Текст книги "Звезда сыска"

Автор книги: Владимир Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

4

Генеральная началась чуть ли не через час, сразу после появления в театре градоначальника. Зато прошла на удивление: не всегда при полном зале так славно играют! Особенно порадовал Михеич. В той сцене, где принцу Гамлету является тень отца его покойного, ветер шумел и гром громыхал совершенно натурально. А Офелия, которую исполняла та самая госпожа Никольская-Дунина, даже меня едва не заставила слезу пустить. Что мне по должности ну никак не полагалось. Но все равно, в глазах у меня затуманилось так, что буквы стали расплываться. Хорошо, что никому текст в этой сцене подсказывать не пришлось. Правда, я эту пьесу наизусть знаю и вряд ли бы растерялась, даже не заглядывая в книгу.

Все пять актов пролетели совершенно незаметно. По окончании я вдруг приметила около себя сразу три стакана из-под чая! И когда только Петруша их приносить успевал? Я собрала пустую посуду и понесла стаканы в буфет, чтобы поблагодарить своего благодетеля. Раз все выпила, значит, во рту от волнения сохло, и без чая мне было бы непросто.

Господин Корсаков в одной из лож, как был в костюме принца датского, очень оживленно обсуждал спектакль с господином градоначальником.

– Нет, я просто счастлив, что напросился к вам на репетицию, – прикладывая от избытка чувств руки к груди, говорил ему градоначальник. – В жизни не простил бы себе – пропустить такое чудо. Право слово, едва не плакал от восторга! И уж как жалею, что вечером не смогу быть!

– Благодарю за добрые слова! Но, уважаемый Александр Сергеевич, мне бы больше хотелось выслушать ваши замечания, нежели комплименты. Вы же знаете, как труппа и я лично ценим ваше мнение…

– Помилуйте, какие замечания. Все, просто все было замечательно! Разве что…

Сказанного дальше я уже не услышала, потому что прошла мимо ложи и вышла из зала в фойе.

Петруши за буфетом не было, видимо, отлучился куда-то. Но, не поблагодарив его, уходить мне не хотелось. Поэтому поставив стаканы на стойку, я стала прогуливаться по фойе. Тут сверху, с лестницы ведущей в бельэтаж[10]10
  Бельэтаж (фр. bel etage «прекрасный этаж») – самый лучший и самый удобный ярус в театре. Обычно второй снизу, сразу над партером.


[Закрыть] и на балконы, раздался жуткий топот и вниз буквально кубарем скатился мальчишка в гимназической форме. Завидев меня, он тут же принял серьезный вид и далее прошествовал уже вполне солидно и с серьезным выражением, мало соответствующим его раскрасневшемуся от беготни по лестницам лицу и взъерошенным волосам.

Я фыркнула, но мальчишка не смутился. Напротив, он изменил направление своего движения, подошел ко мне и, поклонившись, можно сказать, галантно, произнес по-французски:

– Bonjour, mademoiselle, – и, осмотрев меня с ног до головы, добавил опять-таки по-французски: – Un peu desordre sur la tete – c'est tres bien pour les jeunes filles.[11]11
  Здравствуйте, мадмуазель. Легкий беспорядок на голове – лишь добавляет красоты молоденьким девушкам. (фр.)


[Закрыть]

Я уж было открыла рот, чтобы высказаться в ответ – само собой по-французски – в том смысле, что лучше бы он сам причесался, и еще добавить пару слов по поводу его французского языка и ужасного произношения, но в голове у меня мелькнула мысль, что лучше будет притвориться непонимающей. Вдруг мальчишка в другой раз скажет что-либо более значительное или, того вероятнее, более глупое, в расчете, что его не понимают. Вот тогда мы и отыграемся.

– Чаво? – спросила я, сильно переиграв в изображении простушки.

Гимназист вздохнул, видимо, сочтя меня полнейшей дурой, но нашел нужным ответить:

– Я поприветствовал вас, сударыня, и поинтересовался – не являетесь ли вы актрисой, – без тени смущения соврал лохматый бегун по лестницам.

