Текст книги "Моря и годы (Рассказы о былом)"

Автор книги: Владимир Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

В бухте, у причала которой стала «Эривань», кроме немногих построек рыболовецкого колхоза, ничего не видно. Необжитый край предстал перед нами во всей своей первозданности. Зрелище впечатляющее…

По заведенному в бригаде обычаю, все штурмана вместе с курсантами и двумя краснофлотцами-рулевыми отправились на шлюпках род веслами на рекогносцировку. Особенно хотелось нам осмотреть соседнюю бухту Ностовая, на дне которой покоился легендарный фрегат «Паллада». Приблизились к бухте. Высокий крутой берег, покрытый густым разнолесьем, образовал здесь чашу, на дне которой в зеркальной глади отражались и облака, и лес. Мы, опустив весла в воду, несколько минут молча любовались увиденным, боясь нарушить тишину. Красотища такая, что дух захватывает!

Прошли на шлюпках вдоль бухты, сделали промер, а фрегата «Паллада», как ни старались, не обнаружили. На круче берега увидели десятка три изб. Все население, от мала до велика, завидев наши шлюпки, собралось на косогоре у самодельной пристаньки.

Мы вышли на пирс. Каждый занялся своим делом – зарисовками, промером, записями. Ковель фотографировал бухту Постовую. Я пошел по отсыпке к берегу, чтобы с вершины косогора осмотреть всю Северную бухту. Метров через десять увидел, как из четырехдюймовой трубы, вмонтированной в береговой склон, широкой струей бежит вода.

– У нас тут родник сильный, вода чистая-пречистая. Вы попробуйте! – предложил подошедший ко мне вихрастый паренек.

Попробовал. Вода действительно изумительная – вкусная и очень холодная. По мере того как я поднимался наверх, передо мной раскрывалась вся панорама Северной бухты. Стало видно бухту в глубину и вход вместе с полуостровом Меньшикова.

На корабль вернулись вечером. После ужина вышли в Александровск-на-Сахалине.

Погода испортилась, пошел мелкий-мелкий дождь. Вскоре наполз туман. Плывем в непроглядной мути, которую сигнальный прожектор едва пробивает на десять метров. Вот тебе и прекрасная осенняя пора на Японском море!

Командир корабля не сходит с мостика. Все говорят вполголоса, чтобы не пропустить любой посторонний звук. Наконец туман как обрезало, вышли на чистую воду.

В первой половине дня прибыли в Алекеандровск и стали на рейде. Берег вздыбленные скалы слоистого плитняка. В иных местах в них видны черные или темно-серые прожилки. Как узнали позже, это и есть открытый выход угольных пластов. На Сахалине добывают прекрасный каменный уголь. Инженер-механик Евстратов мечтал пополнить корабельные запасы именно сахалинским угольком.

Стоянка у Александровска при западных ветрах, налетающих внезапно, небезопасна: якоря из-за плитняка держат плохо.

Вскоре Булыжкин и командир «Эривани» ушли на катере в порт, а мы с Парийским и корабельными курсантами с мостика стали с интересом разглядывать город, похожий скорее на среднерусское село. Расположен он на террасе высокого взгорка. Хорошо видны церковь, дома, главным образом деревянные. Порт, вернее – гавань из высоких, ранее нами нигде не виданных массивных деревянных ряжей, образующих солидных размеров ковш. Из-за высокого причала торчат тоненькие мачты: там стоят катера. На берегу, выше линии прилив и прибоя, несколько внушительных амбаров.

Вернувшись на корабль, Новиков собрал командный состав, главных старшин и объявил:

– Командному составу и главстаршинам разрешаю в две смены сойти на берег сроком на два часа. Заведующего кают-компанией и корабельной лавкой отправить с первой сменой для закупки всего необходимого. Тут кое-что можно приобрести. Корабельные курсанты и штурмана могут оставаться на берегу обе смены. Командир порта предупредил: здесь внезапно налетают такие шквалы, что мигом может сдрейфовать к берегу, а то и выкинуть. Поэтому машину держать прогретой. Вахтенному начальнику находиться на мостике, тщательно следить за дрейфом. Штурманам дать вахте пеленга на приметные места, гарантирующие безопасность. Любой сигнал сиреной, поднятый флаг «Ц» означают: бегом на корабль! Сообщение с берегом обеспечивает портовый катер. Если случится что-то экстренное, поможет катер пограничников.

