Текст книги "Восточный конвой"

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Не секрет – какую же?

– Секрет, конечно, – улыбнулся Милов, – но вам скажу: Тарс.

Он ничем не рисковал: городок Тарс находился на этой же ветке, километров на десять дальше от границы.

– Милое местечко. А здесь бывали?

– Впервые. В Тарсе я лишь на время, по делам.

– Это и так понятно: видно, что вам не хватает опыта. Поживете в этих краях подольше, и научитесь ценить все, что выходит за пределы обыденного. Тут ведь нас развлечениями не балуют, а новостями – и того меньше. Так что каждый человек и каждая новая процедура приобретают такую ценность, какой в другом мире наверняка не имеют. Кстати, о новостях: вы едете с востока – что там такое стряслось? Из объявления мы мало что поняли.

– Да я не совсем в курсе. Вроде бы задержали какую-то банду, но те то ли просто сбежали, то ли при этом отлупили и обобрали охрану – что-то в этом роде. Говорили в поезде, за подлинность информации не ручаюсь.

– Воистину, мы живем в диком мире, и он становится с каждым днем все хуже и хуже. Идите, идите, не упирайтесь, смелее! Не изображайте стеснительную девицу, все равно я вам не поверю. Хотя что я: девица давно уже была бы за столиком и, возможно, успела бы перестать быть девицею… Но вам повезло, что вы пошли по этой дороге.

– Разумеется. Не думаю, что такие приятные заведения находятся у вас при каждой тропе.

– Такие – нет. Зато есть другие. И если бы вы, идя от станции, на развилке взяли левее, то я смог бы познакомиться с вами разве что на ваших похоронах.

– Дикие звери?

– Нет, зверей давно съели люди, а что еще оставалось, подобрали технеты. Простите, я не обижаю ваше расовое чувство? Нет? Ну, весьма рад. Не звери, нет. Электроника и автоматика. При этом никакой старомодности, никаких этих «Стой, кто идет» и тому подобное. Прицеливание и огонь – автоматические, днем и ночью. Без предупреждения. Собственно, предупреждения есть – на щитах, но в сумерках вы могли бы их и не заметить.

– О, – сказал Милов, – потрясающе интересно. Что же вы здесь так охраняете?

– Избранные секреты моей бабушки. Извините – швейцара сегодня нет, мы отправили его к чертовой родительнице: все швейцары – наушники Сипо, и мы их не любим. Ничего, я приглашаю вас, выполняя его функцию.

Он отворил дверь и изящно поклонился.

– Прошу вас… простите, я не расслышал?

– Флим, – сказал Милов. – Мое имя Флим.

– Так я вас и представлю… Кстати, я отзываюсь на кличку «Силенс», сиречь «молчун», если переводить с латыни. Не подумайте только, что я принадлежу к пифагорейцам и должен соблюдать обет молчания. Отнюдь! Но думаю, вы уже смогли оценить справедливость данного мне прозвища.

– Вы скорее последователь Цицерона. А что у вас сегодня за праздник?

– Этакие посиделки, суарэ, парти… Давняя традиция. Понимаете, мы стараемся сохранить какие-то людские традиции – иначе можно опуститься, отехнетиться… Ну, это то же самое, что бриться и чистить зубы – проявлять какое-то уважение к себе, как к человеку… А вообще-то, как я успел уже намекнуть, – успел, не правда ли? – нам тут удалось решить одну задачку, и в результате в этих местах сразу станет легче дышать. Решили, правда, на бумаге – но очень быстро она воплотится в материал. И уж не отметить такое дело было бы непростительным нарушением всего на свете.

– Насколько я понял – здесь собираются люди, не технеты?

– А что им тут делать? На нашем месте технеты быть не могут – мы тут не дрова колем… а их головы только на это и годятся, скажу вам откровенно.

Сейчас, войдя в маленький, но хорошо освещенный холл, Милов смог оглядеть своего собеседника, и сделал это с откровенным любопытством: очень уж не вязалась его речь с обликом. Тот усмехнулся:

– Видите! А вы еще опасались за свою экипировку. Не думайте, мы и в самом деле могли бы собраться в тэксах, но приходим в рабочем – потому что техи на нашем месте пришли бы расфуфыренными до плюс-минус бесконечности. Ну, а теперь приведите себя в несколько легкомысленное состояние, иначе какой же праздник?

