Текст книги "Красный кардинал"

Автор книги: Влада Ольховская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Когда она была надежно связана, ассистенты вышли, оставив ее наедине с Сарагосой. Он подошел ближе и с довольным видом осмотрел ее. Он и не сомневался в том, что перед ним – лишь удачное приобретение, вещь, которая принадлежит ему. Он никуда не торопился, он наслаждался этим моментом. Брюки из тонкой ткани не скрывали, насколько ему нравится видеть ее такой.

– Ты еще пожалеешь об этом, – процедила Александра сквозь сжатые зубы. – Мой отец – полицейский, и если ты меня не отпустишь, тебе же хуже!

Лишь произнеся это вслух, она осознала, насколько жалко звучит ее угроза. Но она не сдержалась, ей нужно было хоть как-то выпустить переполнявшее ее отчаяние. Сарагоса лишь рассмеялся.

– Детка, тем лучше! Сюда еще не пробирался ни один полицейский. Так что будь твой папочка хоть Капитаном Америкой, это не помогло бы ему тебя найти. Ну а то, что ты – дочь поганого копа, даже лучше. Тем приятнее будет тебя трахнуть, причем не только мне. Да я за это дополнительную плату брать буду!

Он закончил осмотр и начал ощупывать ее – все так же неторопливо. Ее лицо – потер в пальцах волосы, словно проверяя их мягкость, приподнял губы, чтобы осмотреть зубы. И во всем этом чувствовалась сноровка, он проходил это много раз с десятками других девушек.

Кто лежал до нее на этой кровати? Выжили ли они? Нет, об этом лучше не думать!

Сарагоса, похоже, остался доволен ее лицом. Он провел пальцами по шее и начал массировать груди, но в этом не было ни нежности, ни ласки. Он взвешивал их, обхватывал ладонью, то и дело глядя на ее лицо. Александра не хотела показывать ему, как сильно она унижена, но она не умела так идеально контролировать себя. Ее лицо уже было красным от стыда, на глазах застыли непролитые слезы. Но этого ему показалось мало, и он с силой ущипнул ее, заставив крикнуть.

– Что, уже не терпится? – поинтересовался он. – Подожди, девочка моя, не спеши так! Она не могла ответить. Она знала, что заплачет, если произнесет хоть слово.

Он погладил ее по плоскому животу, его короткие жирные пальцы изучили ее ноги – крепкие после долгих тренировок, длинные от природы. Наконец Сарагоса решил, что поиграл с жертвой достаточно, и Александра почувствовала, как его пальцы грубо и резко вошли в нее.

– Девочка моя, да ты хочешь этого больше, чем я! – хохотнул Сарагоса.

Это как раз было наглой ложью. Что бы он ни делал, Александра не находила в этом ничего приятного – даже на самом примитивном уровне. Сарагосе просто хотелось унизить ее еще больше, показать, что она сама во всем виновата. Но тут он просчитался: ее тело не тянулось к нему, и хотя это причиняло Александре боль, на душе становилось чуть-чуть легче – самую малость… Она не сдалась. Все, что происходит здесь, происходит против ее воли. Этот мешок дерьма никогда не заставит ее чувствовать себя виноватой!

– Ох, Алиша, что я вижу, – разочарованно протянул Сарагоса. – Ты была очень плохой девочкой! Кто он?

– Не твое собачье дело!

– Я надеялся, что ты будешь лучше!

Да уж, он бы торжествовал, если бы стал у нее первым! Но теперь Александра тихо радовалась, что досталась ему не девственницей. Подумать только, как быстро меняется перспектива! Еще недавно она была не слишком довольна своим первым опытом, она подозревала, что поторопилась. А сейчас она благодарила ту, прошлую, себя за то, что ее первая ночь с мужчиной прошла по доброй воле и на ее условиях.

Они с Русланом были знакомы много лет – жили по соседству. Он был другом обоих близнецов, и когда Александра начала встречаться с ним, Ян был только рад. Ему казалось, что это идеальное решение. Александра же не была уверена, что это любовь, но ей было хорошо с Русланом и он был красив, это тоже на многое повлияло.

