Текст книги "Народы и личности в истории. Том 2"

Автор книги: Владимир Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Поэтому большое значение приобретал социальный аспект образования. Попытки буржуазии ограничить образовательную и культурную тягу народа натолкнулись на упорное сопротивление чартистов и профсоюзов. В резолюции чартистского Конвента (1851) были, к примеру, выдвинуты такие требования: обязательное бесплатное среднее и высшее образование, создание технических школ взамен ученичества, открытие промышленных школ для рабочей молодежи, отделение школ от церкви. Как ранее отмечалось, те же принципы проповедывали радикальные слои французских революционеров и мыслителей. Это вынудило буржуа в Англии дать выход благотворительной деятельности (смесь забытой совести и страха).

Изменения частично затронули и положение женщин, хотя известно то пренебрежение, которое долгие годы ощущали женщины со стороны «сильной половины человечества». О, разумеется, в их адрес сказано немало высокопарных и, казалось, искренних фраз. «Без женщин заря и вечер жизни были бы беспомощны, а ее полдень – без радости» (Буаст). Но улучшило ли это хотя бы на йоту их положение? Нужно ли доказывать, что в рассматриваемую нами эпоху буржуазия вовсе и не думала превращать дам в героинь. Успехи их на ниве образования также довольно скромны. И в XIX в. к женщинам можно было отнести слова Шекспира, говорившего, что в его времена дамы считали «низостью уметь хорошо писать».

Ж. Беро. Велосипедная станция в булонском лесу.

Нелишне взглянуть шире на положение женщин в те времена. Даже в передовых странах Европы (Англия и Франция) общий уровень их жизни и образования низок. Отмечалось их всеобщее недоедание и малый вес. На фабриках этих стран женщины-работницы считались самой низкой из каст. Феминистка Х. Робинсон писала: надзиратели смотрят на нас «как на животное, на рабу, с которой можно было обращаться как угодно – толкать, щипать, бить». Жили женщины тогда недолго, в брак вступали поздно – между 25–28 годами. Выйдя замуж, они оказывались вынуждены тянуть лямку до могилы. Реальность была довольно мрачной.

Хотя условия существования женщин в различных общественных слоях и разных странах отличались (дворяне, буржуазия, крестьянство, ремесленники, рабочие), существовали и региональные различия. Так, положение женщин-крестьянок на юге Франции, на юге Средиземноморья, было более подчиненным и даже подневольным. Там в ходу были пословицы: «Шляпа должна командовать чепцом» или «Недостоин быть мужчиной тот, кто не является господином своей жены». В Бретани и Лотарингии женщины играли более заметную роль в рыночных и семейных отношениях, что сказывалось и на их положении. Само понятие «материнства» возникло довольно поздно (в конце XVIII-начале XIX вв.). Дети воспитывались в крестьянской среде главным обрсазом как работники. Они учились в поле, за ткацким станком и веретеном, «не столько говоря и слушая, сколько непосредственно участвуя».

Но если представительницы высших и средних классов все же как-то еще проявляли некоторый интерес к образованию и культуре, то среди бедных слоев наблюдалась иная картина. Буржуазный мир чаще всего их закрепощал и растлевал. Женщинам же из необеспеченных семей вообще некогда было думать о серьезном обучении. Их приниженность и отчужденность, в основе которых лежала страшная нищета, часто вынуждали их идти на панель.

Это, пожалуй, и не мудрено, если учесть ту степень фарисейства, что всегда была присуща британскому обществу. Уже с конца XVI в., когда буржуа стали обладателями немалых богатств, а аристократы обеднели, оба этих слоя сделали женщину и брак предметом купли-продажи. Богатые торговцы обычно женились на молодых. Соответственно те вскоре становились вдовами. Перед этим они вынуждены были заводить себе любовников или выходили замуж за молодых помощников (бывших престарелых супругов). Широко были распространены и тайные браки. Столь обычными становились эти нарушения, что лондонский Совет даже решил запретить ранние браки (до 24 лет). Итогом попытки укрепить мораль стал стремительный рост числа подкидышей и мертвых младенцев. Картина этого падения нравов была бы неполной без упоминания о ночных обитательницах столицы. Их царство было своеобразной любовным адом, «купелью греха». Женщины эти заняли вполне «достойное место» в британской «цивилизации» (в бесчисленных борделях и клубах). Если те обслуживали публику на высоком профессиональном уровне, не работали по выходным и праздникам, вовремя показывались врачу, Англия готова была закрыть глаза на их деяния. Жрецы буржуазной морали в оправдание позорных порядков приводили слова Фомы Аквинского, сравнившего публичные дома со сточными трубами: если, вдруг, убрать эти трубы, дворцы будут захлестнут потоками нечистот. Умерших проституток хоронили отдельно от приличных особ. Попытки закрыть вертепы в 1546 г. (после бурного распространения сифилиса), к успеху не привели. Отмечают, что яркие и броские вывески этих домов бросались в глаза любому, прибывавшему в Лондон. Вскоре те гордо расположились в центре.[207]207
  London in the age of Shakespeare: an anthology. Ed. by L.. Manley, L., 1986, P. 272–273.London in the age of Shakespeare: an anthology. Ed. by L.. Manley, L., 1986, P. 272–273.


