Текст книги "Электорат"

Автор книги: Владимир Дрыжак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Все равно, за Гайдара голосовать не буду, – упрямо заявил Кузькин.

– Покамест ты тут ноль без палочки, в этом месте, Петрович недобро сверкнул глазами, – иди вон бери свой бюллетень и голосуй за своих мужиков, понял!

Кузькин тотчас сник.

– Ладно уж, сиди, – пробурчал Петрович, заметив, что его напарник утратил боевой пыл. – Мы сюда приперлись за гайдаров агитировать? Чего ты взъерепенился?

– Да нет, я так...

– Тебя про пришельцев спрашивают, а он свое долдонит: "Не хочу, не буду!.." Капереэф – это которые?

– Какие капереф? – Кузькин попытался заглянуть в бюллетень.

– Которые рэсэфесер. Или эсэсер?.. Ну, коммунисты эти,.. их же теперь тоже целая обойма. Одни за союз, другие за суверинетет, а третьи просто от злости собрались. Может из них кто?

– Да ты что, Петрович! Коммунисты – не-ет! Они же наши, всегда тут сидели. Кто им мешал без всяких выборов... Нет, не они.

– Так раньше-то все были коммунистами, может наших затерли, затюкали... Нет? Ну, смотри, под твою ответственность. Значит вычеркиваем... А тогда кто?

Кузькина вдруг осенило:

– Давай их ситом ловить. Сначала вычеркнем тех, кого знаем. Потом будем остальных вычислять.

– Дельно... Так, кто тут... А, вот, элдепеер. Это Жириновский?

– Он. Я позавчера как раз слушал.

– Может это он пришелец? Уж больно шустрый.

– Вряд ли,.. – Кузькин в задумчивости поскреб подбородок, – сам посуди, какой резон пришельцам выпячиваться? Наоборот, они должны втихаря работать. Иначе народ возмутится, мол, приперлись откуда-то и устраивают балаган... Нет, вычеркивай. Держим про запас, а пока – вычеркивай.

– Яблоки-груши? Явлинский? Давно мелькает, еще при Горбачеве проклюнулся. В президенты метит.

– Кудрявый-то? Активист – не пойдет.

– Тебе кого ни сунь – все не годится!

– А сам-то как считаешь?

– В общем и целом – не годится.

– Вот то-то же! Какие еще кандидатуры на выброс?

– Любители пива. Не нравятся мне эти любители...

– Ты что же, Петрович, пива не любишь? – ехидно поинтересовался Кузькин.

– Пиво я люблю, а вот любителей – нет. Этим дай волю, они накинутся всей партией, да все пиво выдуют – нам не оставят...

– Может они, наоборот, все капвложения в пиво влупят. Вот тогда и заживем!

– Этого и боюсь, – Петрович задумчиво пожевал губами. Они будут пить пиво, а к пиву, Генка, обязательно нужна канализация. Вот ты ее и будешь делать. Тот же коммунизм. Сначала орали, что всем всего навалом будет, а потом видят, всем не хватает, и давай себе коммунизм делать в отдельно взятых помещениях. Нет, таких пришельцев нам не надо. Давай других искать.

Петрович снова углубился в бюллетень.

– Аграрии, – сказал он. – Знаю я этих аграриев. У каждого рожа, что твой унитаз. Вот халявщики!

– Это кто, председатели колхоза?

– Отстань... Председатели... Начальнички, агроснабсбыт, мать их!.. Страну чуть по миру не пустили, а туда же, лезут.

– Не думал я, Петрович, что ты такой политизированный, как бы вскользь заметил Кузькин.

– Я-то, – Петрович поднял голову. – Ты в деревне жил? В колхозе работал? Нет? А я с шести лет колоски собирал. Только не те, про которые в книжках для пионеров пишут, а другие. Что убрали, все вывезут подчистую, на трудодни шиш. Весной, когда жрать нечего, мать плачет, а мы пойдем и шарим в скирдах, вдруг какой колосок попадется... Сейчас эти орут: "Не было ничего, все жили счастливо!" Ну, тебе они могут мозги запудрить, а мне – не-ет!.. Я бы этих аграриев, мать иху.., – он пригнулся и оставшиеся заветные слова спровадил куда-то под столешницу, – своими бы руками удавил!

– Ну так ты за них и не голосуй – на то она и демократия.

