Текст книги "Ошибка профессора Громова"

Автор книги: Владимир Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Владимир Алексеевич РЫБИН
ОШИБКА ПРОФЕССОРА ГРОМОВА

– Посмотри, что это?

Редактор всемирно известного еженедельника «Планеты» Уво Бенев, к которому было обращено восклицание, человек, по слухам, знавший все, что происходит в солнечной системе, заинтересованно повернулся к иллюминатору и целую минуту смотрел вниз. Под аэробусом текла река. То есть было полное впечатление настоящего потока, хотя какие могли быть реки среди лунных, пропастей, где для того, чтобы выжать стакан воды, нужно переработать тонну руды.

– Пыль течет, – спокойно сказал он, – здесь это бывает.

И все сидевшие в салоне улыбнулись: Уво есть Уво, недаром говорят, что он удивился только раз в жизни – когда родился.

Уво Бенев не обращал внимания на подобные шутки. Он-то знал себя. Приходилось ему и удивляться, и восхищаться сверх меры. Чего стоили хотя бы встречи с профессором Громовым. Когда он беседовал с ним первый раз, то не мог отделаться от ощущения, что ученый как хочет копается в его мозгу, выуживая даже те мысли, которые журналисту хотелось бы спрятать от чужих глаз. Тогда профессор только начинал строить свою лунную обсерваторию, которую все на Земле называли не иначе, как "город Громова". После той первой встречи, с легкой руки Бенева, и пошла знаменитая шутливая поговорка: "Нет бога на Земле, бог – на Луне и фамилия его – Громов".

С тех пор они виделись много раз и, кажется, подружились. И всегда Бенева поражала неиссякаемая энергия уже вовсе не молодого профессора, но, как и прежде, переполненного идеями и преисполненного желанием воплотить их в жизнь…

– А все же тебя заинтересовал этот поток, – сказал Беневу его коллега, фотокорреспондент еженедельника, которого, несмотря на почти пенсионный возраст, все в редакции называли фамильярно – Руйк. Он не обижался на это, отговариваясь любимой фразой: "Фотокорреспонденты, как артисты, до ста лет молодые".

Бенев с улыбкой посмотрел на него.

– Скажи, нет? – приставал Руйк.

– День сегодня такой, особенный.

– День-то день, но лунные пейзажи – это все же…

Он не договорил, восхищенный, приник к иллюминатору. В серебристой дали меж острых расступающихся горных пиков поднимался сказочный город. Он напомнил Руйку один из школьных кабинетов, где вдоль стен стояли самые замысловатые тригонометрические фигуры. Казалось, создатели этого города задавались целью не забыть ни одной конструкции, которые нарисованы в учебниках. Были здесь шары разных размеров, стоявшие на таких тонких основаниях, что, казалось, вот-вот упадут, были пирамидальные вышки, трапециевидные и куполообразные дома. А над всем этим собранием фигур, четко выделявшихся на фоне черного неба, возвышался усеченный конус главного чуда лунной обсерватории – сильнейшего во всей столнечной системе оптического телескопа, тридцатиметровое зеркало которого шесть лет изготовлялось здесь же, на лунном нагорье "города Громова".

Аэробус прилунился в пяти километрах от обсерватории, механические руки отцепили салон с пассажирами, перенесли его на платформу, и люди впервые за двое суток путешествия смогли отстегнуть ремни и встать на ноги, не держась за магнитный луч. Некоторые, должно быть, попавшие сюда впервые, прыгали как дети, испытывая слабое лунное притяжение. Другие сидели на своих местах, завороженно смотрели на черную ленту дороги, на серую бесконечно монотонную пыльную равнину, исчерченную длинными тенями от разбросанных повсюду камней. Местами через равнину тянулись цепочки следов, ни на что не похожих, рождавших в воображении образы неведомых обитателей неведомого мира. И только один Уво Бенев смотрел в небо, усыпанное блестками звезд, все искал среди них ту единственную искорку, из-за которой он и прилетел сюда и которая через несколько часов должна будет превратиться в новый астрономический объект.

