Текст книги "Над Миусом"

Автор книги: Владимир Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Дроздов Владимир
Над Миусом

Владимир Дроздов

Над Миусом

"Над Миусом" – вторая книга ленинградского писателя Владимира Дроздова. Первая его книга – "Наведение на цель" – вышла в издательстве "Советский писатель" в 1973 году.

В. Дроздов по профессии военный летчик, участник Великой Отечественной войны, и пишет он о летчиках. Одни рассказы посвящены предвоенному времени ("Тягач", "Ввод в строй", "Прыжок", "Коля-воробей", "Два рассказа бывшего курсанта", "Приключение "двойки"), другие рассказы и повесть "Над Миусом" – о войне. Дроздов точно и зримо описывает бой в воздухе, лаконично, с большой психологической достоверностью передает динамику ощущений летчика.

ВОЛОДЯ ЛАВРОВ

По давней привычке, сложившейся в годы деревенской жизни и надежно закрепленной распорядком летной школы, он проснулся еще до рассвета. В темноте не сразу понял, где находится. Пошарил рукой по табуретке у изголовья. Нащупал китель и на нем... звезду! Плотную, вескую-тотчас представил ее себе: золотую, с маленькой красной колодкой... Да, вчера получал в Москве.

А сегодня он снова на фронте.

Недолго Володя полежал неподвижно-припоминал, как же это было. Потом нагнулся и, хоть и вслепую, неслышно (не разбудить бы ребят!) раскрыл чемодан.

Вынул из него новенькую, тонкой шерсти гимнастеркув ней ловчее будет летаться, чем в кителе. Принялся одеваться. Нетерпение жгло, но Володя себя одергивал:

"Не спеши!" И досадовал, что никак не может отделаться от нелепой мальчишеской торопливости в ожидании предстоящего полета. А ведь сколько раз давал себе обещание не пороть горячку, особенно перед боевым вылетом!

Одно оправдание: он же почти две недели нс летал– соскучился.

Володя натянул легкие хромовые сапоги на топкой подметке и бесшумно вышел из землянки. Однако по отвычке от самодельных лестниц сделал слишком большой шаг и нагнулся, чтобы не стукнуться головой о низкую притолоку. Вот и зацепил носком сапога за дощатую опалубку следующей ступеньки. Дернулся, с трудом удержал равновесие-все спешка, спешка проклятая!

Шагая по летному полю, Володя незаметно для себя точно выдерживал направление на то место, где стоял его истребитель "аэрокобра". Рассветало. Техник с мотористом уже возились у самолета. Пришлось принять рапорт от подчиненных. Одним прыжком он взметнулся в кабину. С наслаждением подвигал ручкой, пошевелил ножными педалями-будто полетал! Потом, уже поспокойнее, осмотрел приборы, погонял мотор на всех режимах.

До завтрака успел еще пролезть под весело приподнятым хвостом "кобры" (благо ложиться не надо-не то что у "яка"), заглянул за капот, придирчиво исследовал шасси.

А после завтрака командир полка майор Ковач разрешил старшему лейтенанту Лаврову один полет по кругу в паре с ним. И вроде остался доволен – послал еще слетать со всегдашним ведомым, лейтенантом Тарасенко, па прикрытие посадки группы, возвращающейся с боевого задания. Но больше летать не дал. Сказал:

– Отдохни после перерыва. А то с непривычки дров наломаешь, не хочу за тебя перед генералом глазами светить.

Командир дивизии генерал-майор Строев в это время как раз прилетел на аэродром полка, однако старший лейтенант Лавров постеснялся через голову Ковача обращаться к генералу с просьбой разрешить полет-все же нарушение субординации.

С горя он пишел па курган-загорать. И добрый час пролежал, наблюдая, как над аэродромом непрерывными волнами проносятся в сторону фронта наши штурмовики и бомбардировщики. Для их прикрытия от атак "мессеров" с летного поля его полка то и дело взмывали в небо истребители. На ходу догоняли, пристраивались сверху и сзади... Володя радовался: все-таки он поспел к началу нашего наступления! Уже второй день артиллерия, пехота и тапки прорывают мощный оборонительный рубеж немцев-знаменитый Миус-фронт. И летчики с воздуха поддерживают атаки наших войск.

