Текст книги "Выкидной маршрут (СИ)"

Автор книги: Владимир Береговенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

  Наконец бесконечно длинный мост закончился. Так что не пришлось нам искупаться в речке. А вот в пороховых газах так мы точно сейчас утонем. Для меня ничего не изменилось, кроме того, что вместо бетона я видел теперь в своё крошечное окошко песок, камешки разных размеров и пустынные колючки. Зато наш командир и третий номер начали «развлекаться» по полной программе. Я только и слышал, как, поворачивая, скрежещет башня, а вслед громко бамкает выстрел пушки. «Окопы» – крикнул лейтенант. Но было поздно – мы уже буксовали в японских траншеях. В мою амбразуру целил из винтовки самурай. Одновременно с его выстрелом я развернул машину влево, и японец исчез из моего поля зрения. Зато прямо впереди появилось двое других. Я только успел увидеть их спины, как они тотчас пропали у меня под траками.

  На мгновение мне показалось, что я проваливаюсь в темную бездонную яму. Что-то горячее потекло у меня между ногами. Нет, это была не кровь, просто я обоссался. «Вверх! Выруливает вверх!» – неистовый крик командира привел меня в чувство. Я судорожно закрутил рычагами, и мы каким-то чудом вылезли из траншеи. Вот, чего стоит американский двигатель!

  Вдруг стало тихо. На привычный рокот двигателя я уже не обращал внимания. Среагировал только на то, что закончились душераздирающие звуки выстрелов и взрывов. Как хорошо! Неужели мы живы? Живые!

  Лейтенант, наверное, чувствовал тоже самое. Но он мыслил по командирски, поэтому тут же добавил: «Рано радоваться. Посмотрите. Этих проклятых самураев никак успокоить. Они там накапливаются. Сейчас полезут». И они полезли. Застрекотали пулеметы, но приказа двигаться вперёд не последовало. По броне танка шлёпнуло несколько пуль и снова всё затихло. Только за минуту до нас долетел какой-то буквально нечеловеческий вой.

  Поглощённый непонятным ужасом, забыв об осторожности, я высунулся из амбразуры. То, что я увидел, меня наполнило ужасом. Между нами и наступающими японцами спокойно и уверенно двигались две машины, поливая вражескую пехоту огненными струями. Напуганные самураи бежали. Несколько человеческих фигур пылало. Они прощались с жизнью, и это было их последняя предсмертная песня.

  – Химические танки на базе БТ-26, – с гордостью сообщил лейтенант. – Ну, вот сейчас, пожалуй, и всё. А возможно и ещё немного повоюем. Нет, сигналят на сбор у моста. Поехали, Володька. И смотри, не задави нашу пехоту.

  Действительно, в японских окопах уже по-деловому возились наши подразделения. Они поправляли бруствер и откапывали из земли какие-то красные мешки. Поняв, что это такое, я закрыл глаза и засунул голову внутрь машины.

  – Ну, ну, – заметил моё движение лейтенант. – А как ты их под гусеницами пропускал, то тогда не отворачивался. Надо тебя представить к награде. Не менее трёх самураев ты точно задавил. И тебя, Олег, тоже представим. Сколько мы снарядов по японцам выпустили! Не менее половины боекомплекта расстреляли.

  Что-то мне было не до радости. Наводчик тоже уныло смотрел в сторону. Он всегда был молчаливым парнем, а сегодня, вообще, я с утра не услышал от него ни единого слова.

  Вскоре мы уже сидели у полевой кухни. Я пил густой наваристый капустник и вылавливал оттуда куски мяса. Ждали приезда начальства. Что-то меня сморило, и я начал клевать носом, чуть не уронив миску с остатками щей. Увидев мою промашку, бойцы засмеялись, а я немного пришёл в себя. Если подумать, то это хорошо когда люди веселятся. Все живы. Кто погиб, тот, конечно, ужинать не пришёл. А японцы ... Что они мне родственники, что ли. Ну, залезли под танк. Так бои же. Война.

  Нет, не лезет сегодня в меня эта каша. И не мне одному тошно. Вот мой товарищ, наводчик нашего танка, тоже отставил миску, не доев и половины. Кстати, как его зовут, забыл. А, вспомнил, Олегом его зовут. Вещий Олег. Смешно.

  – Эй, Олег! Чего кашу не доел. Может, сейчас снова вперед пойдем, и некогда будет поесть.

  – А ты сам чего не ешь

  – Да, как вспомню, как мы этих бедолаг давили, то сразу аппетит пропадает. Тебе хорошо: стреляй и стреляй. А попал или не попал – ты не видишь. Чего молчишь? Целый день молчишь. Ты откуда?

  – Я из Киева.

  – Ну?

  – Что ну?

  – Да поговори хотя бы немного. Как в армию попал? Меня, например, призвали год назад, когда я работал на комбайне. С Подолья я родом. Слышал о таком городе как Проскуров. Так моё село где-то примерно в 40 км от города. Яблоновка.

  – Про город Проскуров слышал. Но я так далеко на запад еще не добирался. Я студент. Со второго курса меня ... забрали.

