Текст книги "Может быть, найдется там десять?"

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 6

1

Так шестерым гостям мира Альмезот удалось – вроде бы удалось наконец – исчезнуть с городских улиц и, следовательно, более или менее обеспечить себе безопасность, получить время для разработки хоть какого-то плана действий на ближайшие часы и дни.

Однако у них, людей достаточно опытных, никаких особых иллюзий на этот счет не было. Прибыли они сюда в обход всех законов и правил, никого этим не обрадовав, но многих наверняка озаботив. Конечно, можно было только догадываться о нравах и обычаях, силе и возможностях здешних служб безопасности и порядка. Однако даже и то немногое, что они успели увидеть и почувствовать, говорило о том, что этими вещами тут занимаются всерьез, и даже, скорее всего, защитные сети раскинуты не в один слой, а в несколько, и ведает ими не один какой-то центр, а никак не менее двух, а то и больше; центры эти могли относиться друг к другу доброжелательно или враждебно, однако при возникновении некоей третьей силы, равно угрожающей и тем и другим, они, вероятно, объединяли усилия. Так что безопасность нелегально прибывших могла оказаться весьма кратковременной и исчислялась не более чем несколькими днями.

На самом же деле дела шестерых были намного хуже, чем сами они предполагали. И никакими днями они располагать не могли; несколько часов – вот что им оставалось в лучшем случае.

А происходило это потому, что экипаж оставил за собой не один след, а целых два. Была тропа Ульдемира и тропа пятерых, и была точка, в которой они пересекались. Если бы все это происходило в совершенной пустоте, следы, безусловно, удалось бы замести. Но, к сожалению, везде были свидетели: с пятерыми вступали в контакт шестеро пострадавших оперативников полиции Храма (пусть формально и незаконной, зато реально – одной из основных действовавших в этом мире сил), и им нужно было лишь несколько часов, чтобы прийти в себя, достаточно связно доложить о происшествии, даже не пытаясь как-то оправдать свое поражение, затем не только составить более или менее соответствующие действительности словесные портреты, но и представить дознавателям две голограммы, которые успел сделать один из шестерых – тот, что пытался спастись бегством. Затем осмотр места происшествия позволил почти сразу же обнаружить ту одежду, от которой пятеро избавились, кое-как присыпав ее мусором. Это было уже большой удачей, и тряпки немедленно отправили в аналитический центр для всестороннего изучения. Другие материалы были мгновенно размножены и теперь имелись в распоряжении каждой опергруппы полиции Храма. Мало того, руководство этой службы проинформировало о случившемся и командование Державной полиции и поделилось с ним всей информацией. Хотя, конечно, не из любезности. Поскольку для всех политико-экономических конкурентов, поделивших между собою этот мир, было одинаково важным – никоим образом не допускать сюда посторонних, способных исподтишка создать тут еще одну силу, новую. А поскольку всякое вторжение, открытое или подспудное, начинается с разведки, то ясно было, что все, что могло хоть как-то походить на скрытые действия чужих, а потому враждебных сил, требовало совместных действий и Державы, и Храма, и третьей силы – она именовала себя Теневой, но вернее было бы обозначить ее как преступную (хотя уже мало кто в этом мире мог провести четкую грань между законным и преступным – настолько в реальной жизни все перемешалось). Храмовая полиция сделала главное: поставила всех остальных в известность о случившемся, снабдила данными о чужаках и подключила свои громадные оперативные ресурсы к общему делу.

Но и Державной полиции было чем поделиться. Поскольку она располагала показаниями полицейского по имени Гер, хотя и не очень вразумительными, но представлявшими собой интересный материал для серьезного анализа, а недостатка в аналитиках ни ДП, ни остальные две силы не испытывали. А кроме того, был принят во внимание еще и доклад другого полицейского, того, что патрулировал автовокзал после Гера и смог более или менее связно доложить и о шестерых, что были замечены им у вокзала, но в то время не вызвали подозрений, и даже о женщине, которая вроде бы с ними не общалась, но, несомненно, находилась по соседству и, следовательно, что-то видела, да, наверное, и слышала, и могла, таким образом, оказаться достаточно ценным свидетелем. Заметь этот патрульный, что в указанное время там находился еще и коллега Гер, личность женщины была бы установлена в секунды, и сейчас группа захвата находилась бы уже на подступах к ее жилью. Однако Геру, как известно, удалось тогда ускользнуть незамеченным, и потому поиски свидетельницы направились неверным курсом. Поскольку оперативникам было ясно, что в такое время суток в таком месте, как вокзал, могла обретаться лишь проститутка, они бросили силы, чтобы перешерстить их всех и выявить искомую; и вот именно это и дало экипажу (и Вирге тоже) те немногие часы, которыми они еще могли располагать по собственному усмотрению.