Никогда еще лунный город не знал такого перенаселения, как в эти дни, предшествующие эксперименту. Беневу не досталось даже отдельного прозрачного туристского блока, на который он рассчитывал, и ему пришлось разместиться вместе с Руйком в одной квартире, предназначенной для практикантов. В ней имелось все, что могло понадобиться человеку, но не было над головой естественного звездного купола, и эта маленькая неурядица вначале расстроила Бенева.

"Буду лежать в постели и считать звезды", – всю дорогу мечтал Руйк. Теперь, посмотрев на голубоватый потолок, имитирующий земное небо, он поморщился. Но тут же и утешился, побежал, как он выразился, "искать точки".

И Бенев тоже подумал, что это, может, и к лучшему: теперь у него будет повод осуществить давнюю мечту – побродить в одиночестве по лунной пыли и, как в той древней песне, оставить свои следы на пыльных тропинках чужой планеты. Он даже взволновался от этой мысли и не лег отдыхать, как собирался, подошел к стене видеотелефона, вызвал диспетчерский пункт. И еще более взволновался, увидев рядом с собой голографическое изображение очень красивой молодой женщины.

– Слушаю вас, – сказала женщина, откровенно любуясь его замешательством.

– Я хотел бы… – Он замялся, подбирая слова.

Женщина ободряюще улыбнулась и сказала неожиданно:

– А я вас знаю. Меня даже голографировали для вашего еженедельника, но изображение так и не опубликовали.

– Это мы исправим, – сказал Бенев, удивляясь непонятно почему нахлынувшей радости и сердясь на себя за это неделовое праздное чувство. Попросите у профессора Громова хотя бы полчаса для меня.

Женшина исчезла, оставив в комнате обычный для голографической связи легкий аромат озона. Бенев потянулся и вдруг быстро опустил руки, потому что снова увидел у стены женщину.

– Громов очень занят, – сказала она. – У него есть для вас только десять минут.

– Связи или встречи?

– К сожалению, связи. – Женщина снова приветливо улыбнулась, и Бенев подумал, что потом, когда все кончится, надо будет задать этот вопрос ей самой.

– Подождите, пожалуйста, он скоро включится.

Когда она снова исчезла, Бенев тихо засмеялся, потер ладонями щеки и ужаснулся, вспомнив, что уже целые сутки не подходил к зеркалу. Он направился в ванную комнату, но вдруг услышал за спиной мелодичный гонг и, обернувшись, увидел у стены невысокого, чуть сгорбленного человека в старомодной профессорской шапочке над белым нездоровым лицом.

– Здравствуйте, дорогой мой! Очень рад вас видеть.

– Громов! – с неожиданной нежностью в голосе сказал Бенев. – Вы, как всегда, молодец. Держитесь, лунный бог. Мне будет очень недоставать вас, если вы захвораете.

Профессор рассмеялся, вытирая пальцами уголки глаз.

– Ох уж эти словесники, вроде комплименты говорят, а хоть в гроб ложись.

– Простите меня, но я так давно вас не видел.

– Ничего, правда спасает от паники. В любой ситуации говорят: держитесь, поможем. И мы так привыкаем к этому, что ждем того же и в старости. Хотя отлично знаем: в борьбе со старостью никто не может помочь. Держитесь, говорят старикам, и помогайте себе сами.

– Вы все-таки молодец. Как и прежде, обезоруживаете двумя словами.

– Что ж, придется мне же и вооружать. Ведь у меня и в самом деле нет времени.

– В таком случае, ответьте только на один вопрос: что вы думаете об этом эксперименте?

– Ничего себе вопрос. – Громов помолчал, поглаживая белый чисто выбритый подбородок. – Вы знаете, что все это и зачем?

– В общем и целом.

