Текст книги "Избранное"

Автор книги: Владимир Бурлачков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

В не наше время

Я смотрел по сторонам, удивлялся и вздыхал. Нашего поселка не было. Вместо него стояли белые и серые высотки, а между ними доживали свой век последние деревья прежних дивных яблоневых садов.

Мне было, чему изумляться, а приятель жил неподалеку, и ко всему этому давно привык.

– Надо же, ничего не осталось, – сказал я.

– Да-а, вон, на моем месте какой домина стоит, – отозвался приятель. – Только сосны остались возле тротуара. Яблони все засохли. А когда Ленка маленькая была, мы сюда за яблоками ходили. Дед в год моего рождения яблоню посадил… А Ленка в этом году замуж вышла.

– Поздравляю, – сказал я.

– Сначала Ленка за парня из своего института собиралась, – сказал приятель. – Даже платье сшила. И вдруг за день до свадьбы хватает платье и с этим Сережкой к нему в Новосибирск. Родители того парня к нам прибежали. Кричат. Мы-то что можем? Сами ничего не знали. Ленка без нас решила.

– А сейчас как живут? – спросил я.

– Ничего, нормально. Сережка – парень неплохой.

Я слушал историю о дочке приятеля моих детских времен, смотрел на то, что осталось от нашего поселка, и казался самому себе удивительно древним, помнящим такие стародавние времена, после которых уже успело вырасти целое поколение.

Возле одного из подъездов на лавочке сидели две пожилые женщины и старик. Женщины разговаривали, повернувшись друг к другу, а старик сидел молча, держал в руках палку и неподвижно смотрел перед собой.

Мы подошли поближе и я узнал в одной из женщин тетю Тоню. Остановился перед ней, но не успел ничего сказать. Она заговорила первой.

– Ой, это вот кто! Ну, конечно! Вылитый отец! Похож как! Да? – Она обращалась к соседке по скамейке.

Соседка сдержанно кивнула, внимательно посмотрела на меня и спросила о родителях.

Я ответил, и мы немного помолчали, – каждый о своем, но все об одном и том же. О скоротечности времени и об утратах.

– А ты Люсю узнал? – спросила тетя Тоня и кивнула на соседку.

– Узнал, – ответил я, хотя, по правде сказать, узнавал с сомнением.

– Ведь в нее твой дядя был влюблен, – сказала тетя Тоня. – Да, такие были дела!

Люся посмотрела на тетю Тоню и весело, и испуганно.

– Было, было… – сказала тетя Тоня с такой уверенностью, будто мы ей не верили.

– Потише, ты. Потише, – перебила ее Люся.

И тут старик, до этого момента молча смотревший перед собой, очнулся. Резко обернулся в нашу сторону и тяжело посмотрел на нас.

– А что я? Я так… – сказала тетя Тоня.

Старик помедлил, тяжело поднялся и, опираясь на палку, побрел к подъезду.

– Ну, ты чего? Чего? – быстро говорила Люся. – Ну, куда тебя понесло?

– Подумаешь, дело какое… – сказала тетя Тоня.

– Сейчас ведь заведется… – прошептала Люся и кивнула на старика.

Он стоял у двери подъезда, высоко подняв голову, как старый коршун. Весь его вид был – злость и выжидание. И какие мысли прятались за его темными глазами? И что так растревожило его? Я не мог бы это угадать.

Мне пора было уходить. Я распрощался и, уже шагая к станции, вспомнил, что на руке у дяди была татуировка «Люся».

Сколько всего, оказывается, упрятано от нас в том времени, которого мы не успели коснуться. Ничуть не меньше, чем скрыто в нашем от тех, кто смотрит нынче со своих высоких этажей на останки старого поселка, не представляя, что здесь прошла наша жизнь.

Видение

На «Калужской» в вагон метро ввалилась толпа. Люди засуетились и бросились к свободным сидениям. У дверей осталась только Светка.