3

(136 часов до)

Веселье было уже в разгаре, когда они вошли; верно, Силенс с намерением медлил, развлекая Милова разговорами, – чтобы избежать той неловкости, какая возникает, когда незнакомый человек появляется в еще не стартовавшей компании и невольно становится в ней центром внимания, не всегда доброжелательного, порой иронического. Сейчас в маленьком зале было уже шумно, говорили, казалось, все сразу, словно стараясь заглушить один другого, клубился дым (неплохих сигарет – определил Милов, принюхавшись), потом в говор врезался хрипловатый, но явно женский смех – не жестокий, каким он порой бывает, а скорее удовлетворенный. Милов стал улыбаться еще не успев войти – весело, дружески, но без заискивания. В зале на долю секунды замолчали, потом шум поднялся снова.

– Силенс, разбойник, ты захватил пленника? Давно, давно не ели мы человечинки… О господи, а я и не знал, что у нас сегодня званый вечер. Где мой смокинг?..

– Кто это собрался его съесть: ты? Оставь надежды – его проглотит Ласка, нам останется только облизываться… Кто там поближе – держите его, он сейчас удерет, он смертельно напуган, разве не видно? Эй, Голлин, он сейчас упадет без сознания, воды ему, кто там поближе – дайте стакан воды!

– Пей, мой мальчик, пей, – сказал очутившийся рядом человек в пестрой маскировочной форме, годами намного моложе Милова, – иначе ты весь вечер не придешь в себя. Ты попал к мыслителям, дружок, они, как ты понял уже, пьют только чистую воду. – Он вложил в пальцы Милова стаканчик, Милов поднес посуду к губам. – Только до дна, – предупредил тот же человек, – глубина мысли предполагает…

Милов не стал дослушивать, что именно предполагает глубина мысли – он выпил, задержав дыхание, нос еще раньше предупредил его, что воды в стакане если и было, то лишь самая малость. Пока он пил, стояла тишина. Он выпил, перевел дыхание, вручил стаканчик стоявшему рядом, вынул платок, вытер губы, немного подумал – хотя думать было тут не о чем, сорт он узнал сразу, не из самых лучших, но по здешней шкале ценностей, видимо, весьма уважаемый, – сказал:

– Если уж въезжать в город, то только на белой лошади. А какое продолжение последует?

– Браво! – крикнул кто-то. – Принимаем!

Все загалдели, Милова схватили за руки и подтащили к длинному, метра в три, столу. За него уселось еще несколько, у дальней стены, на диване, расположились еще трое, две женщины и один – в возрасте, редковолосый, он держал стакан наизготовку. Милов осторожно, ненавязчиво провел взглядом по остальным. Странноватое сборище… Но думать было некогда: его усадили, расчистили на столе местечко, поставили тарелку – всё было, как на вечеринках вообще бывает. Силенс сел рядом с ним; ему закричали:

– Оратор, на трибуну, на трибуну!

Он отмахнулся:

– Нет, сегодня я в другой роли – наставника, я Вергилий нынче, это у нас бывает не часто. Не хочу, чтобы гость совсем растерялся – а он непременно растеряется, если своевременно не оказать ему помощь. – Он повернул голову к Милову, оглядывавшему стол. – Здесь у нас никто ни за кем не ухаживает, накладывай сам себе, – и, подавая пример, стал оснащать свою тарелку. Стол был накрыт даже по нетехнетским меркам неплохо, и приготовлено было, как Милов быстро убедился, на должном уровне. Он даже вздохнул от умиления. «Воистину, ищите – и обрящете», – успел он подумать прежде, чем врубиться зубами в карбонад.