[Закрыть]

Английские мужчины (как, впрочем, все европейцы) были не прочь воспользоваться услугами проституток, а спрос, как известно, всегда рождал и рождает предложение. В Лондоне с населением в 475 тыс. человек насчитывалось 70 тыс. «жриц любви» (1801). Буржуазный мир все больше напоминал мир призраков, что встречается в творениях Кольриджа, автора «Сказания о Старом Мореходе» и «Кристабели». Кольридж так описал столицу Великобритании в конце XVIII в.: «Неподвижность всех предметов, мимо которых движется столько людей, – грубый контраст по сравнению с всеобщим движением, гармонической Системой Движений за городом и повсюду в Природе. – В этом туманном освещении Лондон показался мне словно огромным кладбищем, по которому скользили полчища Призраков».[208]208
  Елистратова А. Поэмы и лирика Кольриджа. В: Кольридж С. Т. Стихи. М., 1974, С. 227.


[Закрыть]

Ничуть не лучше выглядел и «благословенный Париж». Во времена Директории улицы Парижа оказались буквально наводнены проститутками. А. И. Герцен в «Письмах из Франции и Италии» (1847) писал: «В Париже, как некогда в Афинах, а потом в Италии, почти нет выбора между двумя крайностями – или быть куртизанкой, или скучать и гибнуть в пошлости и безвыходных хлопотах. Вы помните, что речь идет о буржуазии; сказанное мною не будет верно относительно аристократии, но ведь ее почти нет. Кто наряжается, веселится, танцует? – la femme entretenue (франц. «женщина на содержании»), двусмысленная репутация, актриса, любовница студента… Я не говорю о несчастных жертвах «общественного темперамента», как их назвал Прудон; те мало наслаждаются, им недосуг. Вместе с браком француженка среднего состояния лишается всей атмосферы, окружающей женщину любовью, улыбкой, вниманием».[209]209
  Герцен А. И. Сочинения в 9-и томах. Т. 3, М., 1956, С. 37–38. Герцен А. И. Сочинения в 9-и томах. Т. 3, М., 1956, С. 37–38.


[Закрыть] Такая обстановка никак не способствовала росту культуры.

Схожие картины можно было видеть в Берлине, Амстердаме, Вене. Женщины низкого пошиба въелись в самую сердцевину «приличных обществ». Стремительно росло число и малолетних проституток в возрасте от 13 до 15 лет. Суть буржуазной культуры быстро вылезла наружу. Попытки хоть как-то обуздать её скотские нравы оканчивались полным фиаско. В Берлине дома терпимости, на время закрытые, в 1851 г. вновь открылись. Число их заметно превосходило количество школ и университетов. В Мадриде в 1895 г. насчитывалось 300 таких домов (за один лишь год их возникло 127). Направить бы столь бурный «прогресс» на ниву культуры и просветительства! Думаю, понятно, почему известный писатель-социолог П.-Ж. Прудон назовет продажную женщину «жертвой общественного темперамента».

Порядки, пришедшие на смену нравам XVIII в., принимали гротескные и дикие формы. В среде германского студенчества все, что хоть как-то напоминало петиметрство (т. е. претенциозные манеры молодых франтов, ухаживающих за дамами) отныне попало под запрет. К примеру, в Гиссенском университете лишь немногие молодые люди решались ухаживать за женщинами в духе старых манер. Буржуазные стереотипы поведения оказывались на поверку ничуть не лучше средневековых. Один из историков, говоря об уровне культуры тогдашней молодежи, иронически восклицал: «Кто обвинит гиссенских студентов в петиметрстве, тот будет несправедлив. Большинство вело себя – как говорили в песенке – как свиньи».

