Текст книги "Муж и муз"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Влада Воронова

Муж и муз
(Рассказ)

Не знаю, как мужу со мной, а мне с мужем повезло. Это человек, у которого всё на месте и всё как надо – и мозги, и руки, и всё остальное. Муж не только умеет чинить розетки, но и борщ сварить может так, что любой кулинарный привереда прежде лопнет от обжорства, и лишь затем оторвётся от его стряпни. Да и то вряд ли.

Муж с неизменным спокойным добродушием терпит мою вечную манеру терять или забывать самые нужные вещи, искренне радуется, если вдруг какой-то из моих кулинарных опытов заканчивается успехом и нисколько не ревнует к карьере. К тому же охотно берёт на себя большую часть малоприятного действа под названием стирка-уборка.

Единственное, что осложняло поначалу нашу семейную жизнь и едва не закончилось разводом, так это пылкая страсть мужа к компьютерным играм и болтовне о них в интерент-чатах. Предаваться сим забавам он может сутками. Я же превращаюсь в приспособление для подавания чая. В принципе, перетепеть это можно было бы, не буди меня часа эдак в два ночи громогласный вопль «Лапка, сделай чайку!». Причём просыпалась от супружеского ора не только я. Мощный глас мужа вышвыривал из объятий сна соседей не только по лестничной клетке, но и этажом выше и этажом ниже. Так что на остаток ночи мне предстояло чудное развлечение под названием «мирное урегулирование бурного конфликта». А после – невыспавшейся идти на работу. Мужу-то что, он в офис редко ходит, работает в основном на дому, так что успевает и выспаться, и всё остальное выполнить.

Развод в такой ситуации неминуем. Но я люблю мужа, он любит меня, и вскоре был найден компромисс. Муж уговорил дизайнера из мебельного магазина поднапрячь инженерно-конструкторскую мысль и сделать чертёж компьютерного столика, который ставился вплотную к брачному ложу. Мебельщики заказу удивились безмерно, но выполнили за два дня. Так что теперь просьба принести чаю ограничивается лёгким потряхиванием за плечо. А сходить на кухню, заварить чай и напоить им любимого можно и не просыпаясь. У меня, во всяком случае, получается.

Итак, супружеская жизнь наладилась.

Вскоре улучшилось и материальное положение. Муж выиграл в арбитражном суде несколько весьма нелёгких дел и получил с клиентов неплохой процент.

На радостях муж купил мне вышитую дублёнку, сумку, шапочку и сапожки. Наш кожзавод побеждает с этими комплектами на всех международных конкурсах, успешно торгует по всей Европе и Северной Америке. Так что впечатляет наряд не только своей королевской элегантностью, но и ценой.

Себе супруг приобрёл новый компьютер какой-то запредельной быстроты и мощности, а в добавок к нему – кучу всяких игровых довесков. Остаткам суммы я вынесла не подлежащий обжалованию приговор: «Хватит шиковать! Расходуем только на хозяйство и крайне экономно. У меня зарплата не ахти, а у тебя хоть и хорошая, но нерегулярная».

Однако речь не о том.

Новый компьютер был уже куплен, а старый ещё не продан. Все обязанности по очистке квартиры от устаревшей техники супруг мужественно свалил на меня. Если учесть, что мои познания в компьютерах ограничивались формулой «включить-выключить», разумным поступок никак не назовёшь.

Я всеми правдами и неправдами оттягивала разговор с торговцами подержанной техникой, в том числе и аргументом «Мне ведь надо хоть немножечко научиться этим пользоваться!».

– Надо, – согласился муж и начал обучение с того, что дал перепечатать накарябанные от руки соглашения и договоры.

С кнопочками компьютера я освоилась быстро, но вот с текстом документов… Это невыносимо. Юридический язык придумали садисты. Таких дуболомных фраз я ещё не видела.

С меня хватит! Тренироваться надо на текстах, которые хоть сколько-нибудь приятны. Помнится, в юношестве – точнее, в девичестве – я сочинительством баловалась, и опусы мои даже хвалили. Вспомнить, что ли, молодость? А почему бы и нет…

Вечером я протянула мужу распечатку с началом романной главы.