Он готов был ждать. Он прекрасно знал, что встречается с дочерью полицейского, так что боялся даже намекнуть ей… Александре пришлось сделать это самой. И не просто намекнуть, а отправиться вместе с ним в пустую квартиру его родителей. Руслан, смешной такой, тогда все переспрашивал, готова ли она, уверена ли… А потом спрашивать прекратил.

Получилось у них средненько – не хорошо и не плохо. Ее любопытство было удовлетворено, это оказалось не так больно и страшно, как заверяли ее подруги. Но и особого удовольствия Александра не получила, все закончилось слишком быстро.

Они с Русланом продолжили встречаться, она не собиралась бросать его. Однако, когда возникла необходимость уехать в Америку, она покинула бойфренда без сожалений.

Теперь же она благодарила всех известных ей богов за то, что провела с Русланом ту ночь. Она уже видела, что не сможет уберечь свое тело от этой рыхлой свиньи. Но она отняла у него лишний повод для гордости!

– Очередная шлюха, – презрительно бросил Сарагоса. – Сколько тебе лет? Восемнадцать, девятнадцать? И сколько мужиков ты уже обслужила, по одному на каждый год жизни?

– Они хотя бы были людьми, в отличие от тебя, урод! Она ожидала, что он ударит ее, но он лишь рассмеялся.

– Люблю с характером! То, что ты уже не целка, и плохо, и хорошо. Жаль, что я не смог продать тебя как нетронутую – под это дело можно было и аукцион устроить. Но хорошо, что ты уже открыта кем-то. Теперь я лично смогу тебя попробовать первым, нет смысла тебя приберегать.

Он снял рубашку, обнажив круглый живот и поросшую волосами грудь. Александра почувствовала волну удушающе сладковатого запаха – парфюм, показавшийся ей больше женским, чем мужским. Сарагоса стянул брюки, демонстрируя, что белья он не носил – и определенно считал это достоинством. Главный предмет гордости ее насильника терялся под навесом живота.

Александра почувствовала волну тошноты, и слезы все же сорвались с глаз. Она не хотела этого, она просто не могла остановиться. Одно дело – готовиться к тому, что случится, другое – принять свою участь. Она дернулась всем телом, но это было скорее попыткой хоть как-то выразить протест. Она знала, что никуда уже не денется.

В кино главную героиню всегда спасают в последнюю минуту, и ей не приходится переживать жгучий, болезненный стыд. Но это было не кино, она стала не главной героиней, а лишь одной из многих девушек, которым отныне предстояло жить под чужим именем.

Кровать прогнулась под весом Сарагосы, неуклюже подползающего к ней. Он говорил что-то, но Александра не слушала, она попыталась отключиться, не чувствовать свое тело, забыть о том, где она и с кем. Что еще ей оставалось?

Но у нее не получилось даже это. Одно резкое движение его бедер – и ее пронзает острая боль, совсем не похожая на то, что было у нее с Русланом. Сарагоса использовал какой-то омерзительно воняющий гель. Это упростило задачу ему, но ничего не изменило для Александры. Ей казалось, что он достает глубоко, что разрывает ей живот, хотя Сарагоса вряд ли был на такое способен, даже если бы постарался. Александра едва знала собственное тело – как женщина, и даже ночь, проведенная с Русланом, дала ей лишь незначительную поблажку. То, через что она проходила сейчас, было пыткой.

– Смотри-ка, а может, я ошибся и ты все-таки хорошая девочка! – задыхаясь от быстрых движений, крикнул Сарагоса. – У тебя идет кровь!

«Анатомию выучи, кретин бездарный!» – зло подумала Александра. Но сказать это она не смогла. Голос просто не подчинялся ей, она была способна лишь на рыдания. Она чувствовала себя не просто растерзанной – оскверненной. Ее убивала мысль о том, что какая-то тварь имеет полную власть над ней, а она ничего не в силах изменить. Может, она в этом тоже виновата – тем, что позволила вот так поймать себя, что вообще приперлась в эту страну? Может, ее отец был прав и ее место – только при мужчине? Она не послушалась его, попыталась быть самостоятельной – и вот к чему это привело!