– Демократия... Вот, – Петрович ткнул пальцем в бюллетень, – написано тут снизу, мол, ставьте птичку, за кого голосуете. Не знаю, за кого я тут проголосую. Они бы лучше спросили, против кого. Я бы этим аграриям такую птичку на каждую их толстую задницу поставил!.. Это теперь они аграрии...

– Чего ты на них наехал? Партия говорила: "давай", они и давали.

– Отвянь, не мешай... Гляди: конституционные демократы! А сокращенно – кадеты. Не всех, значит, в семнадцатом году...

– Новая формация, – многозначительно произнес Кузькин. Опять будут Зимний брать.

– Дурак. – Петрович махнул рукой. – На митинги ходи – с руками оторвут... "Новая региональная политика"... "Женщины России"...

– Написали бы лучше: "Бабы России", я бы проголосовал.

– Птички твоей на всех не хватит, – отрезал Петрович. Кто тут еще из таких... Конгресс какой-то... Дурачье... Это у них, за бугром, конгресс, а у нас на конгресс не клюнут...

– Лебедь, – подсказал Кузькин, демонстрируя политический кругозор.

– Это генерал, что ли?.. И сидел бы себе в своем штабе чего в Думу-то лезет... Промышленники и профсоюзы. У америкашек между ними классовая борьба, а у нас, вишь, как ладно объединились... Так, а это что?.. "Кедр"...

– Что, и в самом деле кедр?

– Ну. Вот читай. Экологическое движение.

– А дуба там нет?

– Нет. Дуб они тебе оставили.

– Обижаешь, Петрович!

Кузькин устал стоять, заглядывая сверху в бюллетень, как в газету, и присел на корточки.

– Обижаешь.., – бубнил Петрович водя пальцем по партиям и блокам. – Так тебя не обидь, ты ведь сам обидишь... Вот и приходится в целях профилактики... Нет, Генка, это же дурдом какой-то. Тут даже вкладчики есть!

– Это которые?

– Обиженные.

– Богом?

– Не знаю... Наверное... Или МММ... Все же, до чего наш народ к халяве привык. Вот ведь обещали тысячу процентов, спрашивается, ну где возьмут, откуда? Нет, верили. И несли свои кровные.

– А причем тут халява? Прибыль!

– Да откуда ж ей взяться? Прибыль, это, по-моему, когда сделал – продал. Но чтобы продать, надо же сделать, что купят. А что мы умеем, кроме танков да ракет средней дальности? Да и то, делали, скорее всего, на большую, а получилась так себе, средняя...

– Ладно бурчать! Изучай список. Сколько там вышло после вычеркивания?

– Штук двадцать пять.

– Многовато... Может там какие особенные есть, с подковыркой?

– Всякие есть. Вот ПРЕС. Какой ПРЕС, куда ПРЕС?

– ПРЕС – это Шахрай.

– А чего ему надо, тому Шахраю? Он кто, демократ, или патриот?

– Демократический патриот.

– А КРО?

– Обратно, патриотический демократ.

– Чертово вымя! Ни хрена ведь понять невозможно... Самое внятное из всего этого – вот, последняя графа, – Петрович в сердцах ткнул пальцем.

– А там что?

– Да ничего. Против всех объединений.

Кузькин медленно поднял голову и уставился на компаньона.

– Петрович, а Петрович... Слышишь?

– Ну. – Петрович опустил бюллетень.

– Так может это и есть они?!

– Пришельцы? – Петрович пожал плечами. – Что-то я тебя не пойму.

– Соображай! – Кузькин возбудился и горячо зашептал. Если все проголосуют против, значит никого не выберут. Думы не будет, законы принимать некому – все, труба!

– Ну, почему... Сколько-то уже приняли – этими обойдемся, – рассудительно возразил Петрович.

– А договоры всякие кто будет утверждать. А бюджет кто примет?

– Это – ты не волнуйся. Найдутся. Что бы путное, а деньги промежь собой делить мы умеем. Что там надо утвердить? Давай, я тебе утвер.., – Петрович запнулся и завершил напропалую: – ...жду. Или жу? Короче, подмахну. В крайнем случае, Боря грех на душу возьмет – ему не привыкать.

– Так они на это и рассчитывают. Думы нет, потом и президента не выберем – все, полный развал государственной машины. А тут они являютя, так, мол, и так. Глупый народ, больная нация. Государство себе выбрать не можете. Значит, и нечего тут балаган из цирка с выборами устраивать, будем вас воспитывать.

