Текст книги "Наследники Ассарта (Капитан Ульдемир - 4)"

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

В округлом расширении, в какое переходил коридор, сидело на полу трое. Тарменары, сразу же опознал он. Черные. Три десантных "циклона". И готовый к бою, направленный, показалось, прямо на него крупнокалиберный "ураган". Пулемет с автоматическим искателем цели. Миграт смотрел не более полуминуты, но ствол пулемета уже шевельнулся, клонясь в сторону Магистра. Одновременно прогудел негромкий зуммер тревоги. Голоса смолкли. Миграт уже торопливо отползал, спеша к первому повороту. Снова послышался голос – на этот раз, судя по тону, то была команда, слов Миграт не разобрал – не до того было. Он миновал поворот, поднялся на ноги и заторопился, стараясь шуметь как можно меньше, то и дело оглядываясь. Но света за спиной не возникло: видимо, его решили не преследовать; целью ведь могла оказаться и просто бродячая собака.

Нет, здесь было не пройти. Во всяком случае, бесшумно. А ему только так и нужно было: без звучка, без сучка, без задоринки.

Он двигался назад, к выходу, погасив фонарик: однажды пройденный путь Миграт, как правило, запоминал надолго, если не навсегда. И когда он вновь поравнялся с ответвлениями, ему почудилось в полной темноте, что в правом из пересекающихся ходов на миг чуть посветлело. Только на миг. Но и это значило очень многое. В подземелье не может быть случайной игры света: его там просто нет. А если уж он промелькнул, то причина могла быть лишь одной: там прошли люди. Прошли тихо, иначе он услышал бы. Да и свет был слабым. Те, кто охраняет ходы от проникновения извне, ведут себя иначе. Они – если только не выслеживают кого-то – шагают уверенно и переговариваются громко, быть может, для того, чтобы подавить собственную неуверенность. Нет, кто-то явно искал здесь того же, что требовалось и ему: возможности скрытно проникнуть в самое сердце Власти.

Не долго думая, он свернул в этот ход и пошел, по-прежнему не зажигая света, лишь вытянув руки перед собой и слегка в стороны – чтобы не налететь на стену. При этом пальцами правой руки он легко касался стены. Это позволило ему определить место, где этот ход пересекся с тем, в котором и мелькнул блик.

К сожалению, он теперь уже не мог установить, в каком направлении двигались прошедшие здесь люди: направо, то есть в Жилье, – или в противоположном направлении, к выходу. Миграт постоял, прислушиваясь. Ничего не было слышно. Следовательно, препятствий к движению не существовало, ход никем не контролировался.

Похоже, это была удача. Если люди шли к выходу – значит, и он мог использовать его. Если шли в Жилище, то и он может беспрепятственно проникнуть туда. А ему сегодня только и нужно было – убедиться в возможности такого проникновения. Ничего другого. Он даже не был вооружен как следует.

Он свернул направо и пошел – все так же обходясь без света и ведя пальцами по стене.

Миграт старался идти по возможности тихо, хотя при его весе это было не так-то просто. Но, видимо, он все-таки нашумел. Потому что за очередным поворотом кто-то схватил его за щиколотку еще не успевшей опуститься на пол ноги и рванул.

Не успев сгруппироваться, он во весь рост рухнул на пол, при падении задел головой о стену и потерял сознание.

Миграт не знал, сколько прошло времени до того, как он пришел в себя. К счастью, левая рука его продолжала сжимать фонарик. Магистр нажал на кнопку, боясь, что маленький светильник от удара вышел из строя. Свет зажегся, и можно стало осмотреться. Миграт сел на полу. Голова болела и кружилась.

То, что он увидел, его никак не обрадовало.

Рядом с ним, ближе к стене, лежали двое в солдатской форме. Миграт быстро убедился в том, что оба мертвы. Но рука одного из них все еще сжимала лодыжку Магистра. Видимо, человек этот умер не сразу, и последним в своей жизни усилием, уже вряд ли что-нибудь соображая, схватил Миграта за ногу, когда она оказалась рядом. Вряд ли это было осознанным движением.

