Текст книги "Комар в смоле"

Автор книги: Влад Галущенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Как я понял, Димка передал мне копии двух вариантов отчета судмедэксперта. Первый вариант подписан, но не утвержден. На втором стояли все необходимые реквизиты. На остальных листках были неподписанные схемы осмотра места убийства.

Если абстрагироваться от специальных медицинских терминов и названий, то суть первого отчета поражала. Все четверо имели прижизненные смертельные ранения в затылок. Остальные десятки выстрелов были сделаны в замороженные трупы.

Во втором отчете просто перечислены все полученные ранения.

Но самое интригующее было в описаниях машины и мест происшествия. А их тоже оказалось два варианта.

Несколько листков были грубо перечеркнуты карандашом. Но разобрать можно было.

Вокруг найденной машины на полкилометра не было ни единого следа, кроме двух борозд от колес. Первая загадка – как она проехала такое расстояние без водителя за рулем, так как все четыре трупа были сложены на заднем сиденье? Кто-то разогнал вездеход и выпрыгнул на ходу?

Двигатель тут же заглохнет и тормознет машину через включенное сцепление. Чтобы машина двигалась по инерции, надо выжимать сцепление, а оно было отпущено.

Второе – подсос выключен, а педаль газа – ничем не придавлена. А в таком случае, это любой водитель скажет, машина остановится в глубоком снегу при любой скорости через пару десятков метров. Мотор без газа при таком сопротивлении сразу глохнет.

Если водитель все же сидел за рулем, его мог без следов унести только вертолет. Но в этой глуши вертолетов не водилось вообще.

Теперь понятно, почему эти подробности не попали в отчет. Не районного уровня эти загадки.

Еще загадочнее первичное описание предполагаемого места убийства возле полевой сторожки. Там нашли три десятка автоматных гильз и окровавленные ошметки кабаньей шкуры. Отпечатки шин там были, но не вездехода.

Человеческой крови не нашли. В утвержденном втором описании указывалась просто кровь и гильзы без уточнения принадлежности.

По итоговой версии выходило, что четверка на вездеходе по выстрелам обнаружила браконьера и решила его арестовать. Злодей автоматными очередями их расстрелял, сложил в вездеход и отвез в соседний район, бросив в поле. Газетчиков такая версия вполне устроила. Кое-как удалось свести концы с концами, отбросив явные несуразности.

Самый убийственный аргумент находился на последнем листке, где был проложен весь маршрут вездехода. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что вездеход никак не мог быстро попасть к сторожке, так как она находилась за насыпью железной дороги и двумя сплошными лесополосами. Единственный мост находился в сорока километрах от сторожки. Сделать такой крюк, чтобы задержать браконьера? Бред! Он за это время успел бы скрыться. Пешком перейти через насыпь? Но от вездехода до сторожки даже по прямой было больше пяти километров. Это тоже час ходьбы, не меньше. Браконьер их ждал, приплясывая от холода, возле заваленного кабанчика? Еще больший бред! Но местные следаки ловко обошли все ловушки простым умолчанием фактов.

А вот начало маршрута вездехода вообще не попало ни в один отчет. Проходил же он первые десять километров вдоль железной дороги до самой границы с соседней областью. Потом возле хутора Веселого сворачивал в поле.

Насколько я помнил, хуторок этот обезлюдел лет двадцать назад, когда проводилась грандиозная компания на выживаемость малых деревень. В них первым делом ликвидировали школы, фельдшерские пункты и магазины. Потом отрезали электрические и телефонные провода, увозя их вместе со столбами.

Очень интересно было властям сверху наблюдать, сколько же месяцев выживут жители после такой санобработки? И селяне, как тараканы, расползались от родимых, проклятых высокими благодетелями, мест. В других странах это назвали бы геноцидом собственного народа, но в России это была просто очередная компания по укрупнению сел. Естественно, с целью улучшения и повышения какого-то уровня. Уровня чиновников? Так они и так уже лет сто при коммунизме живут, несмотря на разгул демократии. Или разгон? Нет – беспредел демократии. При разгуле еще живут по законам, пусть и хилым. А вот при беспределе – только по понятиям.

