Текст книги "Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа «Секретно»"

Автор книги: Владимир Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Начало

В отличие от абсолютного большинства территорий Советского Союза в Крыму оказался едва ли не самый большой промежуток времени между началом войны и оккупацией – сто тридцать один день! Поэтому ни о какой внезапности или нехватке времени для подготовки к партизанской войне говорить не приходится. Давайте перенесемся в те далекие годы, знакомясь с протоколами самого главного института власти той поры – заседаний бюро Крымского обкома ВКП(б).

Начнем с последнего мирного дня. Так совпало, что оно проходило именно 21 июня 1941 года.

Протокол № 22.

Рассмотрены вопросы о нормах отпуска кормов в животноводстве. Обсуждается газета «Красный Крым», так как в статье некоего т. Портного «отдельные недостатки колхоза показаны как типичные явления колхозной действительности», за что объявлен выговор цензору т. Квитчаному. Утверждается план проведения праздничных мероприятий, посвященных Дню Военно-морского флота, которые пройдут 26 июня.

Следующее заседание проходит через две недели 5 июля 1941 года. О том, что началась война, можно понять только по тому, что рассматривается вопрос об обучении женщин работе на тракторах. И добрый десяток вновь назначенных ответственных работников в связи с тем, что ранее работавшие на этих местах люди ушли в Красную Армию.

Каждое заседание два-три десятка человек исключают из партии. Причины разные: пьянство, воровство, аморальное поведение, скрытие непролетарского происхождения, непроявление бдительности при работе с врагами народа…

24 июня 1941 года в соответствии с решением Политбюро ЦК ВКП(б) СНК СССР было издано постановление о создании на добровольных началах в прифронтовой полосе истребительных батальонов для борьбы с диверсантами и десантными группами. Крым находится пока в далеком тылу, и, вероятно, потому только 15 июля 1941 издается приказ командующего войсками Крыма генерал-лейтенанта П.И. Батова о назначении подполковника А.В. Мокроусова командующим всеми отрядами народного ополчения Крыма [9, с. 27].

Появление этого приказа всеми историками воспринимается как нечто совершенно обыденное и само собой разумеющееся. В действительности все гораздо сложнее. Прежде всего давайте вдумаемся, что такое «отряды народного ополчения», о которых говорится в приказе.

«Народное ополчение – добровольческие военные и военизированные формирования – рабочие отряды, группы самообороны, коммунистические батальоны, отряды партийно-советского актива и др., формировавшиеся из лиц, не подлежащих первоочередному призыву по мобилизации» [107, с. 479].

В сознании советских людей народное ополчение обычно ассоциируется с обороной Москвы, когда из рабочих московских заводов было сформировано двенадцать дивизий, которые стали на защиту столицы и отстояли ее, в прямом смысле, ценой собственной жизни.

Надо отметить, что в связи с тем, что в Москве ополченцы сразу же отправлялись в действующую армию, то такой должности, как «командующий всеми отрядами народного ополчения», там не было, а появление ее в Крыму, на мой взгляд, требует пояснения.

К тому же необходимо более подробно рассказать о человеке, которого поставили на этот необычный пост или, что вполне вероятно, этот пост был придуман специально под него.

Сопоставляя все опубликованное, опираясь на воспоминания очевидцев, нужно признать, что судьба А.В. Мокроусова была действительно незаурядна.

Родился Фома Матвеевич Мокроусов 9 июня 1887 года. Псевдоним «Алексей Васильевич» появится много позднее и со временем вытеснит настоящие имя и отчество.

В период прохождения воинской службы на эсминце «Прыткий» он участвует в революционном движении. Спасаясь от ареста, бежит за границу. Мыкается по Швеции, Дании, Англии, Австралии, Аргентине. Работает на судах торгового флота. В 1917 году сразу же после Февральской революции возвращается в Россию – в Петроград, где с головой погружается в водоворот революционных событий. Во главе отряда моряков в октябрьские дни он захватывает Центральный телеграф.

