Текст книги "Еще немного холода (СИ)"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Ильин Владимир Алексеевич
Еще немного холода

Еще немного холода

Пролог

Городской холм уездного города Корда обладал всеми необходимыми чертами, закрепленными в государственном статуте Рино. Мощенная брусчаткой площадь в две сотни шагов в обе стороны. Двухэтажная громада градоуправления, собранная из черно-серых блоков, с высокой и широкой лестницей перед входом и несколькими колоннами, поддерживающими свод. Храмы богам Металла и Дерева по правую руку. Здание суда – прямо напротив градоуправления, и столь же мрачное в своем величии. Плаха, собранная из потемневшего дерева, белевшая свежими досками перед дубовой колодой на самом верху.

Все это отчаянно поливалось дождем поздней осени, заливая брусчатку на полпальца, просачиваясь каплями сквозь прорехи в крышах государственных построек. Трое служек перед храмом Металла безнадежно пытались отвести беду от железной молитвенной плиты у входа, оттирая ее машинным маслом и шепча молитвы пополам с тихими матерками, вплетая их столь искусно, что наставник, зорко следивший за работой с порога храма – будучи в тепле и не промокшим насквозь – не слышал разницы.

– Сегодня, на время полдня!.. – Тряхнул сквозь ливень пустое пространство перед судом хорошо поставленный бас глашатая. – Именем Корда, с повеления Рино! Будет казнен через повешение известный чернокнижник и лиходей, казнокрад и мздоимец, осквернитель двух святынь и клятвопреступник, предавший интересы Алой гильдии и братства, рекомый Станне! Цена веревки повешенного – два серебряных за отрез. Обращаться к поверенным магистратуры... Вот же мерзкое времечко, – добавил он гораздо тише, со вздохом убедившись, что некому его слушать.

Слишком мокро было поутру, чтобы расхаживали по площади пары и зеваки-бездельники, жадные до острого развлечения, каковым безусловно являлась чужая гибель. А раз нет горожан, то нет и торговцев. Нет торговцев – нет жулья с карманниками, а без них нечего и городовым мокнуть под длинными дождями, всякий раз настигавшими Корд в это время года.

Хоть самому удалось остаться сухим – место для оглашения указов находилось вверху лестницы ко входу в здание суда, под широким козырьком крыши, а плечи покрывала ритуальная бело-серая накидка из плотной ткани.

– Надо было вчера объявлять, – с досадой цокнул глашатай. – На чернокнижника-то даже под дождем пришли бы посмотреть.

А затем добавил с толикой превосходства от собственной образованности и привилегии читать столичные газеты сразу следом за самим вторым советником главного магистра:

– Тем более, на самого Станне.

После чего с досадой махнул рукой, сетуя на чужую безграмотность:
– Как будто они знают, кто это такой.

Никому в этом городе не было дела до громкого имени сильнейшего в поколении волшебника. Это там, гораздо восточней, в столице Рино, высочайшее повеление было бы встречено воплями радости и горестными завываниями толпы; уличными беспорядками и столкновениями тех, кто ненавидел и проклинал, с теми, кто боготворил далеко неоднозначную личность великого мага. Редкостный мерзавец – в этом сошлись бы, в общем-то, все, если дать им время спокойно все обсудить. Но – редкостный мерзавец, способный на хорошие дела грандиозного масштаба.

Невозможно ненавидеть в полную силу победителя чумы и устроителя бесплатных кухонь для бедноты. Но равно нельзя полюбить безжалостного убийцу, связавшего жизнь с Бездной. Человека, для которого жизнь посторонних давно стала частью ежедневных ритуалов, а безнаказанность – образом жизни.

Быть может, поэтому казнить Станне направили в Корд. Кто знает?

Задумавшись, глашатай поплотнее запахнул накидку и направился ко входу в суд. И еле уклонился от резко распахнувшейся навстречу тяжелой резной двери.

– Куда..! – Вздохнул он уже воздуха в легкие для жесткой отповеди, но выдохнул куда более почтительное, сопроводив униженным поклоном, пытаясь скомпенсировать неосторожную грубость. – Господин первый советник.