Сидевший напротив налил ему – уже не в стакан, впрочем, а в нормальную рюмку, но Милов и так уже чувствовал – на голодный желудок – легкое, приятное головокружение. Он попытался сосредоточиться, вспоминая, в какой карман уложил средство против опьянения – хорошо, что догадался взять его из сумки, снова предчувствие не подвело, хотя логически ожидать чего-то подобного было невозможно. Ага, в левом внутреннем маленьком, вот оно где. В его одежде карманов (главным образом потайных, не полагавшихся по стандарту) было великое множество, и сейчас все они были загружены, так что когда Силенс посоветовал Милову снять куртку по причине жары (а в зальце и правда было жарковато), Милов вежливо отказался – сказал, что еще не отогрелся после прогулки, что он вообще мерзляк и двойную жару предпочитает ординарному холоду.

– Тогда надо добавить, – обрадовался Силенс, – расширить сосудики, сразу почувствуете себя лучше!

– Не премину, – согласился Милов, – но сперва, может быть, поможете мне сориентироваться, чтобы я побыстрее почувствовал себя свободно?

– Это в смысле кто есть кто? Ну разумеется, друг мой. Начну с женщин, как того требуют приличия. Та, что помоложе – это Зила, химик, а та, что покрасивее – Ласка, она, в отличие от Зилы, тоже химик, но кроме того, и это самое главное – очень пригожая и милая женщина…

– Я же их не вижу, – сказал Милов, – они сзади нас.

Милов и на самом деле женщин сейчас не видел, но это ему и не нужно было, потому что в пригожей Ласке он, едва войдя в зал, опознал Лесту.

– Зачем вам их видеть? Запоминайте мои характеристики – потом разберетесь. Зила первой подойдет к вам, но это вовсе не значит, что она потом полезет с вами под одеяло. Ласка подходить вообще не станет.

– А под одеяло? – легкомысленно поинтересовался Милов, прикидывая, через сколько минут придется выйти на воздух, чтобы без помех протрезветь.

– Ну, об этом вы спросите у нее самой. И вот все о дамах. Рядом с ними сидит любопытный персонаж.

Милов вспомнил: тот, с редкими волосами, у которого стакан вроде бы сросся с рукой, так что без хирургического вмешательства их не разлучить было.

– Да, – согласился Милов, – пока меня усаживали, он успел взять на грудь два веса.

– Ну, это ему, как носорогу подснежник. Он не этим примечателен.

– Понял, – ухмыльнулся Милов, притворяясь чуть более захмелевшим, чем был на самом деле. – Он модель, рекламирует мужские прически.

– Не смейтесь над недостатками, друг мой, это нехорошо, у нас не принято. Он отличается от всех нас не прической, а тем, что он тут – единственный технет, чистокровный технет, и не просто технет, а еще и сипо!

Милов ощутил, как бодрость его начинает убывать, он вдруг затылком почувствовал чей-то пристальный взгляд и понимал – чьим этот взгляд должен был быть.

– И это никого не смущает?

– А почему это должно нас смущать?

– Мне как-то трудно представить – веселье под официальным надзором.

– Да никакого надзора нет, оставьте!

– Зачем же он тут?

– Затем же, что и вы: чтобы перевести дух, развлечься немного. Ну, и еще – посмотреть на нас, людей, в нерабочей обстановке, так сказать, неофициальной.

– Но зачем им это? Кажется, у них были возможности изучить людей более чем достаточно.

– Затем, что им интересно. Вы представьте себе: раса-то новая, молодая, значит, инстинкт подражания сильно развит, требует применения, а кому им подражать, если не нам, людям? Вот они и перенимают кто что может…

– Не пойму. Они нас считают низшими существами…

– Так это официально; разумеется, спросите любого из них в служебной обстановке, и они вам отбарабанят без запинки: люди свое отжили, люди обречены, люди во всех отношениях менее совершенны, чем они, технеты. Официально. А на самом деле они понимают, конечно, – те, кто вообще имеет желание думать и понимать, – что для того, чтобы не быть примитивными, необходимо иметь за спиной богатую историю, от нее все и идет; а у них истории, естественно, нет, откуда ей взяться, пара десятков лет – это не история, еще даже не серьезный разбег к ней. И вот они, сознательно или нет, смотрят на нас и заимствуют, постоянно что-то заимствуют, перенимают, хотя, может быть, и себе самим в этом до конца не признаются. Так что вы не сомневайтесь: тут они себя не чувствуют на службе, они очень любят, когда мы приглашаем их вот так – провести время, но, знаете ли, без приглашения не явятся; если их не позвать – будут очень переживать, но нахрапом не полезут, не станут ссылаться на то, что власть – у них… Ну, мы и приглашаем, понятно – нам они не мешают, а с другой стороны – это помогает поддерживать неплохие отношения, все же они ведь начальство, и при желании могут нашу жизнь затруднить, отравить, а могут и наоборот.