– Ух ты! – возгласил супруг, ознакомившись. – Интересно! Продолжай. Хотя стой. Дай ручку. Да не эту, – отпихнул он мою ладонь, – а гелевую, у тебя тут предлог потерялся. И запятая пропущена. Ты что, текст перед распечаткой не читала?

– Ну не заметила две опечатки, и что теперь?

– Теперь дай ручку и сделай чай. А я пока ещё опечатки посмотрю. Нет, лучше дай простой карандаш и ластик, на счёт запятой надо подумать, как будет лучше, с ней или без неё. Так чай будет?!

– Лишь при условии, что прекратишь на меня орать.

– Ой, лапка, прости, – смутился супруг.

Отвергнутая прежде телесная ручка тут же была поцелована. Я выкинула мимолётную обиду за окошко, снабдила мужа требуемыми канцелярскими принадлежностями и приготовила чай.

Муж сосредоточенно читал текст, периодически сверяясь со справочниками по русскому языку. Что меня всегда восхищало в юристах – так это их педантичность и аккуратность. Мне столь так тщательно все опечатки не выловить никогда.

Так и пошло-поехало – я сочиняла, муж делал вычитку. В итоге книга увидела свет и даже получила некоторую долю лавров.

– Ну и чего ты сидишь, лапка? – ответил на это супруг. – Иди новую пиши, компьютер ждёт.

– Я бы предпочла, чтобы ждали читатели.

– И они тоже.

Усаженная едва ли не силовым методом к компьютеру, я хмуро смотрела в экран. Ну и о чём мне писать? Надо же не просто слово к слову лепить, но и вложить в них хоть какой-то смысл, о чём-то сказать людям. Однако всё, о чем хотела, я уже сказала и написала.

Или не всё? Остались кое-какие вопросы без ответа. Вот я их сейчас и…

«И» не получалось. Мысли-то у меня были, только никак не удавалось облечь их в связные слова и, тем более, размазать тонким слоем масла по обширному бутерброду сюжета.

Кулинарная метафора вызвала урчание в желудке.

Я пошла на кухню, ублажила мятущуюся душу мужниным борщом. Нет, никто в мире так вкусно его не готовит. С трудом удержавшись от соблазна налить вторую порцию – надо ведь и о фигуре думать – я вымыла посуду и вернулась в комнату.

За компьютером сидел незнакомый мужик и внимательно читал свеженабранный текст. Кривился, морщился, что-то ему там не нравилось.

– А нечего лезть в черновой вариант! – сказала я непрошенному «крытику». – Со стороны судить все умные. Сам бы попробовал написать.

– Именно для этого я и явился, – ответил визитёр и встал из-за компьютера, посмотрел на меня.

Ничего мужичок, очень даже симпатичный. Тёмные волосы, карие глаза, южный загар, костюмчик стильный. И голос приятный.

– Я призван решить все ваши творческие сложности, – торжественно изрёк визитёр.

– Спасибо, сама справлюсь.

Мужик покровительственно усмехнулся.

– Если понадоблюсь – зови, – сказал он и исчез.

А я осталась недоумевать, с чего вдруг у меня начались галлюцинации и почему они воспринимаются как совершенно естественная и неотъемлемая часть жизни. Интересно, что скажет муж, когда узнает, что женат на шизофреничке?

Кстати, супругу пора быть уже дома. Еженедельные совещания в их конторе никогда ещё так надолго не затягивались. Если, конечно, моего мужа не затянула в постель секретарша – грудастая, рыжеволосая очаровашка с огромными голубыми глазами и крохотным интеллектом. Да нет, вряд ли… Мужу всегда требовалась женщина, которая в постели умеет не только художественно кувыркаться, но и содержательно разговаривать. Скорее в покушениях на моё семейное счастье можно подозревать Юльку, ещё одного приходящего юриста, – бесцветную особу условно женского пола, которая вечно обряжена в какие-то бесформенные мешковатые тряпки. Однако при этом она природная блондинка, весёла нравом и более чем неглупа. В принципе, Юлька мне нравится, но сейчас я ни на какие положительные чувства в её адрес не способна.

Муж вернулся через пять минут, так что до стадии полноценной ревности я дозреть не успела. А при виде усталого и безнадёжно-унылого лица супруга все мысли о посторонних бабах вылетели из головы.