Но тот, казалось, не услышал ни грубости, ни приветствия. Первый советник – этот умудренный годами господин, близкий к пятидесяти зимам – смотрел перед собой взглядом ошарашенным и словно загнанным в угол, что было совершенно нехарактерно, нетипично и невозможно для второго человека во всем Корде! Его зеленый вицмундир был распахнут на груди, орденская лента сверху белой сорочки сдвинута на бок, а сверху ворота не хватало несколько пуговиц – словно те были оторваны резким движением. Даже белый парик с завитыми кудрями, скрывавший основательную проплешину, и то казался сбитым набок.

Но самое удивительное было даже не во внешнем виде. А в том, как уважаемый человек рванул сквозь дождь к зданию градоуправления, не обращая внимание, как темнеет от воды вицмундир и заливает водой роскошную обувь.

– Это что ж случилось такое? – Хмыкнул про себя глашатай, позволив себе украдкой посмотреть вслед высокому начальству до того, как закрыть дверь.

На ум не приходило решительно ничего, что могло взбудоражить настолько влиятельного человека. Даже различные скабрезности и слухи, традиционно объединяющие рано полысевшего старика и молоденьких пигалиц из нижних чинов, не стоили такого его волнения. Разве что первый советник вдруг использовал молельную доску богам Дерева под нарезку буженины, а потом на ней же предался плотским утехам... Но в этом случае ему стоило бежать сразу в храм, а не в мэрию.

Мелькнула мысль про Станне – но была тут же отброшена, как несущественная. Ничего чернокнижник сделать бы не смог. Привезли его вчера с третьими петухами, потому глашатай, аккурат к этому времени прибывавший на службу, своими глазами видел, как выгружали две зачарованные клетки, вставленные друг в друга – из металла и дерева – в центре которых и перевозили прикованного к прутьям лиходея. Никакая людская магия не способна преодолеть силы божеств сразу двух материй, оттого за пленника – вернее, за опасность, от него исходящую – он был спокоен. Тем более, десяток сопровождавшей падшего мага столичной охраны даже с виду был не чета местным дуболомам.

В общем, странно это все.

Совсем иные мысли были в голове почтенного семьянина и уважаемого горожанина, занимающего в этой глухомани пост первого советника. Господин Нумар даже представить не мог, сколько портовой брани можно было вспомнить за ограниченной отрезок времени, пока он несся через ливень площади, а затем по лестнице ко входу в градоуправление – и далее внутрь, по широким каменным коридорам, мимо опасливо прижимающихся к стенам и портьерам подчиненных. Легкие горели от нагрузки, напоминая о возрасте, сердце пыталось вырваться из груди с каждым биением, но ноги словно сами несли его дальше, не давая ни мгновение, чтобы отдышаться.

Остановился он только после того, как буквально пинком распахнул роскошную дверь в кабинет главы города, где и рухнул на кресло перед хозяйским столом, игнорируя и потоки воды, которые лились с него на белоснежную узорную пряжу обивки и на наборный паркет, растекаясь направо в сторону длинных кремовых портьер, обрамляющих высокие окна; налево – в направлении шкафов из темной вишни, закрывавших всю стену; и вперед – к массивному столу из лакированного мореного дуба, за которым сидел при полном параде и орденах за выслугу солидного вида брюнет лет сорока на вид.

– Что случилось, Нумар? – Отвлекся от рукописного документа глава города, почтенный Бринмар, и недоуменно посмотрел на вошедшего.

– Я дверь закрыл? – Тяжело дыша, отозвался первый советник, закрыв глаза.

– Закрыл, – Бринмар мельком глянул в сторону входа.

– Станне, – словно выплюнул советин.

– Что – Станне? – Терпеливо произнес Бринмар, откладывая документы в сторону. – Отдышись и объясни нормально, – поправил он свое указание, видя, как задыхается старик по ту сторону стола, пытаясь что-то произнести.

Ждать пришлось две сотни ударов сердца – не тех заполошных, как у Нумара, а спокойных и меланхоличных Бринмаровских, за свою долгую жизнь повидавшего всякого.

Градоуправитель действительно был немолод и куда старше своего подчиненного, но выглядел изрядно моложе своих лет. Под его париком были здоровые волосы, морщины на лице придавали скорее умудренности, чем возраста. Да и сам он чувствовал себя бодрее и энергичней многих молодых, хотя не отказывал себе ни в вине, ни в излишествах – иначе зачем вообще нужен высокий пост? Проблемы же со здоровьем решал храм Дерева, за что имел на долю налога больше, чем мог бы определить магистрат по нижней планке статута. Храм Металла не возражал – он получал столько же, но уже за самобеглую повозку в личном пользовании мэра, за горячую воду в его особняке и тепло зимой, ради которого не приходилось изводить дрова, пытаясь прогреть отстроенную на подношения купцов громаду.