Была неясна причина их смерти: они не были убиты ножом или кинжалом. Рты обоих были широко разинуты, в мертвых глазах застыл ужас. Умерли от страха? Но солдаты мало чего пугаются до такой степени, чтобы умереть на месте, даже не пытаясь защититься.

Впрочем, сейчас это вряд ли было самым важным.

Миграт осветил свои часы. Прикинул. Он пролежал здесь никак не менее сорока минут. Убитые были солдатами, оружие осталось при них. Вряд ли это были те, кто пробирался по ходу: тогда на полу в полуметре от них не стоял бы термос. Значит – пост. И в любую минуту здесь могут появиться те, кто должен прийти им на смену. Если они наткнутся на Миграта, то без разговоров убьют на месте.

Нет, этот ход следовало считать закрытым.

Он повернулся и – сначала неуверенными шагами, но чем дальше, тем спокойнее, – пошел в направлении выхода. На этот раз он шел со светом: в темноте головокружение сейчас сразу охватывало его, и он боялся упасть.

Дойдя до перекрестка, Миграт на мгновение задержался: идти по тому ходу, по какому, вероятно, пришли люди, уничтожившие пост, – или возвращаться той дорогой, какой пришел?

Будь он в нормальном состоянии – наверное, не упустил бы возможности исследовать еще один проход. Но сейчас ему было не до этого, и он пустился уже знакомым путем. Даже не подозревая, что этим спасает свою жизнь.

Добравшись до выхода, на воздухе он на какое-то время почувствовал себя лучше и решил, несмотря ни на что, проверить и второй из заранее намеченных ходов.

Во втором из уцелевших ходов ему повезло еще меньше: там пост охраны был расположен намного ближе к устью. Пришлось возвращаться сразу же.

Уже оказавшись на поверхности, Миграт подумал, что вторая из развилок, которую он миновал в первом ходе, – левая, – судя по углу, под которым она отходила от главного хода, могла – или даже должна была пересечься со вторым ходом подобно тому, как правая пересекла тот, в котором были убиты солдаты. Но пересечься достаточно далеко от улицы, иными словами – за спинами поста.

Следовательно, есть возможность напасть на пост с тыла – оттуда, откуда они не ждут. Если, конечно, поперечный ход не обвален и не охраняется дополнительно.

Но это уже не в одиночку. Надо будет взять с собой людей. А перед тем отдохнуть и окончательно привести себя в норму.

Придя к такому решению, Миграт облегченно вздохнул и зашагал туда, где должен был ждать его обед, который теперь станет скорее завтраком, – и женщина, вину перед которой, хотя и невольную, ему предстояло как-то загладить.

Пробираясь среди развалин, он, сам того не сознавая, улыбался при мысли о предстоящей встрече. Если подумать, все в последнее время складывалось не самым плохим образом.

5

Я следовал за посланцем Ястры покорно, как овечка.

Больше никаких препятствий в подземном лабиринте не оказалось. Тревога если и возникла, то где-то далеко за нашими спинами. Мы же в конце концов, попетляв еще минут пятнадцать по темным ходам, поднялись по узкой и крутой лестнице, прошли подвальным этажом и оказались в одном из дальних закоулков Жилища Власти, именно того его крыла, которое принадлежало Ястре и в котором обитал и я, когда занимал пост при Жемчужине. Вскоре я уже начал узнавать коридоры и повороты. Здесь тоже были посты, но службу несли уже горцы, которые лишь салютовали нам – вернее, своему капитану, – когда мы проходили мимо. Наконец, остановившись перед давно знакомой мне дверью, капитан постучал, потому что то не был официальный визит, когда о прибывших торжественно докладывают, – изнутри послышалось нетерпеливое "Да!", капитан распахнул дверь и пропустил меня вперед.

Может быть, в тот миг мне следовало вести себя достойнее, показать свою независимость. Но вечеринка, похоже, все-таки расслабила меня, и я смотрел на Ястру, боясь оторвать взгляд. И не потому, что хотелось освежить в памяти ее облик после моего продолжительного отсутствия; настолько сентиментальным я не был. Наверное, не потому. Нет, просто смотрел, как смотрят на картину. Любовался, наверное. Без всяких посторонних мыслей.