Володя быстро оделся – сейчас он пойдет к майору, снова попросится в воздух.

Едва успел спуститься с кургана, как навстречу вышли из кукурузы летчики его звена. С веселыми возгласами все трое набросились на своего командира – бороться. Давно это повелось: втроем на одного. Так, по их словам, все же "появлялся хоть один шанс на победу".

Вот и сейчас свалить Володю никак не удавалось. Правда, и он пока что никого на землю не бросил-облепили!

Неожиданно Астапов подлез снизу, ударил под коленки.

Все-таки Володя, даже падая, сумел перевернуться на живот-он всегда ненавидел чувство беспомощности, которое испытываешь лежа на спине. Ну, понятно, вся компания, торжествуя, навалилась на него сверху. Но он ворочался, выдирался, пока зеркальце в кармане гимнастерки не лопнуло, не рассыпалось на мелкие осколки.

Пришлось их оттуда вытряхивать на глазах у ребят. Вид у него при этом, конечно, был... не ахти – зеркальце ведь подаренное! Но тут за Лавровым прибежал моторист – им надо лететь всем звеном на прикрытие войск. Это генерал Строев распорядился. Новость хотя и не. примирила Володю с потерей подарка, однако смягчила досаду.

Только вот при получении от майора Ковача боевого задания Лстапов брякнул:

– А Лавров-то зеркальце разбил, так чуть с горя ис зарсвил!

И майор Ковач, смеясь, предложил:

– Ну смотри, герой. Не то могу вместо тебя слетать.

Володе было и стыдно и обидно, что не может отбиться от подозрений в суеверности, – не хотелось объяснять, рассказывать о подарке. Он только буркнул:

– Сам полечу, приметам не верю.

Майор Ковач тряхнул чернявой, словно в мерлушку одетой, головой – как бы поставил подтверждающую точку.

Однако как ни спешил старший лейтенант Лавров, как ни подгонял летчиков своего звена, – все равно время подготовки к вылету зависело от Николая Тарасенко.

Колька не горазд был торопиться, а от насмешек отбивался поговоркой:

– Поспешишь при сборах-отстанешь в пути!

Правда, в воздушном бою Николай от своего ведущего никогда не отставал-надежно прикрывал его, всегда вовремя отражал атаки "мессеров". Поэтому, как ни глодало Володю нетерпение, он оставил Николая в покое.

И вгляделся в ту сторону неба, куда им предстояло лететь.

Горизонт на западе был затянут серой пеленой военной дымки. Едкую известково-черноземную пыль Донбасса взвихрили разрывы бомб и снарядов. Она смешалась с пороховым дымом и гарью. А сильные восходящие потоки нагретого к середине дня воздуха подняли все это над землей. И военная дымка заволокла поле сражения.

Издалека она, пожалуй, была похожа на театральный занавес-плотная плоская завеса. Но старший лейтенант Лавров еще по опыту Сталинграда знал: военная дымка расползается глубоко внутрь обороны. Пролетая сквозь нее, летчики плохо видят идущий на земле бой, не всегда могут различить, где свои войска, где чужие. И хуже того: друг друга теряют из виду! Надо очень хорошо изучить местность, все ее приметные ориентиры, чтобы точно назвать пункт сбора звена после выхода из дымки.

А на выжженной солнцем и боем земле глазу часто не за что зацепиться. Ни деревца, ни кустика. И селения все на одно лицо: белые хатки, крохотные палисадники с подсолнухами и мальвой да выбитые добела шляхи. Конечно, не так уж и высок забор военной дымки, через него легко перемахнут "аэрокобры", не разрывая строя. Только высоту придется набирать над аэродромом... А если проскочить под дымкой бреющим и уйти в набор за линией фронта? Тогда и к Саур-могиле-туда, где "юнкерсы" частенько бомбят наши вырвавшиеся вперед танки, – можно будет подойти из тыла противника. И немецкие летчики не сразу разберутся, еще примут за своих. Первая атака получится неожиданной...

Так Володя и решил. Показал ребятам на карте, где удобнее пересечь линию боевого соприкосновения бреющим полетом.