Немногие – потому что основные действия сотрудничающих служб были направлены вовсе не на установление свидетелей, это было лишь побочной ветвью большого поиска. Главным же являлся быстрый анализ того, что носило тут название Мгновенный срез, чем и занялись аналитические службы сразу же, как только скрупулезное изучение брошенного нарушителями тряпья позволило со стопроцентной вероятностью установить, что: а) предметы одежды были изготовлены ни в коем случае не на Альмезоте, б) большая их часть произведена в мире, называемом Ассарт, с которым у Альмезота никаких связей – ни экономических, ни политических, ни тем более военных – никогда и не существовало, что сразу же заставило заподозрить, что Ассарт в данном случае играл тут роль какой-то, может быть, пересадочной площадки, поскольку сам он никак не мог быть силой, предпринимающей против Альмезота серьезную операцию. И наконец: в) ряд второстепенных предметов одежды вообще не укладывался ни в какую логически приемлемую схему, поскольку изготовлены эти принадлежности (главным образом нательное белье) мало того что неизвестно где, но – самое интересное – и черт знает когда: полный анализ стал вдруг давать какие-то идиотские результаты – по его данным, вещи эти были продуцированы десятки, сотни, а то и тысячи, кое-что даже десятки, если только не сотни тысяч лет назад (если перевести полученные результаты с бытийного календаря Вселенной на человеческие мерки). Нелепо. Однако все проверки приборов в один голос уверяли, что системы в порядке и совершенно не врут; пришлось просто вывести еретические данные за скобки: искать людей тысячелетнего возраста нормальный оперативник не станет, этим пусть занимаются другие инстанции.

Мгновенный срез – такое название носит система, вот уже более десяти лет как укорененная в Кишарете и сейчас постепенно реализующаяся на всем пространстве мира Альмезот. Заключается она в том, что каждый житель столицы обладает имплантированным в его тело микродатчиком (а любой легально въехавший наделяется таким же приборчиком, для чего разработан был специальный медальончик, легкий и приятный на вид); это устройство постоянно излучает, во-первых, индивидуальный код данного лица, и во-вторых, помогает определить место его нахождения в текущее мгновение. Просто и полезно. Но это лишь половина системы, вторая же заключается в том, что в аналитическом центре в каждый миг можно фиксировать и любого человека, находящегося в пределах города, но датчиком не обладающего, иными словами – нелегала. И если на вторую картину наложить первую – сразу станет ясно, есть ли в городе чужие, сколько их и где именно они располагаются или куда и с какой скоростью движутся. На данных этой системы, которой ведает Державная полиция, и строился основной расчет всех оперативных служб, с ней они сейчас и работали.

И система не подвела. С ее помощью в пределах города был обнаружен человек, нужным датчиком не обладающий, а следовательно, не имеющий и персонального кода. Иными словами – чужой.

Только один, правда, а нужно было обнаружить шестерых. Ошибка? Но такая, на первый взгляд, неувязка оперативников если и смутила, то лишь на секунду-другую.

Продолжая работать, они установили место, где этот чужак находился, и с удовлетворением отметили, что он пребывал в неподвижности, никуда не двигался, и таким образом захват его представлялся достаточно простой задачей.

Далее, в той же точке города находилось еще шесть человек. С их сигналами возникла на какое-то время определенная сложность. А именно: от каждого из них сигнал поступал, но не совсем тот, который ожидался. Потому что сигналы эти были не общегражданскими, имплантированными, но специальными. Поясним: спецдатчиками, в принципе, такими же, как и общегражданские, но с другим содержанием и конфигурацией сигналов, были снабжены работники всех оперативных служб для удобства контроля и руководства ими. Спецдатчик был таким же носимым, как и у гостей, но особенность его заключалась в том, что, работая, он заглушал сигнал имплантированного устройства, которое, конечно же, было у каждого опера на своем месте, они ведь тоже люди. И вот от этих пятерых поступали именно спецсигналы, что заставляло думать, что выявленный нелегал был уже взят и нейтрализован не менее чем пятью работниками служб. Но никаких докладов об этом до сих пор не было принято.