Кружилин вздрогнул, почувствовал себя проходимцем и отвернулся.

Светка покрутила головой, попыталась обойти старушку с большой сумкой и стала пробираться вперед, в его сторону.

Деваться было некуда. Волей-неволей надо было представлять ее жене. «Старинная приятельница, давно не виделись».

За «приятельницу» Светка могла с ходу обидеться и выпалить что-нибудь непотребное. Сцена получилась бы совсем неприятная. Неудобно было бы и перед Светкой, и перед женой.

«А почему проходимец? – подумал Кружилин. – С какой, собственно, стати?» И от этой мысли встрепенулся.

– Привет! – удивленно, но миролюбиво сказала Светка. – Покосилась на жену и после недолгих раздумий не то, чтобы спросила, а просто сделала вывод. – Твоя!?

Жена растерялась. Светка усмехнулась.

– Вот, едем из «Конькова», с рынка, – сказал он.

– Да? – Светка сделала удивленное лицо. – Какая хозяйственность! И тебя – на рынок!

«В конце концов, она должна была когда-нибудь встретиться», – подумал Кружилин. Жили рядом; рано или поздно столкнулись бы.

Жена молчала и прижималась к нему. Он разглядывал Светку. За эти два года она не изменилась. Большие карие глаза на широком лице смотрели пронзительно и нахально. Сейчас Светка была не в духе и чуть растянула губы в неприятной улыбке. На ней было темное облегающее платье с ремешком на поясе и вся ее фигурка казалась очень ладной.

Он не мог не вспомнить, как приятно было положить ладони на ее талию и уткнуться лицом в рыжеватые, пахучие волосы.

– Давно женился? – спросила Светка.

– Полгода уже, – ответила жена и прижалась к нему еще теснее.

Он согласно кивнул. Но ему приятно было сознавать, что когда-то по вечерам они сидели со Светкой за врытым в землю столом у нее на даче и пили белое вино, а потом шли в дом, останавливались друг против друга, и она прижималась к нему обессилено и нежно. Кровать в комнате стояла старая, с металлической сеткой; спалось на ней хорошо, но для прочего она была совсем не приспособлена.

У Светки незадолго до их знакомства разорвался неудачный роман с начальником. Звали его Юриком. Он был постоянной темой Светкиных разговоров и главным объектом неудовольствий. Мало того, что Юрик частенько пропадал неизвестно куда, он норовил выпить на халяву и редко менял носки. В интимном плане Юрик не всегда бывал на высоте, но иногда его заносило в дремучие фантазии. Светка и об этом пыталась рассказать.

«И чего я с ним связалась! – удивлялась Светка. – И на столько лет! Ведь он просто никакой! Никакой!»

Тем приятнее было Кружилину слышать в свой адрес: «Раньше ни за что бы не поверила, что все может быть так легко и просто. Ни за что бы!».

После таких слов Кружилин думал, что со Светкой они не расстанутся никогда.

В конце лета Светкины родители уехали в отпуск и он на две недели переехал к ней. По вечерам они чинно ужинали и уже в десятом часу заваливались в постель. Утром он сам варил себе кофе, а Светка вставала, когда он собирался уходить. Не одеваясь, в одних тапочках, провожала его до двери и целовала последний раз, когда он уже на полшага был на лестничной клетке.

Как-то вечером она позвонила ему и сказала:

– Представляешь, выхожу с работы и привязывается со мной одна девица из секретариата. Я ее и не знаю толком. Вдруг привязывается и начинает жаловаться, знаешь на кого? На Юрика! И такой, и сякой! Несколько раз отвозил на машине к себе, а теперь целую неделю глаз не кажет. Что, мол, с ним делать? И дайте его номер телефона.

– Ну, а ты чего? – спросил Кружилин.

– Послала эту малявку к чертовой матери.

– И то ладно, – сказал Кружилин. Похождения Юрика его не заинтересовали.