Но вот его звено взлетело. Строем "фронт" все четыре "аэрокобры" крыло в крыло понеслись вдоль широкой с покатыми берегами балки. Мимо, мимо мчались отлогие склоны ложбины, заросшие бурьяном, полынью, выжженной солнцем травой. Но впереди поворот-не взмыть ли повыше над ровной поверхностью степи? Володя взял на себя ручку управления. Так-совсем чуть-чуть. Послушная рулям "кобра" мгновенно вынесла его над берегами балки. И, словно связанные одной ниточкой, взмыли за своим командиром Тарасенко, Астапов и Седых

Внезапно из-за поворота той же балки навстречу и слегка наискось вылетели четыре "мессера". Они, видно, пошли вверх немного круче и теперь как бы нарочно подставили под удар свои бока и животы.

В голове Володи мелькнуло: "Ага, попались!" Нажал гашетку общего огня. И тотчас у среднего "мессершмитта" стало медленно отрываться крыло. И все так же неторопливо-как во сне-"мессер" перевернулся, прочеркнул небо черным крестом, повалился... Одновременно и крайний слева "мессер" окутался облачком дыма, бессильно клюнул... Володя понял: это Астапов командир второй пары его звена – не растерялся.

Нет, "мессершмнтты" ке успели ответить, в какие-то доли секунды разошлись с "кобрами", едва не задев друг друга. Промелькнуло лицо немецкого летчика – редко Володе приходилось видеть врага так близко. Он даже невольно обернулся и с радостью про себя отметил: все четыре "кобры" целы! Но сразу вслед за тем военная дымка поглотила пару Астапов – Седых, и только невозмутимый ведомый Лаврова Николай Тарасенко ни на метр не оторвался от своего ведущего, продолжал идти крыло в крыло с Володей.

Конечно, и "мессеры" скрылись в дымке. "Небось ни до чего им теперь, чешут домой!" – позлорадствовал про себя Володя. А вслух скомандовал по радио:

– Астапову и Седых самостоятельно выходить в квадрат двадцать четыре семьдесят восемь.

Понимал: дымка помешает тут же восстановить строй звена. И стал осторожно-как только мог более полого – снижаться, ушел опять на бреющий. А еще через минуту дымка над головой заметно поредела-Володя с Николаем начали набирать высоту. Подумалось о счастливом совпадении: "мессеры" не только выбрали один и тот же, что и "кобры", маршрут, но еще на одном и том же повороте взмыли. Вот он и свалил своего двадцать шестого фрица. "Да, просто повезло!" – Володя отмахнулся от этой мысли, а где-то в глубине души все равно угнездились радость и гордость.

Но вот чуть ниже зловеще мелькнули черные кресты, остро блеснули фонари двух кабин-"рама"! К немецкому самолету "фокке-вульф-189" не зря прилипла эта кличка – его два фюзеляжа соединены поперечинами крыльев и хвоста. "Фокке-вульф" повернулся и неспешно направился домой-в тыл.

Володя знал, как ненавидит наша пехота этого фронтового разведчика немцев. О нем даже слух пустили: бронирован! И усмехнулся, подумав: "Вот мы сейчас проверим, благо зверь сам на ловца бежит". И крикнул:

– Николай, атакую "раму"!

Переворотом через крыло "кобра" устремилась вслед за "фокке-вульфом". А он продолжал неторопливо идти прежним курсом. Володя обрадовался: разведчик не заметил наших истребителей! Во всяком случае, почему-то не использовал легендарную маневренность своего самолета. И Лавров заспешил: открыл огонь с большой дистанции-слишком рано! Сразу же подосадовал: ведь тем самым только зря себя обнаружил...

"Рама" дала крен-вышла из поля прицела. И Володя довернул за ней. Недостаточно. Еще довернул.., В нетерпении он бросил самолет в короткое пике, дал новую очередь.

"Опять спешка!" – одернул себя Лавров, поняв, что промахнулся. Еще доворот. И – ближе, ближе!

Володя видел: по нему тоже вовсю ведут огонь. Однако хотя в душе он был уверен, что – мимо, все же рассудок шептал: "Не зарывайся! Оцени трезво расстояние, не пора ли выводить из атаки?" И одновременно во весь голос в нем кричал азарт охотника: "Доводи поближе, еще ближе! Только тогда ударишь наверняка!"