– Ой, что вы? – сделала я смущенный вид. – Я, конечно, служу при театре, но в куда более скромной должности.

На лице моего визави отразилось очевидное любопытство. Скорее даже искренний интерес. Но, похоже, он был горазд только шутки шутить, а о серьезном сказать сразу засмущался. Смелости он набрался через такую длинную паузу, что мне уже начало становиться скучно:

– Не сочтите мою просьбу нескромной: не могли бы вы мне показать театр, – наконец выпалил он и даже покраснел.

В самой этой просьбе не было ничего удивительного, но я как-то успела настроиться на несерьезность необычного посетителя и оттого даже чуть растерялась. Поэтому и сказала не совсем то, что собиралась сказать:

– А это не вас ли вашему папеньке пришлось у гимназии дожидаться?

– Какому папеньке?

– Вашему папеньке. Господину градоначальнику.

– Э-э-э… А с чего вы взяли, что я сын градоначальника?

– Так в гардеробной всего две шинели висят: одна – взрослого человека, другая – гимназическая. А иных гостей, кроме градоначальника, у нас сейчас в театре нет. И гимназистов иных, помимо вас, тоже нет. Так чью бы шинель могли рядом с его повесить? Наверное, сына. То есть вашу.

Мальчик кивнул, мол, понятно.

– Ну, а почему вы решили, что он меня у гимназии ждал?

– Помимо шинели, там еще и ранец висит. Вряд ли вы его в театр потащили бы из дому или еще откуда. Только из гимназии. Посыльный же от вашего папеньки сказал, что они будут не позже чем через двадцать минут, а прибыли почти через час.

– А вот тут вы и ошиблись! – буквально возликовал мой собеседник – Это не он меня, это я его дожидался. Вернее, ждал-то я не папеньку, а наши сани. Но он на них на станцию ездил по делу. Поэтому и задержался к вам. А гимназия, она же по пути. Вот меня и прихватили, но домой заезжать мы не стали, а то бы совсем уже опоздали. А я этому и так-то обрадовался, а теперь рад втройне.

– С чего бы это?

– Дома скучно: обед, уроки. А здесь я очень хорошую пьесу посмотрел.

– Рада, что вам понравилось. Но это пока еще вдвойне получается: уроки делать не заставляют и пьеса понравилась. Что же в-третьих?

– Опять же очень приятно было встретить человека, способного так непринужденно пользоваться дедукцией. Вы, несомненно, читали рассказы о знаменитом сыщике Шерлоке Холмсе?

– Читала! Вот только логично рассуждать я и без этих рассказов умела. Да и вообще, у мистера Конан Дойля ошибок в рассуждениях немало.

Похоже, мне удалось еще раз ошарашить нового знакомого:

– Это где же вы ошибки нашли?

– Вот, к примеру, есть один рассказ, в котором Холмс с доктором Ватсоном оставленную подозреваемым шляпу рассматривают. Так ваш хваленый Шерлок Холмс не находит сказать ничего умнее, чем что хозяин шляпы очень умный человек. По единственной причине – у шляпы большой размер, следовательно и голова большая, и ума в ней много должно быть. Вам не кажется, что в подобном заявлении логики нет ни на ломаный грош?

– Ну, я как-то это пропустил. Но в большинстве же случаев дедуктивный метод очень точен и выводы мистера Шерлока Холмса…

– Да что ж вы так за мистера Шерлока Холмса переживаете? Это же только истории, придуманные писателем! Мне они тоже очень нравятся, вот только в жизни так редко получается.

Тут мы заговорили про последние рассказы об английском сыщике, кто и что прочел из этих вещей, потом разговор как-то перешел на гения русского сыска Ивана Путилина,[12]12
  Иван Путилин – сыщик, герой рассказов Романа Доброго, бывших очень популярными в то время.


[Закрыть] а следом на Ната Пинкертона.[13]13
  Нат Пинкертон – тоже весьма знаменитый литературный сыщик.