– Станне исчез, – выдохнул Нумар, протерев рукавом испарину на лбу.

– Что значит – исчез? – Посмотрел Бринмар исподлобья. – Из двух клеток невозможно сбежать. – Произнес он непреложную истину.

– Он не сбежал, – отчего-то замялся старик, бегая взглядом. – Или сбежал... Да бездна его знает!!! – Сорвался советник, даже подпрыгнув на кресле.

– Успокойся, – мэр встал, подошел к шкафу и выудил из ближней к столу секции стакан и бутылку наливки. Затем задумчиво посмотрел на подчиненного и прихватил еще один стакан для себя.

Огненная наливка, вроде как, прочистила мозги Нумару – во всяком случае, более он не срывался на истерику и говорил куда спокойнее.

– Сегодня мои люди должны были проверить, как удобнее будет провести сквозь решетку веревку и повесить этого мерзавца.

Разумеется, никто ради процедуры повешения не собирался освобождать мага из клетки – повесили бы прямо в ней, не велика сложность. Благо, сама клетка не столь и тяжела, а рычаги и рейки для подъема благословят служители храмов, исключая обрыв и падение.

– Так, – не торопил его градоуправитель, пригубив наливку.

– Прибежал этот... Как его... Не важно. Мой человек прибежал... Весь лицом белый. Говорит – сбежал Станне. Вместо него мальчишка в клетке. Я, понятное дело, в здание суда, а оттуда в подвал тюремный. – Ссутулился Нумар, вспоминая события не столь далекие. – Зашел в хранилище – сидит...

– Станне?

– Мальчишка, – поднял ошарашенный взгляд Нумар. – Лет семи-восьми. Прямо посреди клетки. А Станне – нет.

– Погоди, а повреждения клетки? Что говорит охрана? Кто-то из караульных сбежал? Столичные что говорят? – Терял терпения градоуправитель.

– Бринмар, – протянул к его рукаву правую руку советник и цепко схватил за накрахмаленную ткань.

А затем еще очень пристально заглянул начальнику в глаза.

– Клетка не повреждена. Обе клетки – целы. Караульные на постах и внутрь не входили. Пост столичных не спал всю ночь.

– Они уже знают? – Вздрогнул мэр, когда его, наконец, пробрало.

Потому что лично для него – это конец. Услуга, за которую его пообещали выдернуть из этой дыры в столицу, провалена с треском.

Чернокнижник, святотатец и убийца – на свободе. Но это не имело значения.

Этот маг обязан был сдохнуть по иной причине – слишком многим в столице он дал денег в долг, и слишком сильно они не хотели платить. Там были такие суммы, что весь Корд пришлось бы заложить два десятка раз!!!

– Я не стал докладывать, – вильнул глазами Нумар. – Понимаете, господин...

– Что?! – Рявкнул градоуправитель, выпуская бессильное раздражение и одергивая рукав из цепкого захвата.

– Этот мальчишка. Он в одежде Станне, – беспомощно посмотрел советник, пряча руки за столом. – В большой, не по его размеру, одежде! Я считаю, что это Станне и есть! Он уменьшился! То есть, вернул себя в молодые годы! Это он! – С жаром заверил Нумар.

– Ты хочешь предложить мне, – вкрадчивым голосом произнес мэр. – Повесить восьмилетнего мальчишку? Невинное дитя?

– Но это Станне, – растерянно отшатнулся советник.

– Ты хоть представляешь, что скажет толпа?

– Мы можем сотворить закрытый суд! – Пискнул старик.

– А если это не Станне? Что, если это его шутка?! – Загремел Бринмар, приподнимаясь и опираясь руками на стол, чтобы нависнуть над подчиненным. – Ты себе представляешь себе размер скандала?! К тому же, мы должны вернуть его мертвое тело, – словно сдувшись, рухнул мэр обратно в кресло и закрыл ладонями лицо. – Как мы вернем тело мальчишки, вместо тела мага? Скажи мне, кто нам поверит?

– Но столичные охранители...

– Обвинят нас в организации побега. – Ударил мэр ладонью по столу, но тут же смиловался. – Ты молодец, что ничего им не сказал. Молодец.