Однако это смутило аналитиков и оперативников разве что на секунду-другую. После чего прозвучала совершенно естественная тут команда:

– Опознать!

Дело было пустяковым: просто ввести поступающие сигналы в компьютерную систему – вот и все.

Результата пришлось ожидать считаные мгновения. Одно за другим пять имен возникли на соответствующем мониторе, а также досье на каждого.

– Да это же наши! – тут же воскликнул представитель оперслужбы Храма. – Ну те самые, кто их упустил…

– Что же они там делают? – недоуменно вопросил старший аналитик, еще не врубившийся.

– Да нету их там, они у нас сидят, дают объяснения служебной комиссии, – пояснил опер. – Их ведь догола раздели – значит, и чипы забрали служебные, вот и сигналят… Да вот, глядите!

Вслед за ним все перевели взгляды на другой дисплей, на котором удерживали сигнал единственного нелегала.

– Видите? Усекли?

Видеть и усечь следовало то, что чужака на мониторе больше не было. Вместо него появился еще один ТП-оперативник. И все стало окончательно ясным.

– Ну да, – сказал опер, – наших ведь было шесть – значит, шесть чипов. Просто шестой они еще не передали этому.

– Грамотные, – констатировал кто-то из аналитиков.

– А вот увидим, какие они грамотные, – ответил ему старший объединенной опергруппы. – Всем на выход! Поехали брать.

– Путь не близкий, – отметил, глядя на план города, старший аналитик. – Возьмете агрики?

– Да нет. Нужно ребят человек двадцать, значит, десять агриков – суета в воздухе. Да и тех шестерых надо на чем-то увозить.

– Семерых, – поправил другой. – Бабу тоже.

– Семерых, верно. Ну, на выход бегом – марш!

Только что тут были оперы – и вот ни одного не осталось.

2

Тем, в чье физическое тело никогда не подселялся никто другой и кому, разумеется, самому тоже не приходилось гостить в чужой плоти (речь идет, естественно, о тонких телах), вряд ли доступно понять и оценить состояние, в котором все последние минуты находился уже знакомый нам патрульный полицейский Гер.

Между тем он чувствовал себя очень скверно. Не физически, нет. Его тело за минувшие часы не понесло никакого ущерба и даже самое пристрастное врачебное обследование позволило бы сделать лишь один категорический вывод: совершенно здоров, годен для несения любой службы. С физикой все было в порядке. А вот с прочими составляющими его личности дело обстояло иначе. Они находились, можно сказать, в некотором раздрае или, выражаясь пристойнее, в состоянии глубокого противоречия друг с другом. И это заставляло достойного служителя закона вместо того, чтобы, расслабившись, пользоваться возможностями, какими располагает человек в свободные от службы часы, – вместо того, чтобы переодеться в домашнее, легко, но вкусно поужинать, отдохнуть перед экраном, отыскав среди множества каналов что-нибудь посмешнее или же какую-нибудь сентиментально-любовную историю (обязательно со счастливым концом и, конечно, с некоторым количеством хорошо поставленных и откровенно снятых эротических сцен, таких, чтобы и у самого зашевелилось… в мыслях, гм), – вместо этой привычной и приятной программы Гер в раздражении расхаживал по своей квартирке так усердно, словно получил задание патрулировать ее. При этом на лице его, помимо воли и желания, сменяли друг друга самые причудливые гримасы. Хорошо, что в это время его не видел никто не только из начальства, но даже и коллег: их доброе мнение о нем как о парне простом, но надежном во всех отношениях, могло бы сильно пошатнуться.

Причины же такого состояния заключались вот в чем.

Но тут придется сделать некое отступление – именно для тех, с кем никогда в жизни ничего подобного не приключалось.

Как всем известно, человек – индивидуум, личность – помимо физического тела, которым чаще всего и ограничивается наше представление о нас самих, включает и еще (самое малое) шесть тел, называемых тонкими, потому что они невещественны в нашем бытовом понимании. Они есть у каждого, и у всех они отличаются. Скажем, у любого нормального человека есть две руки с пятью пальцами; однако сравним руку тяжелоатлета с рукой аскета – получится, как говорится, две большие разницы. То же самое с тонкими телами.