Сарагоса безмерно гордился собой. В каждом ее болезненном спазме он видел признак возбуждения, в каждом стоне боли – сладострастие. Всего, чего ему не хватало в умении, он пытался компенсировать выносливостью. Но отвратительный любовник, который никак не угомонится, – это скорее проклятье, чем дар.

А она готова была сломаться – она оказалась на грани. Боль и сомнение в самой себе сводили Александру с ума. Она готова была унизиться, просить о пощаде, признать себя Алишей – что угодно, лишь бы это прекратилось!

Но тихий голос в ее сознании шептал, что так она сделает только хуже. За слова, произнесенные в отчаянии, придется потом отвечать в здравом уме. Каким бы придурком ни казался ей Сарагоса, нельзя этому верить. Он не смог бы управлять борделем, если бы и правда не отличался умом. Он хочет сломать ее – как ломал уже, вероятно, не одну девушку. Он будет воздействовать на нее болью и унижением, сомнением и оскорблениями.

Ты сама виновата. Ты хотела быть здесь. Хороших девушек не похищают посреди улицы. Хорошие девушки невинны. Все это дает ему право обладать ею.

Он хотел сломать ее, как остальных, но Александра вдруг почувствовала, что он не сможет. У нее было преимущество, о котором Сарагоса даже не подозревал.

Ее нельзя сломать, потому что она изначально не цельный человек. Она – одна вторая. Ее половина сейчас находится далеко-далеко за океаном, там, где Сарагоса не властен. И Александра могла убедить себя, что она способна выжить, пока у нее есть половина сил, половина энергии, половина воспоминаний. Сейчас она попала в беду, и ей придется многое выдержать. Но она никогда не будет полностью принадлежать ему, потому что ее душа хранится в другом теле!

Она знала, что это ничего не меняет на самом деле. Это был лишь психологический трюк, который ее истерзанное сознание использовало, чтобы спастись. Но он ведь работал! Она мысленно представляла себя половиной единого целого, и это позволяло ей хоть немного отстраниться от кошмара, в который она оказалась втянута.

Сарагоса мог причинить ей боль. Он мог ее травмировать, пустить ей кровь, оставить синяки на ее нежной коже. Но у него ни разу не получилось заставить ее говорить то, что он хотел услышать, и он не пробудил в ее теле ни единой искры наслаждения. Александра в нем не ошиблась. Он и правда был достаточно умен, чтобы понять: он не сломил ее. Не по-настоящему.

Наконец он наигрался с ней, и к боли в ее израненном теле добавилось жжение. Но Александра позволила себе не отводить взгляд, когда Сарагоса уставился на нее. Ей нечего было стыдиться. В ее душе сквозь завесу страха и боли постепенно пробивалась, давая первые ростки, спасительная злость.

Злость – это не всегда плохо. Она разрушительна, когда отравляет мирную жизнь. Но когда все оборачивается против тебя, злость дает силы и остроту мышления. Александра сосредоточилась на ней, а не на бедственности своего положения. Она смотрела на Сарагосу и думала только об одном.

«Когда-нибудь я тебя убью. Убью, убью, и я буду последней, кого ты увидишь!»

Она знала, как ничтожны ее шансы когда-либо добиться этого. Но сама мысль о том, что она отомстит, сейчас служила спасительным бальзамом.

– Гордишься собой? – спросил Сарагоса. Он был раздражен, однако далек от истинного гнева. Напрасно. Не ты первая, не ты последняя. Знаешь тайну?

– Знаю.

Этим она застала его врасплох – Сарагоса ожидал от нее другого ответа.

– Какую же? – опешил он.

– Однажды я выясню, какова твоя кровь на вкус, – пообещала Александра.

Она все еще была связана, а он оставался хозяином положения. И все же Александра увидела, что впервые сумела задеть его. Пусть на долю секунды, но он почувствовал мороз по коже.