– А-а, – Петрович махнул рукой. – Этих пришельцев я знаю. Зовут их, Генка, большевиками. Они ждут, когда можно будет опять советы давать. Их точно выбирать не надо – сами сядут, если других не посадим...

– Ну, тогда я не знаю.., – Кузькин сник, потом воскликнул в сердцах: – Да ну их всех к черту! Айда лучше в подвал, воду заткнем.

– Чего ты орешь, как белуга?! – повысил голос Петрович.

– А чего они как эти!..

Судя по всему, возникшие политические разногласия и амбиции привлекли внимание строгой женщины наблюдательницы, поскольку занавеска, отделявшая кабину от остального мира колыхнулась и послышался строгий голос:

– Тише! Мешаете! Вы здесь не одни...

– Кому это мы помешали? – озлобился Кузькин.

– Можно ведь и потише, – примирительно сказала женщина, заглядывая в кабину. Пол-часа уже гудите, пора бы и выбрать.

– Мы бы выбрали, да никак свою партию не найдем. Номер забыли, – нахально заявил Кузькин.

– А какая партия вас интересует?

И тут Кузькин возьми и брякни:

– Партия пришельцев, какая же еще.

Он тут же пожалел об этом. Потому что было ясно, как дважды два, что женщина возмутится, позовет милиционера, начнется разбирательство... Так уже было не раз и не два. Кузькин не отличался буйным нравом, но в казенных учереждениях ему будто шлея под хвост попадала. Хоть в ЖЭКе, хоть в горсовете. Сидят какие-то бабы, треплятся, а очередь ждет. Система!..

Но женщина не обиделась.

– Не партия, а избирательное объединение, – сказала она. За пришельцев отдельный бюллетень. Если хотите, получите первый стол.

У Кузькина отпала челюсть. Как всегда, в критические моменты, он забыл все сказуемые:

– Какой отдельный?.. Они что?.. А куда они?..

– Вы что, с Луны свалились? С позавчерашнего дня об этом тростят по всем телевизорам, а они словно только что проснулись. Электорат, называется...

Петрович был ошарашен не меньше Кузькина. Оба они вышли из кабины и сомнамбулическим шегом двинулись в указанном направлении. Там действительно стоял стол с табличкой на тонкой ножке: "Изб. бл. "Пришельцы". Все адреса". Возле стола стояли три человека. Они молча получили какие-то синие карточки и отошли.

Кузькин стоял совершенно потерянный.

– Так вы будете голосовать, или нет, – поинтересовалась женщина за столом.

– Б-буду... – Кузькин засуетился. – Вот только паспорт...

– Паспорт не нужен.

– Как не нужен? А я еще раз приду.

– Придете – отправим. Вон аппарат в углу, он вас зарегистрировал.

Действительно, в углу стоял ящик с экраном и каким-то перископом.

"Сплю!" – подумал Кузькин, машинально принимая карточку.

Однако, никаких достоверных признаков сна не наблюдалось. Кругом суетились люди, кого-то не находили в списках и он язвительно выговаривал растерявшейся регистраторше, что вот при коммунистах, между прочим, в списках были все кроме тех, кого там не было и быть не могло. На что последняя отвечала раздраженно, что при коммунистах, между прочим, выборы были раз в четыре года и кого выберут было известно заранее, поэтому никто и не лез со своими претензиями. И, между прочим, бюллетени были с промокашку. А эти они все утро перетаскивали – руки отваливаются!

Да и что это за сон такой, с выборами? Нет, такой сон ему, Кузькину, снится не может!

Петрович топтался рядом и думал аналогично.

– Петрович, а Петрович... Может у нас с тобой того?.. Крыша поехала?

– Может у тебя и поехала, а у меня-то с чего? Ну-ка покажи свою карточку.

Карточки были одинаковыми. На обеих значилось: "Избирательный блок "Пришельцы" и две кнопки: "за" и "против".

– И весь тебе сказ, – Петрович беспомощно завертел головой. – Девушка, а девушка!.. Будте добры!

Подошла все та же строгая женщина.

– Слушаю вас.

– Мы тут с товарищем.., – Петрович смутился и перешел на шепот. – Мы вот тут... В общем, как ими голосовать?