А ведь Лавров отчетливо понимал, что тяжелая "кобра" даже после выхода из атаки не сразу изменит направление полета, будет еще какую-то долю секунды по инерции идти на "раму", может с ней столкнуться!

Но азарт не давал ему ставить рули на выход из атаки.

И вот Володя наконец нажал гашетку общего огня.

И увидел: по немецкой машине как бы волна прошла, "рама" вся вздрогнула и затряслась. "Эх, до чего же хороша на "кобре" пушка!" – еще успел воскликнуть про себя Лавров и дал рули на вывод. Заторопился: "Вот сейчас отвалю боевым разворотом вправо..." Но тут он почувствовал удар и потерял сознание.

НИКОЛАЙ ТАРАСЕНКО

Да, впервые он вернулся из боевого вылета одинбез своего ведущего, командира, друга...

Когда подобное случалось с летчиками других эскадрилий, Николай всегда придирчиво расспрашивал ведомых. Одни выглядели удрученно, честно признавались:

"Прозевал атаку "мессера", вот и не уберег". Бывали и такие, что сначала напускали на себя небрежность: "Ведущий сам зарвался, в мою сторону даже ни разу и не глянул... А тут меня "мессеры" боем связали..." Однако вскоре под упреками ребят сникали и эти слабаки. Николай уже чувствовал в их сбивчивых ответах и горечь, и виновность... И тогда прощал. Понимал: если не слеталась до полной слитности пара истребителей, то общая это их вина, а значит-и беда общая. Только про себя Николай думал: "Никогда такого у нас с Володькой не будет". И вот "оно" пришло.

Конечно, если в групповом воздушном бою разорвались ведомый с ведущим, на момент потеряли друг друга, – их часто и винить нельзя. Чего только там не бывает. А главное-оба на виду у всех летчиков группы.

Во время разбора командир полка да и все ребята совместно рассудят, определят, что н кто в бою мог упустить.

И никаких обид, никаких ложных обвинений после разбора уже не будет.

Но сегодня они с Володей дрались вдвоем, да еще за дымкой этой проклятой... Ни генерал Строев на своей станции наведения, ни Астапов и Седых не видели боя с чертовой "рамой".

Теперь Николай один за двоих в ответе. Как скажет, так и примут. Верят: Тарасенко врать не станет...

Эх, Володька! Только что звезду получил и так увлекся! А ведь раньше всегда у него азарт в одной упряжке ходил со строгим расчетом...

Сразу после посадки Николай все рассказал ребятам.

Они его окружили, едва успел вылезти из кабины. И майору Ковачу тут же доложил:

– Старший лейтенант Лавров, преследуя "раму", подошел слишком близко и на выводе из атаки столкнулся с ней. От удара Лаврова выбросило из кабины. Падая, Володя раскрыл парашют и благополучно приземлился в балке, за линией фронта. Немцы его не заметили. Он спрятался в сарае. Я прошел рядом бреющим полетом – ровное место. Думаю, можно сесть. Если не на "кобре", то на "кукурузнике" – вполне. Я хоть сейчас...

– Сколько от линии фронта?

– Километров семь-восемь.

– Покажи на карте.

Николай показал, и Ковач протянул разочарованно:

– Там, наверно, кругом полно фрицев. Тылы всякие, резервы...

– Говорю-никого! Резервы небось брошены на участок прорыва -к Саур-могиле.

Ковач взлохматил свою негритянско-цыганскую шевелюру, посерьезнел лицом, сказал:

– Нет, такое нам без генерала не решить. Пойду на узел связи, а ты пока боевое донесение пиши.

Все то время, что Николай страдал над боевым донесением, ребята к нему приставали:

– Где, когда и как вы с Володькой встретили "раму"?

Рассказал.

– С ходу Лавров атаковал или со стороны солнца?

– Какое солнце, дымка же. Володька прямо на "раму" пошел.

– А "рама" вела огонь?

– Конечно, только мимо.

– По Лаврову или по тебе тоже?

– Только по нему, в меня ей вообще было не попасть – я же вроде противозенитного маневра делал.

– Что же Володька не дал ей по хвосту как следует?