Так вот, тонкие тела патрульного Гера, в полном соответствии с его образом жизни и мировоззрением, находились пусть и не в зачаточном состоянии, но уж во всяком случае были весьма хилыми. У капитана же Ульдемира, благодаря долгим и серьезным заботам Фермы, тонкие тела пребывали в хорошей форме, энергетика их была самое малое на порядок выше полицейской, а может быть, и не на один только порядок. И вот за то непродолжительное время, какое они пребывали в физике Гера, они успели, вероятно, оставить в ее структуре свой отпечаток, неким образом преобразовать ее (потому что где бы мы ни оказывались, мы оставляем свой след везде, даже если никак этого не желаем). А такие воздействия – пусть даже на уровне низших тонких тел, эфирного и астрального и тем более ментального, ведающего нашим мышлением, – не проходят даром, и в результате плотное – физическое – тело начинает вдруг испытывать новые ощущения и чувствовать новые желания и даже стремления. То, что мы это свое тело называем самым низшим и грубым, вовсе не значит, что оно такое уж примитивное и презренное: тут ведь всегда надо учитывать шкалу, по которой происходят измерения, помнить, что сравнивается и с чем. Так, например, велосипед примитивнее автомобиля и тем более – самолета, однако же над его постоянным совершенствованием работали, работают и еще будут работать вовсе не самые худшие умы, потому что в жизни общества у этой машинки есть и всегда, наверное, будет свое место и назначение.

Одним словом, изменения, внесенные телами Ульдемира в органику Гера, стали вдруг вносить в простое и ясное доселе мироощущение полицейского какие-то странные (для него) чувства и желания. И как ни старался он возвратить все на круги своя, ничего хорошего из этого не получалось, напротив – в нем стали возникать вдруг такие ритмы, что, казалось, если немедленно не навести в себе должный порядок, то он просто разорвется на части. Как если бы в него заложили заряд с таймером и установленное время стремительно истекало.

Конкретно же дело заключалось в том, что Гер, после беседы с оперативниками исправно отдежурив подвахту до конца, узнал обо всем, что касалось странных чужаков. А поскольку глупым он никак не был, то быстро сообразил, что, с одной стороны, и человек у автовокзала, и те пятеро, что оказались там потом, являлись людьми чуждыми, вредными и враждебными, а с другой – что Вирга имела к ним какое-то отношение и вовсе не случайно исчезла (как он услышал) вместе с ними. Выводы из этого возникли сами собой: что то место, где эти люди были обнаружены Системой, было домом Вирги, а женщина, присутствовавшая там же, – не кто иная, как она. А из этих выводов следовали новые, так сказать, выводы второго порядка. И вот с ними-то и возникли неурядицы.

Возникли потому, что первым и естественным намерением было немедленно доложить свои умозаключения наверх и предложить свое участие в операции захвата чужаков. Оно могло бы значительно облегчить процесс хотя бы потому, что на его стук, на его голос Вирга отворила бы дверь без тени сомнения, а остальное даже и для малых детей не оказалось бы слишком сложным. Вот таким было первое желание, и ноги уже – еще там, в участке, – понесли было Гера к лифту, который вмиг доставил бы служаку на нужный этаж. Однако…

Лифт пришел и ушел своей дорогой, а Гер так и остался стоять на площадке как бы в глубоком раздумье.

Потому что оказалось, что существует и второе намерение, совершенно противоположное первому, необъяснимое и тем не менее с каждой секундой становящееся все более ясным. А именно: идти к Вирге, конечно, нужно, но вовсе не в сопровождении группы захвата, а в одиночку, следовательно, к начальству ни в коем случае не являться и ни о чем ему не докладывать. Придя же туда, сказать: «Не знаю, кто вы, откуда и зачем, но чувствую, что пришли вы не со злом, и потому предупреждаю: сюда уже приближается опергруппа с целью захватить вас, поэтому не теряйте ни секунды времени, бегите, а Виргу я уж как-нибудь отмажу; если вам наплевать на вашу судьбу, то хоть ее пожалейте, докажите этим, что вы и в самом деле пришли с добром. А бежать вам ближе и надежнее всего в обитель Моимеда, которая обладает правом убежища и где принимают всех ищущих безопасности и не выдают их – во всяком случае, уже много лет не выдавали, поскольку вину бегущего – если она есть – устанавливают сами и сами же определяют наказание и осуществляют ее на основании устава обители, никогда и никакой властью не оспаривавшегося, поскольку дарован он свыше». Вот что надо сказать им и даже (как бы дико это ни звучало) объяснить, как быстрее и скрытнее всего туда добраться. Вот так.