– Если – за, приложите палец к графе "за", против "против", – индеферентно произнесла женщина.

– А куда совать? То есть опускать? Где урна?

– Урны нет. Сдаете обратно. Ваш голос учитывается.

– Так поставили бы одну на всех кнопку, мы бы и надавили.

– Не знаю. Голосование тайное. Наверное, чтобы никто не увидел, что вы давите.

– А-а, ясно...

Теперь уже и Кузькин очнулся и вступил в разговор.

– Девушка, – произнес он как можно задушевнее. – Я не могу понять... Откуда они взялись, эти пришельцы? И вообще, кто они такие?

– Вы что, телевизор не смотрите, радио не слушаете?

– Нет, только книжки читаю.

– А газеты? – женщина улыбнулась.

– Да я вообще читать не умею. Пока еще неграмотный, буквы только учу. Ничего не знаю! Вы мне подскажите.

– Я бы с удовольствием, но не могу. Агитация запрещена., а я еще и лицо официальное. Другие избиратели могут заявить протест.

"Другие избиратели" уже начали обращать внимание на живописную группу сантехников в центре зала.

Петрович дернул Кузькина за рукав и потянул в сторону.

– Спасибо девушка, – поблагодарил Кузькин, – без вас бы я совсем...

Сформулировать свою немочь ему не удалось, ибо Петрович стремительно утащил его в закуток возле кабин.

– Ну, Генка, попались мы с тобой,.. – он отер пот со лба. – В штанах этих, с ключами... Люди кругом, а мы как придурки... Вот положение!

– Давай понаблюдаем за тем столом. А потом расспросим, что и как, – предложил Кузькин.

– Да мы и так тут уже час торчим.

– Ничего, еще поторчим...

К столу подходили. Не густо, но было. И контингент разный. Кузькин попытался кого-нибудь перехватить на выходе и допросить, но все та же женщина его поползновения пресекла.

– Гражданин! – сказала она внушительно, – Вы сами нарушаете порядок голосования и других провоцируете. Вызову милицию и попрошу удалить из зала.

Кузькин хотел было огрызнуться, но удержался. В его теперешнем положении сантехника-нелегала связываться с милицией было бы просто нелепо. Дойдет до жены... И он вернулся к Петровичу.

– Ну что?

– Что ну? – в тон ответил тот. – Деваться некуда – надо решать. Куда давим?

– А если не давить? Отдадим и все. Интересно, что тогда?

– Думаю, ничего. Решат, что воздержались. Мы что, сюда воздерживаться рвались? Никто, между прочим, не тащил силком.

– Так давай голосуем "за" и дело с концом!

– За что "за"? За пьяные видения?

– Тогда давай "против".

– Против чего?

– Да против всего!

– Если бы тут было написано "все" – можно. Но тут не это написано. Написано про пришельцев. А все остальное останется вместе с государством и бардаком в нем.

– Блин... Хоть бы одним глазком на них глянуть, на пришельцев этих, – Кузькин хотел сплюнуть, но и это было нельзя. – Вот достали, так достали!

И вдруг он увидел, как от стола с пришельцами отходит мужчина...

– Петрович! Гляди – тот самый! – Кузькин аж затрясся. Вон, смотри, тот самый мужик, который ночью... Ну, с паркетом!

– Где?

– Да вон же, уходит!

– Вон тот?.. Где-то я его видел...

– Все, Петрович, я "за" и бегу за ним.

Кузькин метнулся к столу, давя на ходу графу "за". Петрович хотел его поймать за рукав, но не успел. Даванул на свою графу и кинулся следом.

"Мужика" они настигли в фойе. Он оглянулся и вроде бы как узнал Кузькина. Во всяком случае улыбнулся и кивнул. И пошел к дверям. Но из будки, где сидела дежурная бабка, послышалось: "Варелий Евгенич, Варелий Евгенич!.." Мужчина подошел, склонился к окошечку и заговорил с бабкой. Кузькин перевел дух. О чем шел разговор слышно не было и он переместился поближе:

– ... А вон он, во-он! – произнесла бабка, тыча пальцем в сторону Петровича. – А вот он и второй!

Мужчина оглянулся:

– Вы сантехник?

– Д-да, – выдавил Петрович.

– Вчера ведь еще вызвали, – мужчина укоризненно покачал головой, – а вы сегодня явились. В самый разгар выборов. И что теперь? Будете смотреть?