[Закрыть]

– Мне сейчас, ну после ваших слов об ошибках мистера Холмса, даже кажется, что Пинкертон в чем-то его и превосходит.

– Да что вы говорите! Мистер Шерлок Холмс – просто гений рядом с вашим Пинкертоном! Холмс мыслит, разгадывает загадки. А ваш хваленый Пинкертон только и делает, что вынюхивает, подслушивает и подглядывает. Так и узнает обо всем. Понятное дело, что мальчишкам нравится, когда много стрельбы и драк, но литература все же должна давать простор для фантазии и игры разума.

– Ага! Но сами-то вы читаете! Было бы неинтересно, так и читать не стали! Опять же, в сегодняшней пьесе вон сколько народу поубивали, но вы же не станете говорить, что это произведение плохо?

А действительно, чего я так накинулась на бедного Пинкертона? Может быть, он и ни при чем? Может, мне просто захотелось переспорить гимназиста и оставить за собой последнее слово? Только вот с чего бы? Додумать мне не дали, мы так увлеклись разговором, что и не заметили, как подошли господин Корсаков и господин градоначальник.

– Приносим наши глубочайшие извинения, что вынуждены прервать ваш литературный диспут, – произнес Александр Александрович таким тоном, будто и впрямь был весьма расстроен этим обстоятельством, – но вашему оппоненту, сударыня, пришла пора покинуть храм Мельпомены.[14]14
  Храм Мельпомены – храм музы трагедии, то есть театр.


[Закрыть]

Закончил он эту тираду столь печальным вздохом, что все рассмеялись.

– Да уж, сударыня, не обессудьте, но нам действительно пора! – подтвердил градоначальник – Счастливо всем оставаться и удачной премьеры.

Александр Александрович дождался, пока гости отойдут достаточно далеко, и трижды сплюнул через левое плечо.

Чтобы не сглазить удачу. Потом подошел к стойке, где его дожидалась прикрытая салфеткой рюмка шустовского коньяка, с превеликим удовольствием опрокинул его в рот, бросил туда же ломтик лимона и зажмурился от наслаждения. Открыв глаза, он счел нужным подмигнуть мне:

– Сударыня, извольте пройти в зал для получения последних инструкций. Вам полагается их выслушать как участнику спектакля.

5

Времени до вечернего представления осталось достаточно, чтобы успеть прогуляться до дому, пообедать, рассказать дедушке новости и вернуться, в строгом соответствии с правилами, за час до начала премьеры.

Хотя, честно сказать, суфлеру, то есть мне, приходить заранее нужды нет никакой. Тем более что у меня лично все было готово заблаговременно. Но мне всегда нравилась царившая за кулисами в преддверии премьеры суета.

– Александр Александрович, как тебе кажется, мне в этом парике играть или лучше будет вот в этом? – терзала в коридоре нашего антрепренера госпожа Немирова-Бельская.

– Ты, матушка, меня уж в который раз спрашиваешь?

– Так ты мне ответить так и не соизволил!

– Я тебе, матушка, в пятый раз отвечаю: мне все едино – тот парик или этот. Ты, будь любезна, реши это сама.

– Как же я могу сама, когда ты у нас за режиссера? И потом, с чего ты меня начал матушкой величать?

– Так ты, матушка, мне сегодня матушкой приходишься. Или ты не королева Гертруда, а я не принц Гамлет?

– Саша, мне сейчас не до шуток. Уж будь так любезен и скажи: какой парик мне надеть?

– Катя, надень, пожалуй, этот, – господин Корсаков, не глядя, ткнул в один из париков, которыми столь назойливо крутили у него под самым носом.

– Но он же не идет к красному платью в четвертом действии!

Александр Александрович недоуменно развел руками и обвел взглядом всех присутствующих, как бы ища поддержки. Но присутствующих было совсем немного – помимо его самого и госпожи Вельской рядом оказалась лишь я. Тем не менее господин антрепренер кинулся ко мне со всех ног.