С порога спрашивать «Что случилось?» я не стала. Дождалась, пока муж вымоется, поест. Затем напоила супруга его любимым свежезаваренным чаем и осторожно задала наводящий вопрос.

Муж ушёл за компьютер, всем своим видом показывая полное нежелание общаться. Да что у них в конторе случилось? Зайчика моего любимого обидели… Уроды поганые, всех порву, от директора до уборщицы! Только сначала надо выяснить, с кого начинать. Не хотелось бы истратить весь пыл праведного гнева на малопричастных. А непричастных там вообще нет, судя по тому, каким вернулся муж.

Я заглянула в спальню. Муж гонял по экрану тошнотворного вида монстров.

Ну вот и хорошо. Сейчас пар выпустит, поуспокоится, а там и поговорить можно будет, утешить. И выяснить, кто виноват!

Чтобы не терять зря времени, я вернулась за свой компьютер, главу новой книги домучивать. А лучше стереть её совсем и написать всё заново.

Едва я щёлкнула опцию «Очистить корзину», как в комнате опять появился недавний мужик. Я смерила галлюцинаторное переживание, в просторечии именуемое глюком, хмурым взглядом и сосредоточенно уставилась в пустой белый экран.

Складываться в приемлемый для чтения вид слова упорно не хотели.

– Вам надо поменять жанр, – назидательно сказал глюк.

– Зачем? – не поняла я.

– Для дамы больше подходят любовно-романтические сюжеты, нежели боевик, пусть и фэнтезийно-философского толка.

С полминуты я пыталась вникнуть в смысл сказанного. И вникла.

– Это что мне, бабский роман писать?! – воспылала я праведным гневом и схватила настольное украшение в виде симпатичной бронзовой лягушечки. Если верить историкам, то Лютер, когда его глюки становились слишком надоедливыми, кидал в них чернильницы и другие маленькие, но тяжёлые предметы. Помогало. А я чем хуже?

Глюк метнулся в противоположный конец комнаты и спрятался за креслом.

Ничего, я его и за креслом достану!

Хотя нет, жабочку мне жалко. Ещё поцарапается. Статуэтку муж специально привёз из Пекина, я так хотела бронзовую китайскую лягушку… Муж напросился в командировку и привёз оттуда целую сумку симпатичных безделушек. Настоящих кабинетных сувениров, а не ту псевдоукрашательную дрянь, которую у нас пытаются выдать за китайские вазочки и статуэтки. Половину сувениров я пораздарила, а наиболее приглянувшиеся оставила. Хотя вон тот черепашонок с книжной полки мне уже надоел, я всё равно собиралась отдать его кому-нибудь. Так что можно безбоязненно использовать для борьбы с глюками.

Статуэтка, несмотря на маленькие размеры, оказалась тяжелее лягушки. Именно то, что нужно.

– Я не настаиваю на любовном сюжете, – затараторил глюк. Осторожно выглянул из-за кресла и опять спрятался. – Просто моя специализация… Однако если вы столь непременно желаете, то действие может разворачиваться и в фантастическом антураже…

– Заткнись, – велела я. – Ещё одно слово, и здесь будет бригада из психушки. А после первого же укола нейролептиком тебе, о мой прекрасный глюк, не жить. Поэтому, если хочешь продолжить своё галлюцинаторное существование, сиди молча. И по возможности так, чтобы я тебя не видела.

– Нейролептик не поможет, – фыркнул визитёр. – Я не галлюцинация, я – муз. Муза мужского пола.

– И чего тебе тут надо, мифологический персонаж? – заинтересовалась я.

– Я помогаю творцу творить, – объяснил муз.

Самым невероятным в ситуации было то, что я ничему не удивлялась. Я знала, чувствовала, что незнакомый и непонятный мужик – это действительно муз, что ничего плохого он мне не сделает.

Ну вот приходят к писателям музы, как по зиме приходит снегопад, и ничего с этим природным явлением не поделаешь. А то, что он одет по-современному, так хитоны уже давно не в моде. Музы тоже люди и имеют право на элегантность.

– Ладно, чёрт с тобой, – сказала я. – Раз пришёл – сиди. Но чтобы молча!

Муз осторожно выбрался из-за кресла, скользнул на сидушку, всем своим видом демонстрируя готовность соблюдать тишину и порядок. Я вернулась за компьютер.

И вспомнила о долге гостеприимства.