То есть, каждому гражданину дают по понятиям. Нет, не по потребностям. Потребности – у олигархов. У граждан понятия находятся в районе морды, вот туда и дают.

Что-то мне подсказывало, что разгадка всей этой истории связана с этим умершим хутором.

Глава 11. Которая живописует последний окоп гражданской войны государства с народом

Нанять частника возле вокзала утром – не проблема. Единственный поезд из четырех вагонов, в наказание жителей, проходит глубокой ночью.

– Командир, что так легко согласился? – я имел большой опыт общения с бомбилами.

– Так до самого Веселого прекрасный асфальт, грузовиками не битый, нечего им там делать. А ты что, ихний родственник?

– Чей?

– Ну, этих – сектантов.

– Там сектанты живут?

– Ага, значит, не родственник. Тогда – очередной проверяющий.

– Давай так – журналист, пойдет?

– Да мне хоть налоговый инспектор, те чаще всех туда ездят.

– И кто там живет?

– Я же сказал – староверы. Вроде, называют себя пятидесятниками. Муж с женой. Без прописки.

Пять лет с ними администрация воюет. Выселить хотят. Налог с них брать не за что, а это главу сильно нервирует.

– А чем живут?

– В смысле пропитания? Так огородик у них, лес за рекой, грибы, ягоды. Не помрут.

– А деньги? На одежду, муку, соль, сахар?

– Картоху продают на базаре. А еще рыбой торгуют. У них минитрактор с прицепом, а до поселка – рукой подать. Так и живут. Да сам посмотришь, еще позавидуешь им.

– А асфальт откуда? Неужели власти положили?

– Какое там! Новые русские, когда забогатели, решили себе на Веселом элитную дачную зону сделать. Домища трехэтажные отгрохали, свет, дорогу, все за свой счет провели. Но сделали маленькую ошибочку.

– Какую?

– Не приняли в долю тогдашнего главу администрации. Построенное-то надо оформить документально, прально? Так глава выставил им условие – чтоб и ему дачу там поставили.

– Согласились?

– Не сошлись в долях, кто сколько на главу пожертвует. Два года спорили, а их строения бесхозные тем временем народ потихоньку разбирал на свои хознужды.

– А охрана?

– А они – не люди? Охрана не только тащила, а еще и продавала. Да сам сейчас увидишь. Хотя там смотреть уже не на что.

Хуторок открылся неожиданно, скрытый за лесополосой из высоченных пирамидальных тополей. Как фото городской улицы после бомбежки из военного далека. Восемь трехэтажных коттеджей, разной архитектуры, но одинаково разбитых.

– Все, дальше не поеду. Собака у них злая. Тут подожду, – шофер бросил кожанку на заднее сиденье.

Собака? Интересно. Я не спеша двинулся по тропинке вдоль реки к среднему дому. Только у него на окнах первого этажа были белые занавески. Ни заборов, ни калитки. Дверь закрыта.

Перед высоким крыльцом на свежевыпавшем снегу лежал новенький пухлый бумажник. Я непроизвольно оглянулся и сглотнул слюну. Загребущая рука непроизвольно потянулась к желто-кожаному лопатнику.

Только многолетняя привычка все сначала анализировать остановила заложенный в каждом русском с детства халявный инстинкт. Вкладывали его в детские головки с виду безобидные сказочки про Ивана-дурака, золотую рыбку и скатерть-самобранку.

Медленно опустился на колени, чтобы получше разглядеть источник будущего счастья. И тут же заметил спрятавшийся под снежком стальной тросик, змейкой убегающий к крыльцу.

А хозяева здесь не такие уж и простаки!

Когда поднял голову и уткнулся взглядом в широченную мохнатую грудь, понял, что и собачка у них непростая. Ниже могутной груди телеграфными столбами располагались две лапы.

Приплыли, называется. Из серой пасти изящно свисал набок красный вибрирующий язык. Так, понятно. Чистопородная московская сторожевая, раскормленная на вольных хлебах.

Пес с интересом наблюдал за моей реакцией. Я знал, что его больше всего интересует интонация голоса потенциальной жертвы.

