Текст книги "Рассказы"
Автор книги: Владимир Ефименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Ефименко Владимир
Рассказы
Владимир Ефименко
Рассказы
Мечта по телефону
(очень не рекомендовано до 18 лет)
– Добрый вечер. Я правильно набрал номер?
– Да, милый. Привет. У тебя сегодня романтическое настроение?
– Ну, что-то вроде того. Как вас зовут? Меня – Александр.
– Давай, наверное, сразу на "ты", если это тебя не смущает. Или можно некоторое время побыть на "вы" – это ведь игра такая. А как бы ты хотел, чтоб меня звали?
– Не знаю. Мне все равно. Лучше всего так, как есть. Так, значит...
– Лола.
– Это как Лолу Феррари? Самые большие сиськи в Европе? Что, тебя правда, так зовут? Или это уменьшительное от Лолиты? А я, значит, Гумберт.
– А... Ты у нас начитанный. Набокова полистывал? Или кино смотрел?
– Пролистывал. А если ты – про американский фильм, то это, извини, полное говно. Такие вещи нельзя экранизировать.
– По соображениям морали? (истома в голосе)
– По соображениям литературы. "Лолита" – песня, а не та порнуха, которую они сделали. Я смотрю, ты тоже не из простушек. Вот уж не ожидал: обсуждать Набокова по этому телефону. Это наверное, единственная тема, где ты можешь говорить то, что думаешь? У вас же есть наверное, какой-то сценарий, или схема. Что-то вроде этого?
– Давай не будем об этом. У меня есть свои маленькие тайны. Хотя, честно говоря, такие мне звонят редко. Это тебе -плюс.
– Спасибо. Странный какой-то выходит разговор...
– Но ты ведь не торопишься, милый? (Не торопись. Счетчик щелкает). Как ты любишь, чтоб тебя называли: Саша, Алек, Шурик?
– Называй просто "Саша". А тебя? По-настоящему?
– Алла. (Очень сексуальное имя. Все мужики балдеют. Легче всего выговаривать: выдох и движение языком. Даже если они только пыхтят в трубку, их это имя не затрудняет. Знали бы они, что меня зовут Зина, никто бы и разговаривать не стал.)
– Правда? Что ж, очень приятно.
– Воспитанный мальчик. Я тебя не разочаровала? Что, Лола – звучит вульгарно?(А сколько раз приходилось быть Ритой, Анжелой, Олей, Таней... Главное – сразу себе отметить, чтобы потом не сбиваться. Как они все хотят поиметь свою мечту, трахнуть свою потерянную любовь, свою ушедшую молодость...)
– Нет. Но как-то уж больно искусственно. Сразу чувствуется. А ты ничего. Сколько тебе лет? Ты уж прости мою бесцеремонность: женщин об этом не спрашивают, и ты не думай, что я собираюсь злоупотреблять своим положением клиента. Просто... мне надо хоть как-то тебя представлять, а то получается – полная темнота. Я, кажется, глупость сказал...
– Все нормально, я понимаю. Двадцать шесть. Этот вопрос пока меня не смущает. (Как приятно самой себе сказать:"Двадцать шесть". И правда, мой сороковник видно только снаружи. Только не умничать чересчур, а то сразу вычислит. Голос усталый: наверное, тоже не мальчик. Тем – поскорей бы кончить и обслюнявить трубку.) А тебе нравится, когда у женщин большая грудь? Как у Лолы?
– Не напоминай мне про эту козу с обложек. Хотя, как по мне – женщина не должна быть гладильной доской.
– Ну, что ж. Со мной ты попал в точку. (Вот же сволочь. А я только хотела подумать о нем хорошо. Все они, в принципе, такие. Даже мой – и тот дразнит, что-то насчет охотничьей собаки. Ладно, хрен с ним. Клиент всегда прав.) Они такие упругие и тяжелые... Как я хочу, чтобы ты дотронулся до них!.. Я расстегну кофточку и буду ласкать себя твоими руками. Приказывай мне, как это делать, и мы будем делать это вместе. А твои руки – будут мною. Давай, милый. Сделаем это вдвоем! ( Знал бы ты, конь, что на мне этот дебильный свитер. Просила поставить мне обогреватель – так они даже на электричестве экономят. Никаких тебе условий творческого труда! Когда зуб на зуб не попадает – приходится говорить, что клацаю зубами от страсти.)