– Пойдём, я тебе борща налью.

Глаза у муза стали… Даже эпитет так сходу не подберёшь. Удивление, растерянность, непонимание и опять удивление.

Я испугалась. Муз ведь не человек, а существо совсем иной природы. Вдруг наша пища для него – яд, и потому приглашение на ужин выглядит лютым оскорблением?

– Тебе человеческая пища вредна? – осторожно спросила я. – Извини, не знала. А что тогда едят музы? Если гость пришёл, его ведь надо кормить. Понимаешь, до сих пор меня музы никогда не посещали, как-то своими силами справлялась. Ну так чем тебя кормить?

– Не знаю… – робко сказал муз. – Мне творцы ещё никогда ужинать не предлагали.

Я взяла со стола коробку с печеньем и дала музу одну штучку.

– На, попробуй. Только осторожно!

Муз откусил маленький кусочек, проглотил.

– Ну как? – тревожно спросила я.

Муз проглотил остатки.

– Ванильное! – обрадовался он как ребёнок. – Обожаю этот запах!

Я дала ему вторую печеньку.

Судя по довольной физиономии, человеческая пища музу нисколько не вредит, а совсем наоборот – жизненно необходима. Муз потянулся за новой печенькой.

– Хватит аппетит портить, – шлёпнула я его по руке. – Сначала борщ, потом – сладкое.

Ел муз так, словно его не кормили со времён Эзопа. Вполне возможно, так оно и было.

Наливать вторую тарелку я не стала. И печенье не дала.

– После голодовки сразу досыта наедаться вредно. Заболеешь. Попозже ещё немного поешь.

– Как вам угодно, творчиня, – послушно сказал муз.

– Кто?! – изумилась я и подумала, не нужно ли обидеться.

– Творец – мужчина, – объяснил муз. – Женщина, соответственно, творчиня.

– Творчиня так творчиня, – согласилась я, но претензии высказала: – Хотя слово дурацкое. На ругательство похоже.

– Нормальное слово, – оскорбился муз. – Придумайте лучше, если не нравится. В нормальных языках у слова «творец» нет никаких родовых окончаний. Этот ваш русский…

– Лучший язык в мире! – оборвала я. – Идеальный для литературы. Но лишь при условии, что пишешь книгу для людей, а не чтиво для баранов.

– Скорее обезьян, – болезненно дёрнулся муз. – В период размножения.

Я на мгновение оторопела, потом сообразила:

– Ты же на бабских романах специализируешься! А там сейчас без постельной сцены никуда. Вперемешку с соплями и сахаром. И ты хочешь, чтобы я, в угоду твоему извращённому вкусу, ваяла этот тошнотный бульон для сексуально озабоченных макак? Ты выбрал не того творца, детка. Я любовные романы не читаю, не пишу и вообще на дух не переношу. В своей жизни я видела только два экземпляра сего дивного чтива, причём оба осилила только на одну четверть.

– Лжёте, – спокойно сказал муз. – У вас в книжном шкафу есть семь любовных романов, которые вы не только читали, но и перечитывали неоднократно.

От такой бесстыдной клеветы я даже онемела. А муз начала перечислять:

– «Анна Каренина», «Джейн Эйр»…

– Это не любовные романы! – возмущённо перебила я. – Это литература!

– А с чего вы взяли, что любовный роман не может быть литературой? – спросил муз. – На основании того чтива с меткой «Любовный роман» на обложке, на которое вам не повезло наткнуться?

– Возможно, ты и прав. Только доказывать правоту будешь в сотрудничестве с другим автором. У меня слишком много собственных замыслов, чтобы тратить драгоценное время на воплощение твоих.

Я вернулась к компьютеру. Муз не отставал.

– Ну что ты ко мне-то прилип? – вздохнула я. – Или на планете Земля больше не осталось никого из пишущих?

– Да нет, пишущих хватает. Просто ваша очередь подошла.

– В смысле?

– Должны совпасть два условия, – пояснил муз. – Кризис творения у творца и наличие свободного муза. Как только муз… или муза освобождается от одного творца, так сразу же переходит к следующему. Как правило, к тому, кто окажется ближе всех по расстоянию. Причём дальность измеряется не километрами, а… Впрочем, особенности пространственного восприятия муз для творцов никакого значения не имеют. Короче, когда мой прежний творец перестал нуждаться в моей немедленной помощи, я перешёл к вам.

