Текст книги "Жизнь и судьба Семёна Дежнева"

Автор книги: Владимир Бахмутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Бахмутов Владимир Михайлович
Жизнь и судьба Семёна Дежнева

От автора

Семен Дежнев является, наверное, наиболее прославленным из всех енисейских служилых людей. Во всяком случае, ему, без сомнения, посвящено наибольшее количество публикации отечественных и зарубежных историков и писателей – беллетристов.

Его имя носит мыс на крайней северо – восточной оконечности Азии, расположенные близ него остров, бухта, полуостров и село. На мысе установлен маяк – памятник Дежневу. В 1948 году Советом министров СССР учреждена государственная премия имени С. И. Дежнёва.

В 1943 году в Новосибирскеоткрылось Командное Речное училище имени С. И. Дежнёва по подготовке специалистов для Западно – Сибирского речного пароходства. В центреВеликого Устюгав 1971 году ему установлен памятник. В том же году был спущен на воду ледокол «Семён Дежнёв». В 1983 году на экраны вышел фильм «Семён Дежнёв». В 2001 году Банком России выпущена памятная монета «Экспедиция Попова – Дежнёва». В сентябре 2005 года прославленному землепроходцу, его жене – якутке Абакаяде Сючю и их сыну Любиму открыт памятник вЯкутске. В 2009 году выпущена почтовая марка России с изображением Дежнёва. В Москве есть проезд Дежнёва. В Великом Устюге, Минске, Киеве, Днепропетровске, Казани и Хабаровске существует улицы, названные его именем. Издательствами выпущено несчетное количество книг, книжек и статей, посвященных великому землепроходцу.

По величию славы с Дежневым может сравниться разве что Ерофей Хабаров, о котором тоже немало написано восторженных исторических исследований и беллетристических художественных произведений.

Первый опыт мистификации

Первые восторженные отзывы о Хабарове были высказаны Герхардом Миллером и Иоганом Фишером, – немцами, приглашенными в создававшуюся тогда в России Академию наук. Почин в этом деле положил Миллер на основании отписок Хабарова, скопированных для него в якутской приказной избе.

Будучи участником второй Камчатской экспедиции 1733–1743 гг., Миллер в течение 10 лет знакомился в архивах сибирских городов с историческими материалами, копировал, и вывез в Петербург колоссальный фонд, получивший название «Портфелей Миллера». В нем оказались материалы, об обследовании русскими земель по Амуру и экспедиции Хабарова. Опираясь на них, Миллер написал первую работу о Хабарове – «История о странах при реке Амуре лежащих, когда оные состояли при Российских владениях». Публикация появилась в 1757 г. в 5‑м томе «Ежемесячных сочинений к пользе и увеселению служащих», редактором которых был сам Миллер. Эти же материалы о Хабарове по сочинениям Миллера использовал И. Э. Фишер в своей «Сибирской истории», вышедшей в свет в 1774 г. Таким образом, первоисточником описания «подвигов Хабарова» был сам Ерофей Хабаров.

Впрочем, начиная с осени 1652 года о его действиях ни Миллеру, ни Фишеру ничего не было известно. Миллер по этому поводу писал: «заподлинно неизвестно, сколь далеко он ехал, где проводил зиму». Фишер высказался еще более определенно: «После помянутаго разлучения (речь идет о побеге из отряда «бунтовщиков» во главе со Степаном Поляковым), о храбрых Хабарова делах у Амура ничего не записано; разве положить, что он в самом деле не учинил ничего более знатнаго, или известия о том пропали».

Немногие публикации первой половины девятнадцатого столетия лишь повторяли эти рассказы. В 1840‑е годы вышеупомянутые документы были опубликованы, – сначала в «Сыне Отечества», а затем в IV томе «Актов Исторических» и в III томе «Дополнений к Актам Историческим». В то время имя Ерофея Хабарова было мало кому известно. И, тем не менее, этого оказалось достаточно для начала всенародного прославления Хабарова.

Сибирский краевед Н. Щукин с сожалением писал в 1840 году в журнале «Сын Отечества»: «… многие ли знают имя Ерофея Хабарова?… имя Хабарова почти изгладилось из памяти потомков».