– Это понятно, однако, вы уже не можете высказать вслух что-то из того, что наверняка думаете, и что не очень обрадовало бы их.

– Нет, вы напрасно так думаете. Ведь мы – кто? Легальная и признанная оппозиция! Как бы власти не кочевряжились, они не могут не обращать внимания на мнения остального мира: будь они хоть технетами в квадрате – им в одиночку не выжить, в стране ресурсов меньше, чем в носовом платке.

– В квадрате не выжить, – усмехнулся Милов, – а в кубе?

Силенс моргнул озадаченно, потом рассмеялся.

– Вы остряк. Но и Куба выживала, пока в нее вливали – хотя бы нефть… И вот, представления внешнего мира требуют каких-то видимых признаков демократии, а демократия не мыслится без оппозиции. У технетов же оппозиции не может быть принципиально: единомыслие заложено в их конструкцию. Вот им и приходится…

Милов пьяненько ухмыльнулся.

– Ну, а почему бы вам не помочь им в этом? Программировать их, скажем, на два мнения, а не на одно?

– Программировать – какие мнения? Вы о чем?

– Насколько я понимаю, вы ведь здесь и заняты их производством?

Силенс ответил совершенно другим – негромким, серьезным голосом:

– Нет. Мы занимаемся совершенно другой проблематикой. И я надеюсь, что у вас хватит такта и рассудка не спрашивать – какой именно! Мы вообще не разговариваем здесь о делах, мы отдыхаем; а если бы тут было принято болтать о работе, то вас бы сюда и на порог не пустили. Не думайте, что интересы государства тут не охраняются. Отнюдь!

– О, – сказал Милов и икнул, – я, видимо, сморозил некую глупость. После четвертой дозы это со мною бывает. Извините великодушно. Итак, вы – оппозиция?

– По сути – нет, конечно. Мы же не политики. Тем не менее, пользуемся правом говорить порою и неприятные вещи. Власть делает так, что эти наши упражнения в элоквенции становятся известными за границей – и все сугубо довольны. Кстати, и мы тоже.

– А вы-то чем?

– Ну, например: как вы, возможно, еще не успели узнать, нам покидать эту территорию запрещается. Мы, так сказать, в резервации. И для каждого выхода нужно особое разрешение самого что ни на есть высокого начальства. Разрешение такое в принципе получить можно, но процедура это тягомотная, технеты вообще не любят решать быстро, выработалась у них почему-то такая традиция. А ведь бывает у нас и по чисто деловым вопросам: надо срочно с кем-то увидеться, пока получишь официальное разрешение – надобность эта тридцать раз успеет пройти. Вот и договариваешься тут же, на месте, вот с этими самыми. И для дела польза, и тебе самому приятнее…

– Да, – сказал Милов несколько рассеянно, – это, конечно, выгода существенная. Постойте, о чем это мы с вами?.. Ах, да. Да. И они в самом деле могут это обеспечивать?

– Простите, что именно обеспечивать?

– Ну, вы говорили о секретности. Не сомневаюсь, что вы ее не нарушаете, но ведь сюда приезжают и уезжают посторонние лица, да и кроме вас здесь наверняка есть всякий низший персонал… Обождите, не отвечайте, давайте сперва выпьем, а то я все никак не согреюсь…

Они выпили.

– Ну, – проговорил затем Силенс, – те, кто занимается черной работой – не люди, а технеты, и они попадают сюда не по своей воле, и весьма ограничены в возможностях. Мы получаем их из Системы порядка, если угодно.

– Мне это вовсе не угодно, – пробормотал Милов, – а точнее, мне все равно, я-то к вам не попаду, уж можете быть уверены. Тем более, что у вас вакансий нет.