В 1918 году в Севастополь приезжает из Петрограда большая группа профессиональных революционеров, своего рода «экспортеров революции».

Одним из них был и Алексей Мокроусов. Энергичный, решительный, повидавший едва ли не весь мир, он становится одним из наиболее ярких лидеров матросской массы. Примечательна его партийная принадлежность – анархист!

Севастополь становится одним из первых городов России, в котором политическая борьба вышла за рамки словесных баталий. Именно здесь осуществился призыв трибуна революции Владимира Маяковского: «Ваше слово, товарищ маузер».

Расстрелян Челеби Джихан – председатель Курултая крымско-татарского народа. Кровавая бойня происходит в Ялте, Симферополе, Евпатории – там убивают офицеров, купцов, врачей, учителей…. Убивают только за то, что человек носит котелок, только за то, что на руках нет мозолей… А фактически убивали за принадлежность к иному классу, к другому сословию. Все это вызывает массовое бегство офицеров, дворян, интеллигенции за границу или на Дон, где генералу Корнилову удается собрать значительные силы и свергнуть Советскую власть.

А.В. Мокроусов принимает в расправах и в вооруженной борьбе с «эскадронцами» самое активное участие, а затем во главе отряда моряков отправляется на Дон для подавления зарождающегося белого движения [106, с. 277–282].

В начале 1918 года донское казачество в основном находилось на стороне Советской власти. Их устраивал декрет о мире и прекращении войны, так как именно на их плечи легли все тяготы этой бойни; устраивал декрет о земле, так как казак – это прежде всего земледелец. Враждебно Дон относился и к белому офицерству. Но когда красные части стали вступать в станицы, состоялось то, чего никто на Дону не мог предположить, – начались массовые расстрелы трудовых казаков, грабежи, насилие – и все это со стороны отрядов Красной гвардии.

Дело в том, что в сознании красногвардейцев четко сформировался (еще с 1905 года) стереотип о том, что казачество – это надежный оплот царизма!

В ответ на беспримерное насилие еще недавно лояльные к новой власти казаки восстали. Уникальны лозунги мятежников: «За Советскую власть, но без расстрелов и коммунистов». В конечном итоге восстание захлебывается, и часть казаков идет к белым, часть вливается в красноармейские эскадроны Б.М. Думенко, Ф.К. Миронова…

Примечательно, что матросов, которые находились в этот период на Дону, в народе называли «мокроусовцы», как со временем кавалеристов стали называть – «буденновцами».

Об этом, кстати, упоминается в «Тихом Доне». «Подвигам» матросов-мокроусовцев посвящена не одна страница романа.

Потом А.В. Мокроусов командует бригадой 1-й Заднепровской дивизии. Командир дивизии его друг еще по петроградским событиям, бывший наркомвоенмор Павел Дыбенко. Уникален состав комбригов этого соединения.

2-я бригада – Н.А. Григорьев, в недавнем прошлом петлюровский «полевой командир», в самом скором будущем руководитель одного из крупнейших антисоветских восстаний.

3-я бригада – Н.И. Махно, в недавнем прошлом каторжанин, анархист, в самом скором будущем вождь самого крупного крестьянского восстания против Советской власти.

4-я бригада – А.В. Мокроусов, анархист, в самом скором будущем командующий повстанческой армией «зеленых» в Крыму [72, с. 39].

Зная трагическую судьбу Н.А. Григорьева и Н.И. Махно, можно только диву даваться, как А.В. Мокроусову удалось пройти по самому краешку пропасти и не стать «злейшим врагом советской власти», как остальные комбриги.

Затем он командует бригадой уже 58-й стрелковой дивизии, которая воюет то с белыми, то с петлюровцами, то с народной армией Нестора Махно. На заключительном этапе Гражданской войны Мокроусов возглавляет повстанческое движение против белых в Крыму, но об этом мы поговорим позднее.