– Ну, если что, мы можем...

– Надо бы глянуть, – озабоченно сказал мужчина. Пойдем?.. Давай ключи, Матвеевна.

– Это которые?

– Пятнадцатый номер. Там на бирке.

В подвал проникли через дверь под лестницей. Стояла тропическая жара. Парило, как в бане. Шарахаясь в узких проходах, натыкаясь на какие-то столы, тумбочки и отдельные части школьного оборудования, Кузькин шел следом за мужчиной. Сзади пыхтел Петрович. Кузькин чертыхался – он все время натыкался на кронштейны, на которых лежали кабели.

Наконец, искомый проем был найден. Внутри шумела вода и оттуда валил пар. Петрович оттеснил всех и вошел в помещение.

– А вы кто будете? – поинтересовался Кузькин у мужчины.

– В каком смысле?.. А-а, я – завуч. Завхоз наш заболел, директор уехал. Так что, если вам нужно официальное лицо это я.

– Генка, – послышалось из парилки, тут труба лопнула, горячая, – Петрович вывалился из тумана. – Уже по щиколотку набралось. Надо воду отключать, заваривать, а это только завтра. Пока заткнем. Будем бандаж делать. Кусок резины и проволока найдется? И тряпку небольшую. Наложим, резиной закроем и стянем... Надо же! Школу четыре года назад сдавали, варили как попало,.. – он махнул рукой. – Нет, чтобы сразу сделать хорошо, гоним туфту, а потом чиним, чиним... И вы, небось, так же учите...

Мужчина усмехнулся.

– Стараемся.

– Плохо стараетесь. Вот он и электорат получается, как та труба. В мозгах напополам коммунизм с демократией намешали, прилепили-пришпандорили... Как у китайцев: десять лет упорного труда и тыща лет блаженства. Про труд потом никто не вспоминает, а блаженство – вынь да положь... Халтура!.. Так, найдем резину и проволоку? Вас Валерием Евгеньевичем величают?

– Ну, какой я вам Валерий Евгеньевич!

– Давай, Валера, ищи. Иначе, к утру, будет по колено. Можно коврик или камеру от машины. И проволоку. Лучше алюминиевую, но толстую.

– Шина от кабеля пойдет?

– Давай, – Петрович махнул рукой.

С трубой провозились часа полтора. Сначала вспотели, потом вымокли. Про ноги и говорить нечего. Кузькин еще и обжегся, поскольку суетился без толку и путался под ногами. В момент затягивания проволоки бандаж повело и Кузькин, как истинно советский человек, бросился грудью на амбразуру, то есть попытался остановить процесс сползания голыми руками. Но жертвы не были напрасны! Пока он шипел и тряс ладонями, Петрович успел осмыслить ситуацию и возвратил коварный бандаж на исходную путем воздействия на него сапога, а точнее, каблука от этого сапога.

– Все, – наконец заключил Петрович, пряча плоскогубцы в сумку. – Дело – труба. Струю усмирили, а капает – где ж у нас не капает!

– Вам надо просушиться, – озабоченно сказал завуч. Пойдемте, у нас там нагреватель есть. Мороз на улице, сразу прихватит.

– Да мы здесь недалеко – добежим, – Петрович вдруг смутился. – Протряхнем только, чтобы пар стравить.

– Ну, пойдемте тогда в дежурку. Чайку хлебнете. У Матвеевны всегда есть.

Чаек действительно имелся. И, притом, свежий. Под такое дело Матвеевна выдала каждому по паре карамелек.

Кузькин маленькими глотками прихлебывал чай и думал. Его так и подмывало спросить про пришельцев, но было неудобно. Спросишь, а он глаза вылупит...

Петровича, судя по всему одолевали те же мысли.

– Значит, выборы.., – он сделал изрядный глоток, покатал во рту карамельку и поинтересовался: – как думаете, выберут тех пришельцев?

– Каких пришельцев? – не понял завуч.

– Ну, тех в углу, с кнопками.

– А какая разница? – завуч пожал плечами.

– Разница... Есть разница. Пришельцы все ж таки, не какие-нибудь там большевики. Из космоса – это не шутка.

– Погодите, погодите, – завуч даже отпрянул и чуть не вылил на себя стакан, – вы что же, всерьез это приняли?