А потом он отвесил ей такую пощечину, что голова Александры беспомощно откинулась на подушку.

– Не нарывайся, Алиша! Будет жаль потерять тебя раньше срока. Уж не знаю, что ты там себе нафантазировала, но истинная тайна состоит в другом. Ты не первая женщина, которая корчит из себя гордую воительницу. И последней ты тоже вряд ли будешь. Я уже объезжал таких диких лошадок! Вот что я тебе скажу… Вы ломаетесь дольше, чем простые дырки, быстро признающие свое предназначение. Но уж если вы ломаетесь, вы разлетаетесь в клочья. И я тебе это устрою!

Не дожидаясь ее ответа, он натянул штаны, перекинул через локоть рубашку и вышел. Александре все равно нечего было сказать ему. Она чувствовала себя маленькой, раздавленной, израненной изнутри – как будто он что-то безнадежно сломал, и оно никогда уже не срастется.

Но даже так, даже в момент унижения, когда будущее давило на нее стотонным прессом, она не забывала, что она – никакая не Алиша. Она Александра Эйлер – и она обязана вернуться домой…

– У тебя все в порядке? – голос Яна ворвался в черный мир ее иллюзий, освобождая Александру из плена, в который она невольно себя загнала. – Ты стала такой тихой…

Они все еще гуляли по вечернему городу, залитому золотым светом. Прекрасному холодному городу, так не похожему на душную комнату из ее кошмара! Рядом с ней шел человек, который, сам того не зная, спасал ее от безумия там, где другие ломались, как хрусталь. Впереди, метрах в пяти от них, бежал пес, рядом с которым она не боялась даже смерти.

Она была дома, на своем месте, но уже совсем другой.

– Так ты в порядке? – повторил Ян, внимательно присматриваясь к ней.

Ей хотелось сказать «да», а лучше ничего не говорить, просто кивнуть. Обмануть его. Ян поймет, что это ложь, но ложь во спасение. Он не будет настаивать, потому что посчитает, что у него нет на это права. Между ними снова воцарится молчание – такое удобное обезболивающее для уродливого прошлого.

Но обезболивающее – это не лекарство. Оно не будет спасать вечно.

– Я давно уже не в порядке.

– Я знаю, – кивнул Ян. – И я многое бы отдал, чтобы помочь тебе, но я не представляю, как.

– Это несложно, на самом-то деле.

Гайя, почувствовав перемену в ее настроении, отвлекся от кустов сирени и подошел к хозяйке… Нет, к хозяевам. Его присутствие придало Александре нужную уверенность, напомнило, что кому-то в этой жизни она должна доверять – и сейчас рядом с ней, пожалуй, два единственных в мире живых существа, которые заслуживают ее доверия.

– Просто слушай меня, – тихо попросила она. – Слушай и не задавай вопросов. Запоминай, но не обсуждай это потом со мной, потому что это больно. Я расскажу тебе ровно столько, сколько смогу…

– Хорошо. Ты знаешь, почему мне важно знать.

– Знаю… Я хочу рассказать тебе о человеке по имени Хуан Сарагоса.

Глава 3

Каждый человек по-своему справляется с худшими воспоминаниями. Кто-то строит в памяти настоящую цитадель и запирает их подальше, чтобы изредка навещать – когда возникнет необходимость. Кто-то просто отворачивается от них, хотя они постоянно кружат рядом, путаются под ногами, как стая голодных крыс, и могут в любой момент наброситься. А кто-то обладает замечательной возможностью по-настоящему забывать. Это не игра и не притворство, такие люди действительно ничего не помнят, их память, как лучший из реставраторов, перекрашивает картины, сохранившиеся в мозгу, в совсем иные цвета. И начинается удивленная песня: «Кто украл, я? Я изнасиловал, я приставал? Да никогда такого не было!»

В прошлом Ян уделял не слишком много времени борьбе с плохими воспоминаниями. Он не стремился убежать от них, считая вполне заслуженным наказанием. Поэтому его личный склад памяти напоминал не столько цитадель, сколько полки, задернутые тканевыми шторами. Никакой надежной защиты, никаких замков. Вырвутся? Да пусть вырываются, хуже уже не будет!

