Текст книги "Тревожная вахта"

Автор книги: Владимир Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

БОЙ С НЕВИДИМКАМИ

У нас не было никаких оснований ожидать появления «морских дьяволов» именно в эту ночь. Авиаразведка не обнаружила ничего подозрительного. Из штаба не поступало новых сведений и указаний. Всё шло своим чередом.

Тральщик наш стоял на якоре у входа в залив. Ближе к скалистому берегу – два больших охотника, выделенные в резерв. Третий БО медленно курсировал от одного берега до другого, то исчезая в темноте, то появляясь вновь.

В эту ночь была моя очередь дежурить. Поздно вечером мы с Астаховым пили чай в маленькой кают-компании. Майор только что спустился с мостика. Замерзший, красный, он грел о стакан короткие толстые пальцы. Он был доволен тем, что попал в тепло и сможет теперь выспаться в каюте.

Астахов прихлебывал крепкий, почти черный, чай и грыз маленькие соленые сухарики. Такие сухарики давались обычно подводникам, но хозяева тральщика где-то разжились ими и щедро угощали нас. Майору сухарики очень нравились. Он набивал ими карманы, отправляясь на дежурство, они лежали там вместе с папиросами. Даже курил меньше – рот занят. А сейчас Астахов, улыбаясь, говорил мне, что после этой операции обязательно познакомится накоротке с подводниками.

– Может, курить брошу, – сказал он. – Только бы сухарей таких на берегу раздобыть.

О деле мы не вспоминали вслух. Мы думали о нём непрерывно, подчинили ему всё. Хотелось хоть десять минут посидеть вот так в тепле, при свете и отдохнуть, болтая о пустяках.

Потом майор ушел в каюту. Я надел валенки, а поверх шинели – полушубок. Его выдал нам на двоих интендант тральщика. Мне полушубок был короток, а майору – чересчур длинен. Снарядившись для вахты, я поднялся на мостик.

Ночь выдалась такая, какие редко бывают в этих краях. Ни ветра, ни тумана, ни облачности. И мороз не слишком сильный, градусов на пятнадцать. После светлой кают-компании тьма вначале показалась мне слишком густой. Небо усыпано холодными большими звездами. Вверху они примерзли намертво. А внизу, на черной воде, колыхались, зыбились их отражения. Под палубой, в недрах тральщика, глухо работали какие-то механизмы. Только эти звуки нарушали первозданную тишину, настолько глубокую, что даже слышно было, как позванивает разреженный морозный воздух.

Кроме меня на мостике находился ещё помощник командира корабля, пожилой офицер, бывший моряк торгового флота, призванный из запаса. Ему, вероятно, давно уже осточертели якорные вахты, тем более ночные – собачьи вахты, как называют их старые моряки. Подняв воротник тулупа, он подремывал стоя. На вопросы мои отвечал с такой неохотой, что я скоро перестал обращаться к нему.

Двое сигнальщиков наблюдали за морем, изредка негромко переговариваясь. Казалось, что на корабле бодрствовали сейчас только мы. Но я знал: третья часть личного состава дежурит на боевых постах, возле машин и механизмов, возле пушек и пулеметов. Особо ответственную вахту несли радисты. Они держали связь с кораблями дозора и со штабом. Сюда, к нам, должны были поступать все сообщения о морских диверсантах. Но сообщений не поступало. Всё было спокойно. Даже слишком спокойно. И это волновало меня. Я чувствовал себя так, как человек с завязанными глазами, который знает, что его должны ударить, но не видит, откуда и когда удар будет нанесен.

Наша размеренная, ставшая привычной за последнее время жизнь, внешне однообразная, но наполненная непрерывным ожиданием, окончилась разом. Кончилось прицеливание – грянул выстрел.

О выстреле – это для образности. А на деле было так. Издалека докатился до тральщика приглушенный звук взрыва. Эхо несколько раз повторило его, и трудно было понять, с какой стороны он пришел.