Если бы Мокроусов погиб в Гражданскую войну подобно Анатолию Железнякову, Василию Чапаеву, Сергею Лазо… он, бесспорно, был бы канонизирован и причислен к лику большевистских святых. А уж если бы стал вопрос, о ком из них создавать киношедевр типа «Чапаев» или «Пархоменко», то любой кинорежиссер без колебания выбрал бы в качестве киногероя Алексея Мокроусова, вся жизнь которого – это сплошное приключение. А.В. Мокроусов неоднократно переодевался в полковничью форму и смело въезжал в занятые противником населенные пункты. Вел переговоры по телеграфу с командованием белых, в Судаке захватил банк…

Закончилась Гражданская война, но подлинный ее герой, легендарный комбриг Мокроусов в армии оставлен не был. По-видимому, учли тот факт, что он анархист. В ВКП(б) он вступит только в 1928 году.

С 1921 года Мокроусов на административно-хозяйственной работе областного масштаба. К началу войны он заведует Крымским заповедником. Работает с интересом, творчески. Мой родственник – Сергей Вениаминович Туршу, едва ли не бессменный председатель союза охотников Крыма, в те годы поддерживал с А.В. Мокроусовым самые близкие отношения и всегда тепло отзывался о его деятельности на посту директора заповедника.

«1937 год» А.В. Мокроусову пережить было не суждено. Комдивы и комбриги – все эти активные участники революции, опасные свидетели прошлого, превращались либо в «лагерную пыль» (излюбленное выражение тов. Сталина), либо уничтожались. К тому же за А. В. Мокроусовым тянулся шлейф анархизма, эмиграции, а это такая пища для фантазии следователей!

Сохранились следующие документы о тех непростых днях: «Секретарю Крымского обкома партии. Сообщаю, что Мокроусов прошел недавно обмен партийных документов. Однако у нас есть полное основание подозревать его в троцкизме. Райком партии сделал запрос о правильности прошедшего Мокроусовым обмена партдокументов. Подпись. Секретарь Алуштинского РКВКП(б) Умеров. 1936 г. [5, л. 31].

«Телеграмма. Секретно, срочно. Москва. ЦКВКП(б). Отдел организационно-партийной работы. Маленкову. Считаем необходимым сообщить, что по нашим материалам Мокроусов тесно был связан до последнего времени с разоблаченным контрреволюционером, троцкистом, курьером по террористическим делам Троцкого – Гавеном. Эти материалы разработаны и будут предметом специального обсуждения на бюро ВКП(б). Зам. заведующего организационно-партийным отделом Крымского ОКВКП(б) Гаркуша. 21 октября 1936 г. [4, с. 137].

Но состоялось чудо. А.В. Мокроусову предложили поехать «добровольцем» в республиканскую Испанию. Весь этот «смутный» период он находится там в качестве военного советника.

Гражданская война в Испании завершается полным поражением республиканцев. По возвращении домой А.В. Мокроусов как бы завис в воздухе. Судьбы «испанцев» тех лет были полярны: или гибель в застенке, или стремительное возвышение. И здесь А.В. Мокроусов исключение – ни взлета, ни падения.

Начинается Великая Отечественная война. А.В. Мокроусов, похоже, никому не нужен, и тогда он идет в военкомат добровольцем. Его зачисляют в строевую часть – рядовым! Не будем гадать, как сложилась бы его судьба в дальнейшем, а воспользуемся мемуарами бывшего командующего войсками Крыма в 1941 году Павла Батова:

«Однажды в кабинет вошла энергичная блондинка, на вид лет тридцати пяти.

– Я жена Мокроусова – Ольга Александровна, – сказала она. – Вы знаете моего мужа?

Удивленно смотрю на нее. Но память уже кое-что подсказывает.

– Это тот Мокроусов, знаменитый партизан двадцатых годов? Я не имел счастья знать этого героя, но наслышан о нем.