Большие собаки, как и большие люди, редко бывают злыми, справедливо ощущая собственное превосходство.

– Где хозяева? – как можно добродушнее спросил я у пса.

– Здесь, – раздался женский смешок у меня за спиной.

Молодушка лет тридцати, повязанная белой хустынкой, держала в руках два ведра с молоком, косясь озорным взглядом на мужика, кланяющегося то ли кошельку, то ли собаке.

Мда, нехорошо! Вскочив, я лихорадочно перебирал варианты достойного выхода из сложившейся ситуации. Женщина мыслила быстрее меня.

– Ну, что же вы стоите? Пришли, так помогите донести. Шура, – женщина поставила ведра и протянула узкую ладошку.

– Олег. Это, как его, – Олегович, если надо.

– Не надо, Олег. Несите в дом, – она открыла дверь.

На скрип двери я боковым зрением уловил движение в окнах второго этажа. Какие-то серые тени мелькнули и пропали.

– Муж дома? – на всякий случай спросил я.

– Нет, это крысы. Я их квартирантами зову. Никакая отрава не берет, – женщина заметила направление моего взгляда. – А муж силки в лесу ставит. Сейчас придет.

Я смотрел, как она сцедила через марлю ведро молока в сепаратор.

– Крутите, пока я на ваши вопросы отвечать буду. Или вы из налоговой опять?

– Нет. Я инспектор-ревизор. Из столицы. Но не по вашу душу.

– Да я и не боюсь. Мы с Гришей кем только не пуганые.

– Знаю, поэтому и здесь.

– Что вы можете знать про нас? – женщина сердито сощурила красивые, светло-серые глаза.

И я решился блефовать.

– О том, что было здесь неделю назад.

Женщина опустила глаза.

– Давайте тогда мужа подождем. Это его, мужское, дело. Мне про такие дела не велено говорить.

Я молча минут двадцать сепарировал молоко. С непривычки заныло запястье. Вот они – деревенские радости. Сладкие только на халяву. Расспросил о хозяйстве.

Оказалось, что никакие они не сектанты, а обычные беженцы с Украины. Дети там остались, а они вот надеялись на домик родителей, да не повезло. Домик успели сжечь дотла. Строительство нового им не потянуть, вот и пристроились на развалинах. Хозяева молчат, а власти гонят. Вся надежда – собрать деньжат на домишко в райцентре. Но цены растут намного быстрее. Сейчас уже ни о чем не мечтают.

Муж на вид оказался намного моложе женщины.

– Григорий, – закинул я удочку после знакомства. – Я приехал в этот город, чтобы защитить своих друзей. Их пытаются обвинить в причастности к убийству, которое недавно здесь произошло. И не отступлюсь, пока не докажу обратное. Четверо убитых были здесь, на хуторе. Мне нужны подробности. Будешь молчать, я приведу сюда полсотни следаков, а они тут все перероют.

После пяти минут гнетущего молчания показал свое удостоверение. Золотые буквы на красном фоне подействовали.

– Шуранька, пойди подои коров, – Григорий упер взгляд в полное ведро молока.

– Да я уже… хорошо.

– Говори, Гриша, не бойся, все останется между нами, – я убрал документ.

– Это тебе, Олег, теперь надо бояться. Конечно, если Седой узнает, что ты здесь был.

– Надеюсь, разговор останется между нами. А Седой у нас кто? Так что здесь было?

– Хорошо, вижу, что ты серьезный человек, не шестерка. Стрелка была здесь. Как всегда. Ладно, пойдем, покажу, все равно уже.

Это строение из бетонных кубов выглядело самым разгромленным. Мы с трудом протиснулись по забитому обломками коридору к подвальной двери. Григорий вынул боковой кирпич и начал щелкать кнопками кодового замка. Я услышал внизу гул и пол под ногами слегка завибрировал.

– Это я генератор включил. Без него дверь не открыть, – парень снова защелкал кнопками.

Дверь уползла влево. Толщиной в метр. А снаружи выглядела довольно хлипкой. И замочек на ней висел хиленький. А оно вон как оказалось. Килограмма взрывчатки мало будет, чтобы этот бункер вскрыть.