Согласитесь, что для честного служителя порядка уже сами мысли такие просто невообразимы и явно свидетельствуют о том, что он – ну, мягко выражаясь, нездоров. Потому что будь он в здравом уме – непременно поразмыслил бы о возможных (и весьма вероятных) последствиях, из которых самым легким было бы полное и позорное увольнение из полиции с лишением всех привилегий и запретом впредь пребывать на державной службе. То есть его выбросили бы на улицу – и там он бы и остался до конца своих дней. Но почему «бы», к чему тут условное наклонение? Неизбежно именно так все и произойдет, потому что до сих пор не бывало таких случаев, чтобы даже мелкий проступок полицейского остался нераскрытым и ненаказанным. А тем более – столь крупный, что крупнее и не бывает. А как только он лишится своего статуса, все те, кто сегодня приветствуют его почтительной улыбкой и беспрекословно отстегивают от доходов установленный процент, – все они хорошо, если только узнавать перестанут, а скорее – завидев, будут на него пальцами показывать, строить рожи, высовывать языки, а кому-нибудь, кто чувствует себя незаслуженно обиженным (таких хватает), захочется, чего доброго, и нож в ход пустить. Но это – в лучшем случае. А если накажут по всей строгости и навесят? И сочтут недостойным тянуть в спецзаведении для проштрафившихся своих, а загонят в общую? Страшно, страшно даже подумать об этом.

Но он все же думал. Не на лифтовой площадке уже, но в городской повозке направляясь домой, поскольку по его скромному положению ему дежурный агрик полагался только при несении службы, а из дома и обратно приходилось добираться на общих основаниях. Бесплатно, правда. И на том спасибо.

А думал потому, что рядышком с теми мыслями, о которых тут уже сказано, тек и другой мысленный ручеек, и в нем воды было побольше, и была она потеплее, что ли. И несла она вот что:

«Все верно, конечно, только не пугай себя раньше времени. Знаешь ведь прекрасно: кто попадает под такие вот разборки? Да молодняк, никто другой. Старые кадры выживают даже и там, где вроде бы невозможно. Почему? А по той простой причине, что сопляки начинают слишком уж грешить, стремясь побыстрее подвести под себя надежный фундамент благополучия. И сколько ни внушай им, что все хорошие дела делаются спокойно, разумно, постепенно, что на все есть свои законы, хоть они на бумаге и не записаны, и каждый серьезный человек эти законы знает, – молодые всегда умнее всех. Вот они и горят. И страдают. А я как-никак второй десяток лет в ДП дохаживаю, живу разумно, знаю, что можно, а чего никак нельзя, даже если очень хочется. И начальству это известно, а оно таких уважает, потому что мы никогда никакой боли – ни головной, ни тем паче зубной – им не причиняем. И они тоже чтят законы, которые и на них самих распространяются и где четко обозначено, что почем. То есть на каждое нарушение закона есть, с одной стороны, санкция – это по-письменному. С другой же – существует и расценка, сколько стоит полная отмазка в каждом таком случае. Не по-письменному, но по жизни; и это всегда надежнее. И ты, друг, знаешь, во что тебе обойдется прегрешение, на какое ты вроде бы хочешь решиться, а также и то знаешь, что такая заначка у тебя есть. Конечно, похудеет она ох как заметно, и это не то что неприятно – просто отвратительно, но если тебе вдруг раз в жизни пришла в голову такая блажь – ну что же, за свои деньги можно позволить себе почувствовать себя каким-то другим, не таким, как всю жизнь до этого. Зато Виргу я этим уже насмерть к себе привяжу на все времена. А то ведь последнее время стало казаться… Ну что поделать, моложе я не становлюсь… Постояльцы эти ее – народ разный, и бывают среди них и такие, кто всерьез ее может охмурить, баба-то ведь завидная, верно? А мне без нее как-то не по себе будет, привык уже, что она есть, привязался, может, и не следовало до этого доводить, но поздно жалеть, все само собой сделалось, и, как говорится, после драки стрелять незачем…»

В таких вот мыслях патрульный Гер не пропустил нужной остановки, вовремя вышел и не пошел даже, а побежал, и не к тому дому, где сам квартировал, а к домику Вирги. Так спешил, может быть, потому, что боялся передумать. Но этого, наверное, он и сам не знал, а уж мы – тем более.