Из университетских городов Германии заслуживали особого упоминания Грейфсвальд, Фрейбург, Лейпциг, Бремен, Франкфурт и Гамбург (в последних целые улицы были заняты притонами). Повсюду царил дух наживы и эксплуатации. Не отставали ученые мужи: они «с честью» несли авторитет науки, становящейся, благодаря им, по сути, «служанкой капитала»…Так, некий почтенный профессор Ланде (мэр города Бордо) вынес постановление, по которому в праздничные дни проститутка должна была принять и обслужить до 82 мужчин. Да здравствует демократия, свободный рынок и конкуренция! В университетских городах практикуются целые групповые оргии: слуги науки, профессура, студенты «просвещают» жриц, которых и пользуют по очереди. Все почти по пословице: «Кто имеет, тому и дается».

Особое лицемерие в этих вопросах демонстрировали англичане с американцами. На людях они готовы были в морализирующем тоне проповедника рассуждать о пользе трезвости, а дома, втайне от общественного мнения, как говорится, рады-радешеньки to be on the drunk («предаться беспробудному запою»). Сопернику же они перережут глотку за фунт стерлингов, но только самым что ни на есть конституционным и законным образом. Поэтому можно верить Фуксу: «Даже науке воспрещено в Англии свободно обсуждать половые вопросы…такое значительное исследование, как «Мужчина и женщина» Х. Эллиса, было запрещено как безнравственное, и ни один книгопродавец не дерзал продавать открыто его книгу».[210]210
  Фукс Э. Иллюстрированная история нравов. Буржуазный век. М., 1994, С. 94. Фукс Э. Иллюстрированная история нравов. Буржуазный век. М., 1994, С. 94.


[Закрыть]

Попытки феминисток уйти от представлений Руссо о роли женщин как существ совершенно иного склада, чем мужчина, чаще всего заканчивались явным поражением. Напомним, что прославленный философ считал: в отношении женщины гораздо важнее «всеобщее о ней мнение, нежели ее действительное достоинство». Отсюда последовал весьма странный его вывод: к девушке надо применять «совсем иную систему воспитания, чем к юноше».[211]211
  Руссо Ж.-Ж. Эмиль. – Руссо Ж.-Ж. Избр. сочинения. Т. 1, М., 1961, С. 556.Руссо Ж.-Ж. Эмиль. – Руссо Ж.-Ж. Избр. сочинения. Т. 1, М., 1961, С. 556.


[Закрыть]

Некоторые феминистки пытались отважно сокрушить давнюю, тысячелетнюю темницу… М. Уоллстонкрафт опубликовала работу «Защита прав женщин» (1792), в которой доказывала необходимость установления единых требований и стандартов в отношении как мужчин, так и женщин (посвятив свое сочинение Талейрану). «Первой целью похвального честолюбия является обретение человеческих качеств, невзирая на различия пола». Все разговоры мужчин об особых женских качествах и добродетелях, так сказать, о femme de Cesar (жене Цезаря), скрывают обычный мужской эгоизм и желание держать женщину в крепкой узде, как рабыню или лошадь. В итоге подобной многовековой традиции женщины были и остаются ничтожными объектами вожделения, а полученное воспитание подрывает их силы и способности, подавляя их таланты. Однако даже робкие попытки вывести новую, «женскую этику и философию» встречали яростное сопротивление на протяжении всего XIX в.[212]212
  Гримшоу Дж. Идея «женской этики». // Феминизм. М.,1993, С. 10.Гримшоу Дж. Идея «женской этики». // Феминизм. М.,1993, С. 10.


[Закрыть]

В пользу женского равноправия весьма решительно выступали еще плебейские дамы Парижа в годы Великой Французской революции (Общество революционных республиканок во главе с Клэр Лакомб и Полиной Леон). В 1793 г. именно их мужество спасло Республику. Один из лидеров «бешеных» Жак Ру даже заявлял, что «наша победа будет обеспечена, если женщины войдут в среду санкюлотов». Якобинцы же, как ни странно, оказались жесткими противниками женского равноправия. Выступая в Парижской коммуне, Шометт с пафосом восклицал: «Ужасно и противно всем законам природы, когда женщина хочет превратиться в мужчину… С каких это пор считается приличным, чтобы женщины покидали священные заботы своего хозяйства и колыбель своих детей, чтобы являться в общественные места, подниматься на ораторскую трибуну и подходить к решетке Сената (авт. – Конвента)».