Возвращение Александры изменило правила игры. Теперь он должен быть сильным рядом с ней, а это невозможно, если ему не дает покоя собственная память. В то же время, воспоминания нужны – именно с их карающей болью. Ян не стал бы ничего забывать, даже если бы у него была такая возможность. Поэтому хранилищем его темной памяти была бездонная яма, закрытая железной решеткой. В яме жили чудовища, тянувшиеся к потерянной свободе. Иногда Ян приходил к ним и выпускал – но только для того, чтобы снова убить и швырнуть в яму.

Одним из таких чудовищ был Хуан «Джонни» Сарагоса. Ян не знал его и понимал, что уже никогда не узнает. У него был только образ, сотканный из слов его сестры. Тем не менее, этого человека он ненавидел куда сильнее, чем тех, кто причинил зло лично Яну. Если бы им довелось встретиться в реальной жизни, Сарагосе оставалось бы только посочувствовать. При иных обстоятельствах Ян помнил про долг полицейского и избегал самосуда. Но здесь – особая история, это личное, и пощады бы не было.

Это были мучительные знания, оставлявшие бессильную ярость. Однако Ян был благодарен сестре за то, что она все ему рассказала. Даже такая правда, извращенная и страшная, была легче, чем неизвестность. Узнавая, что происходило с Александрой, он словно проходил этот путь вместе с ней – как и должен был! Все это дарило Яну робкую надежду, что когда-нибудь он сможет простить себя. Ну а Александра искренне считала, что он ни в чем не виноват и прощать его не нужно.

Он делал все, чтобы эти мысли и воспоминания не вырывались на свободу просто так, когда им вздумается. Ян возвращался к ним сам, когда был к этому готов. Но в иное время ему нужна была полная ясность ума, поэтому его личные демоны оставались взаперти. Он ведь впервые вел расследование вместе с Александрой, он не мог все испортить!

Утром они направились в морг, как и собирались. Наталья Соренко встречала их у парковки, задумчиво разглядывая через лобовое стекло. Впрочем, нет, слово «встречала» придало бы образу Натальи черты радушной хозяйки, обманывая всех. На самом деле, она просто вышла на улицу покурить и теперь со скучающим видом наблюдала, как Ян паркует машину.

– Она хороший профи? – уточнила Александра, прежде чем покинуть автомобиль.

– Да. Человек со странностями, а профи отличнейший.

– Типичное сочетание в любой стране мира, между прочим.

Наталья Соренко не знала всю правду об Александре. Для нее, как и для других сотрудников полиции, она была Сандрой Моррис. Те, кто никогда ее не видел, вообще не догадывались, что есть какой-то подвох, они считали, что в отделение действительно случайно направили австралийскую полицейскую, и бурно обсуждали это.

У тех, кто видел ее рядом с Яном, сразу появлялись предсказуемые вопросы, которые они не решались задать. Для Соренко все было куда интереснее: она, опытный судмедэксперт, наверняка еще на месте преступления уловила черты, указывающие на несомненное родство. При этом она знала, что у Яна официально есть лишь одна сестра – Нина Эйлер, на которую Александра была похожа, но не слишком. И никакие сведения о Сандре Моррис, почерпнутые из документов, не могли подсказать, что происходит.

Вот и теперь Соренко смотрела на них не как на обычных полицейских, пришедших к ней за ответами. Когда они приблизились к ней, она, бесцеремонно опустив приветствие, сразу объявила:

– Близнецы.

– Да, – невозмутимо кивнула Александра. – Но лучше не распространяться об этом.

– Я посмотрела в наших архивах, что пишут про близнеца Яна…

– Вот поэтому лучше не распространяться.

Александра умела произвести впечатление, это Ян уже заметил. Вроде как она не говорила и не делала ничего необычного, и все же многие собеседники мгновенно робели перед ней. Наталья Соренко не оробела, она и сама скромностью не отличалась. Но, почувствовав характер, она уважительно кивнула.