Она же глядела на меня спокойно, как если бы мы с нею виделись в последний раз – ну с полчаса тому назад, не более того. Глядела – и молчала, ожидая, наверное, что говорить начну я, как и полагается подчиненному. Для меня это было уже всего лишь игрой, но почему бы и не поиграть, если ей так хочется?

Мне пришлось обождать немного – пока доставивший меня (без малейшей попытки к сопротивлению с моей стороны) тарменарский капитан что-то докладывал ей, а она внимательно слушала, едва заметно хмуря брови. Когда он умолк – тоном приказания сказала ему несколько слов. Я не понял ни единого: общались они на том же горном диалекте, на каком капитан объяснялся с солдатами и с расшифровкой которого, я уверен, не справился бы и компьютер, не то что простой смертный: не язык, а смесь свиста с подвыванием. Получив распоряжение, капитан коротко поклонился и скрылся за портьерой, прикрывавшей дверь. Только после этого я получил возможность сказать:

– Жемчужина повелела явиться. И вот я здесь и преклоняю колено.

Я в самом деле так и сделал. Ее губы слегка изогнулись в улыбке.

– Встань, Советник.

Я распрямился.

– Разве я не лишен еще этого звания?

– Не помню, чтобы я принимала такое решение. И потому спрашиваю: что это была за выходка – сбежать неизвестно куда на столь долгий срок? И почему даже теперь, когда ты вернулся, мне приходится посылать за тобой солдат, разыскивать по всей округе, хотя в эти дни, самые сложные дни моей жизни, ты обязан находиться при мне неотлучно!

– Жемчужина гневается?

– Ты полагаешь, меня должно радовать, когда тебя находят пьяного, в компании каких-то дешевых баб – тебя, не просто Советника Жемчужины, но и удостоенного высочайшей близости...

Похоже было, что в ее голосе прозвучала неподдельная ревность. Этого я, откровенно говоря, не ожидал. Думал, что чувство Власти успело вытеснить все остальные эмоции. А еще более – чувство материнства: она, как-никак, успела родить вполне благополучно – и, судя по внешности, это пошло ей на пользу: никогда еще не приходилось видеть ее такой цветущей. Я недооценил ее? Наверное, каждая женщина и в самом деле – неповторимый мир. Хотя, может быть, в ней говорит сейчас лишь чувство оскорбленной собственницы? Или мне предстоит услышать лекцию на тему "Ребенку необходим отец"?

Что же, в какой-то мере это может пойти мне на пользу. Мне – да и тому мальчишке, которого я ни разу еще не видал, тоже. Поэтому не стоит чрезмерно злить ее.

– Я бесконечно огорчен тем, что невинные забавы смогли так сильно взволновать Повелительницу. Что же касается моего поведения, то...

– Я совершенно не взволнована. Просто требую хотя бы соблюдения приличий – если уж ничто иное нас не соединяет.

Честное слово, на глазах Ястры появились слезы. Неужели в самом деле она испытывает что-то подобное? Или умело играет? Впрочем, вряд ли она и сама может уловить разницу.

– Приношу все извинения. Но полагаю, что Жемчужина Власти понимает, какие чувства двигали мною: я ощутил себя лишенным той близости, о которой только что было упомянуто, отстраненным – не от государственной деятельности, о ней я нимало не тоскую, – но от сознания своей нужности Правительнице... Я был в отчаянии, мне хотелось забыться...

Черт знает, зачем мне понадобилось это притворство. Но может быть, это на самом деле и не было притворством? Иногда нелегко бывает разобраться и в самом себе, не то что в другом человеке. Меня так и тянуло приблизиться к ней, подойти вплотную, нарушая правила этикета, обнять, прижать к себе, просто как женщину, с которой не раз захлебывался в потном блаженстве. Может быть, выпитое этой ночью все-таки сказывалось?

Я сделал шаг и другой. Наверное, это выглядело убедительно. Ястра предупреждающе подняла руку:

– Нет. Здесь все открыто. И я обещала...