В. Пукирев. Неравный брак. 1862.

Ныне, когда в мире женщины возглавляют страны, правительства, министерства, парламенты, полная нелепость таких взглядов очевидна. Но тогда мир был «мужским». Поэтому воздадим должное энергии представительниц Общества революционных республиканок и, конечно, согласимся с их эмоциональной оценкой, когда, обращаясь к соратницам из секции Прав человека, они гордо скажут: «Вы порвали одно из звеньев цепи предрассудков: а именно, то, которое, заключая женщин в узкую сферу их хозяйств, тем самым превращало половину человеческого рода в пассивных и изолированных существ… Почему женщины, наделенные способностью чувствовать и выражать свои мысли, должны примириться с их устранением от политических дел? Ведь Декларация прав одинакова для обоих полов!»[213]213
  Захер Я. М. Общество революционных республиканок 1793 г. и его борьба с якобинцами. // Исторические этюды о Французской революции. М., 1998, С. 258–259. Захер Я. М. Общество революционных республиканок 1793 г. и его борьба с якобинцами. // Исторические этюды о Французской революции. М., 1998, С. 258–259.


[Закрыть]

Картинки из холостой жизни.

Отношения мужчин и женщин напоминают знаменитое «nos amis les ennemis» (франц. «Наши друзья – враги»). В конце XVIII-начале XIX вв. в обществе все больше появляется женщин, готовых к решительной борьбе за свои права. Их голос стал слышнее в политике, литературе и искусстве, талант их очевиден и даже недруги вынуждены воздать им должное.

Одной из таких выдающихся женщин была Жермена де Сталь (1766–1817). Казалось, все светила тогдашней Франции приняли участие в ее духовном и интеллектуальном воспитании. Она считала себя ученицей Монтескье. Ее крестным отцом был Шатобриан. Славе ее способствовало даже негативное отношение Наполеона, преследования и нападки которого сделали Сталь едва ли не самой знаменитой женщиной Европы. Наполеон говорил: «В мире существуют две силы – сабля и ум. В конце концов ум всегда побеждает саблю». Он оказался прав в одном: мадам и в самом деле справилась с ним при помощи ума, а не оружия. Хотя и не прибегла к традиционному оружию. Их битвы носили скорее словесный характер. Диктатор в отношении нее высказался так: «Это машина, двигающая мнениями салонов. Идеолог в юбке. Изготовительница чувств». Глядя на рост влияния в общественном мнении де Сталь, иные мужи Франции чувствовали себя задетыми. Подумать только, эта женщина не только болтает, что ещё как-то можно перенести, но и осмеливается рассуждать. Иные даже стали высказываться в пользу мусульманской веры, которая держит женщину в заточении гарема.

Самый знаменитый из парижских загородных кабаков – «Куртий».

Выход на культурную арену женщин типа г-жи де Сталь важен не только в социально-психологическом, но и в воспитательном плане. Ведь, у них тогда не было никакой иной трибуны (или кафедры). Сталь писала о многом и разном. Главные ее труды – «Размышления о роли страстей в жизни личной и общественной», «О литературе», «О Германии», «Размышления о главнейших событиях французской революции», роман «Коринна, или Италия» и др. В ней жила неуемная душа путешественницы. Посетив ряд стран, она как бы старалась соединять и объединять народы посредством культурных связей. В романе «Коринна», героиня которого самая знаменитая женщина Италии (поэтесса, писательница, импровизаторша, красавица), мадам де Сталь выступила в роли учительницы нравов. Тут она изложила ряд интересных и глубоких мыслей (в духе романтизма). Недаром Белинский позже назвал Жермену де Сталь «повивальной бабкою юного романтизма во Франции».[214]214
  Сталь Ж. Коринна, или Италия. М., 1969, С. 15, 387. Сталь Ж. Коринна, или Италия. М., 1969, С. 15, 387.


[Закрыть]

Мадам де Сталь.