– Людям надоело жечь фонари на ночных улицах, и они решили повесить одну лампу на всех в космосе. Приволокли астероид на соответствующую орбиту и собираются взорвать его, чтобы образовалось пылевое облако своего рода экран, отражающий солнечные лучи. Но вот вопрос – как взорвать? Очень трудно рассчитать орбиту будущего облака. Ядерный взрыв может и увеличить и замедлить скорость, и тогда оно или совсем уйдет от Земли, или, как выражаются мои коллеги, запылит околоземное пространство. Чтобы не ошибиться, было решено ударить по астероиду двумя взрывами. Две ракеты подойдут к нему одновременно с противоположных сторон, строго перпендикулярных орбите астероида. Расчеты показывают, что пылевое облако при этом локализуется, а одинаковые взрывы, направленные навстречу друг другу, взаимно погасят ускорение. Такова техническая суть эксперимента. Она не представляется особенно трудной, и весь шум вокруг него сводится к удовлетворению нашего тщеславия: как же, впервые человек вмешивается в космогонию!..

– Я не слышу особого восторга в ваших словах! – улучив момент, сказал Бенев.

– Не знаю, дорогой, сам не знаю. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Но как подумаю, что ночей не будет, начинаю сомневаться: не заскучаем ли мы по темноте?..

– Но ведь нет выхода. Земля и так опасно перегрета. – Бенев усмехнулся. – Когда-то люди боялись энергетического голода, теперь мы не знаем, куда девать избытки энергии.

– Разве я спорю? – Громов развел руками. – Мне предложили руководить проведением эксперимента, и я, как вы знаете, согласился. Да душа не лежит. Мне будет недоставать ночи, лунных дорожек на морской глади, таинственных шепотов в тенистых парках. Не понимаю, почему поэты не возражают? А влюбленные? Куда им деваться?..

– Вы еще и поэт! – удивился Бенев. – Вот не ожидал.

– Зачем вы меня обижаете? – сказал Громов, грустно улыбаясь.

– Вас? Как я могу!..

– Извините. Только я должен сказать, что сомневаться в способности к переживаниям все равно, что сомневаться в умственных способностях.

– Это вы меня извините. Право же, не хотел…

– Если человек не способен зачитываться стихами, страдать и радоваться, слушая музыку, значит, у него дефект наследственности или воспитания. – Профессор говорил так, словно ему было больно произносить эти слова. – Внутренний мир человека неделим. Если он ущербен эмоционально, то неизбежно ущербен и умственно…

– Извините…

– Да это я так, не принимайте на свой счет. Однако мне пора. Надеюсь побеседовать с вами после эксперимента. Знаете, чертовски приятно разговаривать с толковыми журналистами, честное слово. Вы не скованы обручами гипотез и убеждений, как мои коллеги, для вас ничего не значит связать то, что, по нашему мнению, никак не связывается. Вы свободны в суждениях – вот ваше преимущество.

– И наш недостаток.

– И недостаток, – согласился Громов. – Но что не имеет своей противоположности?..

Оставшись один, Бенев долго стоял перед рифленой, стеклянно поблескивающей стеной голографического экрана, вспоминая профессора, его слова, вновь и вновь переживая свою неловкость. Потом неожиданно для самого себя вызвал диспетчерскую. Стена исчезла, и Бенев снова увидел перед собой знакомую женщину. Она смотрела на него без удивления и без прежней насмешливости.

– Вы где будете во время эксперимента? – спросил он.

– Где и все – на смотровой площадке.

– А не хотели бы посмотреть это со стороны?

– С вами? – просто спросила она.

– Со мной.

– Но там не будет телескопов, и мы не увидим зарождение этого нового светила.

– Что за беда, увидим потом на экране.

– Ладно, – просто сказала женщина. – Через четыре часа я свободна.

– Как вас звать? – спохватился он.

– Энна…

В гараже Бенев выбрал самый маленький двухместный луноход, в котором была одна-едннственная кабина, не разгороженная, как обычно, на герметические замкнутые отсеки. Однако робот, контролирующий выезд луноходов, потребовал надеть скафандры, и близости, которой так желал Бенев, не получилось. Энна сидела рядом, но была такой же далекой, как и там, на экране.

Они ехали по шоссе до тех пор, пока серебристые постройки обсерватории совсем не исчезли за острыми гребнями гор, потом свернули на лунную целину и со скоростью десяти километров в час поползли между каменных глыб, выбирая место поживописнее.

– Давайте за ту гору, там красиво, – сказала Энна.

– Вы не впервые здесь? – спросил он и покраснел.