– Совершенно забыл напомнить вам, сударыня, что мы урезали ту часть сцены, где Гамлет беседует с Розенкранцем и Гильдерстерном. Вы уж постарайтесь не сбиться.

– Спасибо, что напомнили, – пришлось мне поддержать его игру, затеянную с единственной целью: избавиться от приставаний актрисы. – Не собьюсь, будьте уверены.

Господин Корсаков похлопал меня по плечу и скрылся за дверью своей грим-уборной. Госпожа Вельская так и осталась стоять в одиночестве с двумя париками в руках.

– Екатерина Дмитриевна, а позвольте мне вам совет дать? – обратилась я к ней.

– Да-да, конечно, с удовольствием вас выслушаю, Дашенька, – растерянно пробормотала она в ответ.

– Вы в первых актах, когда в черном платье играете, наденьте вот этот парик. А в последнем – этот. Раз вы платье меняете, то можете и прическу поменять?

На лице актрисы выразилась задумчивость, потом явное удовольствие:

– А что? Это мне нравится. И пусть Саша обижается на самого себя, что не сумел придумать столь очевидного.

Я разделась в комнатке Михеича и отправилась посмотреть, чем он сам сейчас занимается – вдруг ему нужна помощь?

На сцене за закрытым занавесом рабочие проверяли, плавно ли спускается с колосников[15]15
  Колосники – пространство над сценой.


[Закрыть] задник[16]16
  Задник – часть декорации, обычно большое полотнище во все пространство задней части сцены, часто расписанное художником – изображением места действия: парк, лес или, как в данном случае, замок датского короля.


[Закрыть] для второй части спектакля. А Михеич менял электрическую лампочку в рампе.[17]17
  Рампа – ряд светильников, стоящих вдоль переднего края сцены, освещающие ее спереди и снизу.


[Закрыть]

– Помочь не нужно? – спросила я.

– Да нет, спасибо, я уже заканчиваю. Эх, а давно ли при свечах играли? Хотя ты уже и не помнишь?

– Ой, помню, Михеич. Видать, я тоже не совсем уже молодая.

Михеич засмеялся, а я подошла к порталу, то есть к боковому краю сцены, чтобы отогнуть край занавеса и выглянуть в зал. Публика уже начала занимать свои места, хотя большая ее часть сейчас оставалась в холлах и у буфетов.

– Театр уж полон, ложи блещут? – спросил меня управившийся с последней лампой Михеич.

– Блещут, а как им не блистать. И как только публика узнаёт, что спектакль будет хорош? На прошлой премьере едва не треть мест пустовала, а на сегодня все билеты проданы заранее.

– Да уж кассир наш еще с утра в банк ездил выручку сдавать.

– Михеич, ты же в этом городе уже не раз бывал? Как раньше публика театр жаловала?

– Ну, раньше… Раньше совсем иное дело. Это сегодня публика разборчива стала. Ей сегодня только самое лучшее подавай. Насмотрелись зрители на многое. Опять же, как университет здесь открыли, много образованного народу приехало, профессора из Москвы, Петербурга. Этим ерунда всякая не интересна. В былые же годы народ до зрелищ голодный был, вот и ходили в театр в любом случае. В старом еще театре, он деревянный был – как только не сгорел? – а стоял аккурат напротив, на том месте, где сейчас университетские клиники стоят. Так вот, туда всякий, кто полагал себя образованным человеком, считал обязательным прибыть на премьеру с чадами и домочадцами. Бывало, с раннего утра прислугу присылали: ложу приготовить. Вымести, вымыть… И это еще полдела. Ковры с собой везли, самовары. Пока хозяева спектакль смотрят, в фойе дым коромыслом – самовары кипятят. А в антрактах пузатых в ложи тащат, чаи гонять. Само собой, одним чаем дело не обходилось: там и закуски разные, и выпечка, и баранки. Ну а где все это имеется, как же без водочки и наливочек обойтись? Иной раз господа купцы так этим делом увлекались, что им уже все едино становилось, что на сцене происходит. А еще кресла собственные не только в ложи, но и в партер тащить не гнушались. Да всяк норовил кресло побогаче выставить. Так что споры, чье кресло краше, едва до драки не доходили. Да и доходили, честно-то сказать. Такой шум случался, что тушите свечи! Хорошо, если в зале губернатор присутствовал или градоначальник Или главный полицмейстер. Только их и слушались драчуны. Хотя и то не всегда…