– Проходи. Здесь Седой забивает стрелки с местными паханами.

– Так их много, паханов?

– Было два. Остался тот, кто рынки держит.

– А убили кого?

– Кто аптеки держал.

– Не договорились?

– Значит, не договорились. Прокурор у местных начал аптеки скупать без разрешения Седого. Вот тот и забил стрелку. Здесь они сидели, – Григорий показал на длинный стол с красной бархатной скатертью. С четырьмя коричневыми пятнами.

– А Седой?

– Он на такие провальные стрелки не ездит. Его шестерки отвезли тела в поле. Руководил ими шустрый спортсмен в темных очках. Шестерки его Джебом звали.

– Джеком?

– Нет, Джебом. Знаешь, это такой самый быстрый удар в боксе. От него практически нет защиты.

– Джеб, говоришь, ну, ну. Это человек Седого?

– Нет, местный. Но работал и на Седого.

И вот тут у меня в голове начала складываться интересная картинка. Знаю я человечка, работающего в аптечном бизнесе. И вовсе не на Седого он работал, а на себя. Седой во всей этой истории вообще не при делах. А вернее, даже и не знал о стрелке.

Современное оборудование бандитской малины меня поразило. Ленька Пантелеев о таком даже не мечтал. Я долго клялся сторожу при тайном подвале, что никогда и никому не проболтаюсь. Да и не моих это интересах – вешать себе на хвост бандитскую свору. Сторож мне поверил и отпустил с миром. Наши с ним интересы сошлись.

Глава 12. Ты виноват уж тем…

Я ехал в поселок из хутора, обсасывая со всех сторон один оставшийся неясным вопрос – кто из автомата стрелял в кабана и зачем?

– Стой! – я дернулся, ткнувшись лбом в панель бардачка от резкого торможения.

– Что случилось? Разве можно так орать? – бомбила вылупил на меня испуганные глаза.

– Едем в Березовку, командир.

– Так это ж другая область.

– Ну и что?

– Тариф другой, менты не кормленные, – шофер косился на мой карман с кошельком.

– Ничего, я выдержу. Поехали. Знакомые в Березовке есть?

– Кума у меня там.

– Вот к ней и рули.

К счастью, ядреная кумушка была дома. Она мигом спроворила стол с закусками, а кум за мои деньги припер две потные с мороза бутылки водочки.

Под первую кум выдал мне полный список местных охотников.

– А Джеб с кем охотится?

– Аптекарь, что ли?

– Нет, спортсмен. В темных очках.

– Ну, это он у вас спортсмен, а у нас – Аптекарь. Этот змееныш только с Анашой на кабана ездит. Вот неделю назад он ему дрыкалку новую придарил.

– Что?

– Ну, автомат, по-вашему, городскому. Петро, брательник мой, возил пахана на пристрелку новой дрыкалки. У него стволов уже на роту припасено и все собирает, собирает.

Нет, как все-таки хорошо, что в России сохранились такие маленькие поселки, где все всё про всех знают.

Пока мужики уговаривали под буженину вторую бутылку, я под локоток увел кумушку осмотреть хозяйство. Довел ее только до кухни с чаем, где и завел соблазнительные разговоры.

– Извините, Маруся, но я человек простой, хотя и сильно интересуюсь женским полом.

– В каком смысле? – одна рука кумушки указующе потянулась к пышной груди, а вторая опустилась на колени.

– В смысле – нет ли для меня подходящей невесты в вашем чудном поселке?

– Так вы холостой? – ахнула Маруся. – Какой, звиняюсь, у вас заработок?

Услышав сумму, она вскочила и оценивающе уставилась на мои безукоризненно отглаженные брюки. Взгляд был настолько пронизывающий, что я засомневался в прочности пластиковой молнии. Я понял, что кумушка примеряет меня на себя.

– Понимаете, под такой заработок невест полно, а вот под образование вам трудно подобрать. Больно мудрено вы выражаетесь. Хотя, дайте подумать. Учителка, вдова бывшего начальника райотдела, подойдет? Вдова прокурора, конечно, пограмотней, но – занята, – кумушка с сожалением причмокнула губами.