– Я везде бывала. – Словно желая успокоить его, она положила тяжелую в перчатке руку ему на колено, и Беневу показалось, что он почувствовал тепло ее руки через толстый многослойный пластик скафандра.

– Если при встрече двоих случается чудо, это запоминается на всю жизнь, – сказал он.

– А если благодаря чуду состоялась встреча?

– Все равно. У памяти свои законы.

Энна лукаво улыбнулась одними глазами.

– Что из этого следует?

– Еще не знаю. А вы знаете?

Она покачала головой и погрустнела.

Приткнув луноход к скале, они пошли по лунной пыли, оставляя глубокие следы. Идти было тяжело. Бенев остановился, машинально поднял руку, чтобы вытереть пот, и засмеялся, наткнувшись на прозрачный пластик шлема.

– А вы прыгайте, легче будет.

Она запрыгала по пыли, обернувшись к нему, улыбаясь поощряюще. Он попробовал и понял, что так передвигаться гораздо легче. Держась за руки, они запрыгали рядом, хохоча как дети, радуясь, что этот смех, это забавное прыгание рука об руку сближают их все больше.

С уступа горы, на который они вышли, открывалась широкая панорама лунного нагорья. Все было одинаковым в этом мире светотеней, без земных красок, без радующей глаз мозаики цветов. Но суровость пейзажа привлекала. Первозданный хаос, неподвижный, завороженный безмолвием, представлялся картиной гениального художника или, может, таинственным видением из детских снов, порожденных какой-нибудь старинной волшебной сказкой о царстве снежной королевы. Сколько раз видел Бенев лунные пейзажи, но еще никогда так не волновался. Может, на него влияло предстоящее чудо, которое вот-вот должно было вспыхнуть в звездном небе? А может?.. Он взглянул на свою спутницу и залюбовался ею. Стройная даже в скафандре, она походила на изваяние, поставленное среди хаотического нагромождения камней как вызов слепой природе. Подняв голову, Энна смотрела на огромный затуманенный диск Земли и улыбалась чему-то своему. Солнце заходило, последние лучи его блестели на прозрачном пузыре шлема, и казалось, что вокруг мягкого восточного профиля Энны сиял серебряный нимб.

– Вы знаете, где это будет?

– Кажется, в том созвездии. – Она мягко подняла руку, указала куда-то в сторону горных пиков, пылающих в лучах заходящего Солнца.

– Чуть выше. – Полуобняв ее, Бенев показал на едва заметную искорку, затерявшуюся среди мириадов звезд, чем-то напоминавших начищенные до блеска шляпки гвоздей, вбитых в черный бархат. И не снял руку с ее плеча, забывшись, смотрел в пространство, ожидая обещанного чуда.

– Еще минута. Вот сейчас!

В черной пустоте ослепительно вспыхнула вдруг новая звездочка и в отличие от своих неподвижных соседок зашевелилась в пустоте, словно примеряясь, устраиваясь поудобней на новом месте. Яркий блеск ее не ослаб сразу же, как предполагал Бенев, а все усиливался и уже через четверть часа затмил все другие звезды на небосводе. Солнце погасло за горами, и теперь только бледный свет Земли освещал нагорье.

– Недели через две свет этой звездочки поспорит со светом полной Земли, – сказал Бенев.

Энна ничего не ответила, стояла все так же неподвижно, смотрела на разгоравшийся в пространстве живой уголек, зажженный людьми.

– Пылевое облако растечется на сотни тысяч километров, оно будет двигаться вокруг Солнца по собственной орбите и всегда находиться над теневой стороной Земли. Представляешь, как будет? Заходит Солнце, и сразу же восходит этот наш искусственный светильник…

Беневу показалось, что Энна не слушает, он погладил ее по плечу и увидел, как она закрыла глаза, доверчиво склонив голову в его сторону. И он тоже подался к ней и вздрогнул, услышав сухой удар шлема о шлем. Теперь лицо Энны было совсем близко, он даже видел, как мелко-мелко дрожат ее ресницы. Он рассматривал эти ресницы миллиметр за миллиметром и страдал от невозможности прикоснуться к ним.

