуждения, препятствующие торможению захватить под свою благотворную власть весь наш мозг. Но недаром в русской поговорке о силе сна сказано: «И рать, и воеводу в один мах перевалял». Сон рано или поздно, но наступит. Каков же будет характер этого сна, какова картина происходящих во время него в мозгу процессов? Возьмем наиболее яркий пример, нагляднее всего вскрывающий суть процесса. У постели тяжелобольного ребенка уже несколько суток без сна и отдыха хлопочет мать. Все существо ее охвачено одной мыслью, одной заботой, одним переживанием. Ребенок уснул, и здесь же, побежденная усталостью, уснула она. Из окна доносится шум машин и трамваев в комнату может кто-то войти, зажечь свет, громко окликнуть спящую, она ничего не слышит. Настолько глубок, поистине непробуден этот сон. Но вот ребенок слабо, едва слышно застонал, и мать мгновенно вскакивает, бросается к нему. Это пример так называемого частичного, неполного сна. Среди преобладающей массы охваченных торможением клеток мозга, в его высшем отделе, в данном случае в слуховой зоне коры больших полушарий, сохраняется небольшой участок бодрствующих клеток, настроенных на восприятие только одного определенного раздражителя – сигнала о том, что больше всего тревожит спящую мать. Точно также бывало засыпали прямо на марше кавалеристы. Колонна, не останавли ваясь, движется, смертельно усталые всадники держатся крепко в седле, но головы их опущены на грудь – они спят. Но стоит раздаться голосу командира, подающего команду, и все мгновенно приходят в боевую готовность. Среди животного царства есть существа, для которых такой частичный, неполный сон – характерная черта образа жизни. Вот, например, как спит один из представителей крупных головоногих моллюсков – восьминогий спрут. Опустившись на морское дно, он укладывает семь своих щупалец метровой длины кольцами вокруг головы. На фоне студенистой массы поразительно ярко видны его глаза. Так он засыпает, все тело расслабляется в покое, но одно «дежурное», вытянутое кверху щупальце не дремлет, оно беспрерывно вращается над спящим. Стоит чему бы то ни было к нему притронуться, и спрут, быстро выбросив целое облако черной краски, тотчас уплывает. На биологических станциях, где такие животные находятся в аквариумах, пробовали будить спрута осторожно касаясь его тела и скрученных щупалец снизу – ничего не получалось—моллюск продолжал неподвижно лежать. Но, когда легко прикасались к вертящемуся щупальцу, то сразу наступала «полная боевая готовность» . Следовательно, здесь в совершенно естественных условиях жизни животного во время сна в центральной нервной системе всегда сохраняется бодрствующий очаг, стоящий на страже безопасности этого существа.

В лабораториях И. П. Павлова задумали создать частичный сон у животных искусственно. Одними из интереснейших в этой серии исследований были опыты доктора Б. Н. Бирмана. Он вырабатывал у двух своих собак условные рефлексы на 23 тона фисгармонии; 22 из них не подкреплялись последующим кормлением, а один тон – до 256 – всегда сопровождался дачей пищи. Через некоторое время, тихо ли, громко ли, звучали тона, не обещавшие обеда, проигрывание их стало действовать на собак усыпляюще. Засыпали они под эту музыку так крепко, что никакими силами не удавалось их разбудить. Толчки, оклики, уколы булавкой – все было тщетно. Зато звучание до 256 обрело поистине магическую силу. Едва слышное, оно мгновенно пробуждало собак, заставляло вскочить. Бодрые, до вольные, они с аппетитом облизывались и, радостно виляя хвостом, тянулись к заветной чашке.