Матросы-сигнальщики схватились за бинокли. Помощник командира замер как изваяние, отвернув воротник тулупа. Даже на цыпочки приподнялся прислушиваясь.

Через несколько минут далекий гул повторился.

– С моря, – сказал помощник.

Хорошо, если так! Но я вовсе не был уверен в этом. А если взрывы раздались в глубине залива, значит – всё! Пошла насмарку вся подготовка. Немцы обманули нас, проникли в базу, и там гибнут сейчас наши корабли, гибнут сотни, а может, и тысячи моряков.

Я никогда не жаловался на своё сердце. Но тогда оно вдруг стиснулось в комок и будто перестало работать. Я хватал ртом воздух, стараясь преодолеть слабость, возникшую во всём теле. Продолжалось это всего несколько секунд – как раз те секунды, когда я соображал, что предпринять.

– Боевая тревога! – скомандовал я. – Сигнальщики, передайте на БО: подойти к борту!

Взрывов было всего два. Новых не слышно. А немцы, конечно, послали в операцию больше судов. В несколько раз больше. Значит, эти суда ещё где-то на подходе! Но где?

По трапу взлетел на мостик радист.

– Товарищ капитан третьего…

– Давайте! – Я выхватил из его рук бумажку. На бланке карандашом крупные буквы. Командир дозорного корабля сообщал время и координаты взрывов, запрашивал, что делать.

Я мысленно повторил координаты, представил место на карте и засмеялся. Самым настоящим образом засмеялся от радости. Помощник посмотрел на меня, как на сумасшедшего. Я, кажется, подмигнул ему. И скорее – к карте. Да, точно! Немцы не проникли в залив! Взрывы произошли в открытом море, на наших минных полях. Повторяю: на минных полях – это самое важное!

Кто-то тяжело дышал у меня за спиной. Я обернулся. Рядом стоял Астахов. Он выбежал по тревоге без шинели, в меховой безрукавке поверх кителя. Спросил взволнованно:

– Ну?

– Они! – ответил я. – Оставайся здесь, майор! Радируй кораблям дозора: враг появился. Сообщи адмиралу. И сам тут…

– А ты разве…

– В море, навстречу!

С левого борта медленно приближался вызванный мною большой охотник. Я пожал руку Астахова. Он вытащил из кармана пачку папирос, сунул её мне. Я даже не успел поблагодарить. БО поравнялся с тральщиком и почти остановился. Я прыгнул на палубу большого охотника.

Лишь спустя несколько дней, перебирая в памяти всё связанное с нашим прощанием, я вспомнил, что мы с Астаховым впервые говорили друг другу «ты».

Вообще на тральщике должен был остаться не только майор, но и я. Оттуда легче было следить за ходом событий и направлять их. Но я решил, что принесу больше пользы на месте боя. В конце концов, на охотнике тоже есть рация, и я смогу быть в курсе дела. Я не сумел, да и не хотел побороть охвативший меня азарт – другое слово трудно найти. Ведь я уже длительное время занимался этими «морскими дьяволами», но до сих пор не встречался с ними в настоящем бою. Я считал, что направляюсь в самое ответственное и опасное место. Но на войне далеко не всегда можно определить, где опасно.

Двигатели большого охотника работали на полную мощность. Корабль шёл очень быстро. Мы приближались к линии нашего дозора. Я прислушивался. Но взрывы больше не повторялись. Не раздавалось и стрельбы. Это могло означать только одно: остальные немецкие суда ещё не обнаружены.

Несколько раз вспыхивали вдали прожекторы, то в одном, то в другом месте. Лучи шарили по морю и гасли. Мы тоже включили на минуту свой прожектор: сигнальщик заметил что-то подозрительное. Но ему, вероятно, показалось. Поверхность воды была пустынна.

Я очутился по воле случая на том БО, которым командовал старший лейтенант Задорожный. Тот самый Задорожный, чей рапорт о погоне за подводной лодкой мне довелось читать.