– Да, пожалуй, это неплохая мысль. Хочется расслабиться.
– Ну и на здоровье, милый. Давай, Саша, сделаем это вместе! И только так, как ты хочешь. МожноВСЕ. Мы ведь никому не расскажем? Только ты и я.
– Алла, ты извини, что я спрашиваю. Может, это не мое дело... Почему ты.. это делаешь? Ты – одна, или ты – нимфоманка? Или только деньги? Я тоже никому не скажу.
– Ох, Сашенька... Скромник ты мой, да не извиняйся ты все время. Ты меня, кажется, один понимаешь. Я обожглась. Один меня сильно любил... Связалась на свою голову. Оказался тупой свиньей. С ним не о чем было говорить. Бил меня... (Немножко садизма их всегда подогревает. А еще ему приятно чувствовать себя умным.) И только здесь я могу отдаться всецело. Так, чтобы никто не осудил мою развращенность, мои фантазии... Я делаю себе приятно, так как это никому и не снилось, я могу быть искренней до конца. И ты будешь меня любить и наслаждаться мною. Мы сможем сделать такое, что тебе и не снилось...(Я, что, два раза подряд сказала "снилось"? Моветон.) Будешь моим принцем из сказки. Ведь этого не купить ни за какие деньги! ( На эту тираду обычно все клюют. А что, может, действительно попробовать с этим? Петенька-то мой -талантище, хороший человек, и это – главное. Но такой же простой в этом деле! Знал бы он, какой я занимаюсь "бухгалтерией" ! ... Зато платят регулярно. На предыдущей работе – ждала по полгода. А иногда – нежные попадаются, не нахалы. С одним, помню, я Петеньке даже "изменила", в первый месяц новой работы, если это можно так назвать. Или действительно изменила? Бог его знает. Но тот был какой-то очень несчастный. Наверное, тосковал по любимой. А вообще сюда звонят по трем причинам: Одиночество, несчастная любовь или детское любопытство. Или если у них плохо стоит. Когда звонят детки "новых русских" – мне стыдно и страшно, как эта сопля зеленая "меня хочет". А если бы это был мой сын? И все косят под взрослых, Колфилды недоношенные, всем им по двадцать два... А потом, думаю, какого черта я комплексую? Они что, и без меня всего не узнают? Хамов ненавижу. Если звонят просто поприкалываться. Хорошо, что у нас есть определитель номера. Это их немножко отрезвляет. Но все без исключения – лезут в душу. Фиг вам! В это место я не трахаюсь!) А с тобой – это как с принцем из сказки. Ведь я тебя не знаю и вижу только свою мечту... Мечте можно отдаться всецело. Войди в меня. Насладись мною... Мы никому не скажем, Саша... Сашенька...
– Ты уже разделась? (Врет, конечно. Не думала она снимать с себя ничего. Но все равно – приятно.) Если нет, то и не спеши. Я не хочу тебя торопить. Делай все так, как ты хочешь.
– Ты хочешь, чтобы я вела? (Тоже мне, альтруист попался).
– Да, наверное, ты лучше это умеешь .. по телефону. (Господи! На мне пятьдесят штук долга висит, а я черт знает чем занимаюсь! Лысый же меня просто пристрелит, если я до седьмого числа не отдам. А где их взять? Ну, продам я свою яхту, так это надо клиента найти. Сейчас! Все разбежались ее покупать. Зимой. Понтовило несчастное: личная яхта! А за душой – ни гроша. Ресторан прогорел, к черту, даром я отца не послушал. Все – понты галимые. Главное, чтобы костюмчик сидел. Валька, идиотка расфуфыренная, ее никогда не интересовало, откуда деньги берутся, шлюха продажная. Вышла замуж, так была на седьмом небе: все тебе – пожалуйста! Но к хорошему же быстро привыкают. Дочку она мне родила! Гражданский подвиг совершила. Бревно-бревном. А положат мне утюг на пузо – это "мои проблемы". Надо было торговлей заниматься и не рыпаться. Респектабельности захотел. За что боролись – на то и напоролись. Ей-богу, эта телефонная давалка – в тысячу раз ближе и теплей. Может, ей подарок сделать? Подарю ей свою яхту, горела б она огнем. Все равно, дело – труба. Вот, подруга офонареет! Надо бы узнать, как с ней связаться. Только не говорить, зачем. Пусть удивится, в натуре.) – Ал! А у тебя свой телефон есть?