– Да я и не болтаю… Не с кем, мои подопечные не из болтливых!

– В этом мы сейчас убедимся. Как дела у Юлии Курченко?

– Паршиво: она на столе в морге! Но основная работа с ней закончена.

Она не до конца докурила сигарету, однако сразу же затушила ее о пепельницу и повела близнецов в чистый служебный коридор. Такого тоже обычно не было, любая попытка ее поторопить нарывалась на хриплое: «Погоди, я курю!»

Утром в морге было пусто, к такому Ян привык. В главном зале, где ожидало их тело, вообще никого не было, но это к лучшему. Им сейчас не нужны лишние свидетели.

На железном столе морга Юлия Курченко выглядела не так, как в парке. Исчезло вызывающе яркое пальто, лицо больше не закрывали волосы, на нее лился холодный белый свет, и она казалась куда старше своих лет. Ян видел ее фотографии, оставшиеся у Нефедовых. Юлия Степановна умела красиво улыбаться, это сразу позволяло ей скинуть лет пятнадцать. Улыбка стирала с ее лица морщины, заставляла глаза блестеть заметней, обнажала ровные белые зубы – и вот уже никто не может назвать эту женщину старушкой, какое там! Но улыбки больше нет, как нет и Юлии Степановны. Теперь перед ними тело – один из видов вещественных доказательств.

Александра огляделась, словно осваиваясь здесь. Увидев на столике у двери коробку с одноразовыми перчатками, она взяла себе пару. Ян не представлял, зачем, да и не спрашивал. Он подошел к столу, разглядывая алые пятна на обнаженном теле женщины.

– Много, – оценил он.

– Четырнадцать, – уточнила Соренко. – В живот и в грудь, как видишь, все ранения сосредоточены в одном участке. Похоже на круг диаметром около тридцати сантиметров, плюс-минус десять по разным сторонам.

– Все ножевые, одно орудие убийства?

– Они не ножевые, – поправила Александра, остановившись рядом с ним. Ян заметил, что она уже натянула перчатки.

– Да ладно! А какие тогда?

– Не знаю. Но вижу, что не ножевые.

Соренко покосилась на нее с возросшим уважением.

– А товарищ австралийский коп дело говорит! Кстати, говорит на великолепном русском, аплодирую.

Александра чуть наклонила голову, словно артист, благосклонно принимающий аплодисменты. Несложно было догадаться, что эти двое поладили.

– Я тоже сначала приняла ранения за ножевые, – продолжила Соренко. – Но дело было в парке, на ней было сто слоев одежды, раны забились кровью и грязью – короче, не разобрать ничего! Это в мое оправдание. Уже тут, когда тело отмыли, я заметила подвох.

Пока она говорила, Ян внимательно рассматривал следы на теле няньки. А ведь подвох и правда есть! Только один край раны указывает на острое лезвие. Второй – скорее рваный, слишком широкий для ножа. При этом по расположению раны выглядят как ножевые, все они одиночные. Пока Яну было сложно представить, каким орудием они были нанесены.

– Короче, стало понятно, что придется повозиться, – вздохнула Соренко. – Полночи возилась, кто б мне это оплатил! И ночевала потом здесь, смысл уже домой пилить?

– В морге? – удивился Ян.

– Ну а что? Не на столе же! На столе жестко. Вон там комната отдыха есть.

– Но хоть не зря страдала?

– Не зря. Мастерство не прокуришь! Сначала я, понятное дело, прошлась по ножам, хотя и видно, что это не нож. Канцелярский нож, ножовка – все не в тему. А потом меня осенило.

Она направилась к письменному столу – совсем маленькому и, похоже, принадлежащему не лично ей, а всем экспертам, работающим здесь. Столешница давным-давно скрылась под снежным слоем бумаг; некоторые, судя по датам, были утеряны тут еще в две тысячи пятнадцатом году и вряд ли сохранили хоть какую-то ценность. Однако Наталью интересовала не эта макулатура, а ножницы, лежащие поверх нее. Большие портняжные ножницы с зелеными ручками, только что купленные – упаковка и чек валялись рядом. При этом ножницы уже были сломаны: их аккуратно развинтили, превратив в две половинки.