– Кем занята?

Маруся так рванулась губами к моему уху, что я не сразу понял ее истинные намерения.

– Так им и занята, Анашой.

– Кто это?

– Пахан наш местный, который тут уже многих овдовил, только я тебе ничего не говорила.

– Так он же в бегах?

– Ну, официально – да. А так – пока у прокурорши обретается. Кто ж решится у нее искать? И вообче, чего это мужики пьют, а мы тут сохнем?

Так Маруся своими пухлыми губками вбила последний камень в построенный мною фундамент убийства.

Глава 13. В которой перелом в мыслях доходит, наконец, до головы

Домой машину вел я под львиный храп шофера на заднем сиденье. Разбудил его возле вокзала. Зачем обижать хорошего человека? Где взял, там и положи.

Дома долго размышлял, как на калорифере вскипятить чай? Потом вспомнил про утюг в кладовке. Слава богу, он был электрический. Вода в кружке закипела почти мгновенно. Вместо чая засыпал в кружку пересушенные метелки ромашки и мяты из кладовки.

Немного разогрел душистым кипятком примороженные мысли.

Фундамент убийства мне понравился, и я начал мысленно возводить над ним дом. Материала для постройки у меня было с лихвой. Конечно, надо бы поговорить еще с Женькой Поповым, но не для того, чтобы услышать что-то новенькое, а больше с целью открыть ему глаза на старенькое. Но это я решил отложить на завтра.

Собирать их всех вместе теперь я бы не рискнул. Попрощаюсь с каждым в отдельности. Выбор убийцы из трех подозреваемых так и не состоялся. Не было Постановщика среди моих друзей. Хоть это радовало.

Но и я хорош. Додуматься до обвинения в убийстве? Кого? Лучших друзей!

А все равно режиссура Постановщика вызывала невольное восхищение и уважение. Так тонко соединить выступающие углы!

А ведь он не только руководил ходом спектакля, но еще в нужных, самых трудных местах, играл разные роли. Ну и Геныч, ну и молодец! В смысле – стервец паскудный, падаль отмороженная.

Так подставить сразу трех человек! И все из-за сероглазой малышки Марго. Но какова стерва эта Нинель, а? Нет, с ней я даже прощаться не буду. Жить с мужем, родить ребенка от названного брата и свалить отцовство на ничего не ведающего Женьку.

Может и ему не надо ничего говорить? Он во всей этой истории – тень отца Гамлета. Даже тень тени, если такое возможно. Ладно, не буду обострять и так натянутые его отношения с Гуднини. Зачем вот она придумала предложения о женитьбе? А может это по плану Геныча? Свернуть мои мозги в сторону? Так не получилось!

Нет у Нинки никакого коммерческого таланта. Геныч сам строил финансовые аферы и умело дергал за ниточки. Я не удивлюсь, если на счетах Гуднини нет ни копейки. Этот аферист умел контролировать деньги. И явно вкладывал их не только в аптечный бизнес.

Как только в него попытался влезть прокурор и стал скупать аптеки в соседнем районе, эта финансовая акула от имени Седого делает соблазнительное предложение и назначает переговоры на привычном месте – в хуторе Веселом. Пока шестерки Геныча убивают всю компанию прокурора, тот везет в подарок беглому пахану из соседнего района новенькую игрушку, зная, что тот немедленно захочет в нее поиграться.

Вот откуда окровавленные клочья кожи и куча стреляных гильз. Геныч понимал, что после такого убийства сеть поиска будет очень широкая и стрельба возле сторожки обязательно проявится. Так кабанчик был принесен в жертву дьявольскому плану. На беглого пахана повесили еще четыре трупа.

По дороге в поселок я спросил у водителя, как можно заставить зимой проехать машину без водителя не подпирая ничем педаль газа? Опытный бомбила выдал сразу несколько вариантов, из которых мне особенно понравился последний, не оставляющий никаких следов. Водитель рассказал, что часто зимой приходится подстраивать карбюратор. Но для этого надо постоянно поддерживать повышенные обороты. Чтобы двигатель не заглох, нужна третья рука. Так вот он подкладывал ледышку под рычаг газа на карбюраторе. Она медленно таяла от нагрева и некоторое время держала повышенные обороты. Да, так машина без водителя могла проехать и больше, чем полкилометра.