– Сашенька, милый. Ты же знаешь, у нас свои правила. Это исключено.
– Но ведь смешно выходит: я тебе звоню через спутниковую связь, как куда-то в Америку, а ты можешь сидеть в двух кварталах от меня. Скорее всего, так и есть. Правда? И счетчик тикает?
– Саша, давай оставим это. Мне не нужны твои деньги. Мне нужна твоя нежность. Не требуй от меня того, что я не могу.
– Служебная тайна?
– Ты же умный мальчик. Сделай мне приятно. Сделай это сейчас... Проведи рукой по... ( Вот же зануда! Уже баксов тридцать просадил зазря. Мог бы взять себе настоящую живую женщину и не пудрить никому мозги...)
– Мне твой голос нравится. Он мне напомнил...
– Как ее звали? Я буду ею. Скажи!
– Нет. Это глупо, так же, как и весь наш разговор. Действительно, давай расслабимся, ну его, все, к черту. Скажи мне, что делать.
– Ты же не маленький. Ты уже достал его? ( Как ты уже МЕНЯ достал!) Сделай это ради меня. Я – красивая. Я такая, как ты любишь.
– Да...
– Я твоя желанная, твоя богиня.
– О, да! Продолжай!
– Мои ноги раздвигаются сами... (Слава богу, занялись делом. А то бы я его еще час разводила на пустом месте.) Я чувствую, как ты входишь в меня... ( Пошла самая нудная часть... И кончилось ковыряние мозгов. Дальше – уже просто. Теперь можно вытянуть из него еще пятьдесят баков, если он раньше времени не спрыгнет. Наверное, у меня есть какой-то дар, насчет поразводить. Вот дурачок! А если б ты знал... И знала бы я, зачем надо было заканчивать институт... Какая, там, к дьяволу, история психологии? Вот она где! "Туда-сюда, обратно, тебе и мне приятно!") Люби меня! Оттянись! Ведь тебя это заводит?
– А что ты чувствуешь?
– Я хочу тебя! Я хочу, чтобы он пронзил меня! Я слабею от твоих слов. Говори мне что-нибудь, не молчи. (Так, что у нас там дальше? " Сделай мне больно!" или "Я становлюсь мокрой..." Сейчас он сам скажет, чего он хочет.)
– Я с тобой, Вальк... извини, Алла. Ты – замечательная женщина. (А вдруг она скажет сейчас: "Ты что, охренел, дорогой?" или как-то так? И была бы совершенно права. Нет, не скажет. Она – профессионалка. А что, коньяк уже кончился? Незаметно так, бутылку приговорил. Герой-любовник. Ну, продам я свой ресторан, мать его так. Но не за две же недели! Что ж, они, гады, не понимают, что это просто нереально? Ну, убьют они меня, так что, им легче станет? Им просто деньги нужны. Или им надо сказать:"Я слабею от твоих слов!" ? Нет. Здесь – только деловой подход – и никаких сантиментов. Плевать им на мои извинения. Это я попал "конкретно", как вы, суки, выражаетесь. Полез не в свое дело. А то, сидел бы сейчас, где-то на кафедре, и ждал бы свои гроши. Просто невовремя родился. Вот и все. Еще сто грамм. А эта, бедняга, старается, аж неудобно. Надо как-то подыграть.) О! Давай!
– Я здесь, я с тобой, милый! Тебе хорошо? ( Что-то он явно на отлете. Очевидно, проблемы у человека.) Возьми меня! Как поживает твой аленький цветочек? Уже расцвел? (Почему такая долгая пауза? Он там не заснул, случайно?)
– Что ты сказала?!
– А что, милый?
– Повтори, что ты сейчас сказала!
– Разве тебе не понравилось?
– Я тебе говорю, дрянь, повтори! ...Ох, извини, ради бога. Извини. Но ведь тебя зовут не Алла! Ведь десять лет...Правда? Я никому не скажу.
– Правда. Меня зовут Валя...
– Не смей мне врать, сука! Вешай лапшу, кому хочешь, только не мне! "Аленький цветочек!" Это что, все теперь так называют?
– А разве это некрасиво, милый?