И вдруг он засмеялся беззвучно. Энна испуганно открыла глаза.

– О чем ты подумал? – спросила она, удивив Бенева, впервые столкнувшегося с такой почти неестественной женской проницательностью.

– Так, пустяки.

– Скажи, – потребовала она.

– Да глупость одна.

– Пожалуйста. Это очень важно.

– Понимаешь, мне вдруг показалось странным, что у космонавтов иногда рождаются дети…

Бенев думал, что она рассердится, но Энна только опустила глаза. Но уже через мгновение снова вскинула их к живой искусственной звезде в небе.

– Растет! – сказала она восторженно.

– И будет расти. – Беневу было радостно в этот миг, как никогда в жизни. Ему вспомнилась древняя поговорка об испытании верности в разведке, и он спросил: – Энна, а ты полетела бы со мной к звездам?

– Не знаю, – засмеялась она.

Но Бенев не поверил словам, ему больше сказали ее глаза, засветившиеся вдруг, словно бы затянувшиеся влажной мечтательной пленкой…

Они не спешили возвращаться. Взявшись за руки, прыгали по мягкой податливой пыли, подолгу стояли, прислонившись жесткими прозрачными шлемами, все не хотели уходить от этих гор, казавшихся им такими необыкновенно красивыми. А когда выехали на шоссе, помчались с такой скоростью, что автомат лунохода вынужден был включить ограничитель…

– Когда мы снова увидимся? – спустя час говорил Бенев, с удовольствием впервые пожимая живую мягкую руку Энны, стоявшей перед ним в своем золотистом цветастом платье. (В лунном бесцветном мире люди любили яркие одежды.)

– Через шесть часов.

– Так долго?

– Ничего, мой друг, у нас в запасе вечность.

Она улыбнулась и исчезла с легким галантным поклоном, в котором было что-то и дружеское и официальное.

Немного обиженный Бенев пошел в свою «практикантскую» квартиру с твердым намерением выспаться, чтобы через шесть часов предстать перед Энной сдержанным и по возможности спокойным. Но, как ни старался, не мог уснуть. Не помогали ни успокаивающие коктейли, ни вкрадчивые шепоты электросна. Перед ним не исчезало видение: мягкий профиль в ореоле сияющего шлема, длинные вздрагивающие ресницы, стройная серебристая фигура на фоне пестрого хаоса камней. Он долго мысленно умолял ее оглянуться. И она оглянулась. Но заговорила вдруг торопливым голосом Руйка:

– Уво, да проснись же, Уво, подвел я тебя…

Бенев открыл глаза, увидел своего коллегу с кипой голографических пластинок в руках.

– Не вышло, – сокрушенно жаловался Руйк. – Аппаратура подвела.

– Ладно, – сказал Бенев, быстро просмотрев пластинки и еще не понимая, что именно не получилось. – Обойдется.

– Что обойдется? Снимал звезду, а вышел крендель какой-то.

– Может, так и надо?

– Кому надо? Попробуй опубликовать это облако с дыркой – засмеют.

– Я говорю, что, может, дело не в аппаратуре, может, облако такое и есть?

– Чего ему таким быть? – Руйк задумался на минуту. – Шут его знает, пойду погляжу.

Он вернулся быстро.

– Что там творится, что творится! – с порога закричал Руйк. – В самом деле вместо булки крендель сделали. Громов, говорят, за голову хватается.

– Ну ты скажешь! – Он знал за Руйком такой грешок – "преувеличения на базе увлечения" – и не поверил.

Но Руйк, обычно не обращавший внимания на насмешки, на этот раз обиделся:

– Иди да посмотри. Или я тебе диспетчера вызову.

– Не надо! – испугался Бенев и, вскочив с постели, подошел к стене-экрану.

– Что-то не так получилось, не по рассчитанному. В самом деле говорят: даже Громов растерялся.

Такая настойчивость была непохожа на Руйка, и Бенев принялся одеваться, чтобы быть во всей форме перед вызовом диспетчерской.

Но диспетчером оказалась совсем другая женщина, холодно ответившая, что Громов находится в башне главного телескопа, что он очень занят и просил его ни с кем не связывать.