В первую смену вместе с нами на берег пошли Парийский и Каратаев. Вошли на шлюпке в гавань, где стояло несколько плашкоутов. Был час полного отлива. Наш катер, оказавшись точно на дне глубокого колодца, стал очень маленьким, а стенка видавшего виды пирса-ряжа высотой в несколько метров. На нее мы взбирались по деревянной, скользкой от водорослей лестнице.

Через полтора часа, закончив зарисовки и промеры, оставив на шлюпке рулевого, пошли в город. Немощеные и неширокие улицы, дома старинные, приземистые, крепко сколоченные, дерево аж почернело. Многие, как в деревне, имеют крытые дворы. Почти у всех жителей свои огороды. Палисадников куда меньше. В центре города дома посолиднее. У церковной площади городские учреждения, магазины и бытовые предприятия. Окна у большинства домов снаружи закрываются здоровенными ставнями. На окраине дома пониже и ставень на окнах нет.

Жители здесь работают на лесозаготовках, иные добывают уголь, занимаются разным ремеслом, рыбной ловлей, земледелием, выращивают овощи и даже хлеб. Поля находятся за сопками – в долинах рек. За сопками растут и сочные, обильные травы.

…В назначенное время мы снялись с якоря и направились в де-Кастри. Погода благоприятствовала.

Первым открылся багровый от зари высокий гранитный мыс де-Кастри, суровый и неприступный, прекрасный в лучах восходящего солнца. Потом перед нами предстала почти полукруглая, окруженная высокими берегами с вековой тайгой бухта. Полное безветрие, изумительная гладь водяного зеркала. Особая, неповторимая красота! Только подойдя к якорному месту, разглядели сливавшийся с лесистыми берегами остров Обсерватории, прикрывающий устье реки.

Стали на якорь. Булыжкин предупредил, что в де-Кастри мы пробудем неделю.

После подъема флага корабельные курсанты, штурман корабля, рулевые и мы с Парийским отправились на берег. Потапенко поручили заниматься с курсантами промерами, а мы с Парийским решили добраться до ближайшей вершины, чтобы с ее высоты рассмотреть все достопримечательности.

В сторону де-Кастри пробита просека, а к вершине не было даже тропки. Все-таки пошли. Склон крутой – не разбежишься. Чащу мелкого березняка миновали благополучно. Дальше потянулся лес. У опушки он был довольно редким, но чем выше мы поднимались, тем теснее смыкались кроны лиственниц и елей. Изредка встречались сосны. Попадались полуистлевшие толстенные стволы, лежавшие, как павшие в битве воины. Ноги тонули во мху. Ветви деревьев так густо переплетались, что кругом царил полумрак и лишь кое-где густоту крон пробивали яркие лучи солнца. Через полчаса мы измотались и сели передохнуть. Теперь уже со всех сторон подступала непролазная чащоба.

Метров через пятьдесят выбрались и не поверили своим глазам: у ног огромная поляна брусничника. Ягоды крупные. Попробовали их – объедение. Наелись до отвала. Такого ягодного изобилия мы в российских лесах никогда не встречали. Обошли поляну по опушке: душа не позволяла топтать такую красоту, давить чудесный дар природы.

Медленно поднимаемся к вершине. Добрались и снова остановились как зачарованные. Вся бухта будто на ладони. Тайга, точно сбежав с далеких гор, достигнув моря, остановилась, залюбовавшись им. Высоченные мысы поднялись крепостями, стерегущими широкую бухту. Наша «Эривань» среди них выглядела маленьким суденышком.