– Да она виляла! Он бил, но тоже мимо. Вот и вздумал поближе подойти, наверняка ударить.

– Как столкнулся-то?

– А "рама" в тот момент хотела, видно, в пике уйти – нос опустила. Одновременно и Володька из атаки вышел. Его "кобра" только успела на дыбы стать. Да так, словно конь в цирке, и надвинулась на "раму". Со стороны показалось: сцепились хвостами! Но нет, обломки сразу посыпались, хвосты у обеих машин отвалились.

"Рама" тотчас кульбитом пошла кувыркаться вниз.

А "кобра" вроде еще немного вверх полезла. Однако тут ее перевернуло на правое крыло... Я только подумал:

"Штопор!" – гляжу: дверки кабины откинулись! И в тот же момент "кобру" сильно тряхнуло – так что Володьку из кабины далеко в сторону выбросило.

Ребята немного помолчали, потом про парашют спросили. Николай ответил:

– Володька не враз его открыл. Я даже испугался: не ранен ли? Но нет, он свободным падением недолго пролетел – дернул. Потом еще стропы подтягивал – скользил. Значит, увидел внизу сарай, надумал в нем укрыться.

– А когда приземлился, не подал тебе какого-нибудь знака?

– Он же торопился! Тут еще парашют надо собрать, в сарай поскорей сховаться... Ну, махнул рукой на прощанье... Может, хотел сказать: "Уходи, не демаскируй меня!"?

Николай смолк, уткнулся в донесение. И ребята разошлись кто куда. Все надеялись, что Володя не в плену и, возможно, вернется в часть...

Майор Ковач не застал комдива на станции наведения. И в штаб дивизии генерал еще не прибыл-находился где-то в пути. Пришлось передавать боевое донесение по обычным линиям связи.

Наконец генерал Строев сам прилетел на аэродром.

Сказал майору Ковачу:

– Готовьте Тарасенко к полету на поиск Лаврова.

Командующий воздушной армией приказал Токареву одновременным вылетом полка Ил-2 подавить немецкие зенитки, а также любые попытки пехоты противника помешать посадке Тарасенко. Нам надо прикрыть токаревских "горбатых" и Тарасенко от атак с воздуха. Сейчас слетаю к Токареву, договорюсь о взаимодействии и вернусь к вам.

Николай в это время сидел в землянке командира полка-заканчивал подробный рапорт. Конечно, генерал его прочел, попросил показать на карте сарай и посадочную площадку, на которой Николай собирается сажать свой "кукурузник".

– Вы уверены, что площадки хватит?-спросил генерал. – Придется ведь с бреющего приземляться, а затем и взлетать прямо перед собой. Ковыряться на земле некогда будет.

Как Николай клял себя, что не прикинул на месте размеры площадки, когда проходил над ней бреющим!

И вообще... надо было трезво все обдумать, не ляпать с ходу... Но тогда он не мог собраться с мыслями-тяжело переживал потерю друга. Да и не думал там садиться. Это уже на обратном маршруте стал соображать.

А сейчас надо честно отвечать генералу. Николай сказал:

– Точных размеров и профиля площадки сообщить не могу.

– А если ее не хватит?

– Дам газ, поищу другую – кругом голая степь.

– Как же вы так? Ведь сказали, что сумеете сесть.

Вот и в рапорте пишете... Зная вас, я вам поверил, дал слово командующему, что обойдемся без новых потерь.

А вы теперь, оказывается, даже толком не можете объяснить, куда будете садиться?

Тарасенко молчал. Да н что тут скажешь?

Он спросил генерала:

– Разрешите идти готовить "кукурузника"?

Генерал усмехнулся, сказал:

– Что ж, идите.

И Николай не только заново проверил все узлы самолетика, еще и совершил на нем две посадки. Старался представить себе размеры площадки, необходимой для предстоящей операции. Садился и, едва "кукурузник" останавливался после пробега, тут же взлетал. Но это на своем аэродроме! Вот если бы он помнил длину той площадки, на которую придется сесть! У него была своя гордость: ходить за Лавровым как привязанный, надежно прикрывать ведущего от атак "мессеров". Легко ли это?