Вот почему возле машины не было ни одного следа. Убийство четверки просто вынуждены были повесить на первого ближайшего к месту происшествия подозреваемого. А вернее, на подставленного ленивым следакам пахана.

Я еще раз разжевал эту фразу. А ведь это дырочка в постановке! Главарь пока не понимает, как он попал в этот переплет. И Геныч пока для него только благодетель. А если пахану раскрыть глаза?

Тогда всем сестрам будет по серьгам. И в бега придется удариться Постановщику спектакля.

С этой благостной мыслью я тогда и уснул. Проснулся с головной болью и в наручниках.

Недооценил я Постановщика, ох недооценил.

Глава 14. Театр одного актера на чужой сцене

Итак, все готово для освобождения. Заклинил механизм замка, насовав туда щепочек от паркета.

Я уже заметил, что тихие шаги в коридоре повторяются примерно раз в два часа. Начал про себя отсчет.

Есть! Шаги и невнятное бормотанье. Поднял свою паркетную удочку и осторожно поднес к огоньку лампады. Материал вспыхнул мгновенно. Проклятая химия! Вот так кто-нибудь на улице бросит в тебя спичку, и сгоришь, как кучка пороха.

Но и вонь от химии препротивная. Я положил смердящий пучок под дверь. Представляю, с каким ужасом Геныч сейчас смотрит на полосу дыма. А может это не Постановщик, а его шестерка? Что за иностранное бормотанье? Или это опять попытка сбить меня с толку?

Так, план заработал. Ставлю птицу. В замке со скрежетом вращался ключ. Сейчас он поймет, что замок сломан.

Только бы в этом проклятом доме нашлась хоть одна завалящая болгарка. И розетка в коридоре, конечно.

Так, удаляющийся топот. Ставим вторую птицу.

А вот и изумительный, услаждающий слух, скрежет болгарки. Так, третья птица.

Но что это? Я поднес цепь к петлям, а этот идиот пилит стержни. Визг пилы прервался коротким треском.

Черт, черт, черт! Разлетелся от перегрузки диск болгарки. Снова удаляющийся топот.

Фу-у! Слава богу! У этого идиота есть запасной диск. Я вытер пот со лба. И удивился. Откуда пот на четвертый день постного сухостоя?

Снова тонко запела болгарка. Справа. Есть четвертая птица!

Я приготовил цепь. Как только диск сверху пропилил петлю насквозь, подставил под пилу крайнее звено цепи.

Вот бы Геныч удивился, если бы знал, что только что сам освободил пленника.

Собственными руками.

Ставлю пятую птицу и жду, когда диск перепилит нижнюю петлю. Главное теперь – не потерять сознание и правильно рассчитать остаток сил.

Есть! Визг пилы прекратился. Я всеми своими килограммами налег на дверь. Она сначала провернулась, а потом, когда штыри вышли из зацепления, упала вдоль коридора.

Все же от удара я на секунду потерял сознание. Когда открыл глаза, то понял, что мой нос мусолят чьи-то губы и скользкий горячий язык пытается его вытолкнуть изо рта.

Я приподнял голову. Передо мной наливалась синевой раскосая азиатская морда.

– Ты кто? – и только тут понял, что ответа не дождусь, так как буквально размазал по паркету дверью и своим весом тщедушное тельце с выпученными, как у рыбки телескопа, глазами.

Быстро встал и сдвинул дверь к стене. На большее у меня просто не осталось ни сил, ни желания.

Первым делом я отыскал в этом доме ванную и захлебываясь, высосал из крана несколько глотков воды. Буквально силой оторвал себя от хрустального потока живительной влаги. После такой засухи нельзя много пить. Лег в ванную и открыл душ.

Продрогший и трясущийся от счастья упал в зале на диван и долго любовался летающими писюкатыми ангелочками на расписном потолке. Нет, я не чувствовал себя, как в раю – я уже в нем жил. Так, наверное, чувствует себя огурец в дождь после длительной засухи.