Высоко оценили её дарование Гете, Шиллер, Шамиссо, братья Шлегели. Стендаль хотя и бранил ее за скудость мысли, но перо считал талантливым… Байрон, как известно, вообще относился весьма скептически к «ученым женщинам». Но в данном случае делал исключение из правил. «Это выдающаяся женщина, – писал он в дневнике, – она совершила в умственной области больше, чем все остальные женщины взятые вместе; ей бы родиться мужчиной». Пушкин видел в ней свою единомышленницу. В черновых набросках романа, где речь шла об умственных интересах Онегина, были и такие строки: «Он знал немецкую словесность по книге госпожи де Сталь». В вариантах первой главы «Евгения Онегина» находим упоминания о популярности ее романов в России и даже ее педагогической значимости:

 
Любви нас не природа учит,
А Сталь или Шатобриан.
Мы алчем жизнь узнать заране,
Мы узнаем ее в романе…
 

Знаменательно, что после того как Наполеон подверг ее долгому изгнанию (бросив на прощанье фразу: «Она вызывает во мне жалость: теперь вся Европа – тюрьма для нее!»), ей трудно было найти пристанище и в Европе. Ни в Австрии, ни в Швейцарии Жермена не чувствовала себя в безопасности. Оставалось последнее убежище – Россия, куда она и устремилась (по совету С. Уварова). Граф был невысокого мнения о венской аристократии, несмотря на то, что Вену называли «немецким Парижем»: «Они ведут замкнутый образ жизни, прозябая в своих огромных дворцах, куря и напиваясь в своей среде… они презирают литературу и образованность, необузданно увлекаясь лошадьми и продажными женщинами».

В год вторжения Наполеона, вместе с неразлучным А. Шлегелем, воспитателем ее детей, видным немецким философом (умной женщине всегда мало одной страсти, ей непременно нужен ещё и философ), она, наконец, прибыла в Россию (1812). Её встречали как триумфаторшу и знаменитость. Не мудрено. Женщины зачитывались ее романами, а мужчины испытывали к ней уважение (подумать только: мадам бросила вызов «самому Наполеону»).

Для нас важным и знаменательным представляется то, что Сталь пару веков назад сумела лучше разобраться в «тайне русского сфинкса», нежели иные нынешние российские политологи. Русский народ она никак не относила к «забитым и темным», а страну не считала «варварской». Будучи умным и наблюдательным человеком, она сразу же отбросила предвзятое мнение о России и русском народе, бытовавшее тогда в Европе. Она увидела могучий народ, полный огня, душевной силы и живости, сказав, что этому народу можно верить. Хотя отметила детскую доверчивость русских. В Петербурге она встретилась с Александром I, из разговоров с ним сделав вывод: «Александр никогда не думал присоединяться к Наполеону ради порабощения Европы». В русском языке она услышала медь боевого оркестра. О крестьянах же писала: «Есть что-то истинно очаровательное в русских крестьянах, в этой многочисленной части народа, которая знает только землю под собой да небеса над ними. Мягкость этих людей, их гостеприимство, их природное изящество необыкновенны. Русские не знают опасностей. Для них нет ничего невозможного». О визите высказался и Пушкин («Рославлев»). Помимо довольно грубой оценки её как «толстой бабы, одетой не по летам», он вложил в ее уста слова: «Народ, который сто лет тому назад отстоял свою бороду, в наше время сумеет отстоять и свою голову». Так хочется верить в то, что Сталь все-таки не ошиблась в определении достоинств нашего народа. Хотя чтобы сохранить голову, ее надо иметь.

Позже, когда Сталь покинет бренный мир (1817), досужая молва стала распространять о ней всевозможные сплетни (в ряду которых фраза поэта Батюшкова о ней выглядит невинной: «Дурна, как черт, зато умна, как ангел»). Тогда на её защиту встал А. С. Пушкин. Уже в 1825 г. в разговоре с князем П. А. Вяземским он скажет: «Мадам де Сталь наша – не тронь ее!»[215]215
  Пикуль В. Исторические миниатюры. Т. 1, М., 1991, С. 275–279. Пикуль В. Исторические миниатюры. Т. 1, М., 1991, С. 275–279.