– Все-таки, генерал, вы его знаете, он мне говорил, что встречал вас в Испании. Вас ведь там звали Фрицем Пабло, правда?

– Батюшки мои, а его-то как там называли?

– Савин.

– Вот теперь знаю и даже хорошо знаю вашего мужа, славного военного советника одной из пехотных дивизий Арагонского фронта. Где же он?

– Взял свой вещевой мешок и пошел в Первомайск на призывной пункт… А я подумала, что, может быть, Алексей будет здесь нужнее, и вот пришла.

Звонок в Первомайск генералу Никанору Евлампиевичу Чибисову (командующему войсками Одесского округа). Через несколько дней я уже обнимал своего друга и соратника»[59, с. 15].

«При встрече пришлось поругать А.В. Мокроусова за излишнюю скромность. Ну что это за мода – бывший комбриг берет вещевой мешок и отправляется на призывной пункт, когда такая нужда в знающих и опытных военных людях…

– Это самый нереволюционный поступок в твоей жизни!» [59, с.18].

Спустя четырнадцать лет в уже развернутых мемуарах эпизод с женой Мокроусова повторен слово в слово [60, с. 14].

Как мы видим, П. И. Батов отзывает А.В. Мокроусова в распоряжение штаба 51-й армии, и уже под конкретного человека создается новая должность – командующий отрядами народного ополчения.

23 июля назначается начальник штаба народного ополчения И.К. Сметанин – бывший работник военкомата, а затем и комиссар – секретарь Крымского обкома ВКП(б) Н.Г. Соколов.

В Крыму, который в тот период находился в глубоком тылу, все, что было связано с народным ополчением, напоминало фарс. В обком стала поступать радужная информация о том, как идет запись в народное ополчение. Из райцентра Ленино сообщалось, что «к 15 июля записалось 1600 мужнин и 509 женщин. Запись продолжается».

В Ялте цифры были вообще ошеломляющие: «Записалось 6310 человек из них 3505 женщин» [9, с. 35].

Чем будет заниматься народное ополчение, люди, вероятно, понимали смутно. В структуру нового формирования входили пожарные посты, противохимическая защита, посты воздушного наблюдения, истребительные отряды, которые должны были ловить парашютистов, и так далее… Самое главное заключалось в том, что все это должно было осуществляться рядом с родными домами, а не на фронте. Так, во всяком случае, решило большинство «ополченцев».

Несмотря на то, что ополчение должно было создаваться, как мы уже знаем, на добровольной основе, среди материалов об исключении из партии я обнаружил следующую запись:

«15.07.41 Парторганизация симферопольского мясокомбината исключила из рядов членов ВКП(б) Пичужкина Ивана Васильевича, 1887 года рождения, «За невступление в ряды народного ополчения». Все последующие инстанции утвердили исключение, но уже с другой формулировкой: «За проявление великодержавного шовинизма и за неустойчивость» [7, с. 48].

Не будем гадать, что скрывается под понятием «великодержавный шовинизм».

20 августа 1941 года на заседании бюро обкома впервые упоминается об опасности, которая нависла над Перекопом. На основании решения Ставки Верховного Главнокомандования о создании особой 51-й армии создается правительственная комиссия для проведения мероприятий по обороне участков Перекопского и Чонгарского перешейков.

Пункт 4-й гласил: «Приступить к переселению всего населения в местности к северу по линии Ишунь – Тюн – Джанкой, разместив их в местностях, освободившихся в связи с эвакуацией из Крыма немецкого населения. Закончить эту работу не позднее 23 августа» [7, с. 11].

Факт депортации этнических немцев на заседаниях бюро ранее не рассматривался. Вероятно, решение принималось на другом уровне. Удивило то, что депортация, оказывается, не носила сплошной характер. По каждому району был отдельный список на 10–15 человек, которым, с разрешения секретаря райкома, была предоставлена возможность остаться в Крыму. Как правило, это были представители партийно-хозяйственной номенклатуры немецкого происхождения.