  – А почему ты тогда не офицер?

  – Так я же ещё не закончил. У меня там вышла такая история, что пришлось брать годичный отпуск. Хорошо, что не отчислили. Вот как закончу службу, снова продолжу со второго курса.

  – А кем ты будешь?

  – Учителем русского языка и литературы.

  – А почему не украинского языка? Ты так хорошо по-нашему говоришь.

  – Сложный вопрос задаешь. Ты случайно не сексот?

  – Кто, кто?

  – Ну, стукач, докладываешь начальству ...

  – Нет, это я просто такой любознательный. Не хочешь, не отвечай. Что-то меня сегодня на сложные вопросы ведёт. Как у нас шутят: «Наверное, будет дождь». Как думаешь, что с нами дальше будет? Долго ещё эта война продлится?

  – Я не знаю, и никто не знает. Может только Жуков ... Вообще-то, японцы вряд ли сунутся. У них другая задача – взять под контроль тихоокеанский бассейн. А относительно украинского языка, то у меня это болит, поэтому так резко и ответил. Извини. Плохо у нас в Киеве с украинским языком. Я так понимаю, что столица Украины становится преимущественно русскоязычной. Так что перспектив у нашей мовы не вижу.

  – Но кто-то же должен и украинский учить. Как говорится, чужой язык учи, а свой не забывай. Хотя вот, например, в нашей Яблунивке все только по-украински говорят, а в Проскурове преимущественно по-русски. Честно говоря, мне это не нравится. И церковь закрыли. Там сейчас колхозные склады.

  – А ты что не комсомолец? Веришь в Бога?

  – Я комсомолец. Бога нет. В этом я сегодня еще раз убедился. Существовал бы Бог, то не позволил бы такого зверского обращения одних людей над другими.

  – Ты что, сектант.

  – Нет, я не сектант, по нашему «штунда». Забудь. Хорошо. Если ты такой ученый, то скажи, что с нами будет. Куда мы двинемся сегодня или завтра?

  – На это, Володя, у меня нет ответа. Знаю только, что служить нам с тобой, как медному котелку, и еще много пыли мы с тобой наглотаемся. Как там писал англичанин Киплинг:

  День-ночь-день-ночь – мы идем по Африке,

  День-ночь-день-ночь – всё по той же Африке.

  (Пыль-пыль-пыль-пыль– из-под шагающих сапог!)

  Отпуска нет на войне

  Бросай-бросай-бросай-бросай – думать, что там заранее.

  (Пыль-пыль-пыль-пыль– из-под шагающих сапог!)

  Все-все-все-все – от неё сойдут с ума,

  Отпуска нет на войне.

  Я не заметил, когда заснул. Только на минутку проснулся, когда Олег подложил под мою голову брезентовый чехол от пулемета. Добрый он товарищ. Но поспать подольше не удалось.

  Разбудил меня поднявшийся шум. Все бойцы вдруг рванули к мосту. У полевой кухни остался я один. Даже старшина побежал. Наверное, я немного забылся во сне, потому что спать расхотелось. Надо сходить посмотреть, что они там увидели.

  По мосту вели колонну пленных японцев. Их было так много, что даже страшно стало. Какая же всё-таки сила нам противостоит. А командир говорил что это «пограничный конфликт». Хорошо, если это правда. А может, врёт начальство, а завтра снова в бой? Я вспомнил красные мешки, которые выкапывали из траншеи. Недавно съеденная каша подступила к горлу. Что бы сделать, чтобы не вспоминать этот кошмар? Ну, подумаешь, японцы, они же наши враги. Так им и надо. Пусть к нам не суются. Я себя так разжег такими мыслями, что уже начал искать в бредущих мимо меня самураях какие зловещие недостатки, за которые их и надо было наказывать. Вот взять, к примеру, этого офицера. Смотрите-ка, держится так, что будто не в плену, а где-то у себя в гарнизоне на плацу парад принимает. Такой никого не будет жалеть, ни своих, ни тем более чужих. Попался бы я ему, то он. не колеблясь, меня бы пристрелил. А я этих врагов жалею. Они не люди, а дикие животные. Я встретился глазами с японцем и вздрогнул, увидев в них неистовую жажду убийства. Видимо, действительно, настоящий самурай.

  Я невольно отвёл взгляд от лица офицера. Но что это он держит в кармане? Японец, продолжая пристально смотреть на меня, вдруг молниеносным движением вытащил из кармана руку. В лучах заходящего солнца сверкнул пистолет. Я не успел подумать, один ли я это вижу, как из пистолета вырвался яркий огонёк. Как больно! Гром выстрела я услышал, когда начал падать в тёмную бездну, которая не имела ни конца, ни края.

  Возвращение

  Как же давно это было! Оборвавшийся стрекот пропеллера вертолета, хруст металла, спина пилота ... Помню, как выбрался из машины, как пытался скорее отползти от ужасных красно-белых комков. Несколько раз я терял сознание. Но это были странные провалы. Каждый раз после очередного забвения мне казалось, что я оказываюсь в каком-то очень реальном прошлом. Там меня снова убивали, но я снова воскресал в кратере и снова изо всех сил полз мимо от вертолета вверх по склонам, засыпанным коричнево-серыми обломками, к бескрайнему синему небу.