Она произнесла это одними губами. Видимо, ее приемная была хорошо оснащена скрытой аппаратурой. Властелин явно не верил ей. Я на его месте поступал бы точно так же.

– Прости. Я забылся. Конечно, в любой миг сюда по праву может ворваться разгневанный супруг, и...

– Ты не сделал ничего, за что следовало бы извиняться. Супруг и Властелин недавно покинул свое жилище – судя по сборам, самое малое на неделю, а то и больше. И, к твоему сведению, Советник: во время его отсутствия государство возглавляю я – его волей и желанием. Теперь здесь мое слово – закон. И вот я пожелала, чтобы ты оказался рядом со мной – как можно скорее! Мне нужна надежная охрана... и опора. Мне требуются твои услуги.

– Деловые только? – не утерпел я, хотя этого, пожалуй, говорить не следовало. Она же пропустила сказанное мимо ушей; предпочла не услышать.

– Твоя настоящая работа сейчас только начнется.

– Был бы рад понять – но моих способностей недостает на это.

– Я объясню. Не сию минуту. Но будь готов к серьезным делам. В Сомонт съезжаются донки со всей планеты – и не с самыми добрыми намерениями, насколько можно судить. Они настроены, похоже, весьма решительно.

Она сделала паузу. И закончила:

– А моя благосклонность по-прежнему остается с тобой.

Пока это были только слова. Но лучше, чем ничего. Я кивнул.

– С нетерпением ожидаю твоих приказаний. Но прежде хотел бы услышать: что станется теперь с моими друзьями?

Ястра очаровательно, как она умела, улыбнулась:

– Вскоре все они будут здесь... поблизости. Я так и предполагала, что тебе понадобится их помощь. Не беспокойся, их доставят в целости и сохранности.

Теперь я понял, в чем заключалось отданное ею офицеру приказание. И внутренне улыбнулся. На самом деле это ее воины вернутся в целости и сохранности, если я попрошу экипаж мирно последовать за ними. Так я и сделаю: нам лучше побыть вместе прежде, чем окончательно распределить роли и заняться тем, что поручил и доверил нам Мастер, каждому на своем месте. Вслух же я сказал иное:

– Итак, я жду приказаний, ослепительная Жемчужина!

Она помолчала. Похоже, хотела – и не могла решиться на что-то.

– Знаешь, Уль... я ведь не сплю с ним. Один только раз, когда я только что вернулась. И все.

Может быть, Ястра ожидала, что я как-то отзовусь на эти слова. Я предпочел промолчать: не хотел лишних обязательств – да и пустых надежд тоже. Выждав, она продолжила уже другим тоном, почти совершенно деловым:

– Итак, у меня сейчас – все права Властелина. Но только в официальных делах. Мне предстоит, например, достойно встречать и приветствовать прибывающих донков; собственно, я этим уже и занимаюсь. А их как-никак будет сорок пять – пока только донк Яшира не предупредил о своем желании участвовать в сборище. Да еще у каждого – свита, охрана... И каждого надо разместить так, чтобы никому не было обидно. Конечно, Жилище Власти весьма обширно, но все же... Я чувствую себя сейчас кем-то вроде главной горничной. Представляешь?

– Искренне сочувствую, – сказал я от души.

– И в то же время – здесь, в Жилище Власти, мне все это время очень неуютно – даже в моих покоях. По сути дела, я тут под арестом – да ты сам это наверное понял, пока пробирался сюда. И кроме того, невозможно в двух словах объяснить тебе, чего я хочу и что придется сделать...

Она явно тянула время, желая – и в то же время не решаясь сказать мне что-то важное.

– Это все, Повелительница? В таком случае мне полезно было бы отдохнуть с дороги, принять ванну и прочее...

И я изобразил движение в сторону выхода.

– Постой. Дело очень серьезное. – Она все еще говорила едва слышно. Не могу объяснить тебе сию минуту. Все, что говорится здесь, завтра же будет знать Изар – у него сохранилась неплохая служба гонцов, а еще сегодня – все его подхалимы в Жилище. А я вовсе не считаю, что им следует знать о твоем возвращении ко мне.