– Вот все говорят: тушите свет, а ты всегда про свечи…

– Ну, ты вот представь: в зале скандал, а свечи на сцене зажжены? Играть никак невозможно, а если ждать, когда скандал затихнет, то свечи уж прогорят до половины. Что же, менять их посредине акта? Вот и тушили свечи, если чувствовали, что скандал нешуточный. Потом снова зажигали. Да и действие сначала играть приходилось. Зато на галерее[18]18
  Галерея, или галерка (иногда еще называвшаяся райком) – самый верхний и неудобный ярус в театре, с самыми недорогими билетами. Соответственно публика там собиралась самая простая.


[Закрыть] никогда ничего подобного не замечал, хоть там народ попроще собирается. Нынче публика куда культурнее стала.

– Жуть до чего интересно, – сказала я.

– Я вот тоже заслушался, – сказал Коленька Массалитинов, присутствия которого возле нас мы как-то не заметили. – Но у меня к вам, Дарья Владимировна, просьба небольшая есть. Поможете?

Коленькой его все в труппе называли исключительно за глаза, уж очень молодо он выглядел. Высокий, с красивыми черными волосами и мягким взглядом из-под пушистых ресниц, каким любая девушка позавидует. Вот эта мягкость, почти детская, во взоре и делала его еще моложе, чем он был на самом деле. Потому и звали его за глаза Коленькой. Но в глаза обращались непременно по имени и отчеству. В знак уважения, потому что господин Массалитинов[19]19
  Массалитинов Н. О. – впоследствии известный актер Московского Художественного театра.


[Закрыть] хоть и был любителем, но в артистическом мастерстве никому в труппе не уступал. А по таланту рядом с ним мог встать разве что сам господин Корсаков. Вот и я согласилась, не спрашивая даже, о чем он попросит:

– Конечно. Николай Осипович! Можете мной располагать и просить о чем угодно.

Коленька Массалитинов чуть смутился, но просьбу изложил уверенно:

– Помогите мне пройти по тексту сцену дуэли. Там весьма важно быстро на реплики откликаться. Может так получиться, что мне некогда будет услышать вашу подсказку.

– Так идите в мою комнатушку, – посоветовал Михеич, на раз уловив серьезность просьбы и отнесшись к ней со всем уважением. – Везде суета, а там никто не помешает.

Роль Лаэрта, да похоже что и всю пьесу, Коленька знал назубок. Но, тем не менее проговорив с моей помощью текст названной сцены, расплылся в довольной улыбке. Похоже, ему эта дополнительная репетиция придала окончательную уверенность в себе.

– Спасибо вам от всей души! – поблагодарил он и на секунду задумался. – Позвольте, сударыня, но вы же не только в книгу не заглядывали, вы ее и вовсе в руки не брали?

В ответ я лишь пожала плечами, мол, кто еще, если не суфлер, должен текст хорошо знать. Но Массалитинов на мою показную скромность не поддался:

– Так вы всю пьесу наизусть знаете! – восхитился он.

Мне похвала понравилась, и я не удержалась похвастаться:

– И по-английски тоже.

– То-то все в театре к вам, несмотря на ваш юный возраст, обращаются на «вы» и столь уважительно. Позвольте еще раз выразить мою благодарность и мое восхищение! Все! Бегу переодеваться.

Потом, когда спектакль уже был почти сыгран, а принц Гамлет и Лаэрт лежали на сцене мертвыми, он умудрился еще подмигнуть мне и показать большой палец. Благо лежал он таким образом, что лицо и рука его были видны лишь из суфлерской будки. Может, специально так упал? Хотя падал он очень естественно, даже у меня на миг сердце екнуло: на одно крохотное мгновение поверила, что умирает Лаэрт по-настоящему.