– Но эта малявка так меня завела! – почти закричала Светка. – Я позвонила сейчас этому хрену и все ему выдала. Он спит черт-те с кем, на кого без слез не взглянешь, а они прибегают ко мне на него жаловаться!

– Подумаешь, какое дело, – сказал Кружилин.

– А я не хочу! – выкрикнула Светка. – Я ему все выдала! Пусть он со своими мерзкими бабами сам разбирается! Я так на него орала, что родители из своей комнаты прибежали.

Кружилин слушал и ничего не понимал.

Светка понемногу успокоилась и заговорила о даче.

– Я в эту субботу не смогу, – сказал Кружилин.

– Это еще почему? – изумилась Светка.

– Ну, работы много, – попытался отвертеться Кружилин.

Светку такой ответ не устроил и она начала выспрашивать что да как. Кружилин оправдывался, мямлил нечто невразумительное, а когда это ему надоело, мысленно выкрикнул: «Иди ты вместе со своим Юриком…». И бросил трубку.

Жену кто-то задел. Она ойкнула и обернулась. Кружилин успел посмотреть Светке в глаза и сразу отвел взгляд. Светка не думала о нем; у нее были свои заботы. Он их угадал.

«Как же несносно, если у нее кто-то есть и сейчас она едет к нему, – думал Кружилин. – И как же хочется, чтобы этого не было. И почему из всех, кого встречал за эти годы, мерещится только она?»

Но если бы на следующей остановке в вагон и вправду вошла Светка, ему ничего не оставалось бы, как сделать угрюмый вид и отвернуться.

Дамы чужих сердец

Из всех девушек, которых он видел в окошках касс и сберкасс, она единственная ему улыбнулась. Александров так разволновался, что два раза пересчитал сдачу. Результаты не сошлись. Он ссыпал мелочь в карман, отошел в сторону и стал ждать.

Очередь перед окошечком быстро иссякла. Александров подошел снова и попросил лотерейный билет. Девушка взяла деньги и опять улыбнулась. Он заговорил с ней о везении и невезении.

На следующий день Александров пришел в сберкассу с твердым намерением пригласить девушку в кино. Стоило ему наклониться к окошку, как позади выстроилась очередь. Пришлось отойти и подождать. Но как только он подошел второй раз, очередь собралась снова. Девушка перестала улыбаться и посмотрела на него внимательно и настороженно.

– Вас как зовут? – спросил Александров.

– Здесь написано – Петрова. – Девушка ткнула пальцем в табличку за стеклом и заморгала.

– А зовут как? – спросил он.

– Меня? Жанна, – сказала она и испугалась.

Он протянул деньги за очередной лотерейный билет и сказал о кино.

– В кино? Меня? – переспросила она. – А почему?

– Как почему? – удивился он. – Мы там познакомимся.

– Со мной? В кино? – опять переспросила она. – Нет, я не смогу.

– Почему? – спросил он.

– Как же так?! Конечно, не смогу! – сказала она.

– Вы замужем? – наконец, догадался Александров.

– Угу, – ответила Жанна и засмущалась.

В очереди вздохнули. Кто-то от нетерпения; кто-то – с сожалением. Александрову пришлось бежать. Он выскочил на улицу и устремился прочь. Грезы расселись, жизнь пошла боком, блаженство оказалось недостижимым. Было такое чувство, что его обворовали.

Жанна тоже расстроилась, но сама не могла понять почему. Мужчина ей не понравился. Для нее он был явно староват. Пойти в кино она могла и без него – хоть с приятельницей Варей, хоть с Агаповым. Впрочем, Агапов был под вопросом. «А пойдет ли он в кино? – подумала Жанна. – Уже три дня не появлялся… Но если он три дня не появлялся, как же тогда я замужем? – И сама себе ответила. – Никак!»