Весь этот квартал был уже обложен силами местной полиции, получившей соответствующие распоряжения. Гер был, конечно, замечен, но останавливать его не стали: свой брат полицейский, тоже, наверное, выполняет какое-то распоряжение. Да если бы и остановили, хватило бы и того, что он здесь живет. Так что до намеченной цели он добрался беспрепятственно.

А вот другому человеку, лицу, скажем прямо, совершенно благонамеренному и ни в чем не виноватому, не повезло. Он тоже двигался в том же направлении, и целью его был тот же дом Вирги, в котором он вот уже четыре дня как снимал комнату, поскольку в столицу приехал из далекого края. К его беде, он имел к полиции лишь страдательное отношение, как и большинство из нас, и потому был задержан и (поскольку все полиции во всех мирах исповедуют одно и то же правило: лучше пересолить, чем недосолить) отправлен в местный подучасток – до выяснения. Тем более что от него исходил определенный запах, что для столичного гостя из глубокой провинции, согласимся, совершенно естественно. Там он и провел ночь, молчаливо негодуя, однако наутро, хотя и не сразу, справедливость восторжествовала и он был отпущен с миром, почти ничего не лишившись – так, каких-то мелочей недосчитался, но это было делом как бы само собой разумеющимся; к тому же что-то ведь ему и оставили. Так что особо волноваться за его судьбу, право же, не стоит.

Гер же, как уже сказано, никаких препятствий не встретил. Подошел и постучал.

3

Оказавшись в сети улочек и переулков, обставленных одно – и двухэтажными домиками скорее сельского, чем городского облика, можно было в ней заблудиться, но спрятаться от погони вряд ли удалось бы: кто же это среди ночи пустит к себе незнакомую ораву? Да никто, вот полицию вызовет любой – просто ради самосохранения. Но оказавшиеся на окраине люди ничего подобного сделать и не пытались, наоборот, умерили шаг по команде старика, а он вел их, похоже, уверенно, зная – куда и зачем. И собачья грызня, как ни старались полицейские, еще была в самом разгаре, когда девятеро остановились перед первым и единственным в этом квартале большим, длинным и многоэтажным зданием. Остановились опять-таки по команде старика и, тяжело переводя дыхание, вытирая пот, выслушали его слова:

– Сейчас войдем. Тихо, спокойно, стараясь не шуметь: здесь всякий народ обитает, и нам с ними общаться нет надобности. Внутри будет темно, так что держитесь друг за друга. Поднимемся на седьмой этаж, там есть то, что нам нужно.

– Разве это обитель? – спросила одна из женщин. – Мне казалось…

– А что нам тут нужно? – одновременно задал вопрос мужчина.

– Нет, Морна. Это не обитель, я предупреждал, – ответил старик. – Но отсюда мы в нее попадем без особых трудностей. Когда придет время. Что нам нужно, Сидон? Хороший, мощный компьютер, ничего другого. И он тут есть. Готовы? Тогда – вперед и вверх!

– Ближе к Господу, – не без иронии заметил Сидон.

– Именно так.

И они двинулись вверх по узкой и достаточно крутой лестнице, каждый положил руку на плечо идущего перед ним. Больше никто не произнес ни слова, тишину нарушало только приглушенное шарканье подошв да дыхание, все еще не вернувшееся к норме. Но эти звуки, если кто-нибудь их и слышал, по-видимому, не несли в себе опасности.

В собачьей битве потери понесли обе стороны, но победа, можно считать, осталась за бродячей армией, потому что в конце концов полицейские собаки вместе с их проводниками и всей группой покинули спорную территорию. На самом деле, конечно, полиция ни на что не претендовала – она выполняла свою задачу и в итоге выполнила: пробилась-таки на окраину. Пусть и несколько потрепанные, псы не потеряли след и успешно довели группу до корпуса, в котором укрылись девятеро.