– Так что нам делать, господин? – Растерялся советник, признавая свое поражение в попытках найти выход.

– Что-что, – буркнул Бринмар. – Станне должен умереть. Так или иначе.

Мэр побарабанил пальцами по столу, будучи в глубокой задумчивости. Брови хмурились, через лицо проходили морщины и гримасы, но решение все-таки было найдено.

– Вот что, скажи этим столичным олухам, что есть сведения о готовящемся побеге мага. Мол, его друзья – чернокнижники хотят напасть на город и отбить подельника.

Нумар скептически приподнял бровь – мол, что может узнать разведка уездного города, да еще про магов?

– У Станне нет друзей, – сказал он совсем иное.

– Да наплевать! Пусть просто думают, что нам страшно и мы боимся этого мага даже в клетке!

– В это они поверят, – признал Нумар, вновь оттирая пот со лба.

– Предложи его сжечь. Мол, набросаем хвороста ему в карцер и запалим. – Потер обеими ладонями щеки градоуправитель. – Вернем заказчику то, что от него останется. Скажем, что горел живьем. Думаю, они будут только рады.

– Но скелет будет мальчишки.

– Значит, слушай внимательно. – Посмотрел на него он хмуро. – Возьмешь кого-то, кто похож на Станне комплекцией, из висельников. Сунешь к нему в комнату.

– Но как?

– Не крути мне тут уши! Я что, не знаю, кто вывел за золото Тано-копыто из тюрьмы?!

Советник вильнул взглядом.

– Значит, через тайный ход сунешь смертника в комнату к Станне. Мальчишку из клетки изъять.

– Но повреждение клетки...

– Огонь все спишет, – отмахнулся мэр. – Там железо – дерьмо, только храмовое волшебство его держит. А волшебство долго огонь не терпит! В общем, нам сказали клетку не возвращать – мы и не будем.

– А если мальчик – Станне...

– А это и есть – Станне! – Гаркнул градоуправитель. – Я дам тебе оковы против магов, нацепишь ему. Придушишь. Затем выведешь тело из городской черты. Только детских трупов мне в городе не хватало!!!

– Сделаю. – Понурился советник.

– Сделай, Нумар, сделай. Иначе нам обоим головы оторвут. – Осклабился Бринмар кривой ухмылкой.

Первый советник повел головой, не решаясь соприкоснуться с начальником взглядами.

– А справишься – так будет у Корда новый мэр, – послышался куда более ласковый голос. – Всего-то за десятую долю от доходов, как и полагается между друзьями

Первый советник встрепенулся, глядя с надеждой и удивлением.

– Помни об этом и не сомневайся. Иди!

Нумар подскочил, как ужаленный и мигом выбежал из кабинета.

План, несмотря на поспешность и нервозность исполнителей, в общем-то, сбылся. И скоро в одном из тюремных закутков ярко загорелся огонь, в треске и гуле которого яростно орал заживо сжигаемый убийца и насильник. Только – другой убийца и насильник. Что не должно было тревожить столичных гостей, уже приготовивших сумку для сбора остатков костей и зубов. Потому что Станне так или иначе сегодня умрет.

Ближе к ночи из Корда выскочила запряженная одвуконь бричка и начала свой неспешный путь на север.

Уважаемый Нумар, разумеется, не собирался лично душить и убивать – для этого у него были верные помощники, о действиях которых – если Станне все же улизнул, и дело дойдет до суда – он официально даже не догадывался. Помощники посчитали правильным не душить мальца сразу – тащить на себе тело гораздо сложнее, чем тумаками заставлять хлюпающего слезами мальца двигаться в нужном направлении. Тем более, что тайные ходы под городским холмом частенько сужались, и взрослым сопровождающим самим приходилось с трудом протискиваться, чтобы идти дальше.

По городским улицам тоже оказалось, что лучше идти не с массивным мешком на плече, а с плачущим мальчишкой за руку, которого легко можно было назвать нерадивым племянником – мол, видите, господин городовой, как он изгваздался весь, аж свою одежду пришлось одалживать? Из одежды оставили только рубашку – штаны все равно безнадежно спадали, а длинные полы надежно прикрывали антимагические наручники, из-за размеров нацепленные на ноги – заодно не сбежит. Ботинки прежнего Станне тоже были велики – но ситуация не из тех, где надо заботиться о здоровье, босиком пройдет, тут так многие ходят из бедноты, не смотря на осень...