– Твой милый сейчас гладит тебя правой рукой по аппендициту, с верхней стороны рубца, где остались две большие белые точки. Там, где ты больше всего боялась щекотки! Там, откуда в пяти сантиметрах вниз – родинка в форме трефового туза! Вот где твой милый сейчас! Это действительно ты?
– О чем ты, милый? ( Мраморная доска. Замереть. Раньше надо было. Или сказать?) Ты уже?
– Я – еще! Еще и еще! Недотрога проклятая! Ведь это ты?!
– Я уже – все. Саша! Это было так здорово! Ты – просто гангстер. Ты меня измучил, но мне хорошо...
– Перестань пороть эту ахинею! Это – я! Vita nostra brevis est, brevi finietur... Ты помнишь, когда ты мне процитировала это самое ,"brevi finietur"?
– О, да, Саша. Спасибо, я тоже удовлетворена. Звоните еще.
(Короткие гудки)
x x x
– Алло, Лола у телефона. У тебя сегодня романтическое настроение? Ты хочешь меня милый?
– Послушай, ведь это же я!
– Я ждала тебя. Возьми меня, дорогой! Мы сделаем вместе все, что ты захочешь. Я буду полностью твоей...
– Не прикидывайся! Это же ты! "Аленький цветочек"! Может быть, мы никогда больше не увидимся!
– Я не знаю, о чем ты, милый. Ты хочешь чего-то особенного? Расскажи, что ты любишь. Мне интересно. Это меня заводит. Ты хочешь подчиняться или повелевать? Расскажи мне все свои фантазии, ведь мы больше никому не скажем...
– Дрянь! Ведь это ты!
– Да, милый, конечно, это я. Я хочу тебя... Возьми меня, и мы с тобой улетим...
Хвост жамумбежки
Чтобы поймать жамумбежку, от охотника требуется вся имеющаяся у него выдержка, самообладание и скорость реакции. Мало кто, кроме амбидонийцев, вообще знает, что такое жамумбежка и с чем ее едят. Но всякий турист, волею судеб хоть раз побывавший в сельве Гуаманы, если ему посчастливилось участвовать в охоте на жамумбежку, не забудет этого никогда.
Амбидонийцы – тихий, малочисленный народец, значительно отставший от своих ближайших соседей в развитии, поскольку их религия не приветствует технические новшества, и любое вмешательство в привычный им быт вызывает у аборигенов Гуаманы смятение и суеверный страх. Благодаря этому обстоятельству амбидонийцы сохранили почти в первозданном состоянии свою культуру и уклад жизни, а изолированность от внешнего мира и самобытность сделали их лакомым кусочком для любого этнографа.
Охота на жамумбежку – это не просто промысел или народная забава. Поистине, это целый ритуал. До сих пор непонятно, почему приманкой для жамумбежки традиционно остается юная девственница, рожденная в полнолуние. Каждый год, когда приходит пора лова, старший колдун племени отбирает кандидатку в приманки и последняя проходит ряд инициаций, связанных с культом Таванды. Родственники этой девушки всегда считаются осчастливленными, отмеченными прикосновением Великого духа. Поэтому горе пылкому юноше-амбидонийцу, чей любовный жар раньше времени прорвется на избранную духами кандидатку!
Это и немудрено: ведь дотронуться до жамумбежки мужчина не может, если желает оставаться таковым и дальше. Ядовитая слизь, выделяемая ее организмом мгновенно оказывает свое губительное действие. Женщинам такая опасность не грозит, однако считается, что не всякая женщина подходит для жамумбежки, а только и исключительно девственница, рожденная при полнолунии. Был случай, когда кандидатка в приманки попыталась скрыть сам факт потери ею невинности и в результате обман раскрылся сам, когда юноша-амбидониец, некоторым образом причастный к этому, отправился в Зеленые поля Великого Таванды, той же ночью.
Однако, несмотря на все опасности охоты, амбидонийцы продолжают каждый год выходить на лов, а жамумбежьи хвосты ценятся на вес бриллиантов, если, конечно, пойманные особи выловлены с полным соблюдением правил (тогда можно не опасаться, что хвост утратит свое уникальное свойство, о котором амбидонийцы не распространяются даже под страхом смерти).