– Я располагаю временем, и все оно принадлежит тебе.

– Но у меня его сейчас как раз нет. Изар уехал, и мне предстоят все эти хлопоты: вот-вот уже начнутся официальные процедуры, и я чувствую себя, словно начинающая... – она проглотила слово. – Сейчас это важно, как никогда: они же едут сюда, чтобы свергнуть нас. Династию. Ненавижу дурака Изара за то, что он довел страну до такого унижения! Тем не менее, я должна не только участвовать, но и направлять все это цирковое представление.

– У вас еще продолжается эта тягомотина? А я думал, что донки уже не играют никакой роли.

– Традиции, Ульдемир, – едва ли не единственное, что помогает не рассыпаться зданию Власти, да и всему государству. Поэтому приходится терпеть – и не только это...

– Хочешь, чтобы я помог тебе? Мажордом или камергер из меня никудышный, но я могу, скажем, разносить простыни по номерам...

– Нет. Наоборот: мне не нужно, чтобы кто-нибудь знал о том, что ты здесь, – и о твоих людях тоже, когда приедут. – Она невольно поморщилась. – А вообще – здесь не бывает уединения, даже когда кажется, что никого нет и дом вымер. Все слышно и почти все видно.

– Разве?

Я ожидал, что она хоть чуточку смутится. Но она и глазом не моргнула, тем самым доказывая, что стала неплохим политиком.

– Прикажи – и как только приедут мои ребята, мы вычистим все, до последнего жучка.

– Нет, ни в коем случае. Все должно остаться так, как есть. Ну а что касается уединения... (она ведь отлично знала, что многие секреты Жилища Власти мне давно уже известны), то место, где мы сможем спокойно поговорить, существует. И мы там встретимся... попозже. А сейчас... Великая Рыба, да неужели у тебя так и не возникнет желания посмотреть на своего сына? Хоть раз увидеть его – будущего Властелина? Это ведь твоя кровь! Там, у вас, все так же тупы и бесчувственны? Я устала ждать, когда ты наконец попросишь об этом...

Я улыбнулся.

– Я униженно прошу о разрешении лицезреть...

– Я уж и не верила, что ты скажешь это. У него чудесное, выразительное личико. Особенно когда ревет. А уж попка!.. Идем.

Мы вышли в коридор, миновали две двери. Третья показалась мне знакомой; она была пошире тех двух, с вычурной ручкой – почти такая же, как та дверь, что вела в рабочую комнату Соправительницы. В эту дверь Ястра и постучала. Словно бы наносила визит кому-то, кто выше нее. Я только пожал плечами. Из-за двери отозвались:

– Кто стучит?

– Мать Властелина! Время кормления.

Створки приотворились – сначала чуть-чуть, потом достаточно, чтобы можно было пройти по одному. Я пропустил Ястру вперед. За дверью оказалась узкая прихожая, и в ней, загораживая путь, стоял тарменар; ствол его оружия был направлен прямо в мою грудь. Он наверняка узнал меня, но и бровью не повел.

– Советник со мной, – сказала Ястра. – Ветра нет.

Последние слова означали, видимо, что она свободна и действует без принуждения. Когда они были произнесены, часовой отступил, прижавшись спиной к стене и подняв ствол, словно шлагбаум:

– Можно войти.

Только после этого мы вошли в детскую – наверное, другого названия этой комнате было не придумать.

На пороге я остановился, пытаясь вспомнить, что же здесь находилось раньше, когда я еще жил в этом доме. И тут же усмехнулся: я входил сейчас в собственный кабинет – рабочее место Советника Жемчужины. Правда, тамбура тогда не было – его выгородили уже после. Ну что же: разумное использование освободившейся площади. Можно было только надеяться, что хоть жилые апартаменты мне сохранили.

Здесь находился еще один солдат, вернее – Острие стрелы. Ястра кивнула ему:

– Разрешаю выйти. Позову, когда понадобится.

Унтер отсалютовал и вышел. Слышно было, как в коридоре щелкнула зажигалка, и я подумал, что передышка лишь обрадовала охранника. Ястра затворила дверь, что вела в прихожую. И только после этого кивнула мне, как-то непривычно для меня улыбаясь:

– Ну, иди. Да смотри же!..