В две похожие на ножи половинки.

– Успела крутануться как раз перед вашим приездом, – гордо сообщила Соренко. – Знаете, что меня крупно так сбило с толку? То, что ножницы не были целыми. Использование именно таких ножниц при нападении – не редкость. Да что там, они на это вдохновляют! Я за свою практику насмотрелась: чаще всего ими перещелкивают горло, но бывает, что и бьют – в основном туда, где мягко…

– По делу, Наташ, – поторопил Ян.

– Не любознательный ты!

– Каюсь, грешен. И все же по делу.

– Так вот, тут меня запутало то, что этот стервец раскрутил ножницы, и раны получились не совсем такие, как обычно. Но я уже проверила, сомнений нет, орудие убийства выглядело примерно так. – Соренко раскрутила на пальце половинку ножниц, подцепив ее за круглую ручку. – Правда, у того портняжки ножницы побольше, чем у меня, и заточены лучше. Но в том, что он использовал именно их, я уверена.

И это был странный выбор. Если бы преступник бил целыми ножницами, убийство еще могло сойти за спонтанное эмоциональное. Возможно, была ссора, он дошел до точки кипения и начал бить жертву первым, что нашел у себя в сумке – или у нее в сумке! Юлия Степановна вполне походила на женщину, которая увлекается шитьем.

Но у него были с собой заранее развинченные ножницы. Зачем, кто их вообще будет с собой таскать? Это он так готовился к убийству – или им стоит вернуться к версии с сумасшедшим преступником?

– Использование ножниц – не единственная странность, – заметила Александра. – Раны расположены очень густо и под странным углом.

– Да, – подтвердила Соренко с таким видом, будто хвалила прилежную ученицу за правильный ответ. – Думаю, жертва была в захвате у убийцы и все происходило очень быстро. Она не сопротивлялась, возможно, до последнего не сообразила, что происходит.

– Была в захвате? – нахмурился Ян. – Это еще что должно означать? А вот Александра, похоже, все поняла.

– Давай покажу, – предложила она.

– Показывай.

Она оглядела стол и взяла с него небольшую пластиковую линейку, на которой почти стерлась разметка. Могла бы взять половинку ножниц, но не стала, и Ян догадывался, почему. Ей даже в шутку не хотелось показывать такое на собственном близнеце.

Она вывела Яна в центр зала, туда, где было посвободнее, и обняла. Потом Александра оставила неподвижной только одну руку – левой она продолжала обнимать его, удерживая за спину. А вот правую отвела назад, вроде как для удара, так, что ее локоть был почти параллелен полу. Она сделала вид, что бьет его, и Ян сразу же заметил, что лезвие, роль которого вполне успешно играла линейка, попадает как раз между грудью и животом. Если бы она действительно била его, и била часто, возможность для движения руки была бы не слишком велика, и все раны попадали бы примерно в один участок.

– Браво, мисс Австралия! – усмехнулась Соренко. – Да, примерно так все и было. С той разницей, что убийца, возможно, не обнимал жертву, а просто удерживал ее, скажем, за плечо.

– Но никаких следов сопротивления?

– Никаких. Это лишь означает, что он напал неожиданно и быстро.

– Это означает еще и то, что жертва сначала позволила ему подойти близко, а потом уже он напал неожиданно и быстро.

Вот тут Александра была права – убийство оказалось более подозрительным, чем представлялось на первый взгляд. Судя по показаниям Нефедовых, Юлия Степановна была женщиной умной и осторожной. Она прогуливалась по парку не одна, а с ребенком, она понимала возложенную на нее ответственность. Кого бы она подпустила к себе в таких обстоятельствах? Уж точно не какого-нибудь подозрительного типа, откровенно смахивающего на психа!

Пытаясь представить эту ситуацию, Ян видел лишь два возможных варианта развития событий. В первом к ней подошел незнакомец, но совершенно безобидный на вид. Возможно, он был молод, покалечен, может, это была женщина. В любом случае, Юлия Степановна и мысли не допускала, что этот человек на нее нападет – пока не стало слишком поздно.