В общем, мальчишка был жив даже, когда бричка покинула город.

Душегубы из команды Тано-копыто, выполнявшие для советника щекотливое поручение, были равнодушны к его жизни – то есть, не стремились завершить ее побыстрее. Но и не видели причин сильно тянуть – просто выполняли указание, в котором тело должно было быть вне территории, относящейся к Корду. А раз так – то пусть подышит еще воздухом. Им, висельникам, эта мысль была близка и привычна.

Граница, за которой кончалась область, приписанная к Корду, была достигнута ближе к утру – уж больно много площадей было приписано пограничному уезду. Конечно, можно было прикопать в овражке, но советник так вращал глазами во время указаний, что людям Тано показалось это очень важным.

Итог наступил все равно один и тот же – в придорожную канаву уложили сверток с уже мертвым телом – быть может, великого мага современности, быть может, просто мальчишки... Накидали поверх опавшей листвы, ветвей и направились в обратную дорогу.

И, разумеется, не видели, как из близкой к канаве чащобы выступил человек в меховой куртке из северного оленя, с массивным тисовым посохом в руках, украшенным черепом с шестью пустыми глазницами.

***

Большой достаток несет опасность куда большую, чем его отсутствие. Шаман племени Белого льда не желал делиться этой мудростью ни в тот миг, когда за серебро от проданных мехов покупали острое железо, ни в часы хвастливых обсуждений молодняка у костров, сколько они принесут скальпов трусливого южного народа с этим оружием, когда вождь объявит поход в чужие земли.

Два голоса объявляют войну и мир, и пока шаман слышал свой столь же отчетливо, как завывание северного ветра, несшего поземку меж юрт его народа, никакого похода не будет. Тогда к чему слова?

Так было до той поры, пока его толкнули в бок другой традицией, призывая в свидетели память предков и свидетельство полуслепого и дряхлого Тэнне, хранителя мудрости племени. У шамана должен быть ученик.

Но Тэнне не помнил, в какой срок он должен появиться, так что не понадобилось и второго уточняющего вопроса. Шаман не нарушал традиций, но традиции не смели ему более указывать.

Тогда его принялись убеждать и задабривать, дарили ценное и нашептывали ласковое. Когда не помогло – грозили недовольством предков и стращали карой духов(!). Шаман не спорил и не соглашался, не отказывал и не участвовал в торге, ценою которому была его жизнь. Потому что зачем племени старый и несговорчивый шаман, если будет новый и послушный вождю?

В ученики ему прочили сыновей Уллэна, главы племени, так что ни верности, ни послушания от от таких учеников ждать не следовало. Растить же погонщиков, что поведут племя на убой в южные земли, ему не позволяла та самая память предков, про которую ему столько твердили.

Что его народ знал о южных соседях? Что видел, кроме торговцев с тех земель, таскающих на север подводы с железом, вином и солью в обмен на оленину и меха?

Племя знало, что те смертны, и в них течет та же алая кровь. Племя видело яркие цвета их одежд и богатство. Этого хватило, чтобы желать пролить первое и отнять второе.

Никто не задавал вопросов, почему столь богатый караван идет без вооруженного до зубов конвоя. Никто не спрашивал себя, кому должно принадлежать это железо и кому пойдут эти меха далеко на юге.

Нет воинов – значит, трусы и торгаши. Если везут железо, значит, его там слишком много – в этих самых трусливых краях, а значит храбрые воины в праве забрать все по праву сильного. Это все, о чем говорили у костров про юг.

Племя, с утратой прежнего вождя на горной перевале, будто разучилось задавать правильные вопросы и искать на них ответы.

Новый же глава, Уллэн, не отличался особенной мудростью и рассудительностью. Говорят, в ночь, когда умирал его дед – достойнейший из достойных, и его отец поспешно зачинал наследника со своей женой, стараясь, чтобы дух предка остался в его сыне, кто-то прирезал глупую и брехливую собаку. Дух предка прошел мимо его сына.

Собаку можно научить многим приемам – но как убедить ее бояться того, чего она никогда не видела?

Шаман племени безуспешно пытался рассказать про храмы богов, про магов, извергающих огонь и шквальный ветер из своих посохов. Уллэн же считал, что шаман пугает его, чтобы отговорить от похода. Уллэн считал правильно.

Только шаман сам видел, о чем говорил. Ему незачем было придумывать небылицы – юг был страшнее иных черных сказок в самое темное время долгой ночи.