И откинула кружевной полог.

Младенец безмятежно спал. Я на его месте вел бы себя точно так же – при такой-то охране. Ястра оказалась заботливой матерью. Минуту-другую мы постояли молча, любуясь. Я, во всяком случае, изо всех сил делал вид, что любуюсь. Меня и на самом деле охватило давным-давно уже не испытанное чувство; я затруднился бы точно охарактеризовать его, но это было нечто, подобное медленному растворению в сахарном сиропе, обладающем, однако, крепостью матросского рома. Что же касается зрительных ощущений, то младенец был как младенец, все у него, по-моему, было на месте – во всяком случае то, что я мог увидеть. Упитанный младенец и, я бы сказал, миловидный. Мой сын. Чертовски трогательно это было, ей-Богу.

Я нагнулся пониже, стал протягивать руки, чтобы извлечь его из гнездышка. И был немедленно отвергнут – не мальчиком, конечно, его мамашей, – с такой силой, что чуть не впечатался в противоположную стену.

– Ты с ума сошел! Весь в заразе!..

Господи! Да, я основательно успел забыть, как это бывает.

– Не спросил даже, как его зовут, и лезешь!

Правильно, не успел. Как-то не подумал.

– Извини, ты права, конечно. Как всегда. Как же его зовут?

– Ну спасибо, что поинтересовался наконец. Запомни: Яс Тамир. По традициям Династии и моего рода, в имени должны быть элементы имени матери, отца и рода. Тамир Третий, кстати, был великим завоевателем. Он семьдесят лет возглавлял наш род – великий род горных Тамиров. Запомни это навсегда!

Прочтя эту нотацию, Ястра сама, с великой осторожностью, извлекла младенца из его уютной норки. Он открыл глаза. Я испугался, что сейчас заревет, – я этого не люблю, – но он, похоже, понял меня и промолчал. Видимо, родственная связь между нами и в самом деле была достаточно крепкой. Ястра же, держа ребенка на руках, уселась на мягкий табурет...

– Ты что... ты что?!

– Собираюсь кормить, естественно; я не признаю кормилиц: потом властелинам приходится разбираться с молочными братьями. И вот обхожусь своими силами, – заявила Правительница безмятежно, не выказывая ни малейшего смущения. – Ты забыл, как это делается? Или тут есть что-то такое, чего ты раньше не видал?

Она явно имела в виду свою грудь – ту, что извлекла сейчас из соответственно сконструированной одежды. Ребенок разинул рот, не дожидаясь команды, и принялся за работу. Ястра глядела то на него – с прямо-таки рекламной улыбкой (при помощи таких вам стараются всучить зубную пасту или жевательную резинку), то на меня – взором победительницы.

Я и в самом деле чувствовал, что позиции мои слабеют. Я успел основательно забыть ее, да и дела не способствовали размышлениям о любви. Но сейчас она была перед моими глазами, и...

– Убери руку! – Это было озвучено голосом разгневанной кобры.

Пришлось отдернуть пальцы.

– Я только хотел убедиться, что это не мираж...

Она усмехнулась – совсем как раньше:

– Ты, кажется, не против?..

– Полностью – за.

Черт, у меня даже голос сел.

Она же из змеи превратилась в горлинку – или какие там еще бывают воркующие птички:

– Я тоже...

Я уже стал оглядываться в поисках удобного приспособления; честное слово, я охмелел, не найду другого слова. Она вовремя вернула меня к реальности:

– То, чего тебе хочется, милый, ты получишь в соответствующей обстановке, а не на глазах у всех подсматривающих. Но может быть, ты хочешь идти по стопам Изара? Тебе нужны зрители?

– Да я вовсе не имел в виду...

– Помолчи, помолчи. Итак – даю тебе семь часов, чтобы ты привел себя в порядок. Не слишком много, по-твоему?

– Меня это устраивает. Смогу хоть немного отдохнуть. Только – где?

– Кабинет твой я, как видишь, заняла. Но личные апартаменты Советника по-прежнему в твоем распоряжении.