– А как еще принимать? Выборы, люди... Какие тут шутки!

– Но ведь объявляли, неужели не слышали?

– Слышал что-то. Но, может, чего не понял? – Петрович хлопнул себя по лбу. – А в чем там дело? Пришельцев нет, что ли?

– Конечно же нет. Просто опробовали новую систему голосования. Эксперимент. Без паспортов и бюллетеней. На двух участках. Предупреждали ведь... Было разъяснение...

Кузькину кровь ударила в голову, и в этой голове осталась только одна мысль:

"Вот тебе и бульдозер!"

– Вот оно что, – Петрович аккуратно поставил свой стакан на стол. – Значит, система,.. – теперь стало заметно, что у него дрожат руки. – Поня-атно. А пришельцев-то зачем приплели?

– Честно говоря, я тоже не понимаю. Может избирателей хотели привлечь, или, чтобы каждому было понятно, что это заведомо неофициальное голосование. Трудно сказать, я ведь к этому не имею никакого отношения. А вы.., – голос завуча дрогнул, он тоже почему-то разволновался, – вы, если не секрет, как голосовали?

– Мы, – Кузькин вскинул голову. – Мы-то голосовали "за".

– Почему? Вы... считаете, что самостоятельно мы уже не сможем... То есть народ разуверился, а политическая элита не способна из своих рядов выдвинуть национального лидера?

– Нет, мы так глубоко не копаем. Мы прикинули: за всех голосовали, а за этих нет. Ну и подумали: хуже не станет.

– Думаете?

– А тут и думать нечего. Куда хуже-то?

– Ну,– вмешался Петрович, – насчет этого можешь не беспокоиться. Резервы имеются. А уж если большевики за дело возьмутся – полная гарантия, как в сберкассе.

– Не любите вы большевиков, – констатировал завуч.

– Нет, не люблю.

– Интересно, а почему? У них ведь и программа и... моральный кодекс.

– Вот за это и не люблю. За моральный кодекс то есть. Если бы они его для себя писали, так ведь нет, для народа. А для себя у них другие кодексы были написаны.

Завуч пожал плечами, дескать, ну, вам видней. Разговор явно не клеился и Кузькин почувствовал, что они с Петровичем здесь совершенно не к месту. Да и вообще, какие теперь разговоры. Домой надо идти, принять заслуженную кару и чинить кран.

Завуч, видя, что пауза затянулась, решил нарушить молчание.

– Интересная жизнь теперь, неделю, как из Франции вернулся, а тут сверху – выборы, а снизу – труба течет. Контрасты!

– Опыт перенимали? – вяло поинтересовался Петрович.

– Не то, чтобы опыт, а так... Смотрел, как они своих балбесов учат.

– И как, у них балбесов много?

– Да, примерно, столько же.

– А трубы тоже текут? – ни с того, ни с сего спросил Кузькин.

– Я их не проверял, но, думаю, текут, – завуч улыбнулся. – Трубы – они везде текут... Вот, кстати, привез сувенир. Он достал из нагрудного кармана плоскую бутылочку. – Коньяк "Наполеон"! Знаменитая марка. Выдержка – пятьдесят лет. Представляете – пятьдесят лет. Сколько за это время разных политических катаклизмов случилось. А он себе лежал и лежал в подвале.

– Это что же, его еще при Сталине.., – Кузькин поискал нужное слово, не нашел и брякнул: – заквасили?

– Выходит так.

– И никто за это время не выпил, – констатировал Петрович. – У нас бы уже давно выпили, а у них, видишь, отлежал положенное.

– У них каждый год, как вы говорите, заквашивают новый, а старый, пятидесятилетней выдержки, разливают и пускают в продажу. Тех людей, которые его готовили, уже нет, а мы вот имеем возможность оценить плоды их труда. Преемственность поколений...

– То-то и оно, что преемственность, – сказал Петрович. А у нас редко кто помнит, как дедов звали, не то, что там плоды их трудов понюхать может.

Возможно, завуч воспринял слова Петровича как намек, но он вдруг достал из кармана плоскую коробочку, извлек из нее три маленьких – чуть больше наперстка – плошечки и, поставив на стол, начал разливать из бутылки.

– Прошу! – сказал он закончив процедуру – Я тут всех коллег в школе угостил, ну а мы с вами сейчас тоже, в известном смысле, коллеги. Так что прошу!