Набрав полные фуражки брусники, быстро спустились с горы и вскоре дошли до причала. Полный прилив. Шлюпка чуть не вровень с настилом причала. Легко спрыгнув в нее, тут же начали грести к кораблю.

В кают-компании только и разговору было обо всем увиденном нами, особенно о свежей бруснике. Командиру не оставалось ничего другого, как разрешить посменно, небольшими группами всем побывать на берегу.

Последние дни Булыжкин и прибывшие с ним подолгу задерживались на берегу, на корабле работали до глубокой ночи. Спешили управиться в срок.

Мои подопечные – корабельные курсанты привели свои записи в порядок, систематизировали собранные материалы. Во Владивостоке им предстоит отчитываться, держать своеобразный экзамен за летнюю практику. Ее оценки входили в выпускной балл.

По всему выходило, что нам пора возвращаться. Запасы угля таяли, а пополнить их было негде. Если с погодой не повезет, то чего доброго и бедовать из-за нехватки топлива придется.

На седьмые сутки двинулись в обратный путь, рассчитывая проходить не осмотренные ранее места побережья в светлое время. Вскоре ветер стал крепчать, по воде пошла зыбь.

Начался шторм. От Песчаного до Белкина нас трепало и мотало крепко. Дрейф небывалый, курс пришлось изменить на семнадцать градусов. Корабль шел почти лагом к волне, крен достигал двадцати пяти градусов. Волны заливали все, что можно залить.

Рулевым удерживать корабль на курсе было чрезвычайно трудно. Гребной винт на волне часто оголялся.

Старпом Каратаев, боцман и строевые, каким-то чудом удерживаясь на ногах, систематически проверяли па верхней палубе крепления всего, что может перемещаться.

Нередко корабль ударялся о волны так, что весь его корпус стонал, а стеньги мачт дрожали мелкой дрожью. Давно уж на всех находившихся на командирском мостике, на верхней палубе не было сухой нитки.

В рубках включено паровое отопление. Там хоть немного можно погреться и обсушиться. Боцман для всех укачивающихся организовал на спардеке «школу рукоделия», как в шутку называли краснофлотцы плетение из троса матов, дорожек и кранцев.

Бедный топтыгин укачался больше всех. Он втиснулся между машинным люком и раструбом вентилятора, лежал в полном изнеможении, никакой пищи не принимал и переменить место категорически не желал.

Вскоре шторм утих. Море, убрав сердитые морщины, засияло спокойной гладью. Заметно потеплело. Наши пассажиры потянулись в кают-компанию.

Да, море действительно закаляет людей. Борьба со стихией, победа над ней, да и весь уклад флотской жизни выковывают настоящий мужской характер.

На обратном пути во Владивосток Булыжкин обошел корабль, побывал во всех кубриках. Он много и интересно рассказывал о борьбе за Советскую власть, о Владимире Ильиче Ленине, расспрашивал людей о службе, о бытовом устройстве, пообещал, что со временем на заградителях будут установлены шахты и подъемники для подъема мин. Один из краснофлотцев спросил Булыжкина насчет отпусков.

– Наверное, сначала надо дело сделать, силу здесь, на море, заиметь да поскорее, чтобы никому не было охоты с нами конфликтовать, а после этого можно и об отпусках подумать, – ответил ему член Военного совета.

Последняя перед прибытием во Владивосток ночная учебная боевая тревога, последнее общекорабельное учение в ночных условиях. Теперь уж на верхнюю палубу поднимают мины и раскатывают их там так, как при настоящей боевой тревоге. Нигде – ни внизу, ни наверху – не пройти: все занято минами. Картина внушительная. Булыжкин вместе с командиром обходят все боевые посты.

– Мины окончательно подготовлены, – докладывает на мостик командир БЧ-П1.

– Начать условную минную постановку! – приказывает командир.

Слышатся команды: «Правая!», «Левая!».

– Сто поставлено… – докладывают на мостик. – Двести поставлено… Окончена постановка.