– Совершенно верно, сейчас нет. Но бывает – кто-то переберет рентген; такой – уже не работник…

– Да, был у меня знакомый врач-рентгенолог, так у него, помнится, были какие-то неприятности по мужской линии… Ну, вы понимаете… – и Милов противно захихикал.

– Да, конечно, – проговорил Силенс, – это очень забавно, – и тоже посмеялся.

– Это очень хорошо, что они вам помогают, технеты, – вернулся Милов к старой теме. – Морально легче, не правда ли?

– Помогают. Понимают ведь, что мы если и вылазим за ограждение, то не для собственного удовольствия, вернее – не только для него, но и для работы. Ну, а в наших результатах ведь и они заинтересованы, знают, что работаем на них в конечном итоге, и учет достижений у них поставлен неплохо. Вот к примеру…

Но примера Милов не дождался, потому что в зале снова поднялся всеобщий галдеж, вызванный появлением новой, достаточно многочисленной группы отдыхающих. Они, правда, не казались особенно воодушевленными предстоящим весельем.

– Да здравствуют встречающие и провожающие! Гип-гип ура! – воскликнул кто-то из уже разогревшихся.

– Ну как – все в порядке?

– Черта лысого, – ответил один из вновь пришедших, хмуро глянув на провозгласившего, – вернулись с тем же, с чем и уезжали. Только зря сожгли топливо, не заработали ни цента. С той стороны заколотили дырку, придется идти по банку… А у нас следующий рейс – по особому заказу, и придется это выкидывать, то грузить…

В зале сразу поутихло, кто-то протянул:

– М-да…

Тут сидевший позади Милова редковолосый технет неожиданно громким голосом заявил:

– Успокойтесь, все будет в порядке, меры принимаются, подкрепляйтесь и отдыхайте, разговаривать будем на веселые темы.

Это прозвучало, как приказ. Веселых разговоров что-то не возникло, но и о печальном говорить больше никто не стал, наступила относительная тишина – только звякало стекло и металл ножей и вилок.

– Так вы не успели рассказать… – обратился Милов к Силенсу.

– Я? Я ровно ничего не собирался, – ответил тот, – это вам почудилось!

– Понимаю, – сказал Милов, и больше на эту тему не было сказано ничего.

В свободном углу зала, подле маленькой эстрады, уже танцевали под магнитофон, обе женщины были нарасхват. Вдруг Леста бросила партнера, подбежала к Милову, положила руку ему на плечо.

– Вам не удастся отсидеться, гость, извольте-ка танцевать со мной! – решительно заявила она.

– В моем-то возрасте? – начал было Милов.

– Ах, перестаньте, – капризно заявила женщина, – я ведь все равно от вас не отстану!

Милов поднялся – впрочем, это вовсе не было ему неприятно. Леста позволила обнять себя, прижалась, пробормотав:

– Ах, я так люблю старомодные танцы… – положила голову ему на плечо. Милов бережно вел ее, вскоре они оказались в самом дальнем углу.

– Обожаю танцы, – прошептала Леста вроде бы и не ему даже, но сама себе или же всему миру. – Чудесно, правда?

– Настолько чудесно, – так же тихо ответил Милов, – что я сейчас же уйду – чтобы ничто не смогло разрушить впечатления от этой прекрасной минуты.

Он и в самом деле подумал, что пора уходить: редковолосый технет поднялся с дивана и внимательно оглядывал зал – не исключено, что именно Милова искал он, и это было бы совершенно естественно: работники секретных служб не верят в случайные совпадения, и Милов, окажись он сейчас на месте того технета, постарался бы вдумчиво побеседовать с неизвестно как и зачем оказавшимся тут персонажем; Милову же казалось, что для него такая встреча вовсе не обязательна, тем более что ему хотелось какое-то время побыть в одиночестве, привести в систему многое, услышанное здесь, и таким путем догадаться о том, чего не услышал.

– Куда же вы денетесь? – заботливо поинтересовалась Леста. – Как я слышала, вы ведь попали сюда случайно, и вам негде остановиться?