Я могу похвастать, что сам принял участие в лове и после этого колдун Еомга разрешил мне взять пол-унции высушенного хвоста, объяснив подробно все меры предосторожности. Он и сейчас висит в моем кабинете, укрытый от посторонних взглядов шелковым мешочком, и если верить Еомга, (а не верить ему у меня нет причин) то примерно через год я стану обладать способностью видеть Фую! Это была очень крупная жамумбежка, причем пойманная классически. Вот почему я иногда думаю, что Еомга мог ошибиться только в сроках: иначе как можно объяснить то, что я, в совершенно твердой памяти, видел сегодня ночью? Можете только представить себе, что я ощутил!
ЗНАМЕНОСЦЫ
Льют кровь за меня,
Орошая песок.
Я – символ, я – знамя,
Я – тряпки кусок.
Великолепная картина Гро:" Наполеон на Аркольском мосту", запечатлевшая подвиг двадцатипятилетнего генерала Бонапарта, бросившегося на прорыв к австрийскому отряду со знаменем в руках. Классическое полотно, воспевающее героя-одиночку, которое можно назвать воплощением романтизма.
Теперь рассмотрим внимательно поведение этих фанатичных знаменосцев и вдумаемся, чем оно отличается от действий обычных манипуляторов, которыми психиатрия нарекла самоубийц-симулянтов, и не помышляющих расставаться с жизнью, а делающих из этого своего мнимого намерения отвратительный спектакль, единственно с целью манипулировать ближними, спекулируя на их жалости и сострадании. Бесспорно, однако, что для героического броска на врагов с флагом в руках требуется известная смелость, которая может быть вызвана отчаянным порывом души, но на самом деле заключает в себе гораздо меньше безумия, чем это кажется на первый взгляд. Рискуя принизить красоту поступка и опошлить его до неузнаваемости, я усматриваю в подобной акции и совершенно трезвый расчет: обороняющиеся менее всего опасаются несущегося на них фанатика с триколором в руках. Этот, практически безоружный лицедей интересует отбивающих атаку значительно меньше, нежели его коллеги с ружьями и саблями в руках, поскольку реально навредить он никому не может, а в молниеносном штыковом прорыве нет времени рассуждать о значении подобных жестов для поддержания морального духа армий. Естественно, отстреливающаяся сторона делает своими первоочередными мишенями людей вооруженных: свинцовая пуля, в отличие от бесплотного символа победы является опасностью, так сказать, безусловной. Знаменосцу таковая может достаться, разве что, как шальная, пущенная в толпу атакующих. На миру и смерть красна.
У Толстого, в "Войне и мире" мы наблюдаем эпизод, когда Бонапарт под Аустерлицем, натыкаясь на поверженного князя Андрея со знаменем в руках, восклицает: "Прекрасная смерть!" Ибо, совершив дважды подобный поступок, император видит подтверждение своему собственному героизму (насколько серьезны могут быть последствия). Льву Николаевичу, разумеется, было хорошо известно о произошедшем на Аркольском мосту, тем более, что там Бонапарт уже повторил проделанное им ранее, при Лоди. Поэтому неслучайно князь Андрей по-настоящему погибает позже, при обстоятельствах, в меньшей мере окутанных ореолом романтики: Смерть абсолютно не считается с элементом эстетического, работая прагматично, грязно и делово, не прибегая к котурнам, не нуждаясь во внешней красивости.
Но совершенно иначе рассуждают morituri, следующие за воодушевившим их знаменосцем: герой заряжает их недостающим мужеством и решительностью. Герой – неуязвим(в том самом смысле, как и неуловим "неуловимый Джо" из анекдота). Однако, ретивый оторва с куском материи, совершенно безопасный для врагов, крайне опасен для своих же товарищей, так как он подставляет их, превращая в пушечное мясо, ведь не последовать за безоружным храбрецом – значит испытать позор, который, очевидно, хуже самого страха гибели. Говорят, что на бойне , для завлечения стада в место массового умерщвления, используют почтенного барана– вожака, за которым безропотно следуют остальные овцы. Этого бараньего Иуду бережно пропускают вперед, перед тем как повернуть рубильник, посылающий живой массе заряд электричества. Его берегут до следующих разов, когда надо будет увлечь на убой новый отряд смертников.
Слава вам, ведущие за собой! Флаг вам в руки!