– Мины разоружить, в погреба спустить!

Учение продолжалось несколько часов, Булыжкин остался доволен действиями экипажа.

– Трудная служба на заградителях, – сказал член Военного совета. – Пока не увидел сам, всей ее сложности не представлял. Ваши минеры в своем деле мастера…

Оценку штурманских знаний курсантов я докладывал флагманскому штурману флота Я. Я. Лапушкину. Просил назначить Ю. Ковеля на «Эривань», на штурманскую должность. Но из этого ничего не вышло. Было принято решение лучших выпускников назначать на ударную силу флота – подводные лодки…

Через несколько дней состоялся первый выпуск курсантов, окончивших прославленное Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе и проходивших стажировку на кораблях Тихоокеанского флота. М. В. Викторов объявил приказ о присвоении званий, тепло поздравил выпускников.

Торжественный обед, приготовленный коками учебного отряда, где проходила церемония выпуска, был скромным. Как исключение, по случаю первого выпуска начальник Морских сил разрешил вино. Викторов и Булыжкин провозгласили очень сердечные тосты, поздравили молодых командиров с вступлением в дружную, крепкую и работящую флотскую семью.

Прибыв на соединение, эти молодые командиры сразу же включились в кипучую жизнь своих кораблей. Надо было спешить, неотложных дел всюду было по горло. Им отдавалось все – энергия, ум, способности и увлеченность. Именно поэтому так быстро вырос наш Тихоокеанский флот, ставший грозной силой на морских дальневосточных рубежах.

На флот поступали новые подводные лодки, новые типы самолетов и другая боевая техника, строились береговые артиллерийские батареи, формировались части и соединения.

В декабре 1933 года состоялась первая партийная конференция Морских сил Дальнего Востока. Она отметила достигнутые успехи в строительстве флота и всю свою работу сосредоточила па вопросах быстрейшего освоения поступающих кораблей и техники, освоения морского театра…

Ступеньки ведут на мостик

Мы с Арсением Григорьевичем Головко благополучно выдержали предварительные испытания перед поступлением в Военно-морскую академию. Но мандатная комиссия нам отказала из-за отсутствия «замены».

Летняя кампания закончилась успешно. Нас не ругали. «Томск» стал в ремонт, другие минзаги остались в строю.

Как-то сижу в каюте, навожу порядок в своем штурманском хозяйстве… Неожиданно появляется рассыльный:

– Вас вызывает начальник штаба.

А ведь я всего два часа назад был у Басистого! Значит, что-то срочное.

– На кого можно возложить обязанности флагманского штурмана? – спросил меня Николай Ефремович.

– Лучше Горшкова не найти. А куда же меня? Басистый невольно улыбнулся:

– Вам придется временно командовать «Эриванью». Новиков уезжает за семьей.

– На «Эривани» есть толковый старший помощник – мой однокашник Каратаев, – пробовал возразить я.

– Все правильно, но таково решение начальника Морских сил. Идите принимайте дела. Новиков уезжает завтра. Вечером явитесь вместе и доложите.

На палубе «Эривани» встретил Новикова, Зашли с ним в каюту, и он дал мне последние напутствия. Потом пригласили Каратаева, потолковали вместе и пошли докладывать начальству. К ужину все было закончено. Я ушел домой, а Тихон Андреевич уехал в Ленинград.

При утреннем подъеме флага, когда старпом доложил: «Товарищ врид командира корабля, команда построена» – и мы вместе обошли строй, состоялось мое представление экипажу корабля.

Корабельная жизнь потекла своим порядком. Борис Васильевич Каратаев свое дело знал прекрасно, и мне с ним было очень легко.

Что ни говорите, а командовать кораблем, управлять им – дело заманчивое, интересное, ответственное и, нечего греха таить, льстит самолюбию каждого. Из кораблей мне больше всего по душе были миноносцы. Особенно хороши они во время атаки. Чтобы с дистанции не более сорока кабельтовых успешно атаковать, от командного состава этих кораблей требуется дерзость, умение, отвага, молниеносная реакция и отличное, владение тактикой применения оружия.