6

«Что дальше? Дальше тишина!» – так сказано у самого Шекспира в финале этой самой пьесы. А вот ничего подобного! Шквал аплодисментов! Театру впору было обрушиться. Мне надоело считать, сколько раз закрывался и открывался занавес и актеры выходили на поклон, поэтому я потихоньку выбралась со своего рабочего места. Но и за кулисами царили гвалт и гомон несусветные. Господа актеры поздравляли друг друга с удачей, принимали поздравления от зрителей, пробравшихся за кулисы. А актрисы принимали еще и букеты цветов. Интересно, сколько может такой букет стоить здесь, в Сибири, да по нынешнему времени, когда на улицах уже снег лежит?

– Господа, господа! – над головами разнесся голос Александра Александровича. – Господин Алексей Евграфович Кухтерин[20]20
  Кухтерина А. Е. – известный купец, миллионер.


[Закрыть] в честь премьеры организует фуршет.[21]21
  Фуршет – Прием а-ля фуршет (от фр. fourchette – вилка) – совместный прием пищи, когда приглашенные едят стоя, свободно выбирая блюда и напитки, обслуживая себя сами. Более предназначен для общения, чем для угощения.


[Закрыть] Приглашены все. Прошу вас – не заставляйте себя долго ждать. Быстро переодеваемся и проходим в фойе.

Кухтерин был не только городским головой, не только одним из самых богатых купцов в городе и хозяином одного из самых красивых и огромных торговых домов, но и известным меценатом,[22]22
  Меценат – человек, активно помогающий искусству, прежде всего материально.


[Закрыть] знатоком и любителем театра. Так что вполне мог пригласить всю труппу на фуршет. Понятное дело, что если бы там появился кто-то из обслуживающего персонала, их бы никто не прогнал. Господин Кухтерин прекрасно понимал, что без этих людей спектакль бы не состоялся. Но, все едино, чувствовали бы они себя там не в своей тарелке. Богу богово, а кесарю кесарево. Потому вскоре за кулисами остались лишь Михеич, кассир наш и бухгалтер в одном лице Алексей Иванович, хозяйственный распорядитель Митрофан Евлампиевич да я. Приятно было, что про нас и при таком раскладе тоже не забыли. Примчался один из официантов, принес мужчинам коньяку от господина Кухтерина, а мне коробку конфет, про которые я так и не дозналась – от того же господина Кухтерина они или это Петруша прислал.

Я уж начала собираться домой, но меня чуть задержал рецензент из газеты «Сибирская жизнь» Григорий Алексеевич Вяткин. Собственно говоря, он желал лишь уточнить фамилию артиста, исполнившего сегодня Горацио, тот прибыл в труппу лишь на этой неделе, потому господин журналист не был с ним знаком, а переспрашивать фамилию у самого актера считал неудобным и невежливым. Заняло это буквально секунды, но Григорий Алексеевич еще высказал несколько суждений по поводу спектакля, проверяя на мне, насколько эти суждения справедливы, чтобы использовать их в завтрашней рецензии. Было дело, я не так давно сделала ему замечание из-за такой вот рецензии. Он поначалу обиделся, потом пораздумал и согласился, что правота была на моей стороне. А потом стал, как бы невзначай, подходить ко мне после спектаклей и накоротке их обсуждать. Я и сегодня не была до конца уверена, что он и впрямь не знал фамилии артиста, а не использовал это в качестве предлога. Но мне это льстило, опять же беседовать с газетчиком было интересно. И о театре он много понимал. Единственно, язык у него был уж больно острым. Для фельетонов такое качество было необходимым, а рецензенту порой мешало. Можно было невзначай обидеть актера или актрису, а они люди очень ранимые. Из-за такой незаслуженной обиды у нас и получился тот небольшой скандал, который вылился в такие вот встречи.