Он был опытным офицером. Я понял это по той уверенности, с которой он вёл свой корабль в ночном море, по его коротким деловым распоряжениям. Высокий, в большой шапке, глубоко надвинутой на уши, Задорожный стоял на мостике, отдавая команды негромким спокойным голосом.

Старший лейтенант изредка запрашивал акустика, не слышно ли шума чужих судов. Запрашивал, вероятно, по привычке. Ведь для больших охотников, главная задача которых – борьба с подводными лодками, гидроакустика является важнейшим средством обнаружения противника. Сейчас мы ожидали встречи с надводными судами. Но именно гидроакустика помогла нам.

Мы находились на линии дозора, возле минного поля, где недавно прозвучали два взрыва. И в это время акустик доложил, что слышит непонятный звук.

– Дистанция? Курсовой угол? – спросил Задорожный.

Акустик ответил, что звук слишком слаб и дистанцию можно определить только приблизительно. «Что за чёрт! Неужели подводная лодка?! – подумал я. – Комбинированная атака?»

Рассуждать не оставалось времени. Неизвестное судно шло навстречу нам вдоль кромки минного поля. Задорожный сдвинул на затылок шапку. Глаза его блестели весело и озорно.

– Вперед? – спросил он.

– Давай!

Старший лейтенант резко двинул ручки машинного телеграфа. Большой охотник рванулся как подстегнутый, по обеим сторонам форштевня выросли белые буруны.

Над горизонтом к этому времени поднялся уже серп месяца, было достаточно светло. Я окинул взглядом палубу БО. Ожидая команду, застыли возле пушек комендоры. На корме у глубинных бомб стояли наготове минеры.

Пологие глянцево-черные волны лениво катились навстречу. Вдали гребни их тускло блестели под лунным светом.

Матрос-сигнальщик закричал вдруг голосом таким пронзительным, что я вздрогнул:

– Перископ справа двадцать!

– Где? – бросился к нему Задорожный. Сигнальщик вытянул руку.

Я увидел белую пенистую полоску, бежавшую по черной воде.

Задорожный оттолкнул рулевого, сам схватился за штурвал, крикнул:

– Иду на таран!

Кто-то поспешно повторил его команду. Лицо у Задорожного напряженное, глаза расширены. Он принял опасное решение. Можно разбить корпус БО о корпус подводной лодки. Лучше бомбить её. Я ещё мог поправить командира. Но я не поправил. Таран – это наверняка!

Я вцепился руками в обвес мостика, наклонился вперед, спружинил ноги. Перископ рядом! Помню, я ещё успел удивиться: почему он такой маленький?!

Охотник содрогнулся от удара, нос его подбросило вверх, раздался скрежет и треск. Меня швырнуло на палубу. Упал на что-то мягкое. Подо мной ворочался и стонал сигнальщик в шубе.

Сразу вскочил на ноги. Задорожный стоял у штурвала без шапки. На лбу содрана кожа, по щеке ползли капли крови. БО описывал по воде круг.

– Вы ранены, дайте мне! – взялся я за ручку штурвала.

Задорожный отступил, покачнулся, но удержался на ногах. Скомандовал через переговорное устройство, чтобы мотористы уменьшили ход до малого.

– Сделано, – сказал он мне каким-то неуверенным голосом. – Что сделано, то сделано…

Он принял решение сгоряча и теперь сомневался, правильно ли поступил. Он искал у меня поддержки.

– Молодец! – крикнул я. – Добро, командир!

Задорожный обрадованно закивал. Рулевой хотел перевязать его, но старший лейтенант показал рукой на сигнальщика, ворочавшегося на палубе.

К нам на мостик поступали доклады из разных мест корабля. Несколько краснофлотцев были ранены. Одного сбросило за борт. Погас свет – было включено аварийное освещение. Через пробоину возле форштевня поступала вода. Помощник командира уже работал там вместе с боцманом и аварийной командой.