В 1848 году он опубликовал в журнале «Сын Отечества» статью «Подвиги русских на Амуре в XVII столетии», где писал: «Мы знаем историю Пизарро, историю Кортеса, Веспуччи, но знаем ли мы Василия Пояркова, Ерофея Хабарова, знаем ли Ануфрия Степанова, знаем ли сотника Дежнева? Покуда будем мы возвышать русский дух иностранными примерами? Зачем не искать великих дел в нашей истории?!». Как видим, автор восторгался «подвигами» испанских конкистадоров, «возвышавших русский дух», при этом не видел особого их отличия от русских землепроходцев. Всему находилось оправдание и одобрение. При этом далеко не всегда эти публикации соответствовали исторической правде, подтверждались сохранившимися документами.

Вот несколько фрагментов из статьи этого автора: «Первый пустился на завоевание Амура Воевода Якутский Поярков в 1643 г., но предприятие его было безуспешно…».

«… В числе отважных искателей приключений, которые сотнями уходили в Сибирь, … был и уроженец Устюга Великаго Ерофей Павлов сын Хабаров … Мы имеем теперь в руках подлинную проезжую запись нашего Устюжскаго Кортеца …».

«…Хабаров завоевательною ногою ступил на берега Амура …, имя Хабарова почти изгладилось из памяти потомков. Не потому ли, что робкая политика уступила потом все плоды его подвигов хитрому и сильному соседу? Но разве, тем не менее, не должно быть признательно потомство смелому предку своему, если бы потом недоразумения и неудачи его последователей и разрушили все, что было им начато…?».

«… в 1650 году воротился Хабаров с вестями в Якутск, что до Амура он доходил, тамошнею землею завладел; князь Лавкай, испуганный, от него бежал, и богатый ясак соболиный свидетельствовал об успехе начатаго дела …. Он завладел там главным Лавкаевым городом Албазином, укрепил его, и благословясь поплыл в 1651 г. по Амуру покорять берега сей реки до самаго устья…».

«… С горстью людей в два года он навел ужас на жителей Амурских. Князья и Ханы приходили и кланялись ему, … с двумя сотнями Хабаров властвовал Амуром, … где имя его заставляло трепетать, и где он казался грозным и сильным воеводою…».

«…Хабаров удостоился видеть светлыя очи ласковаго Царя; милостиво приняли его Царь и вельможи, но, кажется, не поверили его отважным предложениям… через тридцать лет посол русский торжественно уступил китайцамъ все завоевания Хабарова Нерчинским трактатом 1689 года…».

«…Если Хабаров дожил до старости, … то он мог видеть разрушение всего, так счастливо им начатаго. Он был пожалован от царя в звание сына боярскаго, и определен государевым прикащиком на Лену от Усть – Кутска до Якутска».

Как видим, при гротескном героическом изображении «искателя приключений, … завоевательной ногой ступившего на берега Амура», пафосном возвеличивании «начинаний … устюжского Кортеца» и критической оценке действий «его последователей» и «робкой» правительственной политики, автор осознанно или по незнанию сплошь и рядом искажает исторические факты. Это касается и «воеводы Пояркова», и «сотника Дежнева», и укрепления Хабаровым Албазина, и взятия им «богатого ясака соболиного», не говоря уже о «милостивом» приеме его царем и вельможами и определении «государевым прикащиком на Лену от Усть – Кутска до Якутска».

Сохранившиеся документы свидетельствуют, что Хабаров был арестован прибывшим на Амур государевым посланником и доставлен в Москву для проведения следствия по его «деятельности» на Амуре. По завершению следствия решением Боярской думы ему было запрещено возвращение на Амур с взысканием с него долга казне в сумме более пяти тысяч рублей. К слову сказать, госудая в это время в Москве не было, – он был в походе.

Все эти «ляпсусы» превращают статью Щукина, претендующую на историческое обозрение, в непрофессиональный и безответственный опус краеведа – любителя.

Надо сказать, что уже в то время мнения о деятельности Хабарова на Амуре в публикациях различных авторов были неоднозначны. В конце 30‑х годов Х 1Х столетия вышел в свет капитальный труд сибирского историка П. А. Словцова «Историческое обозрение Сибири». По мнению современников после трудов Миллера и Фишера «Историческое обозрение» Словцова, основанное на архивных данных, являлось наиболее крупным и полным сочинением о Сибири. В этом труде автор резко отрицательно характеризует Хабарова и результаты его экспедиции на Амур.