Ребята пробовали. Никому не удавалось повторять за Володькой его боевые развороты, его пике и горки. А Николай? Заранее угадывал, куда сейчас его ведущий метнется, какую фигуру сделает. И подготовлялся. Зато Лавров мог все силы, все внимание отдавать атаке. И не только сам это знал-всем говорил: "Без Николая мне бы Героем нс бывать". А теперь где он, что говорит?

К вечеру военная дымка на их участке фронта подрассеялась. Штурмовики точно вышли нл цели и не сплоховали – удачно подавили огонь немецких зениток и зенитных пулеметов. А "мессеры" так и не появились. И Николай без помех посадил "кукурузник" у того окаянного сарая. Многие наши "ястребки", пользуясь отсутствием немецких истребителей, тоже, как штурмовики, действовали по наземным целям: обстреливали ближние пулеметные гнезда и окопы противника.

Астапов и Седых составляли, можно сказать, личную охрану тарасенковского "кукурузника". Две "аэрокобры" носились над сараем, словно пчелы над ульем, все то время, пока Николай садился, выскакивал из кабины, подбегал к сараю и, ругаясь последними словами, тряс его закрытые на замок двери. Он понимал, что Володи здесь нет, и думал все же: а вдруг – чем черт не шутит-он сюда вернулся? Но сарай безмолвствовал, и немцы даже не пытались обстреливать ни самого Николая, пока он бегал, ни его самолетик. Да вроде никаких немцев и не было вблизи.

Со смешанным чувством облегчения и досады Николай влез в кабину "кукурузника", взлетел, развернулся над балкой. И опять-таки бреющим, под прикрытием Астапова и Седых, пересек линию фронта, а затем приземлился на своем аэродроме.

Наверно, главную роль в исходе всего предприятия сыграла внезапность. Немцы никак не могли ожидать на этом участке фронта – далеко от района прорыва – нападения нескольких десятков советских самолетов. Из-за дымки они, видимо, прозевали бреющий полет "кукурузника" и не связали налет штурмовиков и истребителей с его короткой посадкой. Разве пришло бы в голову немцам, что русские летчики затеют подобную катавасию ради спасения своего товарища от грозящего ему наутро плена?

Обсуждая на разборе поиск Лаврова, ребята гадали: ушел ли он в сторону фронта или, наоборот, в тыл, где мог спрятаться у жителей? Он ведь знал о начале нашего наступления. Знал, что прорыв уже совершен у Саурмогилы, что в прорыв уже введены танковые и мотомеханизированные корпуса. Значит, мог надеяться, что через несколько дней он вернется к своим.

И никого не удивило, что Лаврова не оказалось в сарае. Ребята прямо заявляли:

– Да разве он усидит? Небось как раз перед вечером и тронулся по балке – ночью спокойнее идти.

Уже засыпая, Николай заметил: а ведь Володькино место на нарах никто не занял! Значит, надеются, что вернется...

АРСЕНИЙ БОРИСОВИЧ СТРОЕВ

Обычно получалось так, что лишь поздно вечером можно было оглянуться на сделанное за день. Да и то далеко не всегда. Вот и сегодня Арсений Борисович ушел к себе из штаба дивизии не сразу после того, как майор Ковач доложил: Лаврова не нашли, потерь нет. А вслед за ним позвонил генерал Токарев н сказал весело: "Ну, мои "горбатые" далп немцам чёсу, фашисты в ответ и не пикнули. А твои-молодцы! Хорошо прикрывали. Небось немцы после нашего налета начнут к этому участку фронта резервы подбрасывать. Пожалуй, мы часть их уведем от Саур-могилы-вроде отвлекающего удара получится".

В сущности, уйти домой Арсения Борисовича заставил доклад техника по вооружению. Оказывается, на "аэрокобре" Тарасенко обнаружен большой расход боеприпасов. Но у Тарасенко в рапорте ясно сказано: по "мессеру"

и по "раме" вел огонь только Лавров. Так по кому же тогда стрелял Тарасенко? Хорошо хоть, что о своем открытии техник не успел разболтать. Видно, почувствовал: тут что-то неладно. Арсений Борисович похвалил его сдержанность.