Чтобы уменьшить напор воды на пробоину, Задорожный повел БО задним ходом. Краснофлотец за бортом удержался на поверхности, и его удалось сразу найти. Подняли закоченевшего, потащили в кубрик оттирать спиртом.

Большой охотник приблизился к тому месту, где таранил лодку. По воде расплывался маслянистый круг. Мы ждали, не всплывет ли что-нибудь.

Многое казалось мне странным. Почему такой маленький у лодки перископ? Почему удар при таране был сравнительно слабым? Может, наш БО задел только верх рубки подводной лодки? Но откуда тогда маслянистое пятно? И ведь это не масло, не соляр, какой бывает на подводных лодках. Это самый настоящий бензин.

Уступив место рулевому, я раздумывал над всем этим, ожидая, пока перевяжут Задорожного. Едва кончилась перевязка, старший лейтенант наклонился к переговорной трубе, отдавая команды.

– Наденьте шапку, – сказал я Задорожному. – Голову ведь застудите.

Он посмотрел на меня непонимающе, буркнул что-то и махнул рукой. Краснофлотец подал мне шапку. Я осторожно надел её на забинтованную голову старшего лейтенанта.

На том месте, где произошел таран, мы сбросили несколько глубинных бомб. Они взорвались с дребезжащим гулом, вспучив поверхность моря. Когда успокоилась взбаламученная вода, мы нашли на ней выброшенную взрывом меховую перчатку.

– Доконали, – сказал Задорожный.

С севера доносились звуки орудийных выстрелов. Я запросил по радио дозорные суда. В чем дело? Скоро поступил ответ: сторожевой корабль обнаружил вражеское судно, идущее под перископом, и расстреливает его ныряющими снарядами.

Бой продолжался и, может быть, уже достиг своей высшей точки, хотя никто из нас ещё не видел противника. Никто не видел живыми этих пресловутых «морских дьяволов».

Тогда в бою у меня не было времени для анализа, для сопоставления. Всем этим пришлось заниматься позже. Но, забегая вперед, я расскажу вот о чём.

После войны среди трофейных немецких документов мы обнаружили карту северного побережья. На ней было нанесено, хотя и не совсем точно, минное поле, преграждавшее вход в залив. Странно, что немцы, зная о минном поле, всё же полезли туда, навстречу своей гибели.

Но на той же карте легким пунктиром был отмечен проход среди мин, хотя в действительности такого прохода не существовало. Откуда же он взялся?

Только узнав от норвежцев о том, как держался в плену Кораблев, узнав легенду о гибели старого рыбака, я понял, в чем дело. Захарий Иванович дал фашистам некоторые сведения, какие они могли получить и без него. А когда фашисты убедились, что старик говорит правду, он указал этот «проход» в минном поле.

Однако командиры морских диверсантов не пошли на риск. Они проложили для смертников маршруты, не пересекавшие опасный район. Но на всякий случай, для сведения, диверсанты отметили на своих картах показанный стариком «проход».

Что же случилось дальше? Два «бибера», шедшие в паре, или проплутали в открытом море, или задержались ещё по какой-то причине. Чтобы сократить расстояние, чтобы выйти точно в срок к месту атаки, водители решили форсировать минное поле через обозначенный пунктиром «проход». Они взорвались, едва только пересекли границу минного поля. Эти взрывы и слышал я, когда стоял на мостике тральщика.

Да, старый рыбак Кораблев имел право умереть со спокойной душой! Он сделал для нас даже больше, чем предполагал. Он не только погубил два «бибера». Грохот мин, раздавшийся среди ночи, послужил для нас сигналом тревоги, предупредил о том, что атака «дьяволов» началась.

ТРЕТИЙ ВЗРЫВ

Лейтенант Йоганн Мерц издали увидел советский военный корабль. На нём несколько раз включали прожектор, голубой луч шарил по воде. Мерц определил, каким курсом движется дозорное судно. Погрузился и переждал, пока минует опасность.

Потом, примерно через час, Мерц встретил патрульный катер. «Бибер» опять ушел под воду, опять пришлось терять драгоценное время.