«Этот необыкновенный посадский, – писал П. А. Словцов, необдуманными обещаниями увлекший легкомысленного воеводу, по сие время не усчитан в уронах, в бедствиях, какие он нанес краю, всей Сибири и даже государству. Только что начал восточный край гнездиться в заселении и домоводстве, пришелец уводит с Лены на Амур в два приема до 250 человек и, отняв столько рук, подрывает промышленность вместе с деревенским обзаводством. Отряды казаков, на вспоможение туда посланных, уменьшают силу сибирских острогов, в непрерывной борьбе и не всегда успешно ограждающих свои окрестности; а во что оценить побеги жителей и казаков, разграбивших свои и чужие селения, казенный провиант, порох, свинец? Во что оценить ниспровержение собственности, благочиния и даже святыни образов, серебром обложенных, где не было ничего неприкосновенного, ничего святого?

Если предположить, по меньшей мере, что 1500 чел. в течение десяти лет ушли на Амур и там изгибли, каких сил и какого поколения лишился край пустынный? Заменит ли ясак Хабарова одну пагубу, какую служба потерпела от голодовки, от бесчинств неподчиненности, от пренебрежения к властям и от подобных самовольств, не так скоро исправляемых в отдаленности? Во что поставить озлобление и отчуждение миролюбивых племен, по Амуру особняком живших и против воли вынужденных прибегнуть к покровительству маньчжуров? Не сами ли мы сделали соседей врагами себе в таком числе, в каком умножили подданных Китая?

Если правительство ласкалось приобретением Амура, то видим ли какой – либо план в безместных шатаниях Хабарова по водам? На зиму укрепляют место, весною бросают его на разорение прибрежных жителей; где же опора, где пребывание власти? Если и Степанов расточал силу и время на подвиги грабительства, то все надобно винить Хабарова, который в пользу свою имел и всеобщий переполох по Амуру и благоприятное время для утверждения главного места в любом из оставленных городков. Не только в 10, но и в 5 лет можно было обезопасить себя и дружбою соседей, и хлебопашеством, и военным ограждением. Но, к несчастью, при всеобщей неурядице господствовал один лишь дух ясака и грабежа».

Любой образованный человек в России, интересовавшийся историей Сибири, знал этот труд. Без сомнения, знал его и генерал – губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев. Причем не только знал, но, по всей вероятности, считал Словцова провидцем, в некотором смысле духовным отцом своих начинаний на Амуре. Ведь Петр Андреевич при изложении в своей книге событий, предшествовавших заключению неравноправного Нерчинского русско – китайского договора, писал: «Права на берега Амура были равны у нас и у них (маньчжуров), но не равны силы», а главу о событиях на Амуре завершил пророческими словами: «Если судьбами времен предопределено Албазину когда – либо воскреснуть, то ореол его воспарит из пепла, как феникс, не с луком и стрелою, но с грозным штыком и огнедышащею пушкою…». Ведь именно так и произошло.

Другой авторитетный русский историк XIX столетия – Иван Забелин, изучивший подлинные документы – «отписки» Хабарова, назвал его единственным в своем роде «законченным конкистадором». «Властолюбие, жестокость, стремление к личному обогащению, – писал он, – таков истинный характер Хабарова.

Город на Амуре

Казалось бы, приговор истории вынесен, имя Хабарова предано забвению. Но произошло невероятное, – через четверть века о Хабарове вновь заговорили. Это произошло в период освоения русскими людьми Амура после подписания Айгунского договора и связано с появлением на Амуре селения Хабарово. Историки в один голос заявляют, что это название генерал – губернатор дал селению в честь «замечательного первопроходца Ерофея Павловича Хабарова, присоединившего Приамурье к России». Так ли это? Ведь такая трактовка не подтверждается ни свидетельствами самого Муравьева и его сподвижников, ни историческими документами амурского похода Ерофея Хабарова.

Как же так случилось, что столь громкой славой мы овеяли имя человека, её не заслужившего? Более того, – принесшего массу проблем своей стране, в значительной степени заслонившего собой действительных героев первых попыток русского освоения Амура?

Что было известно Муравьеву о Хабарове и его действиях на Амуре? Вероятно, лишь то, о чем писал в своей книге П. А. Словцов, было опубликовано в 1840‑е годы в журнале «Сын Отечества», а затем в IV томе «Актов Исторических» и в III томе «Дополнений к Актам Историческим». Муравьеву было известно, что Хабаров, разорив Даурскую землю, зимовал в Ачанском городке, где отбил атаку аборигенов и маньчжурского отряда из Нангуты, после чего вновь вернулся к устью Зеи, где намеревался поставить острог, но вынужден был отказаться от этой затеи из – за раскола в отряде. Вот и все. Правда, как мы знаем теперь, Хабаров после этого устремился в погоню за бунтовщиками. Но он не писал об этом в своих отписках, а изветная челобитная казаков – «бунтовщиков», в которой называется место, где состоялась их встреча, стала достоянием историков лишь в самом конце Х 1Х столетия. Так что Муравьев и его сподвижники понятия не имели, насколько далеко вниз по Амуру прошел Хабаров.