– Понятно, – сказала я. – Но почему ты не выбрал сочинителя любовных романов, раз уж у тебя такая специализация? К фантаске зачем-то пришёл. Это равносильно тому, как если бы мой муж с дипломом юриста заявился ко мне в провизорскую, а я бы припёрлась к нему в контору и начала рассуждать о юриспруденции.

Муз вдруг поблёк, осунулся и шмыгнул в кресло.

– Музы неизменны от рождения и до самой смерти, – тихо сказал он. – Зато творец может стать любым, каким захочет. Музы не выбирают творцов. Всё решает расстояние и сила желания творца творить даже сквозь кризис. Муз был нужен, муз пришёл…

– Зря пришёл, – буркнула я. – Тебя не звали. Повторяю ещё раз – если я до сих пор прекрасно обходилась собственными силами, то и дальше без лакеев справлюсь.

– Я не лакей! – тут же взвился муз. – Я – опора творчества.

– А я не калека, чтобы с протезом творить!

Муз едва не задохнулся от возмущения.

– Ты… Стерва злобная!!! Другие творцы годами музу ждут, а тебе сразу же, по первому требованию, пожалуйста, муз явился, и вместо благодарности…

– Я тебя не звала! Вали к тем, кто звал!

– Не могу, – обречённо сказал муз. – Пока не будет создано произведение, я должен быть при тебе неотлучно.

Мне стало нехорошо. Это получается, что муз станет торчать в квартире до тех пор, пока не будет написана книга, от которой ещё и первой главы нет? И на работу за мной попрётся… Хорошо, если не в ванную… А муж что скажет?!

– Родственники творца меня не видят, – успокоил муз.

– Так ты ещё и мысли читаешь? – подскочила я.

– Разумеется, – удивился муз. – А как же тогда творческий процесс автору направлять?

В ответ на такое заявление я направила муза. Направление было указано хотя и мысленно, зато образно.

Даже очень образно. Муза от такого напутствия аж в судорогу скрутило.

А нечего было не в свое дело лезть. Можно подумать, без него я бы с собственной книгой не разобралась.

– Предлагаю компромисс, – сказал муз. – Вы пишете коротенький любовный рассказ, и я сразу же ухожу.

– Нет! – зарычала я. – Наглый агрессор! Вторгся на чужую территорию и ещё условия ставить будешь! Припёрся незваным, так и убирайся как пришёл – пустым. Фигу тебе, а не рассказ! Если так надо, сам пиши. Я тебе не секретутка, чтобы под диктовку по клавишам стучать.

Муз окаменел и онемел. Но, увы, быстро очнулся.

– Это тебе фигу, творчиня неблагодарная! Пока не будет рассказа, ты от меня не избавишься!

– Другие избавят, – пообещала я и метнулась в спальню, затрясла мужа за плечо.

– К нам в квартиру залез посторенний мужик и делает мне непристойные предложения!

– Что? – ошалело посмотрел на меня муж.

Я повторила.

Муж ворвался в зал как торнадо. Сгрёб муза за шиворот, выволок в коридор и смачно приложил мордой о стену. И тут же выпустил.

– Ты кто такой? – растерянно спросил муж. – Ты… Ты ведь не человек?

– Я муз, – ответил этот во всех отношениях невыносимый мифологический персонаж.

– Её? – кивнул на меня муж.

– А чей же ещё? – удивился муз.

На морде этого поганца, кстати, нет ни малейших повреждений. Стена больше пострадала, чем свалившаяся мне на голову мифологическая зараза.

– Вы не волнуйтесь, – улыбался мужу муз, – приставать к вашей супруге с сексуальными домогательствами я не буду ни при каких условиях.

С гневным рыком муж ещё раз впечатал его в стену.

Ничего не понимаю в мужиках. Сначала муж готов был убить за попытку посягнуть на мои прелести, теперь же собирается убить за отсутствие таких попыток. Вот и пойди разбери их хвалёную мужскую логику…

– Ваша супруга весьма привлекательная дама, – затараторил муз, – и я был бы только рад возможности пообщаться с ней поближе, но секс между творцом и музой невозможен физически. Как и между музом и творчиней. Вам не о чем волноваться.