– Ничего, дождусь на станции поезда и доберусь, наконец, до дома, – ответил он легкомысленно.

– Где же ваш дом?

– Хотите навестить меня?

– Не исключено, – она прищурилась, – или это связано для вас с осложнениями?

– Буду очень рад, – пробормотал Милов. – Но я живу вовсе не так близко: в столице.

– В Текнисе? О, это чудесно, я там бываю не так уж редко… Где же?

Милов, не задумываясь, ответил – громко, чтобы всякий, кому хотелось бы услышать, не прослушал бы: «Вы знаете такое местечко – Шестиугольник? Такая небольшая, красивая площадь недалеко от центра. Если ехать от вокзала, то туда идет тридцать седьмой транспортер, очень удобно, никаких пересадок… Итак, Шестиугольник, дом шестнадцать, квартира семь…

Некогда он действительно жил там, и адрес как-то сам собой всплыл в памяти в нужный миг.

– Я запомню… – многообещающе прошептала Леста.

Танцуя, они мало-помалу сместились в самый угол, где говорить было безопаснее. Тем более, что желавшие быть в курсе их обмена словами успели уже, без сомнения, наслушаться и прийти к выводу, что кроме обычных банальностей ни он, ни она ничего не произносили. Он склонился к ее уху, как бы для того, чтобы продолжить флирт.

– Что-нибудь новое?

– О Мироне ничего не удалось услышать. Конвой только что вернулся – безуспешно, как вы, наверное, успели понять.

– Что такое – конвой?

– Специальная автоколонна, занимается секретными перевозками.

– Чего именно?

– Всего на свете, но в основном – контрабанды.

– Конвой принадлежит Кругу?

– Нет, это – подразделение Базы, но тут – промежуточная остановка, тут они нередко забирают груз. Если бы они загрузились там, на востоке, то поехали бы прямо на Базу или туда, куда им было указано; но раз неудача – будут здесь ждать команды…

– Что отправляют отсюда на эту Базу?

Они продолжали мило улыбаться, Леста кокетливо щурилась, шепотом отвечая:

– Чаще всего людей.

– Их везут на Базу? Но Зачем?

– Для производства. Знаете, как их называют в здешнем обиходе? Сырьем… Многозначительно, а? Но может быть, груз окажется другим – не знаю. Я ведь говорила вам: сюда что-то привезли – очень громоздкое, оттого и возникло предположение, что это может быть интересующий вас товар.

– Люди меня тоже интересуют, – ответил Милов. – Хотя бы Орланз, о котором вы упоминали. Он здесь?

– Он здесь никогда не бывает. Это человек совсем другого уровня, в Круге он царь и бог.

– Тем больше для меня необходимость проникнуть за ограду – если только там можно его увидеть. Пролезть. Хотя один джентльмен предупредил меня, что лучше не пробовать.

– Он совершенно прав. Хватит Мирона.

Милов кивнул, словно соглашаясь, весело рассмеялся и проговорил:

– Ну конечно, на рожон я не полезу – однако попытку сделаю, не заходя слишком далеко.

– Лучше не делайте, прошу вас. Со временем найдете решение.

– Времени у меня как раз нет. – Он не стал объяснять ей – почему. – На худой конец, попробую прицепиться к этому, как вы назвали, конвою.

– Это еще опаснее – они стреляют при малейшем подозрении, им все сходит с рук: База – очень серьезная система.

– Ладно, – сказал Милов, – поживем – увидим. В любом случае постарайтесь в дальнейшем держаться поближе к дому – может быть, вы мне понадобитесь, дела должны развиваться быстро.

– Вы уверены?

– Если они не будут развиваться быстро, то можно вообще ничего не делать: результат будет столь же плачевным.

– А почему…

Милов прервал ее.

– И держите рацию в постоянной готовности. Слушайте наших. Я буду с вами связываться ежедневно в два ночи по местному.

– Вы запомнили номер моего телефона?

– Разумеется.

– Звоните в любое время: у меня в сумочке – сотовый аппарат, в стокилометровом радиусе вы меня найдете.

– Ну, мне пора, – пробормотал Милов с подлинным сожалением. Технет-сипо уже медленно продвигался по залу в их направлении.