ЛЮДОЕД
Когда я был маленьким, я часто гостил у дедушки, в Успенском переулке. Иногда – только на выходные, а порой оставался надолго. Мне было хорошо у деда: днем мы гуляли в скверике, где я катался на педальной лошадке, а вечерами дед читал мне "Мифы Эллады". Читал с выражением, с драматическими паузами, представляя собой театр одного актера: "И спросил Одиссей Телемака:"Кто открыл дверь оружейной женихам? Не Мелантий ли подлый?"такими же интонациями, как будто спрашивал: "Кто опять рисовал на обоях?" Засыпая, я видел проход между Сциллой и Харибдой, видел горгону Медузу и Цербера, Леринейскую гидру и гарпий.
Но как-то раз, когда меня привели к деду, я заметил, что весь двор до ворот усыпан цветами: тюльпанами, большими ромашками. Проходя по цветочной дорожке я хотел было поднять один красный тюльпан, который мне очень понравился, но мама сказала, что его трогать нельзя. Я был послушным мальчиком, зная, что с пола нельзя ничего поднимать, и потому решил, что подберу его позже, когда мама уйдет.
Вечером я выскакивал в коридор и долго громко топал по дощатому полу, добегая до кухни, где соседи готовили еду. Некоторых я знал. (Люди, жившие в дальнем конце коридора были для меня если не иностранцами, то, во всяком случае, таинственными незнакомцами.) Один из них, вольно или невольно здорово меня напугал, когда я ворвался на кухню, а он в это время – точил нож и выразительно на меня посмотрел. Я тогда с ревом пролетел по длинному, как скука, коридору и рыдая, пожаловался дедушке, как "злой дядька, очевидно, людоед, чуть меня не съел." С тех пор путь на кухню превратился для меня в дорогу, вымощенную желтым кирпичом, со всеми возможными приключениями и опасностями.
Но в тот день я встретил "людоеда", который мирно разговаривал с дедушкой. Они говорили о нашей соседке – тете Фросе, которая почему-то целый день уже не появлялась, а ее-то я знал очень хорошо, потому что наши двери были рядом и она часто угощала меня конфетами. Людоед мирно погладил меня по головке и я решил, что он специально притворяется, что он такой добренький, перед моим дедом. А потом приходила какая-то заплаканная бабушка в черном платке и я ее узнал: это была сестра тети Фроси, из деревни. Меня отправили спать.
Утром, часов в десять, я выскочил в коридор. Там, как обычно, пахло дустом и керосином. К двери тети Фроси была приклеена бумажка с печатью, как раз там, где английский замок. На мои расспросы мне ответили, что "Фрося уехала" и я понял, что поддерживать эту тему никто не хочет. Несколько дней бумажка висела на двери, и просыпаясь, я выглядывал посмотреть, не порвана ли она? И действительно, в один прекрасный день обнаружил, что она не только сорвана, но даже след от нее тщательно вытерт. Я постучал в дверь, как делал это раньше, но мне никто не открыл. Тетя Фрося была пенсионерка, курила "Беломор", но никогда не уходила из дому надолго. Вечером она так и не вышла.
И вот, глубокой ночью, когда дедушка заснул, в темной, непроглядной глуши, когда все силы зла выходят наружу, я выскользнул в коридор, где горела тусклая лампочка, засиженная мухами, и тихонько приблизился к соседней двери. Вокруг была такая тишина, что из каждой тараканьей щели можно было услышать завывания душ Тартара или шипение дракона. За дверью раздавались тихие звуки, будто кто-то тихо плакал. Я нагнулся посмотреть в щелку – свет через нее обычно виден. Но там была полнейшая темнота. А плач необычный. Это скорее походило на рыдание, но очень глухое, и всхлипы были какие-то медленные. Женский голос явно не фросин – я хорошо знал ее прокуренный баритон. Этот был тонкий и нежный. Отчего она так расстроилась, эта тетя? Я почему-то вспомнил принцессу в заколдованной башне. И вдруг низкий мужской голос, с какой-то злорадной интонацией произнес за дверью:" Что, еще? Еще хочешь, да?" – ему ответили рыдания и стоны принцессы. В ужасе я шмыгнул обратно в комнату, потому что узнал голос людоеда! А дедушка мирно спал, не подозревая, какие жуткие злодейства творятся у него за стеной.