Муж отпустил муза и вперил в меня прокурорский взгляд.

– Тогда чего ты жалуешься? Он тебя не трогал!

– Выкини его отсюда!!! – потребовала я.

Муж глянул на муза.

– А чего тебе не нравится? Вполне приличный муз. Одет со вкусом и на морде интеллект виден.

– Ты что? – ошарашено пролепетала я.

– У всех писателей есть музы, – безапелляционно заявил муж. – Значит и у тебя должен быть. Конечно, я бы предпочёл, чтобы это была муза, а не муз…

– Невозможно, – пискнул у него из-за спины мифологический персонаж. – Творцы и музы бывают только противоположного пола.

– Видишь, лапка, – сказал муж, – по-другому никак нельзя. Так что вы попытайтесь как-нибудь наладить отношения.

– Ты что?! – возмутилась я. – Как ты можешь? Я твоя жена! Ты должен меня защищать!

– А разве он тебя обидел?

– Он лезет советовать как мне писать!

Муж смотрел озадаченно.

– Так на то он и муз.

– Я и без него справлюсь!

– Но ведь с музом-то будет лучше!

– Кому лучше?! – заорала я уже истерично.

Да как же им объяснить, что моё творчество – это только мой мир, вторгаться в который я не позволю никому. Даже мужу. Одно дело, когда человек, которому я всецело доверяю, читает уже готовую главу, и совсем иное – если даже он попытается влезть в сам творческий процесс. Такое посягательство сродни изнасилованию. И тем более невыносимо, если в моё творчество норовит вклиниться какой-то непонятно откуда приблудившийся муз.

Лучше я вообще писательством заниматься не буду, чем соглашусь терпеть в нём постороннее вмешательство. Мой мир и моё творение только для меня. Все прочие пусть или довольствуются его результатом, или проваливают прочь.

И ещё – если не можешь творить самостоятельно, то с подпоркой в виде муз тем более ничего не получится. Любой и каждый свою жизнь проживает только сам.

А тут заявился какой-то мифологический поганец и норовит отнять у меня мою жизнь, пытается превратить мою единственную и неповторимую личность в инструмент для воплощения его фантазий.

– Никогда! – зарычала я. – Никто! Никому!

Мужчины опасливо попятились.

– Я предлагал вам способ разойтись, – осторожно сказал муз. – Поверьте, это единственный выход. Вы пишете рассказ – совсем коротенький! – и я исчезаю. Вы обо мне тут же забудете!

– Ты слышал? – воззвала я к мужу. – Он же мне проституткой стать предлагает! По-скоренькому обслужить его фантазии, и тогда он оставит нас в покое!

– Да провались ты глубже Тартара! – завопил муз. – Можно подумать, мне наша связь нравится! У всех творцы как творцы, мне же свалилась на шею натуральная психопатка!

– Э-э, – тут же возмутился муж, – выбирай выражения!

Муз шмыгнул в зал и спрятался за кресло.

– Да ладно тебе, – смутился муж. – Просто будь немного повежливее.

Муз принялся заверять его в безусловном к нам почтении и вдруг замолчал на полуслове, осенённый внезапной идеей. Вылез из-за кресла и подошёл к нам.

– Ведь народная мудрость гласит, – сказал он моему супругу, – что муж да жена – одна сатана. Вы даже увидеть меня смогли, хотя и предназначен я только для своей творчини. Может быть, вы, – с надеждой посмотрел он на мужа, – и рассказик за жену напишете? Тогда я сразу уйду!

Муж задумался.

– Нет, – сказал он. – Если я и займусь когда-нибудь свободным творчеством, то это будет живопись. И чтобы никаких муз и музов поблизости! Мне и своих мозгов хватит, заёмные ни к чему.

– И впрямь – одна сатана, – обречённо вздохнул муз. – А мне-то теперь что делать?

Муж смотрел на него с сочувствием.

– Да, вляпался ты конкретно.

– Зайчик, – сказала я мужу, – ты ведь юрист. Самый лучший в городе. Придумай что-нибудь!

Муз смотрел на него с надеждой.

Муж думал.

– Ох, не знаю, – сказал он. – Ситуация сложная. Лапка, будь добренькой, сделай чаю.