И вот снова вокруг пустынное море, залитое мертвенным лунным светом. Такое впечатление, будто ты один во всем мире. И каждая секунда, каждый поворот винта приближает последний миг…

Чтобы успокоить нервы, лейтенант проглотил таблетку сильнодействующего препарата. И усмехнулся, вспомнив, что говорил командир флотилии: эти таблетки придают человеку смелость дикого зверя.

Препарат сразу подействовал. Яснее заработала голова, появилось безразличие к опасности. Это было похоже на легкое опьянение, придающее силы и храбрость. Мерц знал: когда действие наркотика прекратится, наступит упадок. Но у Йоганна имелся большой запас таблеток, их хватит на весь оставшийся путь. Можно глотать одну за другой. Отравление организма? Оно наступит не раньше чем через двенадцать часов.

Лейтенант слышал отдаленные взрывы и глухую стрельбу. Значит, одного «бибера», а может и двух, русские сумели пустить на дно. Ну что же, выходит, ребятам не повезло.

На одну секунду возникла у него мысль вернуться назад, к Штумме, к своим. Ещё можно успеть… Но что ожидает там? Позор и насмешки? Не выполнил приказ – разжалуют и отдадут под суд.

Впереди гибель, но со славой. Сзади – расстрел… Нет не надо ни о чём думать. Теперь уже всё кончено.

Мерц напевает песню, но это ничего не значит, все равно он уже труп.

Ему не хватало воздуха. Хотя оксилитовый патрон ещё не отработал свой срок, Мерц сменил его. Однако от это не стало легче. Проклятое волнение – вот в чём дело. Сдают нервы. Пришлось принять ещё одну таблетку наркотика.

Лейтенант опаздывал. Его задержали два погружения смена курсов. Он сориентировался по очертаниям берега. «Бибер» ещё только приближался к входу в залив. Ровно в три часа все диверсанты должны одновременно нанестиудар. Но Мерц теперь не успеет за оставшийся срок добраться до советской базы. Тем более, что впереди оказалось ещё одно, не предусмотренное планом препятствие.

При свете месяца Йоганн Мерц увидел суда, патрулировавшие у входа в залив. Два катера ходили от берега до берега. Трудно было прокрасться мимо них незаметно.

Слева стоял на якоре корабль более крупный, чем катера. Лейтенант, присмотревшись, определил, что это тральщик.

Не имей Йоганн таблеток, он, вероятно, почувствовал бы отчаяние. Он прорвался через линию дозора, не взорвался на минах, не угодил под глубинную бомбу. И всё напрасно. Ещё одна преграда. Если даже он преодолеет её, преодолеет сети и боны, находившиеся впереди, он всё равно не успеет вовремя.

Мерц принял сразу две таблетки. Пусть всё идет прахом. Главное, не думать, не переживать. Вот там, у берега, стоит какой-то тральщик. Конечно, жалко тратить на него две торпеды, способные уничтожить крупный корабль. Это – не цель для «бибера».

Но в конце концов, лучше тральщик, чем ничего. Мерц умрет, так хоть не один…

Лейтенант опьянел от таблеток. Принял слишком большую дозу. Кружилась голова. Тело казалось пустым и легким. Он повел «бибер» к тральщику.

Вон они, русские, совсем близко. Ходят по палубе, разговаривают, наверно, и никто не догадывается, что смерть рядом. Сейчас все они взлетят на воздух. Мерцу представилось, как летят маленькие человечки и шлепаются сверху в воду. Это было интересно – Йоганн засмеялся. Потом почувствовал тошноту. На миг прояснилось в голове. «Скорей бы кончить всё это», – подумал он.

«Бибер» шёл полным ходом. Теперь уже невозможно было отвернуть. И в эту последнюю секунду Мерца вдруг охватил ужас! Нет, он не хотел умирать сам! В глубине души он всегда верил в чудо, в спасение. Он закричал, теряя сознание от страха.