Утром я рассказал дедушке, пока он жарил яичницу на сале, что по-моему, у Фроси кто-то живет. А он даже не удивился. Потом появилась молодая худенькая тетя с ключами в руках , заперла фросину дверь, улыбнулась мне и ушла. Она мне сразу понравилась – особенно эта ее тихая улыбка. Ведь это и была принцесса! Я тщетно пытался отыскать следы слез и страданий на ее милом лице, но она быстро отвернулась (наверное, чтоб я не заметил) и удалилась, цокая каблучками. Тогда я рассказал деду, что людоед приходил ночью и мучил эту (кем она являлась на самом деле, было моей тайной) хорошую тетю, что надо позвать милицию, а он только посмеялся (чем меня очень обидел) и сказал, чтоб я не болтал глупостей.
После этого прошло много дней, я жил дома и почти забыл про людоеда. Но когда я опять оказался у дедушки, снова встретил его. Это было на общей кухне. Принцесса варила яйца в маленькой кастрюльке и что-то мне ласково приговаривала. У нее было нарядное платье и очень красные губы. Но тут в дверях показался мой лютый враг, с волосатой грудью, в одних спортивных штанах. Он ухмыльнулся, увидев меня, и продолжая нагло скалиться, подмигнул принцессе. Та растерялась, и когда злодей сделал шаг навстречу, оглянулась в мою сторону, а потом беспомощно и как-то виновато улыбнулась ему, но уже совершенно иначе. Она словно просила, чтоб он не мучил ее хотя бы в моем присутствии. И тот отступил, всем своим видом показывая, что не бросает своих намерений. Потом она что-то резала на доске и я заметил, как у нее текут слезы. А еще пыталась шутить и улыбаться! Но меня не проведешь...
Это было очень давно. Так давно, что я иногда сомневаюсь, было ли это вообще. И хотя я сам теперь – порядочный людоед, мне мало кого было так жалко, как несчастную принцессу. Мне жалко ее по сей день.
Спи, Настенька
Ты спи, спи, моя девочка. Сладкий сон к тебе прильни... Твои ножки устали, твои ручки устали. Глазки устали, головочка... Пальчики устали. Ушки твои устали слушать...
– Ой, тетя, что же это такое получается?
– Что, мое солнышко?
– Глазки – мои, ручки – мои, голова – моя. Все – мое. А где же тогда я сама?
– Вопрос, деточка, интересный. Спекулятивный, несколько подловатый. Но на него есть единственный ответ: ты спи, моя девочка и все, что там – это ты. У "я" или "ты" нет всяких там ручек-ножек. Это все чистая пурга. А живой человек, деточка, это как бублик: он состоит из двух частей – теста и дырки. И все почему-то замечают в основном, только тесто, потому что его можно съесть. Но без дырки – и бублик – не бублик. Во всяком случае, бублик неправильный. Колобок это, вот что. Может быть тесто без дырки или дырка не в тесте, но дырки без ничего не бывает. Собственно, дырка оттого-то и бывает, что она – в чем-то, а не сама по себе, так сказать, по определению.
– А живой человек?
– Это – как бублик с дыркой. Без дырки он – Колобок, тело. Труп, если так больше нравится. А дырка без колобка – это... Душа? Нет, глупенькая. Мы говорим о чистой форме.
– Живой?
– Хорошо, что ты так говоришь, "живой". А не "жизнь". Потому что когда говорят Жизнь и Смерть по отдельности – это все равно что говорить о дырке самой по себе. Можно ли говорить о яме, если ее не в чем выкопать? Можно ли сказать о пробеле, если все бело?
– А смерть – это страшно?
– Только пока живешь. Мы с ней носимся, как бублик с дыркой. А как ее не станет – не станет и бублика. Усекла? Будет колобок и пространство. Спи, моя прелесть. Все мы обязательно умрем. Обещаю. Но там снов не будет. Так что, спи пока, девочка.