Это и в самом деле было очень кстати.

– А теперь, – сказала она, – официальная часть. Не исключено, что кому-то все же удалось заметить твой приход. Пусть все наушники Изара знают, для чего ты прибыл, и делают вывод, что ты немедленно и убыл. – Она усмехнулась.

– Я готов.

– Советник! – произнесла она громко и четко, так, что слова ее, пожалуй, можно было бы услышать едва ли не во всем Жилище Власти даже и без подслушивающих устройств. – Я сердечно благодарю вас за все услуги, оказанные вами Власти в дни вашего пребывания на посту. С искренним сожалением должна сказать вам, что изменившиеся условия делают вашу дальнейшую деятельность в этом качестве излишней. Вам будет выплачено установленное вознаграждение, мне же остается лишь пожелать вам всяческих успехов в делах, которыми вы станете заниматься в дальнейшем.

И она протянула мне руку для поцелуя. Я снова опустился на колено.

– Сердечно благодарю Жемчужину Власти и мою повелительницу за все благодеяния, оказанные за время моего пребывания на посту Советника, и за ту высокую оценку, какую ей угодно было дать моим скромным усилиям. Желаю править без забот многие циклы и десятки циклов. Дни службы Жемчужине останутся счастливейшими в моей жизни. Низко преклоняюсь.

Теперь все формальности можно было считать совершенными. Те, кого это интересовало, получили возможность с облегчением перевести дыхание: моя отставка прошла без всяких неприятных неожиданностей.

Так, во всяком случае, они должны были думать.

Что же касается меня, то мне и в самом деле не мешало поспать если и не в свое удовольствие, то хоть несколько часов.

Распрощавшись с Жемчужиной Власти согласно всем требованиям этикета, так что даже самый строгий блюститель ритуалов не нашел бы, к чему придраться, я покинул ее приемную и безмятежно направился по длинному и, как всегда, полутемному коридору по направлению к моим комнатам.

Все шло нормально. Даже до удивления. Дверь, что вела в мои покои, оказалась незапертой. Внутри все было, похоже, в том же состоянии, в каком осталось, когда я в последний раз – кажется, уже очень давно – выходил отсюда. Я раздвинул створки шкафа. Мой гардероб не понес никакого ущерба, так что можно было выбрать наряд по своему вкусу. Я достал халат и направился в ванную.

Теплый душ помог расслабиться. Предвкушая несколько часов полного ничегонеделания – блаженное, давно уже не испытываемое состояние, – я переместился в спальню, разобрал постель, с удовольствием отметив, что белье оказалось свежим, и сразу же провалился в радужную неразбериху сновидений.

Сперва я подумал, что это очередной сон, которых я успел уже увидеть уж не знаю, какое количество. Снова был лес, в котором мы только что праздновали новую встречу друзей на Ассарте, передо мною стоял Риттер фон Экк. Он говорил:

– Капитан, эти парни засунули нас в машину и везут куда-то. Мы не сопротивлялись, хотя они, конечно, для нас не противники. Если у тебя все в порядке – откликнись и решим, что нам сейчас предпринять для пользы дела. Мы нужны тебе сейчас – рядом с тобою? Или, может быть, сразу уточним, кому куда направиться и в какой роли? Чтобы не терять времени.

Он вопросительно смотрел на меня. Я с интересом ждал, в какую сторону сон повернется дальше. Но сон не поворачивался. А Уве-Йорген, обождав, снова начал:

– Капитан, вызывает Рыцарь. Слышишь меня? Нас тут подхватили эти парни...

Слово в слово он повторил уже сказанное. И только тут я сообразил, что это вовсе не сон. Хотя и по-прежнему лежал в мягкой постели, на свежих простынях. Это был вызов по нашей местной связи, которая не нуждается в приборах и устройствах, не боится никакого глушения, а передача идет из головы в голову. Сколько я успел проспать? Три часа. Бедные тарменары. Они не понимали, как легко любой из нас мог бы стряхнуть их с себя – не труднее, чем заползшего на сапог жучка.