Петрович стушевался:

– Неудобно как-то, школа все же, – он взял сумку с ключами и встал.

– Ну, мы с вами и не поллитру распиваем, а будем оценивать плоды трудов. И потом, доза ведь французская. Давайте – за успех выборной компании, а заодно и трубу обмоем.

Кузькин вслед за Петровичем приблизился к столу и машинально приняв свою плошечку, опрокинул содержимое в рот. Взгляд его остановился на бутылке, уже на две трети пустой. Это была точно такая же бутылка – двойник той, что стояла на верстаке прошлой ночью.

– А у них там во французских школах полы паркетные? услышал он голос Петровича.

– Ну, вы знаете, школы у них вообще оснащены просто на зависть, – откликнулся завуч. – На полы я даже внимания не обращал...

–

Обратно шли молча. Молча же переоделись в домашнее и молча двинулись к своему подъезду. Перед тем, как позвонить в свою дверь, Петрович остановился и спросил:

– Кран-то свой ты не забыл?

– Какой кран? – Кузькин вышел из состояния задумчивости.

– Какой кран... Мы с тобой за каким рожном в слесарку ходили?

– Блин... Забыл!

– На, – Петрович протянул Кузькину железку, завернутую в тряпку. – Тоже мне, деятель...

– Петрович! А бутылка-то точно такая же, как у пришельца. И наперстки такие же! – вдруг ни с того, ни с сего выпалил Кузькин.

– Мало ли,.. – Петрович пожал плечами, – ты, Генка, особенно-то об этих пришельцах не распространяйся, – он усмехнулся, – а то ведь и тебя обхохочут и меня на смех поднимут. Допились, скажут до чертиков, марсиане им везде мерещатся. Эти выборы мы с тобой профукали, теперь следующих ждать надо. Я так думаю, что до следующих они не проявятся, пришельцы. Вишь, как мы с тобой старались, а никакого толку. Не можем мы правильный выбор сделать – тямы не хватает. Потому как, дураки. А с дураками им связываться нет резону. Вот поумнеем, они и явятся. Ну, бывай здоров, электорат!

И Петрович нажал на кнопку звонка.

–

Через пару дней Кузькин после работы завернул к Петровичу. То, что он увидел в слесарке, поразило его до крайности. Во-первых, токарный станок блестел, как новенький. Во-вторых, помещение было прибрано, а слесарный инструмент аккуратно разложен на верстаке. Фуфайки были развешены на вешалке и она (с ума сойти!) была закрыта ширмой. Мусор в помещении отсутствовал. Сам же Петрович оседлал наковальню и остервенело драил ее наждачкой. Один бок уже блестел, другой тоже подавал надежды.

– Привет, Петрович, что это ты тут устроил? Не иначе к прилету марсиан готовишься? – выдавил из себя Кузькин.

– Не угадал, – с достоинством ответствовал Петрович, продолжая манипуляции наждачкой. – Здравствуй, если пришел, а если критиковать будешь, то прощай... Будешь?

– Нет.

– То-то же. Садись...

Табуретка была свежепокрашеннаяии Кузькин покосился на нее с опаской.

– Не боись, садись. К следующему разу кресло притащу есть на примете.

– Ну-ну, – робко произнес Кузькин и присел на краешек.

– Кран починил? Не течет?

– Капает.

– И куда капает.

– Куда-куда – в кастрюлю, куда же еще...

– Как в кастрюлю? А чего ты тут расселся? Вон краска, вон пакля, иди, делай.

– Так стояк надо отключать, а сейчас народ с работы явится.

– Ладно, до субботы ждем, а в субботу чтобы не текло, ясно?

– Строг ты, Петрович, стал, просто хоть беги, – заметил Кузькин осторожно.

– А с нашим братом-электоратом иначе никак.

– Может домой пойдем? Завтра свою наковальню дошкеришь.

– Нет, Генка, она у меня по плану сегодня. А на завтра другие планы.

– Ну, тогда я пойду.

– Будь здоров. Жене – привет. Как она?

– Третий день пилит.

– Видать у твоей бабы завод долгий.

– Да уж , – Кузькин вздохнул и поднялся. – Слушай.., – он вдруг осекся, потому что его взгляд упал на бутылку, стоявшую в дальнем углу на столе.