"Значит, и в самом деле что-то случилось", – подумал Бенев и решил сам отправиться в башню, чтобы на всякий случай быть поближе к Громову.

Он увидел профессора, маленького, сгорбившегося, под огромным, как гора, телескопом. Тихо сел в сторонке и стал наблюдать. Перед Громовым ярко горел экран, куда проецировалось изображение, сфокусированное телескопом. На экране колыхалось, жило, переливалось студенистой медузой ослепительное кольцо с угольно-черной серединой. Профессор неотрывно смотрел на это кольцо, потирая узловатыми пальцами блестящую свою лысину, куполом возвышавшуюся над седенькими волосами у висков. Его неизменная черная шапочка на этот раз лежала на столе. Потом профессор поднялся так тяжело, будто на его плечах лежал груз, шаркая ногами, подошел к пульту связи, поискал пальцами нужную кнопку. Стена перед ним посветлела, и на ее месте возникли рубиновые глаза электронного мозга.

– Кольцо-то растет, – сказал профессор.

– Так и должно быть, – мягким бесстрастным голосом ответил динамик.

– Теперь я и сам знаю, что так должно быть. Но почему ты не предупредил о такой возможности?

– Меня об этом не спрашивали, – все с тем же убийственным бесстрастием ответил голос.

– Но ты ведь знал, что такое может случиться?

– Вероятность была ничтожна, и меня об этом не спрашивали.

– Ты должен был сказать все.

– Я сказал все, что вас интересовало.

– Машина она машина и есть, – в сердцах сказал Громов. – Во все надо ткнуть носом.

Он снова пошевелил пальцами на пульте, и опять пропала стена и вместо нее возник хорошо известный Беневу кабинет Президента Всемирного ученого совета. Президент что-то быстро говорил, глядя прямо перед собой. Но вот он оглянулся и с тревогой посмотрел на Громова.

– Что ты решил? – спросил он.

– Я заварил эту кашу, я ее и должен расхлебать.

– Сначала мы пошлем автоматы…

– Я не могу верить автомату! – неожиданно громко воскликнул профессор. – Без человека в непредвиденной ситуации он будет как тот гениальный дурак, у которого чем гениальнее, тем хуже. Да и нет времени на новые эксперименты.

– Мы будем все контролировать.

– Контроль не отменяется. Но я сам полечу. Это мой долг и мое право!..

– Подумай еще, не торопись, – сказал Президент. – Я соединюсь с тобой через час.

Громов снова посмотрел на экран телескопа и, оглянувшись, увидел сидевшего у двери Бенева.

– Теперь не до вас, голубчик, – почему-то жалобно сказал он.

– Я не отвлекать пришел, а помогать.

– Теперь никто не поможет. Даже этот красноглазый, – он сердито кивнул на пульт электронного мозга, – и тот ничего не обещает.

– А что случилось?

– Что случилось?! – Громов изумленно уставился на журналиста. – Вам никто ничего не рассказал?

– Я ни с кем не разговаривал, прямо к вам.

– Да, голубчик, случилось непредвиденное.

– Эксперимент не удался?

– Более чем удался. Я бы сказал, что еще ни один эксперимент, когда-либо проводимый людьми, не оканчивался таким выдающимся открытием. И такой страшной катастрофой.

– Говорить так журналисту – все равно что быку показывать красную тряпку, – усмехнулся Бенев.

– Увы, голубчик, положение куда трагичнее, чем вы можете себе представить. В результате двух колоссальных встречных взрывов образовалось сверхплотное вещество. В том состоянии, которое нам известно лишь теоретически. Иными словами, мы, вероятно, сотворили "черную дыру".

Он замолчал, вопросительно уставился на Бенева, но тот сидел все такой же спокойный.

– Вам это ничего не говорит?

– По-моему, это даже неплохо. Наконец-то мы решим проблему отходов.

– И тем увеличим ее гравитационное поле?

– По крайней мере, мы теперь имеем возможность изучить этот космический феномен.