Удар в грудь отбросил его назад. Перед глазами вспыхнул багровый шар. Мерц задохнулся от нестерпимой жары. И сразу же всё исчезло. Стало темно.

«Бибер» вместе с двумя торпедами врезался в тральщик.

* * *

О гибели тральщика мне сообщили по радио. Через сорок минут большой охотник застопорил ход в том месте, где произошел взрыв. От корабля ничего не осталось. Торпеды разметали его. Из экипажа уцелело несколько человек. Их далеко отбросило взрывной волной. Контуженные, оглушенные, они были подобраны подоспевшими катерами.

Майора Астахова среди них не оказалось.

Я смотрел на черную воду, ставшую могилой для моряков, вспоминал знакомые лица. Я знал командира тральщика, пожилого помощника, сигнальщиков, радистов. Простился с ними совсем недавно. Собственно говоря, на тральщике вместе с Астаховым должен был остаться и я. И ведь уходил отсюда, думая, что иду навстречу опасности.

Я курил одну папиросу за другой, машинально доставая их из пачки. Из той пачки, которую три часа назад положил мне в карман майор Астахов.

ЭПИЛОГ

На следующий день немецкие разведывательные самолеты настойчиво пытались прорваться к заливу. Фашисты хотели узнать, каковы же результаты нападения диверсантов. Взорваны ли крейсера и линейный корабль. Наши истребители сбили разведчиков.

Пять «биберов» послали фашисты атаковать базу флота. Из них два подорвались на минном поле, один был таранен большим охотником и один расстрелян ныряющими снарядами. До входа в залив сумел добраться только лейтенант Мерц.

Вероятно, немцам удалось каким-то путем узнать о плачевном исходе операции, на которую они возлагали большие надежды. Фашисты не решились предпринять новое нападение. Флотилия смертников вскоре покинула Северную Норвегию и возвратилась в Германию.

Через некоторое время в штабе флота состоялся разбор боевых действий. После разбора мы остались вдвоем с адмиралом. Разговор шёл о моем предстоящем отъезде в Москву. И уже под конец беседы адмирал, пригладив вихор, сказал негромко:

– Жаль Астахова. Людей жаль. Но по совести говоря, я думал, что диверсанты принесут нам больше вреда. Вы же знаете, сколько неприятностей причинили они англичанам. А тут сорвалось у них. – И, поднявшись с кресла, адмирал добавил резко: – Какие они к черту «морские дьяволы»! Слишком уж громко. «Мокрые курицы» – это вернее будет.

Из штаба я отправился на квартиру Астахова. У него не было родных. В доме собрались его товарищи по службе. Мы сели за стол вчетвером. Рядом со мной стоял пятый стул, на котором обычно сидел Астахов. Мы выпили за майора, за светлую память о нём.

Вместе со мной уезжала с Севера Марья Никитична Кораблева. Ей тяжело было оставаться одной в поселке, в пустом доме, где всё напоминало о старом Захарии. Она ехала на Урал к сыну, и я вызвался проводить её до Москвы.

В вагоне было холодно, сквозь щели дул ветер. Я помог Марье Никитичне устроиться на полке, накрыл её пальто, а сверху ещё шерстяным платком. Потом вышел в тамбур. Сыпал колючий снег. Ветер крутил поземку. С одной стороны вагона теснились крутые скалы, с другой – тянулась извилистая долина реки Колы, и поезд бежал, следуя её изгибам.

В тамбуре стояли двое солдат-фронтовиков с зелеными погонами. Через плечо у обоих перекинуты автоматы. Вероятно, солдаты готовились выйти где-то на ближайшей станции.

Война продолжалась. Я ехал в Москву. Впереди была встреча с женой, с дочкой. А мысли уже забегали дальше: куда, в какие края бросит теперь меня судьба, или, выражаясь точнее, приказ начальства? Я думал, что мне придется ещё встретиться с немецкими смертниками. Думал – и не ошибся. Но об этом я расскажу в другой раз.