Вопрос был не просто очень важным, но не терпящим отлагательства. В обеденный перерыв Жанна зашла в кабинет заведующей и позвонила.

– И чего ты там? – спросила она, когда Агапов поднял трубку.

– Как «чего»? – не понял Агапов.

– Живешь не увлеченно! – заявила Жанна.

– Кем? – опять не понял Агапов.

– Всем! – выкрикнула она.

– Это почему? – спросил он.

– А я иду в кино! – заявила она.

– С кем? – спросил Агапов.

– Тебя-то не дождешься, – сказала Жанна. – Вчера ждала, сколько всего наготовила… Утром целую кастрюльку соседской собаке отдала.

– У, сколько добра пропало, – искренне пожалел Агапов.

Говорить с ним дальше Жанне не захотелось и она бросила трубку.

Агапов загрустил. Ему было жаль всех и вся – и Жанну, и вчерашний вечер, и пропавшие продукты, которые, между прочим, можно было запросто съесть и сегодня.

Вчерашний вечер он просидел дома, но Вика так и не позвонила. Давно было пора насмерть разозлиться и даже забыть номер ее телефона. Но не получалось. Звонил, предлагал встретиться, напрашивался в гости – все было напрасно.

– Алло! Это ты? – спросил Агапов.

– Я. Но у меня совещание, – ответила Вика.

– Сегодня позвонишь? – спросил он.

– Постараюсь, – уклончиво ответила Вика и распрощалась.

Никакого совещания у Вики не было. Ей просто нечего было сказать Агапову. Но решительный разговор назревал. Промедление могло оказаться чреватым. Первая молодость, как ни прискорбно, прошла. Пора было устраивать жизнь. Но этот Агапов – такая зануда, а тот – прохвост какой-то…

Прохвостом Вика обозвала Александрова. С этими мыслями она ему и позвонила. Он услышал в трубке ее голос и загрустил. К серьезному разговору с Викой он не был готов. Слушал ее, а сам думал: «Все-таки, как несправедливо, что Жанна замужем…».

Обстоятельства

Шел редкий дождик. Семейство сидело в машине и дожидалось открытия магазина: Евгений Иванович – за рулем, жена – рядом, теща – на заднем сидении.

С другой стороны улицы выскочили, держась за руки, парень и девчонка. Остановились у тротуара, почти перед машиной, обнялись и стали целоваться.

Парень был худым и высоким, и девчонке пришлось вытянуть шею, чтобы дотянуться до его губ.

Девчонка была в светлой курточке и слегка расклешенной темной юбке. В руке у парня торчал короткий сложенный зонтик.

– Нашли место! – фыркнула жена.

– Совсем уж… – отозвалась теща.

Парень и девчонка продолжали стоять у тротуара и целоваться, даже на дождь внимания не обращали.

– Надо же ведь… – удивилась жена.

– До такого дойти… – возмутилась теща.

От Евгения Ивановича требовалось присоединиться ко всеобщему осуждению. Вместо этого он неосмотрительно сказал:

– Мало ли какие бывают обстоятельства…

– Ага, прямо на улице бывают, – передразнила жена.

– И такие случаются? – вкрадчиво спросила теща.

Но Шурочка была необыкновенно хороша, подумал Евгений Иванович и мысленно покрутил ус от удовольствия. Потянувшись к Шурочке, невозможно было отдернуть руки, и, коснувшись ее губ, не было сил отпрянуть.

Она работала в архиве на первом этаже, он – в главном управлении на пятом. Иногда она заглядывала к нему в комнату и, если он был один, обвивала его за шею и целовала долго и сладко. Он пытался отвернуться и шептал: «Ну, хватит, сейчас войдут».

В обед они встречались в сквере у Патриарших прудов, усаживались на скамейку и целовались.

Возвращаться на работу вместе было неловко. У подземного перехода они расставались, чтобы идти дальше поодиночке. Шурочка смотрела на него кротко и жалостливо, как будто они расставались не на пятнадцать минут, а неизвестно насколько, и он прижимал ее к себе крепко-крепко.