На создававшемся в ту пору Тихоокеанском флоте миноносцев еще не было. Самыми крупными – да и быстроходными – среди имевшихся на флоте кораблей были минные заградители. С них начинался надводный флот, на них и проходили службу многие из тех, кто впоследствии успешно командовал не только кораблями, но и соединениями и даже флотами.

…Ко мне в каюту вошел Каратаев.

– Получено распоряжение приготовиться к приемке мин с прибывающего железнодорожного эшелона и перевозке их на минный склад. Минеру указания я дал, механик прогревает машину, чтобы засветло успели ошвартоваться у минного склада.

Отойти от причала, когда стоишь к нему кормой, дело нехитрое. Ветра нет, день светлый. Отдал швартовы и иди себе куда хочешь. Ошвартовать корабль с ходу, бортом к причалу минного склада – дело посложнее.

Еще на мостике, когда отходили от Арсенального причала, я прямо-таки физически почувствовал, как за каждым моим действием пристально, сравнивая меня с Новиковым, наблюдает команда, А оплошать ох как не хотелось! Знал: если буду возиться со швартовкой, авторитета и уважения в глазах людей не заслужу. Каждый член экипажа очень ревниво относится к чести своего корабля и ею дорожит. В своих оценках командира команда безапелляционна и ошибок, неумения командиру не прощает. Слова не скажут, а простить не простят. Часто при такой ситуации командиру подыскивают другую должность.

Кому хочется очутиться в подобном положении? Никому! Мне тоже. Особенно на первых шагах. А я сегодня сдаю перед командой первый экзамен.

Показался пирс склада. Ветер слабенький, но прижимной. Борис Каратаев смотрит на меня, глазами спрашивает, как будем подходить.

– Швартуемся правым бортом. Шар на малый. Рулевой, держать на отдельное дерево левее пирса!

– Концы и кранцы справа приготовить. Шлюпки спустить! – командует старпом.

Подошли и ошвартовались нормально. Смотрю на лица швартовой команды: хмурых нет. Значит, не осуждают. Но я сам знал, что дал несколько лишних команд в машину. Можно было все сделать более расчетливо. Минеры, завозившие на шлюпках швартовы на берег, работали выше всяких похвал. Команда, оттренированная Каратаевым, действовала слаженно и быстро.

Сдав свои мины, с рассветом пошли во Владивосток, к Арсенальному причалу, принимать мины из вагонов. Здесь нужно, будет ошвартоваться бортом. Но как подойдешь, когда между стоящими у причала тральщиками осталась щель, едва превышающая длину «Эривани»? К тому же хоть и небольшой ветер, но отжимной. Вот это задача, по сравнению с которой швартовка у минного склада просто пустяк…

Не без помощи Бориса Каратаева и совместными усилиями команд, высланных с тральщиков на берег для приема швартовов, ошвартовались благополучно.

Командир тральщика «Геркулес» Петр Михайлов сразу же пришел ко мне в каюту:

– Рад, что ты не раздавил мой «Геркулес»! Какого шута тебе вздумалось швартоваться бортом? Это просто чудо, что ты сумел пролезть в такую щель, не натворив бед…

– Начальство приказало принимать мины из вагонов.

– Если бы мы знали об этом, то перешвартовали бы тральщики. Глядишь, метров на тридцать прибавилось бы чистой воды. Поздравляю с крещением!

Позже приходилось в не менее сложных условиях – и в темноте и в непогоду – швартоваться, совершать маневры. Появлялась сноровка, росло умение, приобреталась уверенность. А впервые приобретенный командирский опыт ни один командир не забывает никогда.

В первых числах ноября возвратились во Владивосток. Накануне 7 ноября штурман доложил:

– Товарищ командир, барограф показывает резкое падение давления.