– Буду ждать, – страстно возгласил Милов и выскользнул в дверь, к которой они как раз приблизились. Оглянувшись, он встретился с пристальным взглядом спецтехнета, но через миг дверь, затворившись, позволила Милову почувствовать себя если не в безопасности, то во всяком случае на пути к ней.

4

(135 часов до)

«Надо же, какая чертова темнота, – подумал Милов, – такая ночь даже не каждый год выпадает, того и гляди загремишь на землю, мало ли обо что здесь можно споткнуться… Хотя с другой стороны это и полезно: меня тоже можно увидеть только с ноктовизором, а он наверняка не у каждого здесь найдется. Хотя у того плешивого – может быть. На слух он меня не определит, передвигаться бесшумно я еще вроде бы не разучился…»

Милов и в самом деле шел без единого звука, напрягшийся до крайности, держа полусогнутые руки перед собой, словно был хирургом и приближался к операционному столу. Порой он даже закрывал глаза – все равно ничего не увидеть было, но тогда слух острее воспринимал малейшие нарушения тишины. Однако закрывал он глаза даже не столько ради этого, а чтобы яснее различить схему этих дорог, которую постарался запечатлеть в памяти, когда шел сюда. «Так, – думал он, – сейчас я приближаюсь к той самой развилке, о которой говорил Силенс и где тяжелые колеса свернули налево, я же – направо. Теперь надо решить, как вести себя дальше. Двигаться по этим следам значит излишне рисковать: то, что говорун наплел относительно автоматической стрельбы, вернее всего, соответствует истине. Пусть в меня даже не попадут – хотя могут ведь и попасть, – все равно, лишняя реклама мне ни к чему, я не на телевидении работаю… С другой же стороны, – если сейчас возвращаться к станции, то это будет как раз то, чего от меня ждут, и на пути туда меня наверняка станут поджидать. Вообще вроде бы нет оснований для такой уверенности в том, что меня опознали и хотят взять; чистая интуиция, всего лишь. Однако она меня редко подводит… Да и очень странно все это: случайного прохожего чуть ли не силой затаскивают на вечеринку, кормят-поят на халяву – не в такие времена мы живем, чтобы кто угодно проявлял столь щедрое гостеприимство. Ну, а варианты? Да нет, если хорошо подумать, становится ясным: случайных прохожих здесь быть вообще не может, слишком наивно было бы полагать, что посторонних станут подпускать так близко к секретному объекту, на котором люди время от времени получают количество рентген выше допустимого. Тут наверняка все просматривается и прослушивается как минимум от самой станции. Значит, меня видели и вели, и подпустили. Зачем? Чтобы выяснить, какие проблемы меня волнуют? Не исключено; но для этого они должны если не знать, то хотя бы предполагать, кто я такой на самом деле и какие задачи решаю. А откуда у них быть такой информации? Ладно, Леста меня заложила, предположим, от излишнего страха – но это им дает только факт, что появился на сцене некий человек, плохо знакомый с условиями и, значит, пришлый из-за кордона. Ну что же: и этого достаточно, чтобы начать интересоваться вплотную. Убедившись, что из города я исчез, они могли дать установки по всем своим объектам, которые могут интересовать пришельца – элементарный и естественный ход мысли. Хорошо, но если так – почему меня не взяли сразу же, почему позволили вечерок порезвиться? Трудно сказать. Разумное объяснение одно: они сами не вправе были принять решение, им не было приказано брать, но лишь – доложить. Они и доложили и получили какое-то указание; это всегда требует времени, технология принятия решений нам знакома… Вот и прошла эта пара часов. Предположим, им скомандовали: брать. Значит, мне нужно сделать какой-то финт ушами, чтобы ничего у них не получилось. Какие же финты можно сейчас пустить в дело?..