Дома прежде всего захотелось припомнить обстоятельства этого несчастного вылета. Несчастного? Ведь сбиты три немецких самолета и только один наш. Но если бы арифметикой все определялось! И вообще в последнее время потери почему-то стало труднее переносить, готов себя винить чуть ли не за каждую. Ну, конечно, Лавров – не рядовой воздушный боец... Но не это главное. Получается, будто стоило комдиву нарушить свое же правило – без крайней нужды не вмешиваться в распоряжения командиров полков, – и тотчас же... Ковач летал с Лавровым после его возвращения из Москвы, может быть, что-то заметил? .. Ну, скажем, спешку-такое естественное нетерпение давно не летавшего летчика? И следовало спросить у Ковача, почему он отложил вылет. А комдив просто посочувствовал Лаврову! Как летчик, которому тоже не дают летать.

Генералу Строеву самому запрещены боевые вылеты, но он летает втихомолку. И в дивизии все это знают.

Только приходится просить начальника штаба: "Если позвонит командующий, скажите, что я пошел в землянки летчиков, вернусь через часок". А сам – в самолет и... по газам! И начштадив виду не покажет, что прекрасно понимает, какие это "землянки". Однако в случаях, не терпящих отлагательств, передает по радио в воздух:

"Вас ждут дома". Недавно пришлось прервать боевой вылет. Ведомым у генерала Строева был Николай Тарасенко, и довелось убедиться: он отличный ведомый – ловко "месса" снял. Как ему не верить на земле, если в воздухе он не подводит? Лишь благодаря Тарасенко удалось выйти из боя в трудный момент. А что он мешковат, весь какой-то мятый и ходит вразвалку, переваливается с боку на бок, словно утка... Он и лицом на утку похож: нос приплюснутый, рот, как говорится, до ушей.

Однако главное теперь-после доклада оружейникаэто понять, что скрыла военная дымка.

Ну, предположим, Тарасенко вместе с Лавровым стрелял по "раме". Но почему это нужно замалчивать? В том случае, если оба слишком увлеклись, атакуя "раму", а вывернувшиеся из дымки "мессеры" сбили Лаврова?

Тогда, конечно, вина Тарасенко. Пусть он потом еще и с "мессерами" дрался – отсюда и большой расход боекомплекта. А все же... Ни разу до сих пор Тарасенко не был замечен ни в каком вранье – зачем же подозревать его? Проще предположить, что "рама" сбила Лаврова, а Тарасенко мстил за друга. Только и в этом случае ни к чему было утаивать собственный расход боеприпасов.

Вот если Тарасенко, ведя вместе со своим командиром огонь по "раме", нечаянно попал в Лаврова?.. Тот в азарте мог и сам подсунуться...

Нет, не стоит гадать.

Арсению Борисовичу вспомнилось, как весной 1928 года он гулял с другом Сашей и случайно вышел на окраину своей родной Пензы... По полю медленно катился самолет! Тогда это еще было необычайное зрелище – друзья замерли.

Но вот мотор взревел, громко затрещал, и самолет все быстрее, быстрее побежал по полю. Друзья даже не заметили, как он оказался в воздухе. А самолет поднялся повыше, наклонился на одно крыло. Саша схватил Арсения за руку, шепнул:

– Смотри, падает!

Нет, самолет выровнялся, только полетел теперь поперек поля. И еще трижды опускал крыло и менял направление полета. Будто специально кружился вокруг Арсения и Саши. Наконец стрекотание мотора стихло, перешло в еле слышное шелестение или шуршание. Перед посадкой самолет начал постепенно приподнимать нос, опустил хвост, недолго пролетел над поверхностью поля на небольшой высоте и вот уж покатился, слегка подрагивая крыльями – как бы приплясывая от удовольствия.

Тогда-то и поклялись Арсений и Саша: станут летчиками. И, конечно, им повезло: комсомол как раз объявил первый призыв в авиацию. Друзья получили путевки.

А потом оказалось: поле, на котором они впервые видели самолет, будущий учебный аэродром! А самолет – их будущая учебная машина. И летать будет их учить ТОТ самый летчик по фамилии Степанов, чей полет они наблюдали. Он на этой "аврушке" воевал еще в гражданскую войну.