Во втором варианте она знала нападавшего. Она пошла с Тонечкой в парк и встретила там кого-то… Но кого? Отца девочки, мать? Кого-то из друзей семьи? Это более вероятно, ведь никто не слышал, как Тоню уводили из парка. Следовательно, девочка пошла с этим человеком без криков и без сопротивления. Или ее усыпили, или… нет, об этом лучше не думать.

Убийца Тоню не напугал. Поняла ли она вообще, что ее нянька мертва? В методе убийства, хаотичном на первый взгляд, на самом деле было преимущество. Прижимая жертву к себе, убийца мог скрыть от Тони, что он делает. Девочка не заметила кровь, ничего не разглядела, она только видела, как няня опускается на землю. Убийца сказал ей, что Юлия Степановна заснула – что-нибудь в таком роде. Это могло сработать!

Яну казалось, что они узнали все, что нужно. Он готов был уходить, Александра – нет, и вот теперь он понял, зачем она надела перчатки. Она вернулась к телу и осторожно приподняла губы погибшей, чтобы осмотреть зубы.

Соренко такого не любила. В своем морге она была царицей и владычицей морской, тут посторонним не позволялось даже чихнуть без ее разрешения. Поэтому Ян ожидал, что она сейчас накинется на Александру с упреками. Но нет, Наталья наблюдала со стороны и казалась почти расслабленной.

– Там виниры, – только и сказала она. – Это сразу видно. Хрена лысого в шестьдесят один год будут свои такие зубы!

– Да тут не в возрасте дело, – указала Александра. – Я еще на фотографиях заметила, что зубы у нее слишком совершенные, чтобы быть настоящими.

– Зубы нам тут никак не помогут. Нападавшего она не кусала и в челюсть не получала – вот и все, что я могу сказать!

– А я могу сказать еще и то, что это очень хорошие виниры.

– Ага, следила тетка за собой, – согласилась Соренко. – Но к убийству это не имеет никакого отношения.

Александра лишь неопределенно пожала плечами. Похоже, она и сама не знала, пригодятся ли ей хоть когда-нибудь эти сведения, но решила использовать момент. Вряд ли они вернутся в морг!

Покончив с осмотром зубов, она приподняла руку погибшей и критично ее осмотрела.

– Под ногтями тоже ничего нет, – указала Наталья. – И быть не может, на момент смерти она была в перчатках.

– Уже вижу. Спасибо.

– Обращайтесь!

Лишь изучив тело, разве что не обнюхав его, Александра согласилась покинуть морг. Когда они оба оказались на улице, Ян спросил:

– Зачем тебе это было нужно?

– Может, вообще не нужно, точно пока не скажу. Но Эрик говорил, что лучше получить больше знаний, чем меньше.

Эрик. Конечно. За этим именем пока не было толкового образа, Ян слишком мало о нем знал. Но он уже чувствовал: этого человека ему тоже придется помнить, хотя и не так, как Джонни Сарагосу.

Когда они вернулись в машину, Александра взяла с заднего сидения его планшет. Если бы так сделал кто-то другой, Ян был бы удивлен – и это еще мягко сказано! Но ей было можно, и Александра об этом знала.

Она только уточнила:

– У тебя ведь там есть фотографии и опись содержимого сумки Курченко?

– Есть. Это тоже для общего развития?

– Просто хочу составить представление о ней до того, как допрашивать других свидетелей. Они, конечно, будут о ней говорить. И я хочу сразу представлять, правду они говорят или нет. Потому что если они попытаются солгать, это кое-что расскажет о них.

– Мы можем подъехать в отделение и осмотреть вещи из ее сумки, тут недалеко.

– Да, так, может, и будет лучше.

Пока они ехали, Александра внимательно изучала опись содержимого сумки. Яну это было не нужно, он и так все помнил. Позже, намного позже, когда расследование будет завершено, эти знания испарятся сами собой. Но пока они нужны, они будут в его памяти во всех деталях.