[Закрыть]

Она бесспорно принадлежала к породе «мыслящих умов» (если применить к ней ее собственное выражение). Великим гением она не была, но в истории культуры и литературы Европы сумела занять достойное место. Литература обрела в ее лице поэтессу страсти. Пожалуй, Сталь сумела прочувствовать все страсти ее эпохи, как никто из женщин… Однажды она сказала о Руссо: «Он ничего не изобрел, но во все вдохнул огонь». Думаю, что эти слова вполне подошли бы и к ней самой. Что ее заботило больше – непрерывный прогресс человечества или же вера в отдельного человека (оставим мужчин) – наверняка сказать не берусь.

Возможно, то и другое одновременно. Иные увидели в ней символ нового времени. Французский писатель Э. Фагэ, давая серию портретов духовных вождей той эпохи, сказал о мадам де Сталь: «У ней у самой вырвалось глубокое замечание: «Отныне необходимо обладать европейским умом». Этими словами она дала возникавшему веку его девиз. При всей ее любви к великим делам и идеям родины, никто больше ее не обладал умом, доступным всей работе европейской мысли».[216]216
  Фагэ Э. Политические мыслители и моралисты первой трети XIX века. М., 1900, С. 109. Фагэ Э. Политические мыслители и моралисты первой трети XIX века. М., 1900, С. 109.


[Закрыть] Жизненная сцена Франции опустела с ее уходом. Глубоко уважавший и ценивший ее Шатобриан скажет: «Уход таланта потрясает сильнее, чем исчезновение индивида: скорбь охватывает все общество без изъятия, все как один переживают потерю. С госпожой де Сталь исчезла значительная часть моей эпохи: смерть высшего ума – невосполнимая утрата для века. На меня же ее смерть произвела особенное впечатление.»[217]217
  Шатобриан Ф. Замогильные записки. М., 1995, С. 365. Шатобриан Ф. Замогильные записки. М., 1995, С. 365.


[Закрыть]

Карикатура на Жорж Санд.

Другая «амазонка», Жорж Санд (1804–1876), с первых же шагов в литературе повела себя как воительница правды и справедливости. В ее происхождении можно найти наверняка и некоторые из особенностей ее характера. Аврора Дюдеван, урожденная Дюпен (Жорж Санд) происходила, по линии отца, от воинственного Мориса Саксонского, побочного сына польского короля Фридриха-Августа, а по линии матери – от простых парижских рабочих. Андре Моруа, который посвятил ей прекрасную книгу, так писал о ее предках: «Предки Жорж Санд – все из ряда вон выходящие люди. Там перемешались все: короли с монахинями, знаменитые воины с девчонками из театра. Как в сказках, все женщины носят имя Авроры; все имеют сыновей и любовников, и сыновья всегда на первом месте; внебрачные дети падают градом, но их признают, превозносят, воспитывают по-королевски. Все они мятежники, все обаятельны, все жестоки и нежны… В этой фамильной хронике есть что-то от изысканной комедии, от героической поэмы и от «Тысячи и одной ночи». Такова была эта Шахразада.

Ее прапрабабка, брошенная курфюрстом Саксонии Фридрихом-Августом (позднее королем Польши), превратило протестантское аббатство «в отель Рамбуйе, в некий двор любви», где, как говорят, однажды очаровала даже Петра Великого. Предки ее едва не породнились с русским двором (Морис Саксонский чуть не женился на Анне Иоановне). Так ли это, сказать трудно, но то, что будущая Аврора удачно сочетала в себе пылкую страсть прабабок и мужскую твердость и волю прапрадеда, точно. В то же время о своей матери Жорж Санд напишет: «Моя мать была родом из всеми презираемого бродячего цыганского племени. Она была танцовщицей, даже хуже этого – статисткой в самом ничтожном театрике на бульваре».

Воспитание девочки шло под влиянием матери и бабушки, которые любили ее безмерно, предоставляя максимум свободы. В поместье в Ноане ее приобщали к естественным наукам, музыке и литературе. Аврору рано увлекли книги (сказки Перро, «Илиада», «Освобожденный Иерусалим»). Затем ее направили на обучение в женский Августинский монастырь (английского религиозного братства, основанного в Париже). Тут ей привили хорошие манеры. Здесь же она обрела первые ощущения глубины и полноты жизни. Видимо, монастырь смог придать девушке ту каплю строгости, что вдвойне необходима для девиц столь развращенного века. Живя в легкомысленную эпоху, ее бабка тем не менее никогда не имела любовника. Он же приучил ее и к простоте. Выезжая на охоту, она одевала рабочую блузу и брюки.