Тех сил, которыми располагал находящийся в Крыму 9-й армейский корпус, для обороны полуострова было явно недостаточно. В приказе Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина от 14 августа 1941 года о формировании на его базе отдельной 51-й армии, помимо уже имевшихся 106-й и 156-й дивизий, в нее были включены 271-я, 276-я стрелковые, 40-я, 42-я и 48-я кавалерийские дивизии, которые в срочном порядке перебрасывались на полуостров. Началось формирование четырех дивизий из жителей Крыма, которые по той или иной причине еще не были в армии.

Вопреки общему правилу, крымские дивизии получили не боевые номера из всесоюзного регистра, а условные: 1-я Крымская (формировалась в Евпатории), 2-я Крымская (Ялта), 3-я Крымская (Симферополь), 4-я Крымская (Феодосия).

15 августа в Симферополе в помещении театра юного зрителя (здание не сохранилось: на его месте построен дом на ул. Горького, 31) разворачивается управление 3-й Крымской дивизии и начинается комплектование ее частей. Вот тут и пригодились заявления ополченцев, которых стали зачислять в уже реально создающиеся дивизии.

Командиром 3-й Крымской дивизии был назначен кадровый командир, а вот политсостав – все вчерашние симферопольцы. К примеру, секретарь Симферопольского горкома партии Г.П. Кувшинников стал начальником политотдела дивизии; директор моего родного автодорожного техникума В.М. Гнездилов – комиссаром стрелкового полка; директор автобазы «Союзтранс» А.В. Подскребов – комиссаром гаубичного полка, еще недавно в списках народного ополчения он фигурировал как комиссар коммунистического батальона народного ополчения Железнодорожного района; О.А. Караев – комиссаром 514-го с.п.

12 сентября 1941 года разведывательные группы противника появились на Перекопском направлении. 15 сентября был захвачен Геническ, а на следующий день враг подошел к Чонгарскому мосту и Арабатской стрелке. В этот день именно там оказался вездесущий журналист Константин Симонов, о котором речь пойдет несколько позже. Его впечатления были совершенно безотрадны. Видел он, что бойцы наши вооружены из рук вон плохо, артиллерии нет, окопы – это только то, что еще не окончательно разрушилось после Гражданской войны. И самое поразительное – на Перекопе и Чонгаре почти не было наших войск.

Объяснить этот, в общем-то, необъяснимый факт можно тем, что командование отдельной 51-й армии, а прежде всего лично генерал-полковник Ф.И. Кузнецов зациклились на идее высадки в Крыму крупного морского или воздушного десанта противника. На возможность такого развития событий их постоянно ориентировал и Генеральный штаб. Вот почему дивизии 51-й армии были равномерно рассредоточены по всему Крымскому побережью, и только 3-я Крымская оставалась в центре, в Симферополе, в качестве резерва. На Перекопском и Чонгарском направлениях, как и везде, находилось по одной дивизии.

Противник же создал мощную группировку, в которую вошли Румынский горный корпус, артиллерийская группа резерва Верховного командования, авиационная группа 4-го воздушного флота и собственно части 11-й армии. В сентябре это составляло около 124 тысяч человек, около двух тысяч орудий и минометов, 150 самолетов-бомбардировщиков.

Наше командование, в целом располагая почти таким же количеством людей, выдвинуло против наступающего противника всего лишь 30 тысяч бойцов и командиров. Можно только поражаться мужеству воинов 156-й стрелковой дивизии генерала П.В. Черняева, которые утром 24 сентября выдержали обрушившийся на них удар.

В Симферополе, в штабе 51-й армии, к сожалению, не почувствовали той смертельной опасности, которая нависла над Крымом. Бойцы 3-й Крымской дивизии собирали в полях листовки с фотографией якобы оказавшихся в плену сыновей Сталина и Молотова.