Вот тут и раздавались эти мерзкие реплики:

– Нашли место!

– Ну, приспичило им!

И даже:

– Ба! Опять те же!

На выходные родители уехали на дачу и он повел Шурочку к себе. Все было, как всегда в таких случаях бывает – и кофе, музыка и танцы с объятиями. Шурочка целовала его нежно, как никогда, и сердце его билось все чаще и чаще. Но с приближением решительного момента он вдруг почувствовал, что сил почему-то нет. Он не поверил себе и решил, что это вот-вот пройдет. Но факт остался фактом – вдохновение напрочь отсутствовало. Он растерялся. Он испугался за всю дальнейшую жизнь. Да еще Шурочка оказалась такой приставучей. Дело само собой пошло к трагической развязке. Деваться было некуда. Он выкрикнул:

– Пойдем гулять!

Шурочка долго смотрела на него, прищурившись, и не могла ничего понять.

Потом он думал: «Вот дурак! Надо было выглянуть в окно и крикнуть, что родители приехали».

И все-таки Шурочка была очень хороша. Протянув к ней руки, их невозможно было отдернуть. И не было никакой возможности оторваться от ее губ, если бы не обстоятельства.

Парень и девчонка перестали целоваться и побежали под редким, теплым дождем.

– Обстоятельства эти… – зло сказал Евгений Иванович.

– Да уж… – сказала жена и вздохнула.

– Такие прям… – мечтательно отозвалась теща.

Обед закончился. Открылись двери магазина.

Амурности и амуролисты

Любимых женщин он называл рыбочками и толстопопиками. Но жизнь шла и надо было выбирать. Друзья давали советы: один говорил, что в жене главное простота и ясность; другой уверял, что жена – тоже женщина, просто к ней надо привыкнуть.

Наконец, он выбрал. Первые два месяца все шло почти, как он ожидал. Своим выбором он был доволен. Но в одно ненастное утро жена заявила, что она от него в шоке. Удар судьбы потряс его. Он дожевал второпях бутерброд, оделся и хлопнул дверью.

Было самое начало весны и ему показалось, что все придется начинать с начала. С этой мыслью он дошел до автобусной остановки и огляделся.

Оказалось, что в жизни, как всегда, было много интересного. Например, пышная дама в высоких сапогах. В жизни, как всегда, было место подвигу, – например, можно было подойти к даме и представиться.

«И без того все сложно, – подумал он. – К чему усложнять?» – И полез в автобус.

«Такие были девушки кругом, а в жены выбрал, ну, самую недушевную, – размышлял он, глядя в автобусное окно. – Взять хотя бы Люську. Не женщина – загадка! Кроссворд с грамматическими ошибками».

Он решил, что на работу вполне можно явиться после обеда. Пересел на троллейбус и покатил в Беляево…

Люська сидела в фойе гостиницы за столиком с табличкой «Администратор». Он сел напротив.

– Маляев, ты? – недоуменно спросила Люська.

– Вот, решил… – сказал он и поставил портфель на колени.

– Жениться собрался? – почему-то спросила Люська.

– Зайти решил, – пояснил Маляев. – А жениться – уже давно…

– И как? – с искренним интересом спросила Люська.

– Знаешь, по-моему, неженатый отличается от женатого как счастливый от удовлетворенного.

– Сейчас весна, – сказала Люська. – Весной всегда что-то не так.

– Весной хочется жить, – сказал он. – Весной есть, как говорится, что посмотреть, что показать.

– Кому ноги, кому – лысину… – уточнила Люська.

– Жизнь – это попытка реализации фантазий, – сказал он, неизвестно к чему.

– Жена тобой довольна? – спросила Люська.

– Не то, чтобы очень, – признался он.