– Нет, не имеем. Она будет расти независимо от нас, поглощая космическую пыль, метеориты, энергетические излучения. И мы не знаем момента, когда эта чертова дыра дотянется до земной атмосферы. Вы понимаете, чем это грозит?

– Так взорвать ее! – воскликнул Бенев.

– Вы не пробовали тушить пожар бензином? – серьезно спросил Громов. И потому, что он задал этот вопрос без тени иронии, Бенев понял вдруг, что перед человечеством разверзлась бездна.

– Что же делать? – растерянно спросил он.

– Есть один шанс. И я хочу им воспользоваться. Через четыре часа вылетаю.

– Куда?

– Туда, – он кивнул на экран телескопа, где по-прежнему трепетало огненное кольцо. – Вы проводите меня?..

Бенев вышел в центральный зал обсерватории, над которым был прозрачный купол, остановился у входа. В зале было много людей. Они стояли кучками, громко переговаривались, даже спорили, то и дело взглядывая вверх, где, затмевая звезды, висело необычное небесное тело.

– Уже такое большое?! – сказал Бенев, ни к кому не обращаясь. И хоть не назвал то, о чем спрашивал, его тотчас поняли и несколько человек обернулись к нему, словно обрадовавшись возможности высказаться, заговорили, перебивая друг друга.

– Сама "черная дыра" крошечная.

– Но у нее мощное гравитационное поле.

– Она где-то в самом центре, а кольцо – это что-то материальное, неизвестно почему раскалившееся перед тем, как утонуть в "черной дыре"…

– Неясно, – не удержался Бенев от привычного скепсиса. – Почему мы видим кольцо, а не просто шар? Ведь это «материальное» вокруг, то есть со всех сторон?

Он думал обескуражить вопросом, но люди, жаждущие поговорить на больную тему, только ухватились за подкинутое сомнение, и Бенев невольно стал центром еще одной группки спорщиков. Его окружили, начали каждый по-своему толковать непонятное явление. Уверяли, что все очень просто: если мы видим свет, значит, он излучается, в отличие от совершенно черного центра, что природа излучения неизвестна, поскольку никто во всей обсерватории не может объяснить его. Кольцо же никого не удивляло потому, что в космогонии немало подобного: в одной плоскости движутся планеты вокруг Солнца, да и сами галактики не шары, а сплюснутые звездные скопления… А Бенев по своей журналистской привычке обобщать думал в это время вовсе не о звездах, а о том, что вот и он со своими вопросами стал собирающим центром, как песчинка в перенасыщенном растворе, рождающая кристалл, что, может, от этого земного и привычного не так уж и далеко до законов мироздания?..

А над прозрачным куполом равнодушно горели мириады звезд и сверкало, шевелилось в вышине белое кольцо – огненная свита страшного демона, случайно созданного людьми.

Бенев выбрался из толпы, которая продолжала все так же спорить, даже не обратив внимания на его исчезновение, и пошел к себе. Еще от дверей увидел Энну, сидевшую в кресле у пульта связи.

– Я тебя не могла найти, – с тревогой в голосе сказала Энна.

Он смотрел на нее и ничего не отвечал.

– Энна, – наконец сказал Бенев, – я сейчас уезжаю в космопорт. С профессором Громовым.

– Почему ты? – испугалась она.

– Громов просил.

– Он не мог об этом просить.

– Почему же? – Бенев удивленно посмотрел на нее.

– Уво. – Она впервые назвала его по имени и покраснела. Но не опустила глаз. – Помнишь, я сказала тебе – "не знаю". Это была неправда. Я хотела бы полететь с тобой к звездам.

Он опустился на пол, положил голову ей на колени. Пощелкивал, шелестел в углу "регулятор эмоций", не в силах понять, какие для этого случая требуются шумы и запахи, чтобы ослабить нервное напряжение, переполнившее комнату. Сколько времени просидели так, они не знали, может, три минуты, а может, и три часа. Опомнились, когда томно зазвучал гонг и за пультом связи показалось усталое лицо профессора Громова…

Громов дожидался Бенева в большом экспедиционном луноходе. Рядом с ним сидели два робота, положив манипуляторы на титановые контейнеры, словно их надо было от кого-то охранять.