В находящемся в чуть менее ста километрах от места боев штабе отдельной 51-й армии продолжалась обычная, мирная жизнь. В это трудно поверить, но по воскресеньям штаб был пуст – все командиры спокойно отдыхали с семьями. Заместитель командующего генерал П.И. Батов, лично побывав на Перекопе, уже осознал масштабы грозящей катастрофы и требовал усиления Северного направления. Его поддерживали член Военного совета А.С. Николаев и 1-й секретарь Крымского обкома партии B.C. Булатов, который даже направил письмо в Ставку с просьбой заменить Ф.И. Кузнецова на его посту. Бесполезно. Только 26 сентября, через две недели с начала наступления противника на Перекопе, когда 156-я дивизия почти полностью погибла в неравных боях и фронт был прорван, Ф.И. Кузнецов решился отдать приказ на переброску частей 3-й Крымской дивизии на подмогу защитникам Перекопа.

Двигалась она по степи без авиационного прикрытия. Подверглась жесточайшей бомбежке и еще до вступления в бой понесла страшные потери. В этот период поступает сообщение о присвоении 3-й Крымской дивизии общесоюзного боевого номера.

Пусть простит меня читатель, но я вынужден сделать небольшое отступление. Боевой номер части – это, прежде всего, строжайшая военная тайна, о которой бойцы и командиры не имеют права рассказывать никому. В обиходе используются цифровые, ничего не значащие обозначения типа в/ч 42 807 и т. д. Есть еще и номер полевой почты, который может и должен меняться, чтобы сбивать с толку разведку противника. Боевой же номер дается один раз на всю долгую или короткую жизнь подразделения. Все может случиться: погибнут тысячи, но оставшиеся в живых вынесут боевое знамя – и дивизия будет жить. Ее пополнят новыми бойцами и командирами, и с тем же номером, с тем же именем она будет служить и воевать дальше. Но случится беда, и святыня части окажется в руках противника – все! Часть, как боевая единица, прекращает свое существование. И пусть останутся тысячи живых бойцов – они пойдут на пополнение других частей.

Когда во второй половине сентября 3-я Крымская дивизия получила свой боевой номер – 172-я стрелковая дивизия, никто, ни ее командир, ни бойцы не знали, продолжателями чьей истории они являются.

Тогда, в 1941 году, ее не знал почти никто, но зато потом, через десятки лет, о ней, о ее боях читал или видел на экранах кинотеатров и телевизоров, наверное, каждый. Это была та самая дивизия, которая была описана Константином Симоновым в его книге «Живые и мертвые».

Это была кадровая, довоенная дивизия, которая в 1939 году была сформирована в городе Сталиногорске Тульской области. Ее первым командиром был полковник Я.Г. Крейзер, тот самый Я.Г. Крейзер, который в 1944 году уже генерал-лейтенантом будет командовать 51-й армией, освободившей Крым.

Дивизия имела боевой опыт, так как участвовала в финской кампании. С 28 по 3 июля она завершила занятие рубежей под Могилевом. 13 июля на ее позициях оказался молодой, в общем-то, малоизвестный журналист Константин Симонов. Описание его первой встречи с командиром полка, сохранившееся в дневниках писателя, потом полностью вошло в роман «Живые и мертвые».

Меньше суток был в полку военный корреспондент, но, как писал он спустя десятилетия: «Это пребывание запомнилось мне на всю жизнь» [93, с. 111].

На шестом километре Бобруйско-Могилевского шоссе, на Буйничском поле, стояли два памятных знака: «Здесь в суровые дни 1941 года беспримерную стойкость проявили бойцы 383-го стрелкового полка, 172-й стрелковой дивизии и ополченцы гор. Могилева, уничтожив только за один день боев 12 июля 1941 года 39 фашистских танков». Неподалеку лежит валун с факсимиле «Константин Симонов», с тыльной стороны надпись «К. М. Симонов 1915–1979. Всю жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал развеять здесь свой прах» [88].