  Наконец-то я добрался до самой кромки кратера. Это был очень долгий путь. На этом пути я прожил не одну жизнь. Жаль, что в памяти отпечаталось далеко не всё. Запомнилось, как оказался в Чите 1906 года. Это, наверное, у меня какие-то фантомные воспоминания оставшиеся от деда. Он рассказывал, как с эшелоном, освобожденных из японского плена моряков, добирался через всю Россию в свою родную Украину. Тогда они остановились в Чите, чтобы помочь рабочим отбиться от карательного отряда. Только дедушка рассказывал, что они совсем немного опоздали и не успели. Каратели как раз накануне уже успели разбить баррикады, и с восстанием было покончено. Так что, выходит, мне всё приснилось. И действительно. Как мог мой родной дед погибнуть на баррикадах, если я всё-таки родился?

  История на Халхин-Голе тоже выглядит не по-настоящему. Это совсем не то, что рассказывал мне отец. Ни о каких химических танках я от него не слышал. Действительно, на Халхин-Голе отец воевал в составе 38 армии. Но никакими подробностями танковой атаки он со мной не делился. Отец, вообще, как и большинство фронтовиков, не слишком любил рассказывать о войне. А мог бы многое рассказать, если бы хотел. Ведь он был кадровым военным, а Халхин-Гол встретил уже в звании техника-лейтенанта. Так что, если бы сон был настоящим, то на месте отца был бы не простой водитель, а командир танка. Интересный поворот. Сейчас начинаю вспоминать, кого мне напомнил этот лейтенант во сне. Что-то я совсем запутался. Это был только сон, и не более.

  Но вот этот эпизод с колонной пленных японцев действительно мне приснился видимо под впечатлением от отцовских воспоминаний. Это он мне рассказывал, как на него бросился пленный с ножом в руке, и как конвоир того японца одним выстрелом застрелил самурая из винтовки. Отец так и не понял, почему японец решил отомстить именно ему. Он просто стоял на обочине дороги, как и все остальные танкисты их бригады, спокойно наблюдал за колонной. Мне этот случай запомнился, потому что отец его пересказывал много раз. Он всегда при этом удивлялся, что японец выбрал именно его. Видно было, что папа переживал, что из-за него погиб человек.

  Но хватит вспоминать какие-то вымышленные события. Лучше отдохнуть после долгого пути вверх. Какое синее, бескрайнее небо. Ни облачка. И боль, наконец, утихла. Сейчас прилетит вертолёт и всё закончится. Подлечусь, и снова буду плестись в маршруте за моим шефом, а потом, у вечернего костра, слушать его бесконечные байки.

  Только что-то потемнело. Наверное, наступает тихий вечер. Такие уютные сумерки приходят после долгого-долгого маршрута. Дневная усталость залепляет глаза. Всё кажется каким-то ненастоящим и загадочным: костер, сосны, борта палатки, тёмное звездное небо. Точно как сейчас. Только не хватает знакомых фигурок людей вокруг огня. Плохо одному. Скорее бы вертолёт. Пока я не заснул и не упустил его появления.

  Вот, наконец, послышался пока далекий стук двигателя. Он всё ближе, ближе. Видимо машина села совсем рядом. Только плохо, что совсем стемнело и ничего не видно. Боюсь, как бы ни прошли мимо меня. Но, нет, нашли. Первым, безусловно, ко мне приближается мой шеф. Наклонился и что-то спрашивает. Видимо не очень доволен, что вышла такая задержка. Ну его, переживали и не такое. А вот перед глазами появилось лицо мамы. А она что здесь делает? Когда это успели ей сказать, что я пропал? Но, вообще-то, чудесно получилось, что мама здесь. Она улыбается и что-то говорит. Жаль, что ничего не слышно, но, значит, всё будет хорошо. Теперь можно и поспать.

  Эпилог

  Моего техника мы нашли не сразу. Сначала увидели изувеченный вертолёт. Рядом находилось то, что осталось от пилота. А Володю мы нашли по бурой полосе, идущей от кабины до самого верха кратера.

  Он прополз от места аварии на удивительно большое расстояние, видимо не меньше километра. Как это могло произойти, чтобы человек с переломанными костями смог подняться так высоко? Не спрашивайте. Это можно было бы объяснить тем, что он покалечился уже после падения вертолета. Врач, который проводил вскрытие, сказал мне по секрету, что у Володьки были сломаны кости всех четырех конечностей. С такими переломами не только тысячи метров, и одного метра не сделаешь. Правда, куры, например, даже с отрезанной головой могут некоторое время бегать. Но это куры, а не человек.

  Еще одна загадка меня до сих пор удивляет – выражение его лица. Он лежал на спине с широко открытыми глазами и словно улыбался. Видимо он увидел в вышине нечто такое, что его совершенно успокоило.