…Вот она, развилка. Стой. Три секунды паузы. Слушай. Внимательно слушай. Может быть, кто-нибудь громко дышит? Правда, вряд ли они могли успеть сюда; скорее всего, двинули по прямой, чтобы пересечь дороги где-то, куда я, не знающий местной топографии и вынужденный пользоваться наезженными путями, не мог еще попасть. Ну, что там? Тишина. Пошли дальше. Но если можно, раза в два осторожнее, пожалуйста, – попросил он сам себя и действительно пошел еще осторожнее. – Теперь принять левее – и бережно, бережно… Тут, конечно, есть одно обстоятельство в твою пользу: от тебя не ждут рекордов, они тебя еще не раскусили до конца. Стоп! Вот теперь действительно – умри, и не шевелись! Теперь я кого-то несомненно ощутил. Ну-ка, попытаемся локализовать его… Приблизиться – легко, как весенний ветерок, чтобы хотя бы понять: один ли там, двое ли, а может, и больше… И, кстати, откуда уверенность, что они не вооружены приборами? Но до сих пор они меня не видят. Значит – нужно подобраться до предела возможного и затаиться, потому что в таком положении самое безопасное место – под самым боком противника: другие станут искать тебя где угодно, только не тут. Зато если там начнется какой-то разговор – я, пожалуй, услышу. Капсула-то у меня с собой, жаль, что ноктовизор пришлось оставить – уж очень он выпирал бы из кармана… Вот так. Дальше не ходить. Лечь на землю. Прижаться, как к любимой женщине…»

Он так и сделал. Что-то и на самом деле стало слышно. Хотя о связности думать не приходилось: даже капсула доносила лишь отдельные звуки. Но уже ясно было, что разговаривают двое. «Придется одним ухом слушать разговор, другим – все остальное. Что у них там за диалог выстраивается? Ну-ка, ну-ка…»

Один голос:

– …не очень поддался, хотя… может быть… действительно… (бур-бур-бур).

Другой:

– …и все же… не свернет… конвой должен… засвечивать… (бур-бур-бур) отправить на базу…

– В таком случае надо… (и вовсе неразборчиво ).

– А если… женщина… крик ночью… (дальше каша ).

– (Бур-бур-бур) женщина… (дальше не понять ).

– Женщина… (невразумительно ).

– З-з-з-з-з… Орланз… Женщина… З-з-з-з…

– Время… Но я… конвой… женщина… и он… (бур-бур-бур)…

«Да, – подумал Милов. – Могли бы все-таки говорить и более членораздельно. Подумать о моих удобствах. Пока я понял только, что женщина их очень интересует, только не знаю, какая и по какому поводу. То ли это ссылки на Лесту, а может быть, речь о Зиле – тогда надо ожидать, что и она тоже вступит в игру. Да, к этому надо быть готовым. Ну, а что там были за упоминания о конвое и времени? Можно выстроить такое умозаключение: через какое-то время, не слишком, видимо, долгое, конвой должен снова тронуться в путь – на Базу, вероятно. И они, по-видимому, не очень хотят, чтобы я был тому свидетелем. Им нужно или убедиться, что меня тут уже нет, или, наоборот, что я есть – и тогда сделать так, чтобы меня и на самом деле здесь больше не стало.

Убедиться; но как? В таких случаях ловят на живца. На что я, по их представлениям, могу клюнуть? На женский крик, призыв о помощи? Черт, но если они так думают – значит, меня идентифицировали с тем субъектом, который нарушил правила поведения в городе. Кстати, этого они могут как раз не знать. Хорошо, если так. Потому что в ином случае выходит, что они знают обо мне больше, чем им положено. Веселый разговор».

Значит, так: глухой ночью где-то поблизости раздается женский крик. Искренний, отчаянный. Ожидается, что рыцарь и дамский угодник, что стало ясно всем после городского эпизода, – сей паладин стремглав выскочит из своего убежища и кинется выручать красавицу. И тут его вяжут. Хрестоматийно. Если же он не бросается на помощь – а крики все отчаяннее, потом они начинают прерываться, становятся хриплыми, просто-таки предсмертными, дама никак не может расслабиться, чтобы получить максимум удовольствия, – итак, если он не бросается, значит, его здесь нет и надо переносить ловчие сети в другое место. Ну, что же: вполне возможный вариант. Боюсь только, что так они Милова не возьмут. И вообще вряд ли возьмут. Слишком давно уж он играет в такие игры.