Небольшие разрозненные группки бойцов и командиров дивизии все же вышли из окружения. Было спасено боевое знамя. 172-й стрелковой дивизии предстояло продолжить свою боевую службу. Это были совершенно другие люди, другой театр военных действий, но это по-прежнему была 172-я стрелковая дивизия [88, с. 221].

Катастрофа в Крыму стала очевидна всем, и выводы последовали исключительно в духе времени. Отстранены командующий армией генерал-полковник Ф.И. Кузнецов и член Военного совета армии корпусной комиссар А.С. Николаев, а с ними и командир 172-й с.д. Вместо него был назначен полковник И.А. Ласкин. Снят с должности и подлинный герой защиты Перекопа – командир 156-й стрелковой дивизии генерал П.В. Черняев.

Части отдельной Приморской армии, наконец, получили приказ об эвакуации из обреченной Одессы. Как известно, операция эта прошла блестяще, но в Крыму приморцы появились слишком поздно – фронт уже был прорван.

Одиннадцать дней дивизия пыталась удержаться на Перекопе. С каждым днем с нашей стороны в бой вводились новые силы, новые подкрепления. Пораньше бы их сюда.

А теперь вновь вернемся в Симферополь. Здесь события развиваются по какому-то параллельному сценарию.

8 сентября 1941 г. на заседании бюро обкома ВКП(б) обсуждают проблемы сева. В специальном постановлении подчеркивается, «что проведение осеннего сева и взмета зяби в условиях войны является боевой политической задачей и требует от всех организаций проведение сева в сжатые сроки» [7, с. 30].

По-прежнему десятки людей исключают из партии. Все чаще в качестве причины указывается «самовольный выезд без снятия с партийного учета».

Удивительным образом этот параллельный мир проецировался и вниз по иерархической пирамиде власти. Вот как описывал эти дни будущий прославленный партизанский командир Михаил Македонский, который в ту пору был начальником райдоруправления Бахчисарайского района. Он приходит к секретарю райкома ВКП(б) с совершенно очевидным вопросом:

«Для чего мы продолжаем строить дорогу и занимаем на ней столько людей? Как бы не получилось, что построим ее для врага?

– Раз и навсегда запомни, – перебил меня Черный, – эта земля наша, и мы ее вечные хозяева» [80, с. 6].

16.09.41. Принимается решение эвакуировать из Крыма весь скот, но вспашку и сев продолжать. Реальность, тем не менее, пытается вторгаться и в этот «параллельный мир».

«4.10.41.… поддавшись провокационным слухам о том, что якобы немецко-фашистские войска прорвали фронт и проникли на территорию Ах-Шеихского района, секретари райкома Макаров, Цирульников, Попов, пред райисполкома Джефаров и начальник райотдела НКВД Могильников сожгли здание, где размещались районные организации, позволили разграбить продовольственный и промтоварный магазины, а сами бежали из района.

За проявленную трусость, паникерство и уничтожение государственного имущества Макарова, Цирульникова, Могильникова снять с должностей, исключить из партии, отдать под суд военного трибунала» [7, с. 88].

Ах-Шейх находится на самом северо-западе полуострова, и в отличие от Симферополя, там происходящие на Перекопе события воспринимались, как мы видим, несколько по-иному.

22.10.41. Создается городской комитет обороны в составе секретаря горкома С.В. Мартынова, председателя исполкома В.И. Филиппова, заместителя наркома внутренних дел А.А. Пчелкина и подполковника А.П. Щетинина [7, с. 113].

С формированием крымских дивизий и переподчинением их армейскому командованию надуманность должности «командующего отрядами народного ополчения» стала очевидна. А.В. Мокроусов и его штаб оказались не у дел. Вот тогда 23.10.41. принимается постановление Крымского обкома ВКП(б) о назначении А.В. Мокроусова командиром партизанских отрядов Крыма, с освобождением его от обязанностей командира народного ополчения. Комиссаром назначается 1-й секретарь Симферопольского горкома партии С.В. Мартынов, начальником штаба И. К. Сметанин. В этом же постановлении указывалось о выделении на партизанское движение 2 млн рублей [8, с. 75].