Глава 14. Которая повествует о многозначности слова «бумаска» и напоминает о театральности жизни.

Через час вспомнил о расплющенном желтопузике. Тот уже соскреб себя с паркета в бесформенную кучку и пытался ползти к двери.

За ногу дотащил и бросил его в ванную. Полил водой из душа.

Синева медленно сошла с раскосого лица. Еще через час он смог говорить.

– Ты кто? – повторил я свой вопрос.

– Ченг Цзи. Моя хань, китаиц.

– Я вижу, что не английский лорд, морда косоглазая. Мне плевать на твою родословную в куче с генеалогией. Кем ты служишь здесь? Где хозяин?

– Моя секьюрити.

Ну вот, хоть одно слово выговорил правильно. Сторож, значит, при Геныче.

– Хозяин где?

– Улетал уса. Сабрал мама, систра с доська и улетал.

– Куда, куда улетел?

– Уса.

Мозги, смоченные влагой, расправили извилины и подсказали сморщенному в гармошку лбу ответ – в Америку, стервец, смотался.

Радостная мысль взметнула брови к затылку – икона! Значит, теперь она моя?

– А что ж твой хозяин икону не забрал?

– Ипона? Нет ипона.

– Не ври. Сам видел. В углу, под лампадой висит.

– Нет ипона. Бумаска. Ипона хасяина давно продавала.

– Ты что мелешь, желтяк недодавленный?

Я кинулся к своей камере. Слева от снятой двери увидел выключатель. В узком длинном канале вспыхнули яркие потолочные светильники.

Боже, как я жил четверо суток в этой вонище? Врут, когда говорят, что свое не пахнет! Зажав нос, я кинулся к иконе, надеясь ощутить пальцами выпуклую мозаику. Нет. Ровная бумага.

– Бумаска.

– Не издевайся, китаеза, а лучше скажи, зачем яд в бокалы положил? Отравить меня хотел? – я протянул к его индюшачьему морщинистому горлу руку.

– Моя давала вода и сакалада. Яда не давала. Хасяина так велел. Касдый ночь два вода и два сакалада. Твоя не хотела кусать.

– Я не хотел? Да я тебя удавлю за такие слова! Какой шоколад? – я огляделся. Точно, в самом углу у двери лежали две толстые плитки рядом с двумя, такого же цвета, кучками. Просто не видел их раньше при тусклом свете лампады. Или, вернее, не тем на них смотрел.

Это сюрприз. Так он не хотел меня отравить? Почему?

Нда, просто изолировал на время, чтобы спокойно перевести деньги и улететь со всем семейством за границу. Явно не в Америку. Как его теперь искать, если я его ни разу не видел, а остальные помнят только огромные черные очки? Уж о своих фото он явно позаботился.

Видели его без очков только Гуднини и мать. Но они теперь далеко.

А я что могу ему теперь предъявить? Малюсенькую дырочку в его спектакле? Так он и о ней догадался, вырубив меня и засадив в камеру на время заметания следов.

Я сидел в зале, уныло пережевывая безрадостные мысли.

– Хосяина, твоя бумаска.

Опять «бумаска», какая еще «бумаска»? Китаец держал мой пиджак, а второй рукой двигал по столу паспорт с вложенными листами.

Точно, как же я забыл о документах? Текст на листах со множеством печатей меня поразил.

Это были оформленные дарственные на мое имя на особняк, дачный участок и две машины.

Дарителем записан китаец. На обороте последнего листа стояла размашистая надпись карандашом: «Я первый, кто дарит театр гениальному зрителю, а тюрьму – гениальному заключенному!». Ниже причудливая подпись.

Какая извращенная самовлюбленнось, эгоцентризм и наглая самоуверенность! Не поверю, что он мог предвидеть ТАКОЕ мое освобождение. А там, кто их знает – этих гениев преступного мира?

Нет, спасибо, конечно, за оценку проделанной мной работы. Документики я сохраню. Не в меркантильности дело. Вдруг почерк пригодится? Или подпись?

Жизнь, ведь, по сути, тоже театр. И пьесы меняются. И режиссеры.