– Это потому, что ты ведешь себя не как муж, а как сексуальный попутчик.

– Я стараюсь, – ответил он.

– Одного старания мало! – завила она.

Он не успел спросить, что она имеет в виду. В холл гостиницы ввалилась толпа с чемоданами.

Он вышел на улицу, прищурился на солнце и решил поехать к Зинаиде.

В поликлинике его узнали и встретили радушно. Женщины из регистратуры многозначительно переглянулись, позвонили Зинаиде и передали, что ее ждут.

Зинаида важно и чопорно спустилась по широкой лестнице, застеленной облезшим ковром.

К ней подбежала медсестра и о чем-то тихо спросила. Зинаида сделала паузу и сказала:

– Н-да! Странные симптомы! Будем наблюдать!

Маляев подошел к ней поближе и кивнул. Зинаида засунула руки в карманы белого халата и сказала:

– А! Вот так!

– Да, перед тобой… – промямлил Маляев.

– И что дальше? – строго спросила Зинаида. И сама ответила: – Ну, приеду я к тебе. Посидим на кухне. А дальше что от меня потребуется? Опять адюльтер?

– Тоже, скажу тебе, не так уж…

– И кухня у тебя не восемь метров. У меня семь, но и шкаф, и холодильник, и гладильная доска…

– Как ты мою кухню всегда не любила! – сказал Маляев.

– Еще бы! – сказала она.

– Там все привели в порядок, – заявил Маляев. – …Моя жена.

– Она и за год ничего отмыть не сможет… – сказала Зинаида.

– Опять ты про старое! – не выдержал Маляев. – Опять ты мне голову ерундой морочишь. Тут думаешь, как дальше жить. Что делать? Даже на работу из-за этого сегодня не пошел.

– Я всегда говорила, что живость твоей натуры граничит с безнравственностью, – ответила Зинаида.

– А что делать? – спросил он.

– Будем наблюдать!

– Развестись мне с ней, что ли? – угрюмо спросил Маляев.

– Лучше выбрось блажь из головы и займись исполнением служебных и супружеских обязанностей! – заявила Зинаида и ушла.

Он вышел из поликлиники и подумал: «Нельзя сказать, что меня женщины не любят. Другое дело, что любят не те».

Машенька стояла за прилавком среди книг и явно скучала. Он подождал, пока она посмотрит в его сторону, и помахал рукой.

В первый миг Машенька удивленно распахнула глазки, а во второй – выпорхнула из-за прилавка, кинулась ему на шею и звонко чмокнула в щеку.

Он обнял ее за талию и сказал:

– Почему-то я всегда люблю как-то антропософски.

– И я тоже, я тоже… – залепетала она.

– Знаешь, что такое любовь? – спросил он.

Машенька закивала, заволновалась и прикусила губки.

– Любовь – это страсть к познанию, – сказал он. – Закончилось познание – закончится и любовь.

Она вдруг погрустнела. Ему захотелось ее ободрить, и он сказал:

– Любовь – это когда вся предшествующая жизнь кажется ошибкой.

– Радость ты моя! – вскрикнула Машенька и поцеловала его в губы.

Он не сказал ей, что женился. Не то, чтобы язык не повернулся. Просто забыл.

По дороге домой он думал: «Какие девчонки! Какие девчонки! Милые, душевные, внимательные! Все, как на подбор! Даже трудно кого-то выделить».

Жена открыла ему дверь и он с порога заявил:

– Представляешь, какие, оказывается…

Жена стала поправлять что-то на вешалке и спросила:

– Что «оказывается»?

– Все и самым лучшим образом… – ответил он и, кряхтя, наклонился, чтобы развязать шнурки.

– Огурчик ты мой консервированный, – сказала жена и вздохнула. «Странные какие-то фантазии», – недовольно подумал он, но промолчал.

На ночь глядя он по привычке проветрил комнату, пролистал газету, обнял жену и заснул сном праведника.