До оставления нашими войсками Симферополя оставалась всего одна неделя. В своих дневниках И.Г. Генов вспоминал: «25 октября 1941. Если бы Центральный штаб, а также штабы районов и отрядов были созданы хотя бы месяц назад, можно было бы сделать во много раз больше. На вопрос, когда будут утверждены штабы районов, Мокроусов ответил как-то неопределенно:

– Я сам только что утвержден» [70, с.23].

30.10.41. Принимается Постановление о командно-политическом составе районов партизанских отрядов.

Время на формирование сети партизанских отрядов безнадежно упущено. Как за соломинку хватаются за идею И.Г. Генова о наборе в отряды бойцов истребительных батальонов, но при этом оговаривается условие, которое еще более усугубляет и без того безысходное положение: «…их придется брать в последнюю очередь. Истребительные батальоны будут нести службу до конца, а дел у них много: вести борьбу с вражескими парашютистами, диверсантами, охранять важнейшие промышленные объекты, государственные учреждения» [70, с. 13].

Имея огромный опыт ведения партизанской войны и значительно преумножив его в первые послевоенные годы, РККА, в основном благодаря усилиям М.В. Фрунзе, разработала целую концепцию ведения «малой войны», которая была подкреплена тем, что в приграничных областях создавались «кадрированные» партизанские отряды, которые имели запасы оружия, продовольствия, секретные базы в труднодоступных местах леса. Однако из-за смены концепции «Воевать малой кровью и на чужой территории» все ранее сделанное в этом направлении было уничтожено. С началом Великой Отечественной войны и стремительным продвижением противника в глубь страны проблема формирования партизанских отрядов возникла явочным порядком. В связи с тем, что теоретически этот вопрос заранее не прорабатывался, партизанским движением одновременно пытались руководить партийные комитеты, Генштаб РККА, Военные советы фронтов, НКВД СССР и республик и даже управления по охране тыла некоторых фронтов. В соответствии со своим профилем каждый ставил перед будущими партизанами задачи и цели, которые порой были взаимоисключающими.

Только к маю 1942 года руководство партизанским движением на территории СССР было относительно упорядочено.

А.А. Сермуль: «Дислоцировались вокруг Симферополя – одна в Саблах, другая в Джалмане, третья в Сарабузе. Когда начались бои на Перекопе, появилась еще одна задача – ловить дезертиров, которые сначала помалу, а затем поползли все больше и больше. Таких мы вылавливали и сдавали в комендатуру» [92, с. 15].

Таким образом, вместо того, чтобы хотя бы в последние дни приступить к изучению мест будущих боев, запоминать тропы, выявлять потенциальные места засад – будущие партизаны ловили дезертиров.

Вот что писал об этих днях в своем сообщении на имя секретаря Крымского обкома ВКП(б) B.C. Булатова уже бывший начальник Главного штаба партизанского движения Крыма И.К. Сметанин.

«Решением бюро ОКВКП(б) и приказом Военного совета 51-й армии 29 октября 1941 я был послан в лес по должности начальника Главного штаба партизанского движения Крыма. Штаб партизанского движения формировался в период действия партизанских отрядов, так же, как и сами отряды, формировались частично в период действий, в известной мере стихийно. Как партизанские отряды, так и Главный штаб к началу боевых действий вооружением и боеприпасами обеспечены не были» [3, с. 62].

И.Г. Генов: «28 октября. Мне передали наряд на 12 000 банок овощных и рыбных консервов, но получить их не смог, так как, помимо наряда, нужно еще иметь отношение на консервный завод» [70, с. 25].

В одном из районов в период получения для будущих отрядов продовольствия в дело вмешался районный прокурор и «предотвратил расхищение социалистической собственности».