– Наверняка быть штормовому ветру. Фиксируйте каждые два часа давление и силу ветра, – приказал я штурману.

Вскоре ветер достиг почти десяти баллов. Я обошел корабль. Осмотрел швартовы. Стальные, старые и ржавые, принятые еще вместе с кораблем тросы натянуты как струны, но держат хорошо.

Ночью повалил густейший снег. Еще раз пришлось проверить швартовы держат. Завести бы дополнительные концы, но их нет. Наш военный порт мог выдать нам новый стальной трос только на горденя для подъема мин из погреба. Больше никаких тросов не было.

Утром, часов около семи, вдруг почувствовал, как корабль вздрогнул, как будто кто-то навалился на него.

В иллюминатор вижу, как быстро промелькнул борт стоявшего рядом заградителя «Ворошиловск». Выскочил па верхнюю палубу. Ветрище силы необычайной, снег валит, не видно ни зги.

Наш корабль вынесло на середину бухты и поставило лагом к ветру. Побежал на корму. Там уже Каратаев. Половина правого кнехта вывернута, на ней болтается стальной трос, второй трос тоже оборван, висит за кормой.

– Борис Васильевич, какая холера нас держит лагом к ветру?

– Сверху глядел – ничего не видно. Сейчас отдраим кормовые лацпорта и посмотрим.

Раздался свисток переговорной трубы из погреба.

– Под кормой швартовая бочка, – доложил Коваленко, – зацепились за нее винтом.

Вот это да! Как же от нее освободиться?!

– Товарищ командир, а что, если попробовать носовой швартовый конец через канифас-блоки протянуть на корму, – предложил Коваленко, – закрепить его на бочке и брашпилем оттянуть ее от винта подальше, потом…

– Потом задним ходом отойти!.. – чуть не в один голос сказали мы с Каратаевым.

Так мы и избавились от бочки.

Когда ветер стих, пошли к причалу. К концу швартовки тучи разорвало. Все вокруг было белым-бело. Улицы и стенки причалов выстланы пушистым ковром.

…Застаиваться нам не давали. Часто выходили мы в море для обеспечения боевой подготовки различных соединений. На флотских учениях минзаги, как правило, изображали все классы кораблей «противника». Нас «атаковали» и самолеты, и шустрые торпедные катера, а «добивала» береговая артиллерия.

В начале декабря 1933 года, возвращаясь с командиром бригады подводных лодок Кириллом Осиповичем Осиповым после обеспечения подводников, продрогшие и промерзшие на свирепом норд-весте, ошвартовались в Малом Улиссе – принять пресную воду. Не прошло и двух часов, как рассыльный принес в кают-компанию во время ужина семафор: «Командиру Эривани. Получите в порту две бухты стального троса для швартовов. Командир Главного военного порта».

– Просто чудеса! – воскликнул Борис Васильевич. – Ушам не верю. Обычно в порт ходишь, ходишь, а тут сам командир порта приглашает получить стальной трос.

– Выходит, права поговорка: «Нет худа без добра», – говорит Потапенко. – Не оторвало бы нас от берега в праздник, не видать бы нам новых швартовов как своих ушей.

Нравилась мне кают-компания «Эривани». Здесь о серьезном говорили по-серьезному, над смешным смеялись от души, умели подтрунивать друг над другом. Молодец Каратаев, старший в кают-компании!.. Да и Тихон Андреевич шуткой, прибауткой или присказкой не брезговал. Известно: на веселье дело спорится и работать легче.

Однажды, когда пробежала уже половина декабря, без стука раскрылась дверь каюты.

– Товарищ командир, наш командир прибыл! – радостным голосом доложил рассыльный.

«Наш командир…» Сразу видно, любят на корабле Новикова. Вот дослужиться бы и мне до такого!

Снова раскрылась дверь. Теперь уже вошел сам Тихон Андреевич. За ним улыбающийся Каратаев.

– Как живете-можете? – весело спросил Новиков.

– Мачты, пушки и прочее на месте. Винт и руль целы. Людских потерь нет. Остальное сами увидите. Подробно доложит старпом.