Потом пропала одна из жен шамана. Ушла в соседнее племя, стойбище которого перекочевало за переход к востоку от Белого льда, и не вернулась. Духи говорили, что она жива, а прирученные Игривый Аэ и Вьющийся Аэ обещали разыскать ту, что носила его отпечаток. Соседи тоже не остались равнодушными – чужие, но открытые сердцем, они знали цену потерям и теплу сердца близкого.

Но той же ночью Уллэн вырезал добрых соседей, а на утро показал тело супруги шамана в главном шатре мертвого вождя.

Олени и все добро перешли Белому льду. А шаман до последней искры пламени смотрел, как исходит дымом тело его любимой на погребальном костре. Любимой, подсказавшей имя похитителя за миг до того, как истаять в бесконечности северного ветра.

Наверное, Уллэн не сильно верил в духов.

– Я возьму ученика, – сообщил ему шаман этой же ночью.

И лицо хмельного от вина и удачи вождя стало еще счастливей.

– Но выберу его сам. – Постановил шаман, ударив простым тисовым посохом о мерзлую землю.

Дряхлый Тэнне сказал бы, что это решение нельзя изменить, но Уллэн и не собирался спорить.

Зачем, когда можно приказать всем иным кандидатам, кроме его сыновей, отказаться в ответ на заманчивое предложение?

– В этот оборот луны, – нахмурился вождь.

– Духи говорят, это возможно, – отвернулся шаман и зашагал к себе в юрту.

Уже там, в протопленном тепле, в окружении двух супруг, смотрящих на него с тоской и сочувствием, он отпер один из сундуков с добром, накопленным за долгую жизнь, и достал из него простой холщовый мешок с увесистым содержимым. Развязал тесемку, выудил гладкий выбеленный череп с шестью глазницами и силой насадил на тисовое древко посоха.

В полумраке юрты, наполненной ответами алого пламени костра, резко вспыхнула зеленая вспышка, заставив жен вскликнуть и прижаться к земле, закрывая голову руками. А шамана – встать во весь рост и распрямить плечи.

– Ищи!

Резко взвыл ветер за пределами юртами, разлетаясь по кругу во все стороны, тревожа стадо племени и пугая волков в тысячах шагов отсюда, заглядывая в души путников и разглядывая мертвые кости под слоем снега и земли.

Дух ветра, к своей досаде попавший под власть чужой воли, не отличал живое от мертвого, не знал разницу в возрасте, но мог отличить большое от малого. Поэтому, когда по одной из почти заброшенных северных дорог прокатила подвода с тремя головорезами и промерзшим до голодного обморока мальчишкой, ветер взвыл от радости.

Шаман нашел себе ученика. Того самого, которого и хотел – любого не из племени Белого льда, и пусть сыновья Уллэна и он сам изойдут от ярости и бессильной злости.

В путь шаман двинулся без промедления, надеясь выйти к точке встречи ближе к рассвету. Кое с чем из накопленных богатств, правда, пришлось расстаться – зато духи гарантировали безопасность передвижения, твердый снег под лыжами, приятный ветер в спину и ленивых волков.

Движение по снегу через ночь еле поспевало за бегом мыслей и планов. Следовало сохранить будущего найденыша от Уллэна и придумать способ мести, который не расстроил бы память предков. Потому что убивать соплеменника – нельзя, а за гибель вождя не будет ему прощения и после смерти. Тяжелая задача, у которой обязательно найдется решение.

Шаман опоздал, быть может, на сотню ударов сердца. Так бывает.

Мужчина склонился к канаве, подсказанной младшим из прирученных Аэ, и убрал ветви с ветвями в сторону. Присмотрелся к ровным чертам мальчишки, ушедшего в последний сон.

В ярости, еле сдерживаемой после убийства его милой Гэе, под крик, идущий из самого сердца, шаман вонзил посох на пядь в раскисшую землю и упер свой лоб ровно в лобовую кость шестиглазого мертвеца.

Этот ублюдок Уллэн не добьется своего. У него будет ученик. Даже, если душу для этого мертвого тела придется вытащить из другой сферы.

– Ты слышишь меня, Аллэ Хорон, – прошипел он, глядя в пустые глазницы. – Ты слышишь и берешь плату.

И те наполнились ядовито-зеленым светом, на этот раз – смеющимся и предвкушающим великую жертву.