Два коротких рассказа о подвиге
Пожарник Погорелов сегодня отличился. Нет, не то, что вы подумали: не проспал он трое суток подряд, сдавая норматив на майора пожарной охраны. Просто выташил из огня девочку лет семи, с самого девятого этажа. Ну, обжегся прилично, да разве в этом дело? Девчонка жива осталась. Это здорово, когда знаешь, что кого-то вытащил с того света, но если это становится работой... Что-то уже не так. Подвиг пропадает – мол, это всего-навсего твоя служба. Тебе за это деньги платят. Платили б еще нормально... И дома этого никто не оценит: "Тебе надо в самое пекло соваться?" Нет, конечно, жена никогда не скажет, что ей все эти героические будни – до лампады. Вслух не скажет. А на людях вообще старается избегать эту тему, будто муж у нее какой-нибудь мусорщик. С другой стороны, – спрашивал себя Погорелов, – что я еще умею путного делать? Про каких-то придурков патлатых, которые выпендриваются с микрофонами, ничем не рискуя, пишут на первых полосах газет. А тут – действительно, спасаешь. Противно то, что уже и сам не чувствуешь ничего. Нет, конечно, это здорово, что девчонка жива. А скольких – не сумел? И хочется только надраться после дежурства. Нет, никакой не алкаголик. Но имею право. И сегодня, как говорится, сам Бог велел отметить. Помню, одна мамаша меня прямо в каску целовала, аж вся перемазалась, когда я ей пацана вручил, целехонького. А сегодня – вручать было некому: мамаша та, говорят, угорела. Девчонку вынес, и то хорошо. А ту – не заметил. Она, скорей всего, уже тогда... Иначе бы тоже вытащил. Сегодня имею полное право напиться. Если жена будет выступать – сразу в рыло. Или нет, даже не пошевельнусь. Взглядом убью. На душе как-то гадко: не то, чтоб я бил себя в грудь, какой я мол, герой, не в том дело. И не в том дело, что мне нужна была чья-то благодарность, хотя это всегда приятно. Процент потерь! Для начальства – главный показатель. Если б за каждого спасенного – можно было пристукнуть какого-то подонка! Хотя, и это вряд ли помогло бы. Как я ее только прогавил? Нет, похоже, она еще до того задохнулась. Иначе она была бы рядом с девочкой, стопудово. Значит, я все сделал правильно, по этому поводу сегодня напьюсь. И к чертям собачьим – все эти сопли! Другой бы на моем месте только радовался. Я, между прочим, жизнью рисковал. Ведь знаю, что не зря. Этого, конечно, никому не скажешь, но мне бы хоть минуту побыть человеком, который совершил подвиг и мог в полной мере осознать, без всяких там, сомнений: каково это – быть героем!
x x x
Валерик сидел дома. Тоска была жуткая, по телевизору – впору "дворники" цеплять. Читать не хотелось, спать – тоже. Прямо, хоть вешайся! А тут еще в дверь звонят, да так нахально! Ну, что, непонятно разве: если не открывают, значит идите все в баню! В дверях стояла молоденькая почтальонша:
– Мне Матвееву.
– А-а, так это вы к бабе Шуре. Ушла она, на базар. А что? Телеграмма?
– Нет, ей тут пенсия. А вы кто будете, внук?
– Можно считать, что внук. Ей передать, что вы приходили?
– Понимаете, вообще-то это не положено, но если вы – внук, то зачем мне лишний раз приходить?
– Нет проблем. Где надо расписаться?
– Вот здесь. Только вы напишите полностью фамилию. Тогда и ей не надо на почту ходить, и мне – лишней работы меньше.
– Девушка, а как вас зовут?
– ...Пятьдесят два, пятьдесят три, сорок копеек. Наташа.
– Отлично. Будете заходить к бабе Шуре – мой звонок рядом.
– Ой, какой вы прыткий!
– А у меня есть классный музон, можем послушать. Так, как?
– Спасибо, я в другой раз. Так вы точно передадите?
– За кого вы меня принимаете? А в остальном – зря.
Пятера разлетелась сразу. Кела, чертов шаровик, приперся без копейки денег. Его физиономия выглядела так, словно ею недавно открывали запертую дверь. Потом подвалил Олег, но не один, а с пузырем. В среднем получилось по полной на брата, но сидели тихо, никого не напрягали. Когда появилась мысль идти за следующей, Валерика пробило на измену: бабулька– соседка должна бы уже придти с базара. А вдруг ее по дороге – самосвалом? Тогда остается сорок восемь пятьдесят. А жалко: тихая такая, безобидная бабулька, ненапрягающая. Могла бы еще пожить... Но вот на лестнице послышались шаркающие шаги. ?-мое! Баба Шура – живая! Это Бог меня услышал! Кела, морда твоя халявная! Собирай бегом тару, и в пункт! Вон, две сумки стоят у дверей.