Через полчаса пошли докладывать начальству. Комбрига на месте не оказалось, двинулись с докладом к Басистому.

– Присаживайтесь. Как съездили, Тихон Андреевич?

– Хорошо, но расставание с Ленинградом, конечно, было грустным. Девчонки ревмя ревели и мать довели до слез. Ну а в поезде впечатлений масса – отошли. Как увидели Владивосток и бухту, то в один голос только и пошли пищать: «Как красиво!»

– Имеете какие претензии к флаг-штурману? – спросил Басистый.

– Имею.

– Какие? – удивился начальник штаба.

– Напористости мало. Получил две бухты троса, а надо было четыре, шуткой закончил Новиков.

Вот и кончилась моя своеобразная стажировка в командирской должности. Приобрел я для себя много полезного и, кажется, завел новых и верных друзей.

Не прошло и недели, как снова вызов к Басистому.

– У меня к вам серьезное дело есть, – сказал Николай Ефремович. Уверен, оно придется вам по душе. Наше соединение пополняется двумя минными заградителями – «Астрахань» и «Теодор Нетте», вернее – двумя пароходами, такими же, как «Томск». Одним из них вам предстоит командовать.

Не без волнения читаю приказ: «…назначить командиром минного заградителя „Теодор Нетте“ Андреева Владимира Александровича…»

– Николай Ефремович! (Впервые осмелился я так к нему обратиться.) За науку спасибо, за все доброе тоже, – с волнением стал я благодарить начальника штаба.

– Это вы уж бросьте! – прервал меня Басистый. – Благодарить меня не за что. Вписал вас в приказ начальник Морских сил. Видать, не забыл своего строптивого «флажка»… Сегодня флагштурманские дела сдайте Горшкову, а завтра в торговом порту принимайте вместе с комиссией свой «Теодор Нетте». Костяк команды подобрали подходящий: с других минных заградителей. Главный старшина машинистов Углицкий десятерых стоит, да и других в машинную команду флагманский механик Соколов лично подбирал. Главного старшину минеров Коваленко мы с «Эривани» у Новикова забрали. Парийский тоже для вас постарался. Что еще могу сказать? Рад, что все флагманские специалисты протянули руку помощи своему товарищу по штабу. Не забывайте и цените эту помощь. Да, вот еще что! Характер у вас что порох. Так вы поосмотрительнее будьте. Помните, не все крепости можно взять с ходу. Учитесь властвовать собой!.. Ну, ни пуха ни пера! А лучше – семь футов под килем!

Крепкое рукопожатие – и я на верхней палубе, где ровный, уже по-осеннему прохладный ветер освежает мое лицо.

Дела сдал Сергею. Георгиевичу Горшкову. В кармане у меня список тридцати пяти человек, отобранных флагманскими специалистами в экипаж «Теодора Нетте». Парохода пока еще нет, и я как бы без дел…

В один прекрасный день председатель приемной комиссии сообщил, что на следующее утро «Теодор Нетте» подойдет к флотскому угольному складу, куда к 8.00 надлежит прибыть всем членам комиссии и назначенному личному составу.

Вид нашего корабля, изрядно потрепанного, восхищения ни у кого не вызвал. Мало того, на корабле не было второго якоря. А стальные швартовые тросы – сплошная многовековая ржавчина!

Однако поднимались мы по трапу на свой «Теодор Нетте» без тени уныния, с одной только мыслью: сделаем корабль таким, каким подобает быть на флоте…

Приняли угля столько, чтобы хватило на всю зиму и до конца ремонта. У стенки судоремонтного завода нас поставили рядом с «Астраханью».

За зиму нужно было успеть оборудовать в трюмах для мин стальные стеллажи, установить клети-подъемники (своеобразный лифт, работающий с помощью паровых лебедок). Это уже достижение. Кроме того, корабль вооружался более мощными 120-миллиметровыми орудиями, расположенными в носу и на корме, устанавливались счетверенные пулеметы для стрельбы по самолетам, а в днище корабля наконец-то будет оборудована шахта для электромеханического лага. Предусмотрено место и для установки гирокомпаса. Одним словом, будем мы хоть куда.