Арсений и Саша стали учлетами. Целые дни друзья проводили у самолетов чистили их, мыли, ремонтировали. Однако поначалу многое в машине было им непонятно. То и дело возникали вопросы... Кроме "авро" вскоре появились еще "фарманы", "анрио", "де хевиленды". Их надо было изучать.

Больше всего Арсений любил те редкие минуты, когда вдвоем со Степановым поднимался в воздух. Только, молчаливый и доброжелательный на земле, в полете Степанов чуть ли не зверел, не прощая учлету ни малейшей ошибки. Изощряясь в изящных выражениях, требовал снова и снова – до полного автоматизма – повторять упражнения. И вроде никогда не оставался доволен, никого ни за что не хвалил.

Арсению иногда хотелось все бросить, уйти в механики – во время ремонта Степанов не матерился, терпеливо объяснял непопятное. Однако гордость не позволяла уйти и желание летать пересиливало обиду. Арсений терпел своеобразное красноречие Степанова и лишь изо всех сил старался не давать инструктору повода для насмешки.

Однажды Арсений на глубоком вираже не справился с моментом перемены рулей – в кабину задуло слева.

И сразу Степанов заорал:

– Вылезай к чертям собачьим! Кому говорю, вылезай!

Они находились в зоне на высоте тысячи метров. И летали без парашютов. Однако Арсений спокойно отстегнулся, встал, перекинул ногу через борт, нащупал носком сапога крыло – начал вылезать... Он не думал в эту минуту, что будет делать в следующую, просто должен был как-то отвлечься от кипевшей в нем обиды.

Вот когда впервые Степанов засмеялся, весело крикнул:

– Ну, молодец! Хоть труса не празднуешь!

И добавил уже по-деловому:

– Давай-ка еще раз глубокий влево, да повнимательнее!

Но и после этого случая Степанов не перестал ругаться. Даже еще изобретательнее сделался.

Вот Арсений как-то зашел на посадку точно по "Т", а финишер прозевал изменения в направлении ветране развернул строго по нему полотнища "Т". Из-за небольшого ветра-боковика самолет Арсения начало сносить, и он не сразу это заметил, поздновато взялся бороться со сносом. Правда, к моменту приземления он все же успел погасить снос. А все равно Степанов целую неделю позорил Арсения перед учлетами, угрожал выгнать из училища...

Арсений старался летать как можно лучше, но Степанов обязательно находил какое-нибудь, пусть самое незначительное, упущение. И ругал, ругал, ругал... Конечно, остальным учлетам своей группы тоже не давал спуску. Однако тогда казалось: Арсения он ненавидит, придирается куда больше, чем к другим.

Однажды вечером во время послеполетного ремонта главный механик похвалил Арсения за быстрое исправление колеса, поврежденного кем-то из учлетов при посадке. И вдруг добавил:

– Ну, готовься! Завтра Степанов выпустит тебя самостоятельно!

Если бы этот доброжелательный человек знал, как подействуют его слова на Арсения!

В ту ночь Арсений почти не спал. Ведь это явное противоречие: инструктор недоволен им, а вместе с тем собирается выпускать одного. Трудно было понять: как придира Степанов может доверить "аврушку" учлету, которого только что поносил последними словами?

Настало утро. Арсений как ни в чем не бывало произвел с инструктором очередной полет по кругу. Вылез, чтобы получить замечания. И тут, словно сквозь воду, вдруг услышал:

– Иди, садись в кабину! Полетишь самостоятельно!

Один по кругу. Первым в училище вылетаешь, смотри у меня, если напортачишь!

Степанов быстро выскочил из своей кабины, но Арсений влезал в свою медленно, долго устраивался на сиденье...

И Степанова рассердила минутная задержка учлета.

Он вспрыгнул на крыло, закричал: "Ну, чего ждешь, раззява?! Взлетай, так-перетак!" – и быстро сунул вперед сектор газа. Мотор взревел, Степанова то ли сдуло с крыла струёй от винта, то ли он сам спрыгнул. А самолет ходко пошел на взлет. И Арсений, как и полагалось, плавно отжал от себя ручку управления – облегчил "аврушке" поднятие хвоста, отрыв от земли. Он взлетел точно по всем правилам, словно и не был перебудоражен случившимся.