– Вы надолго летите? – спросил Бенев.

– Боюсь, что навсегда, – ответил Громов, недоброжелательно косясь на Энну. – Потому и хотел, чтобы вы меня проводили.

– Я тоже поеду. – Энна сказала это таким решительным тоном, что Громов махнул рукой.

Уже выезжая из лунного города, они увидели Руйка, стоявшего на дороге с длинным объективом, похожим на лучемет звездолетчиков.

– А меня-то забыли, – сказал он просто.

Бенев кивнул ему, чтобы скорей забирался в свободный кормовой отсек, и луноход, сорвавшись с места, помчался по пустынному шоссе, далеко впереди вонзавшемуся в темную стену гор.

– Значит, такое дело. – Громов откинулся на сиденье, поднял голову, посмотрел на светлое колечко в звездном небе. – Шанс такой: как можно скорей попытаться стащить "черную дыру" с устойчивой орбиты. Расчеты показывают, что можно приблизиться к ней на некоторое безопасное расстояние. Она, естественно, потянет корабль к себе, а он все время будет лететь впереди, как бы стремясь уйти. Есть надежда, что ее скорость на орбите при этом может возрасти и она начнет удаляться. Понятно?

– Нет, – сказал Бенев. – Почему такой сложный вопрос решаете вы один?

– Этим заняты сейчас все. Но нужно торопиться, пока "черное тело" еще мало. И нужно изучать его вблизи. Если кто-то должен лететь первым, то только я.

– А потом?

– Когда «потом»?

– Если удастся увести "черное тело"?

– Куда? В солнечной системе его оставлять нельзя.

До Бенева вдруг дошло, что это не просто эксперимент со своим началом и концом, а трудная, опасная и очень долгая работа, может быть, рассчитанная на многие годы.

– А если его подтащить к Солнцу, кинуть в огонь?

– Мы не знаем, что станет с Солнцем.

– Но это же ужас что такое! – вырвалось у него.

– Именно так, – сказал Громов. – Потом, наверное, его поведут автоматические корабли. Но доверить машинам первую попытку я не могу. К тому же, повторяю, надо спешить: "черный демон" будет непрерывно расти…

Впереди показались серебристые строения ракетодрома, над которыми, словно лунный пик, возвышался космический корабль.

– Когда его успели подготовить? – спросил Бенев.

– Корабль предназначался для дальней экспедиции. Я настоял, чтобы его отдали мне.

– Вы полетите один?

– Риск слишком велик.

– Я полечу с вами, – неожиданно для самого себя сказал Бенев.

Громов ласково засмеялся.

– Спасибо, голубчик, но это только мое дело.

– Это теперь дело всех.

– К тому же вы ничем мне не поможете.

– Вы будете не один. Разве это не помощь?

– Спасибо. У вас теперь есть кому помогать. – Он доброжелательно взглянул на Энну.

– Я полечу с вами, – повторил Бенев.

– И я тоже, – вдруг сказала Энна, побледнев от волнения.

– Не исключено, что мы не сумеем вернуться.

– Я это понял.

– Ну и пусть, – упрямо сказала Энна.

В другое время это простоватое замечание, достойное непоследовательности древних женщин, могло бы рассмешить, но теперь и Бенев и Громов, одновременно посмотрев на нее, поняли, что она ничуть не шутит, что ее решение не порыв, а вполне сознательный, уже обдуманный шаг.

– А если будут дети? – спросил Громов. – Как им расти на грани гибели?

– Всякий дальний перелет на грани гибели.

– Я не знаю, что нас ждет.

– Узнаем…

Луноход подошел вплотную к трапу, окруженному роботами, обслуживающими ракетодром.

– И никто не провожает? – удивился Бенев.

– Я об этом просил. Кому надо, тот нас видит.

Громов повернулся и помахал рукой слабо поблескивавшим на мачтах выпуклым глазам системы Всевидения.

– Знаете, о чем я теперь жалею? – сказал он. – Что нет у меня, как у наших давних предков, власти лишить вас права подниматься на корабль.

– Я не могу отпустить вас одного.

– Энну жаль.