…Стоят у стенки завода рядом два корабля, построенных Невским судостроительным заводом еще в 1912 году специально для плавания в дальневосточных северных шпротах. На случай беды они имели даже парусное оснащение. На кораблях идет негласное соревнование: кто лучше переоборудует свой пароход в минный заградитель, или, как подсмеивались подводники, в «миновоз». Дружба дружбой, а все же ревниво поглядываем друг на друга…

По мере того как оборудовались жилые помещения для размещения личного состава, к нам прибывало молодое пополнение. К концу декабря экипаж полностью укомплектовали, и получился он почти на семьдесят пять процентов комсомольским. К заводу мы стали в декабре, и на все работы нам дали четыре месяца. Мы создали бригады по очистке трюмов, помещений. Организовали между бригадами соревнование. Там, где было наиболее трудно, бригадирами поставили коммунистов.

День и ночь кипит работа. У машинной команды дел выше головы: перебрать и отрегулировать своими силами нужно не только главную машину, всякие донки и трюмные насосы, но и восемь паровых лебедок, брашпиль, рулевую машину. При этом лебедки нужно ремонтировать так, чтобы у каждого трюма одна из двух всегда была в готовности для оборудования трюмов стальными стеллажами, металлическими подъемниками. Одним словом, машинная команда работает круглосуточно, забыв о выходных днях. Пример подают младшие командиры Углицкий, Башкирцев, трюмный Сердюк, все коммунисты и комсомольцы. За короткое время мы сумели разрозненный вначале коллектив превратить в необычайно спаянный и дружный.

Машинная команда проявила инициативу: с берега ребята притащили старые медные и латунные обрезки труб, какие-то, чуть не вековой давности, клапана, гайки и даже обрезки медных листов. Увидев все это, я, естественно, удивился:

– Зачем нужен такой хлам на корабле?

– Так мы же для пользы дела… Мы из них литники сделаем, – отвечает молодой шустрый трюмный.

– Какие еще литники?!

Появившийся на палубе мой однокашник по подготовительному училищу, закончивший Военно-морское инженерное училище, старший механик корабля Козловский горячо вступился за своих подчиненных:

– В нашем военном порту на технических складах нужных материалов совсем не густо, а то, что имеется, отдают подводным лодкам. Ну, вот мы и решили в нерабочее время пособирать на территории завода цветной металлолом. В литейном цехе мне обещали из этого лома отлить нужного диаметра болванки литники. Из них мы на нашем корабельном токарном станке любую штуку смастерим!..

Для порядка я строго предупредил, чтобы чего доброго вместо хлама что-нибудь дельное с завода не приволокли. А на душе у меня было радостно!

Пушкари-комендоры негласно влились в заводскую бригаду, оборудующую артиллерийские погреба, а также клепаные крепления под орудия. Когда же установили пушки, то комендоры стали ухаживать за ними, словно за красными девицами. За комендором Грановским, московским комсомольцем, и хозяином второго орудия сибиряком Карягивым трудно было угнаться. Особенно запомнился мне Карягин, крепыш, со светлыми кудрями, с глазами необычайной синевы. У него была удивительно щедрая душа, он всегда готов был помочь товарищам, но если кто слукавит, смалодушничает, скажет только: «Гнилушка ты, а не человек». В работе Карягин был азартен, любил помериться силой с друзьями. Такой в беде не согнется и товарища всегда выручит.

К Майским праздникам 1934 года «Астрахань» и «Теодор Нетте» закончили все работы, связанные с переоборудованием, прошли ходовые испытания, замеры скоростей на мерной миле, определили девиацию, набрали полный запас угля и в один и тот же день и час 1 Мая подняли Военно-морские флаги и флаги расцвечивания.