Если Василий Поярков прошел всю Зею, Средний и Нижний Амур до самого устья, если Бекетов пройдя Шилку и Верхний Амур, потом вместе со Степановым зашли в Уссури, прошлись по ее притокам, приводя в русское подданство окрестных жителей и оставляя записи в ясачных книгах; спустились с той же целью в самые низовья Амура, то в «активе» Хабарова было лишь знакомство с верхним и средним Амуром, да разорение даурской земли.

На счету Хабарова было всего лишь четыре сорока безлапых соболей с полухвостами, официально учтенных Сибирским приказом в качестве ясака. (Еще 17 сороков, доставленные в Москву Зиновьевым не пошли в зачет Хабарову, – видимо, были засчитаны компенсацией расходов казны на экспедицию «государева посланника»). В то время как ясак, собранный Степановым и Бекетовым к 1656 году, составил 95 сороков соболей и 62 шубы собольих.

Мог ли Муравьев на основании этих данных считать Хабарова «великим землепроходцем, присоединившим к России Приамурье»? Разумеется, – нет. Где находился Ачанский городок, под которым Хабаров дал бой маньчжурам, современники Муравьева тоже почти ничего не знали. На основании исследований Р. Мака, которые он провел в 1855 году, складывалось впечатление, что Хабаров в том походе не дошел даже до устья Уссури. И, тем не менее, через две недели после подписания Айгуньского договора, – 31 мая 1858 года, Н. Н. Муравьев, прибыв к Амурскому утесу, где начал размещение 13 сибирский батальон, назвал новое поселение Хабаровкой (исторически более точно – Хабарово; во всяком случае, именно так именовалось это поселение в официальных документах почтового ведомства).

Чем вызвано столь неожиданное решение? Что побудило генерал – губернатора дать такое название новому поселению? Почему такая идея появилась именно в это время и применительно к этому месту, – ведь оно никак не было связано с историей амурской эпопеи Ерофея Хабарова? В его ли честь назван этот населенный пункт?

Казалось бы, самое простое, – обратиться к свидетельству самого Муравьева и находившихся рядом с ним его сподвижников. Однако, вот что удивительно. В опубликованных документах того времени нигде нет прямого указания на мотивы, которыми при этом руководствовался генерал – губернатор. А в тех немногих воспоминаниях, которые оставили сподвижники Муравьева, находившиеся рядом с ним, говориться лишь о том, что он назвал поселение Хабаровкой, но не указывается на какую – либо связь этого события с именем Ерофея Хабарова. Такая трактовка появилась несколько лет спустя, и принадлежала деятелям более позднего времени, не имевшим непосредственного отношения к делам Муравьева на Амуре. К концу XIX столетия такое суждение уже овладело сознанием россиян, но громкую славу Хабаров приобрел уже в советское время.

Старинное русское слово «хабар» уже давно вышло из житейского употребления и большинство нынешних россиян понятия не имеют, какое смысловое значение кроется за этим словом. Между тем во второй половине Х1Х столетия это слово было в широком употреблении. «Хабар, хабара, – пишет Даль, – старинное русское слово, означавшее удачу, везение, счастье, прибыток, барыш, поживу. К этому добавим, что в словаре русских синонимов рядом со словом «хабар» называют слова: прибыль, добыча, доход, выигрыш. Хабарное дельце – удачное, с выгодой. Таким образом, название нового поселения, – Хабарово, имело всем тогда понятное, не требовавшее пояснений нарицательное значение счастливого (удачного) приобретения, что вполне соответствовало значению для России Айгунского договора. К Ерофею Хабарову и его походу по Амуру это название не имело никакого отношения.

Впрочем, мнение историков о Ерофее Хабарове в последние десятилетия стало меняться. Достоянием читателей стали не публиковавшиеся ранее отзывы русских историков XIX – начала XX столетий о его действиях на Амуре, появились публикации на основе новых обнаруженных в архивах документов, в которых он характеризуется весьма отрицательно.