Ее духовное вызревание шло под влиянием работ Шатобриана. Его учение пробудило в ней «все волшебство ума и все сочувствие сердца» и взволновало Аврору. Среди ее наставников было немало священников. Один из них, аббат де Премор, говорил ей: «Читайте поэтов, все они религиозны. Не бойтесь философов, все бессильны против веры». Она изучала усиленно Мабли, Локка, Кондильяка, Монтескье, Бэкона, Боссюэ, Аристотеля, Лейбница, Паскаля, Монтеня, а также поэтов: Данте, Вергилия, Шекспира. Большое впечатление на нее произвел «Эмиль» Руссо, который стал ее настольной книгой. «Для меня он звучал, как Моцарт: я понимала все» (Ж. Санд). Ее учителями на тот период стали Руссо, Лейбниц и Франклин. Одним словом 18-летняя девушка была вполне подготовлена к замужеству. Пропустим сладостно-горестные мгновенья брачной жизни. Ее брак с Казимиром Дюдеваном (1822) не был легким испытанием. Позже она посоветует своему брату Ипполиту, выдающему замуж невинную дочь: «Не позволяй своему зятю грубо обойтись в брачную ночь с твоей дочерью. Мы воспитываем дочерей, как святых, а потом случаем, как кобылок…»

Начало ее литературной карьеры относят к 1831 г. Ж. Санд прошла школу журналистики у Латуша, стоявшего во главе газеты «Фигаро». Ее небольшие заметки постепенно стали замечать. К тому времени она уже жила с любовником, прелестным 19-летним Жюлем Сандо. Тот внешне походил на «маленького Иоанна Крестителя на рождественских картинках». Юноша, пылко влюбившийся, нашел в ней любовницу и мать. Вместе с ним она делила не только ложе любви, но и перо. Аврора, подписываясь Ж. Сандо, вскоре стала самостоятельным писателем. Сандо вначале ревновал, но затем признался ей: «Ты хочешь, чтобы я работал, мне тоже хотелось бы, но я не могу! У меня нет, как у тебя, стальной пружины в голове! Ведь тебе стоит только нажать кнопку, как сейчас же начинает действовать воля…» В 1832 г. она напишет свой первый серьезный роман «Индиана». О чем роман? О положении женщины, которая столкнулась с реальным миром, где все не так, как об этом ей внушали ее учителя и родители… Сама она так скажет в предисловии к роману: «Индиана, если уж вам так хочется все объяснить в этой книге, – это тип: это слабая женщина, полная страсти, которую она должна подавить в себе, или, если вам угодно, страсти, которая осуждается законом; это воля, которая борется с неизбежностью; это любовь, которая слепо натыкается на все противодействия цивилизации». Успех романа был очевиден. Ж. Санд признал сам Бальзак.[218]218
  Моруа А. Жорж Санд. М., 1967, С. 113–114. Моруа А. Жорж Санд. М., 1967, С. 113–114.


[Закрыть]

Фредерик Шопен.

За ее внешне эпатажным обликом (курила сигары, любила мужские имена и костюмы и, разумеется, мужчин) скрывалась гордая, пылкая, независимая натура. Санд – первая писательница Франции, сумевшая заработать себе на жизнь литературным трудом. Она широко распахнула перед женщинами дверь в литературу. В целой серии своих романов она яростно сражается за свободу женщины («Индиана», «Лелия»). Как образно скажет В. Белинский, «Жорж Санд есть адвокат женщины, как Шиллер был адвокат человечества». Ею движет «ясно осознанное, пламенное отвращение к грубому животному рабству» и «протест против тирании вообще». В романах Санд выписаны романтические, загадочные, необыкновенные женщины. Их можно было бы назвать своего рода «исповедью дочери века». Но им для убедительности нужна была и социально-философская платформа. Если в области чувств женщина царит и властвует, то сфера мысли вот уже тысячи лет принадлежла мужчинам.