– Рыцарь, здесь капитан. Слышу, все понял. Приказ: пока что сопротивления не оказывать. Потому что они везут вас сюда, в Сомонт. А я тем временем подумаю – кому что. На "Алис" никто не наткнулся?

В его голосе прозвучало удивление:

– Хотел бы я знать, как это может случиться.

– Да нет, это я так... спросонья. Хорошо. Вызовешь меня, как только прибудете на место.

– Понял, капитан. А если в дороге станет опасно?

– Разберетесь сами. И найдете меня. Нахожусь в моем официальном месте. Если будут изменения – сообщу этим же способом.

– Принято к исполнению. Конец связи.

– Успеха.

Я снова расслабился. Прекрасно: можно было доспать никак не менее трех часов. Если, конечно, еще кому-нибудь не придет в голову помешать человеку с толком использовать заслуженный отдых.

6

В тесной кухоньке уединенного домика на окраине Сомонта на полпути от плиты к столу Леза остановилась: в комнате маленький Растин снова заплакал в своей постельке; кормить его было еще не время – просто он не терпел одиночества. "Он не очень здоров, – тоскливо подумала она, – да и что удивительного при такой жизни: у нас слишком мало витаминов, одни консервы, хотя Миграт и старается. А потребности у маленького Растина, похоже, уже соответствуют его происхождению. Такой же властный, как его отец. О котором он никогда ничего не узнает". Это Леза решила твердо.

Ценой этого незнания будет спокойная, мирная и долгая, как она надеялась, жизнь; ничего другого для своего сына – он ей принадлежал, только ей! – Леза не желала. И верила, что и Миграт с нею согласится. Она как-то привыкла к мысли, что Миграт всегда будет рядом с нею и ребенком. Они, правда, не были семьей. Тело ее отвергало этого мужчину. Магистр же, явно неравнодушный к ней, не требовал близости; но ведь это – искренне полагала Леза – не главное, духовно же, ей казалось, они едины. Он никогда не говорил о своем отношении к ней, но слова тут и не были нужны, она чувствовала это всем своим существом. Она была благодарна ему за то, что он, после единственной и неудачной попытки, до сих пор не требовал от нее ничего, как от женщины, хотя – казалось ей – временами снова был очень близок к этому. Отсутствие физической близости не тяготило ее: в глубине души она понимала, что Изара ей никто не заменит, только к нему она, как ей казалось, до сих пор испытывала подлинное влечение. Случайный эпизод с историком – ночью в архивной каморке Жилища Власти – только убедил ее в этом. Но оказалось, что теперь, когда в жизнь пришел Растин, она отлично обходится без постельных отношений. Может быть, и Миграт стал таким же?

В остальном же он вел себя безупречно. С той поры, как она, не рассуждая, позволила брату Изара увезти себя с родной планеты, те несколько месяцев, что они находились на Инаре, и вот теперь, когда он, точно так же ничего не объясняя, велел ей собираться и привез назад, он не пытался с нею спорить! Быть может, потому, что она и не пробовала ему противоречить, понимая, что он куда опытнее и лучше знает, что нужно делать для ее благополучия. В ответ она вела хозяйство – и там, и здесь, на Ассарте, в этом окраинном, удаленном от другого жилья домике.

Странно, но в часы одиночества, когда Миграт в очередной раз уходил надолго по своим делам, она почти не думала об Изаре, об их прошлом. Не то чтобы старалась прогнать подобные мысли; они просто не приходили. Однажды, подумав об этом, она сама удивилась: она ведь любила Изара, сильно, по-настоящему, насколько она могла об этом судить. Тогда любила. Наверное, думала она, то была просто другая жизнь, совсем другая. Леза прожила ее с начала до конца – и жизнь кончилась, началась новая, а всякому свойственно жить интересами именно теперешнего своего существования – даже если в памяти и сохраняется что-то от предыдущего: в том, минувшем бытии жил совсем другой человек и все, что происходило с ним, не имело к нынешней Лезе никакого отношения, не должно было волновать ее – и на самом деле не волновало. Именно поэтому даже ребенка она теперь воспринимала только как своего сына, как если бы в его зарождении никто больше не участвовал.