4

Стук Гера в дверь был услышан не сразу, потому что внутри дома, в самой просторной из сдающихся комнат, шел в это время очень оживленный разговор. Начался он сразу же после того, как Ульдемир, убедившись в том, что в ближайшие минуты их безопасности никто не угрожает, попросил всех не двигаться и не разговаривать и, к великому своему облегчению, передал наконец всем членам экипажа те новые свойства, которыми их планировала наделить Ферма на время уже начавшейся операции. Это заняло менее трех минут и еще две понадобились пятерым, чтобы прийти в себя и справиться с новыми ощущениями. Вирге, конечно, ничего из этих способностей не предназначалось, однако как знать, может быть, каким-то краешком и ее задело. Ульдемир был все-таки достаточно неопытным в таких делах человеком.

А потом и начался разговор. Скорее даже спор. А еще точнее – чуть ли не допрос. И очень пристрастный, потому что допрашивающих было целых шестеро, отвечать же на все и за все приходилось одной-единственной женщине, совершенно не готовой к тому же к подобному повороту событий.

Да, недаром, видимо, говорится: всякое доброе деяние наказуемо. Добавим: и чем оно добрее, тем более суровым грозит стать воздаяние. Похоже, что в нашем случае именно так оно и получилось.

– В плохом мире ты живешь, женщина, – проговорил Гибкая Рука, едва успев оглядеться в комнате. – Нет, тут хорошо. В городе плохо. Много людей, мало связи между ними. Каждый за себя, никто – за всех. Не видно племени. Просто толпа. Такие долго не живут. Поверь. Такие люди слабы. Как можно? Что за порядки? Пришельцев надо встречать добром. А тут? Мы не успели выйти – нас сразу же хотели куда-то тащить.

В ответ на что Вирга смогла лишь пожать плечами и ответить:

– Это и есть порядок, что же другое? А каким, по-вашему, он должен быть? Всякая неясность требует выяснения. Как же можно что-то выяснить, если не задержать вас – да не обязательно вас лично, а кого угодно, кто неясен.

– Если бы государство – это бы мы еще поняли. С государством обычно не спорят, хотя далеко не всегда соглашаются. Но если это не оно, то что же тогда? Получается, что просто бандиты? И они выступают вместо государственной власти?

– Вовсе нет.

– Не понимаю…

– Да зачем им выступать вместо власти, если они сами и есть – власть?

– Вы что же, хотите сказать, что они заодно с государственной властью?

– Вовсе нет. Они – сами по себе власть.

– Что же у вас тут: двоевластие? И государство власть, и бандиты…

– Они не бандиты, они – сила. Раз сила, значит – власть…

Вирга стала уже испытывать некоторое раздражение: вроде бы вполне взрослые мужики, а не понимают самых простых вещей. Чему их учили там, откуда они явились?

– Значит, все-таки двоевластие.

– С чего вы взяли, что – двое? Вы бы хоть заранее поинтересовались немного, куда попали. Вовсе не две власти.

– Час от часу не легче. Сколько же их?

Женщина чуть призадумалась.

– Сейчас… Значит, Держава – одна власть, Тень – другая, Храм – третья, это – главные, потом Кровь и Дыхание – четыре и пять, это глобальные фирмы такие, добывают и продают; ну и, конечно, кредо, самые большие деньги в мире. Да, все правильно, никого вроде бы не забыла. Шесть властей, вот. Да что вы удивляетесь? Там, откуда вы, разве по-другому? Разве иначе бывает?

– Бывает, наверное, – пробормотал иеромонах Никодим, – да только… мы, как бы сказать, давно уже в такие дела нигде не вникали, а у нас самих власть, понимаешь ли, одна на всех, и другой мы не знаем.

– Интересно. Рассказали бы.

– Расскажем, конечно, Малыш. Только…

Вирга сразу ощутила, как сладкая дрожь пробежала по телу от одного лишь слова «Малыш» – ну, и от голоса, конечно.

– …Только сейчас-то мы не там, а здесь, и сначала надо разобраться в ваших порядках, для этого ведь мы тут и оказались. И хочу просить тебя, чтобы ты нам по возможности помогла. Поможешь? Понимаешь, мы хотим встретиться с людьми, которые, как бы тебе сказать… Ну, для которых в жизни деньги, богатство, власть – не самое главное, у которых есть и другие интересы – ну, например, любить других не за то, что они это как-то оплачивают, и не ради того, чтобы стать известными, а просто – по потребности, как дышать, есть, пить… Мы знаем, что такие люди есть, хотя их и мало; может, ты встречала таких или хотя бы о них слышала? Тут ведь у тебя, наверное, многие бывают, с разных концов мира… Если что-то о них знаешь – скажи!