Я пошла на кухню. Чай нам всем действительно не помешает. Да и муза кормить пора, ведь бедняга голодал с античных времён, так пусть у меня хоть немного отъестся.

– Ты не смотри, что она так взъярилась, – донеслось из коридора. – Вообще-то она хорошая девочка, хотя и со своими странностями. Но творческие натуры все со сдвигом, тебе ли это не знать. Зато как она готовит чай! Это что-то божественное! Да и сама по себе девчонка суперская, только подожди немножко, пока угомонится.

Муз что-то тихо ответил. Слов я не разобрала, но голос звучал мрачно и безнадёжно.

– Всё разрулится, – успокоил муж. – Я обещаю.

– И его обещаниям можно верить, – добавила я.

Чай мы пили в кухне, болтали обо всякой всячине. Пока дело не доходило до писательства, муз был вполне приятным гостем – эрудированным, остроумным и вежливым.

Кстати, о вежливости.

– Извини, – сказала я, – это ужасное свинство, но ведь я так и не спросила твоё имя.

– А у меня его и нет, – ответил муз.

– Как нет? – не поняла я.

– Музам имена ни к чему.

– Подожди, но ведь были Терпсихора, Мельпомена и прочие.

– Они и сейчас есть, – усмехнулся муз. – Только ни для кого другого, кроме Аполлона, не работают. Вот он и снабдил их именами, чтобы все видели, какой он крутой творец.

– Если ты не против, – сказал муж, – мы будем называть тебя Игорь. А то неудобно разговаривать с безымянностью.

– Как вам угодно, – пожал плечами муз.

Ни радости в голосе, ни обиды, зато явственно слышится какое-то напряжение и даже некоторая виноватость. С чего бы только?

Ночевать муз, разумеется, остался у нас. Я постелила ему в зале на диване, дала новую зубную щётку и полотенце, снабдила мужниным банным халатом и тапочками.

А сама решила в подробностях расспросить супруга о причинах его внезапного сочувствия к античному приблудышу.

Муж долго увиливал, но всё же разговорился.

– У меня есть брат, лапка. Младший. Точнее – был брат. Со вчерашнего дня о нём можно говорить только «был». Он наркоман, лапка. Давний наркоман. Он… Там даже на человека ничего похожего уже не осталось, настолько всё… Никаких отношений ни со мной, ни с родителями он не поддерживал года четыре, не меньше. Поэтому я ничего тебе о нём и не говорил. Знаешь, когда мы ещё совсем детьми были, Игорёха под лёд провалился. Тогда я его вытащил. А вот сейчас не смог, – муж запнулся, вытер слёзы. – Днём из милиции позвонили. Завтра надо идти опознавать тело. Менты сказали – передоз. Лапка, я не хочу, не могу видеть и знать, что Игоря больше нет. Этот твой муз… Он очень похож на моего брата. И точно так же тонет в полынье. Только теперь я могу его вытащить. И… Ну не виноват Игорь ни в чём! Он не дурак и не слабак, как все о нём говорили. Просто ему не повезло. А мне не хватило сил. И… Я не хочу знать, что мёртвое, прогнившее от наркотиков тело в морге – это мой брат! Игорь не должен был умирать раньше меня. И тем более, так умирать!

Муж закрыл лицо ладонями, застонал. Я обняла его, стала утешать. Сначала словами, а после и действиями.

Когда муж заснул, я тихонько скользнула на кухню и достала с антресоли выбивалку для ковров. Зашла в зал.

Муз свернул из одеяла плотный кокон, и определить, где голова, а где ноги, было невозможно. Да и неважно, где что, главное – задница совершенно точно посередине. Я половчее перехватила выбивалку и приступила к воспитательной акции.

Прыгучесть у муза оказалась прямо-таки олимпийская, взвился он под самый потолок.

Едва муз приземлился, я приложила его ещё разок, покрепче.

«– Телепат хренов! – рычала я. – Убью!!!»

Рык был мысленным, но громкость получилась не хуже, чем от голосового крика.

Муз зажал уши и спрятался за кресло.

«– А что мне оставалось делать? – возопил он плачуще. – Если творец отвергает музу, это означает смерть. И подыхать в мучениях придётся вовсе не творцу!»

«– И ты решил спасти свою шкуру за счёт мучений моего мужа. Порву гадёныша!»

Муз удрал в ванную и заперся изнутри.