Это была бутылка точь-в-точь как та, что была у завуча, и совершенно такая же, какая стояла на верстаке в предвыборное утро. Но эта бутылка была полная... Наваждение!

– Петрович, смотри, что это у тебя там?!

– Где!?

– Да вон, на столе. Бутылка!

– А-а, – Петрович хмыкнул. – Это я одного ларечника попросил достать. На взаимовыгодных условиях. Дорогой, зараза, пришлось целых три заначки аннулировать. Он мне обещал и наперстки из столицы припереть. Так что как-нибудь откроем к случаю.

– Угу... Понятно, – буркнул Кузькин и неожиданно для себя самого ядовито поинтересовался: – Так может ты, дядя Коля, и паркет тут сделаешь? Чтобы уж заодно?

Петрович не спеша приблизился и присел на другой табурет. потом не спеша вытер руки тряпкой, посмотрел Кузькину в глаза и сказал серьезно:

– Сделаю. Дома не буду, а тут – сделаю. Ты как знаещь, а мне электоратом быть надоело.

Кузькин молча встал и пошел к двери. На душе у него сделалось гнусно и захотелось напиться до свинячего визга. Пропади они пропадом все эти депутаты, кандидаты, ушельцы и пришельцы! Ведь живут же люди... И не в том дело, что жратвы нет, выпить нечего или, там, жить негде. На самом деле, все есть... А чего нет? Но чего-то ведь нет, иначе почему так тоскливо жить?.. Все у него есть: и жена и пацан растет и квартира не сарай. Даже японский телевизор есть, а надо, так он и на видеомагнитофон наскребет... Да что там видик, только скажите, что надо, он...

"А может мне как раз уже ничего не надо, оттого и хреново? Хотеть не научили, я все перехотел, что смог, и теперь... Что? Помирать?.. Ну, допустим, уболтаю Зинку, накопим деньжат и махнем куда-нибудь... Куда?.. В Гренландию, к примеру... Зачем?.. Ну, допустим, съезжу в эту Гренландию, а потом что? Опять на бульдозер, землю туда-сюда елозить? И если бы знать, что хоть для дела. А то ведь сегодня туда, завтра – обратно... да и вообще..."

Кузькин вдруг понял, что его мысли вертятся по тому же кругу, по которому они обычно гуляют у мужиков на работе во время перекуров. И перекуры эти становятся все длиннее, а мысли-то, мысли все одни и те же! "На хрена нам все это нужно!" То не нужно, это не нужно... А что вам нужно-то!.. Вот как бы оно должно быть все устроено, чтобы он, Кузькин, сказал: годится?.. И что спрашивается, нужно делать, чтобы оно так устроилось? Надо же что-то делать, иначе родился, крестился, женился, да так недовольным и помрет. И никаких следов. Как будто бы его, Генки Кузькина, и не было в природе.

Кузькин знал, что этот проклятый вопрос – зачем живет человек – мучает человечество еще со времен древних греков. Но никогда доселе не примерял его на себя. Теперь стало ясно, что вопросик этот ему пока великоват. Разве что на вырост...

–

Вечером по местному каналу объявили официальные итоги выборов. Победили, как всегда, коммунисты. Дикторша молоденькая смазливая девчонка – объявила результаты строгим голосом, потом замешкалась хихикнула и произнесла:

"Опробование новой системы голосования показало ее эффективность. По результатам будет принято решение о возможности использования..."

"Замучаетесь! Кнопок не хватит на ваших карточках." – зло подумал Кузькин.

"Из принявших участие в опробывании новой системы голосования "за" – дикторша опять хихикнула – проголосовало девяносто девять и девять десятых процента."

"Смотри-ка ты... Стало быть, из числа принявших на каждую сотню девяносто девять с копейками дураков, а из непринявших – тоже порядочное количество. Если бы не демократия, никто бы и не подумал.., – констатировал Кузькин. – Теперь будем знать!"

И уже лежа в кровати он принял важное решение с далеко идущими последствиями:

"Покрашу!.. И пусть хохочут... Все голубым, а капот розовым!.. День похохочут, другой, а я к тому времени еще чего-нибудь придумаю... Посмотрим, кто кого перехохочет!.. Надо будет Петровича тряхнуть насчет нитрокраски. У них в ЖЭКе бабы-маляры... Что-нибудь они там в розовое красят?.."

Железноярск-26

1996-1997