Жорж Санд увидела для себя «восход зари» в философской системе Пьера Леру. Тот утверждал идеи всеобщего братства и непрерывного морального прогресса (как смысла истории). Ознакомившись с теорией Леру, она лучше поняла все страдания и беды народа. Эта философия перевернула всю ее жизнь. Впоследствии она скажет, что Леру спас ее от индивидуализма. Повлиял на нее и Ламенне. В нем она увидела «смесь силы и нежности». Санд помогала бедным народным поэтам (писала предисловия к их сборникам, посылала им деньги). В письме к Ш.Понси она скажет, что поэт народа должен дать развращенным классам буржуазного общества урок добродетели. Она старалась по мере сил помогать просвещению: издает вместе с Леру журнал «Независимое обозрение», участвует в выпуске газеты «Эндрский просветитель». Ее считали одним из создателей социального романа во Франции.

Социальным содержанием проникнуты такие ее романы, как «Мопра» (1837) и «Орас» (1842). В романе «Мопра» в образе крестьянина выведен народный мудрец, «деревенский философ», справедливый, благородный и полный достоинств. С помощью усилий любимой им и интеллигентной Эдме он знакомится с Гомером, Тассо и Руссо. Ж. Санд высказывает надежду на успех такого воспитания и образования: «Человек не рождается злым; не рождается он и добрым, как полагает Жан-Жак Руссо, старый учитель моей дорогой Эдме. Человек от рождения наделен теми или иными страстями, теми или иными возможностями к их удовлетворению, большей или меньшей способностью извлекать из них пользу или вред для общества. Но воспитание может и должно исцелять от всякого зла; в том и заключается великая задача, ждущая своего решения, – речь идет о том, чтобы найти такую форму воспитания, которая отвечала бы натуре каждого отдельного человека. Всеобщее и совместное образование представляется необходимым; но следует ли отсюда, что оно должно быть одинаковым для всех? Если бы меня десяти лет от роду отдали в коллеж, я бы, конечно, вырос вполне приемлемым для общества человеком; но разве удалось бы таким путем избавить меня от неистовых желаний и научить их обуздывать, как это сделала Эдме? Сомневаюсь… А пока будет разрешена проблема воспитания, общего для всех и одновременно приспособленного к особенностям каждого, старайтесь сами исправлять друг друга».[219]219
  Жорж Санд. Мопра. Орас. М., 1974, С. 12, 124, 282. Жорж Санд. Мопра. Орас. М., 1974, С. 12, 124, 282.


[Закрыть]

Романы Санд («Лукреция Флориани», «Исповедь молодой девушки», «Нанон») это своего рода учебники по воспитанию чувств. В эпоху, когда нормальные человеческие чувства подвергаются эрозии и распаду, роль такого рода воспитания исключительно велика. Известно, что «Лукрецией» восторгался В. Белинский. Н. Гончаров отмечал, что, читая этот роман Ж. Санд, он наслаждался «тонкой, вдумчивой рисовкой характеров, этой нежностью очертаний лиц, особенно женских, ароматом ума, разлитым в каждой, даже мелкой заметке».[220]220
  Жорж Санд. Лукреция Флориани. Мон-Ревеш. Л., 1976, С. 14, 506,509. Жорж Санд. Лукреция Флориани. Мон-Ревеш. Л., 1976, С. 14, 506,509.


[Закрыть]

Конечно, романы ее носят несколько схематический характер. В этом их слабость. Но в то же время в них читателей привлекает демократизм, свободолюбие, отвага и трудолюбие ее героев. Выступая на страницах провинциальной газеты, она помещает статьи, изображающие бедственное положение городских и сельских рабочих. На нее тут же набрасываются клевреты и псы буржуазии, обвиняя в идеализации тружеников и «детей народа». Однако в ответ на нападки она резонно замечает: художник волен видеть в жизни то, что он считает важным. Жорж Санд говорит: «С каких пор роман стал исключительно картиной того, что есть, картиной жестокой и холодной действительности в жизни людей и современных вещей? Я знаю, что подобные картины возможны, и Бальзак – талант, перед которым я преклоняюсь, – дал нам «Человеческую комедию» («Comedie humaine»). Но мы с ним смотрим на вещи с разных точек зрения. «Вы хотите и умеете изображать человека таким, каким он представляется вашим глазам, – говорила я ему, – хорошо! А я стремлюсь изобразить человека таким, каким мне хочется, чтобы он был, каким, по его мнению, он должен быть». Разумеется, на писательницу тотчас же набросилась свора буржуазно-дворянских писак, обвиняя ее в том, что она проводит дни и ночи в рабочих кварталах, пьянствуя там с Леру.