«– Я буду хорошим братом, – пообещал он. – Клянусь Олимпом и Парнасом! Ну сама подумай, зачем твоему мужу такая боль? А так, сдох какой-то наркоман и сдох. Зато брат вылечился, наркотики не употребляет, работает. С их родителями я тоже всё улажу. Никто ничего и не заметит. Если, конечно, ты правду доказывать не примешься».

«– Да что ты там наработаешь?» – возмутилась я.

«– На сытый прожиток хватит, – ответил муз. – Я очень хороший штукатур и кафельщик, обои клеить умею».

«– Ты что, серьёзно?»

«– Клянусь Олимпом и Парнасом. Чтобы сохранить рабочую форму, музы должны время от времени жить человеческой жизнью. Иначе невозможно создать достоверное художественное произведение. А в человеческой жизни надо как-то зарабатывать на питание, жильё и одежду».

«– Ну не знаю, – сказала я. – Как-то это всё…».

«– Твой муж будет рад возвращению брата. Он действительно очень любит своего младшенького. И винит себя во всех несчастьях этого тупого, эгоистичного, донельзя избалованного недородка. Я… Ты не бойся, творчиня, я не подведу того, кто подарил мне имя. Я буду очень хорошим братом».

«– А своя семья у тебя есть?»

«– Я что, чем-то похож на человека?» – зло спросил муз.

«– Извини», – смутилась я.

Муз немного помолчал.

«– Мне можно выйти?» – спросил он осторожно.

– Выходи, – сказала я вслух.

Муз скользнул на диван, завернулся в одеяло. Лицо грустное, обиженное.

И как будто моложе, чем было утром. Да, лет на десять моложе.

– А… – начала было я.

– Ерунда, – ответил муз. – Возраст нашей внешности легко варьируется от семи лет до ста семи. Творцы разные бывают, кто-то хочет получать помощь от умудрённых сединами старцев и стариц, другие ищут истину в устах ребёнка. Сейчас я в возрасте твоего деверя.

– Ты действительно на него похож? – усомнилась я.

– Не совсем. Но сказал же – внешний облик можно варьировать. К утру поменяются и черты лица.

– Зачем тебе это? Только из-за рассказа? Да напишу я тебе его, чёрт с тобой!

– Нет! – вскинулся муз. – Не надо. – И прошептал беспомощно: – Пожалуйста.

Я забралась в кресло, прикрыла думками замёрзшие ноги.

– Почему хочешь остаться? – спросила его. – Земная жизнь, она ведь тяжёлая. А там у вас Парнасы, Олимпы, Парадизы…

– Я долго был один, понимаешь? – проговорил муз. – Все только или выгоняют, или используют как вещь. На Парнасе тоже невесело. Там каждый видит только себя. Почему, думаешь, у меня имени не было?

Мне стало его жаль.

– Тебя никто и не гонит, – сказала я. – Только пообещай, что когда тебе надоест земная жизнь, ты уйдёшь так, чтобы не причинить боли моему мужу.

Муз отвернулся.

– А тебе на мой уход плевать… Ещё и порадуешься… Я без обид, все вы, творцы, одинаковы, и с этим ничего не поделаешь. Те, кто может нас слышать, не хотят слушать, а те, кто хочет слушать, не способны слышать. Все, кто смог зажечь в себе искру творения, присутствия муз на дух не переносят. Едва на порог сунешься, поганой метлой гонят. Те же, кто норовит творить без искры, вцепляются в нас мёртвой хваткой и выжимают до капли. Я до тебя у одной творчини был… Жуть какая до музов охочая. Все наши от неё стоном стонут. Дама детективы с элементами любовного романа строчит. Продуктивность конвейерная. Но в довесок к такой расторопности воображение крольчихи, помноженное на львиные амбиции и полное отсутствие чувства языка. Без музов этой творчине и строчки не написать. Но она нас не слышит! Точнее, слышать-то слышит, но не понимает. Когда наши слова проходят через её уши и мозг, они искажаются в такую низкопробщину, что от обиды за разрушенный замысел в петлю впору. В принципе, детектив – не мой профиль, однако сейчас в моде смешение жанров, и я очень старался… Пережёг себя в этом замысле не хуже феникса. Но знала бы ты, во что она превратила мой сюжет!