В. А. Тураев, – ведущий научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН в статье «О характере купюр в публикациях русских землепроходцев XVII века» убедительно раскрыл причины такой «метаморфозы».

Он писал: «… В 1951 году в Москве, а годом позже в Ленинграде выходят сборники документов: «Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII в. на северо – востоке Азии» и «Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах». … Именно с них начинается традиция умолчания неудобных для официальной историографии фактов. Многие документы в них содержат пространные купюры, при этом сокращению подверглась преимущественно та часть текстов, где речь шла именно о военных стычках казаков с аборигенами Сибири и Дальнего Востока.

… Под строгую цензуру были взяты работы историков, писателей, журналистов, обращавшихся к истории освоения и заселения дальневосточных земель, к проблемам их культурных, экономических и политических контактов. Борьба с «китайским присутствием» оборачивалась нередко борьбой со здравым смыслом, сопровождалась даже искажениями исторических фактов …, на многие сюжеты казачьих «отписок» и «скасок» легла печать строгого табу.

… В результате жестокий, кровавый поход хабаровского воинства по Амуру, недобрая память о котором до сих пор хранится в фольклоре амурских народов, превратился в невнятное повествование о борьбе русских с маньчжурами, а сам Е. П. Хабаров, на редкость сложная и противоречивая фигура, вот уже несколько десятилетий рисуется исключительно розовыми красками. Из «отписок» убрано все, что, по мнению публикаторов, могло бы бросить тень на портрет этого человека. Между тем список жестоких «деяний» Хабарова обширен. Упоминания о пытках, которым подвергал он нередко своих пленников, о разбоях и грабежах, которые чинили казаки в завоеванных улусах, встречаются на многих страницах. Стремление не запятнать белоснежные ризы русского землепроходчества отчетливо прослеживается во многих опубликованных в последние десятилетия документах.

… Историкам еще предстоит скрупулезно разбираться во всех тонкостях и перипетиях этих вопросов, – завершает свою статью В. А. Тураев. – Пока же совершенно очевидно одно: историческая правда требует объективного освещения многих страниц русского «взятия» Сибири и Дальнего Востока, развенчания многих идеологических мифов, сформировавшихся в общественном сознании в последние десятилетия. И первое, что надлежит здесь сделать, – это вернуть историческим документам их первоначальное содержание».

В. А. Тураев далеко не единственный из видных историков, кто разделяет такое мнение. Б. П. Полевой, – доктор исторических наук, исследователь Дальнего Востока, опубликовавший более 300 научных работ, в их числе – многочисленные статьи о ранних экспедициях русских землепроходцев в бассейн Амура, писал в одной из своих последних работ: «…Нам необходимо как можно скорее освободиться от последствий весьма странного культа Хабарова, мешающего нам восстановить историческую правду о его амурских походах». По сути дела эта статья, опубликованная в 1998 году, была завещанием Бориса Петровича. Он умер в 2002 году.

Подобного рода претензий в отношении действий в Сибири Семена Дежнева никогда не высказывалось. Это и не удивительно, поскольку его служба во многом имела иной характер. Не может не вызвать уважения и даже удивления многолетнее пребывание Дежнева на крайнем севере в условиях суровой природы, бытовой неустроенности, многочисленных стычек с воинственными аборигенами, его мужество, долготерпение, физическая крепость, неиссякаемое стремление сколотить состояние, чтобы безбедно прожить остаток своей жизни. Его отписки при публикациях не только никогда не купировались, но даже наоборот, – из – за краткости и не полной ясности содержавшихся в них сведений о его походе на Анадырь дополнялись разного рода комментариями публикаторов.

Тем не менее, многие эпизоды его деятельности, нашедшие отражение в исторической и художественной литературе, носят неубедительный, спорный, выборочный характер, вызывающий вот уже в течение более трех столетий неутихающую дискуссию среди исследователей. Речь идет, прежде всего, о его первенстве в открытии пролива между Азией и Америкой. И дело здесь вовсе не в том, что такая позиция непатриотична, ущемляет достоинство русского человека. Известно, что в июле 1661 года, то есть через двенадцать лет после похода Дежнева, на Анадырь на двух кочах прошел морем якутский казачий десятник Иван Меркурьев сын Рубец. Об этом подробно писал Б. П. Полевой. Эти сведения объективны, подтверждаются архивными документами и не вызывают споров. Таким образом, приоритет в открытии пролива остается за русскими людьми. Но сейчас речь не об этом, речь – об исторической правде похода Дежнева.