Текст книги "Весь вечер на арене цирка… (СИ)"

Автор книги: Влад Костромин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Весь вечер на арене цирка…

Довольно интересный рассказ, с удовольствием прочитала, да и слог не тяжёлый. Спасибо! Прочитала и другие Ваши рассказы, понравились. Спасибо за доставленное удовольствие! Если сравнивать с половиной тех рассказов, что я прочитала за последние две недели, в вашем смыла больше, чем в них всех вместе взятых. 

И к тому же здесь всё просто и понятно, на мой взгляд, именно так, как должно быть. Ничего лишнего, но в то же время достаточно. Nacre

Мать наша была меломанкой. Когда отец в гневе разбил ее магнитофон «Русь-309»[1], то она по каталогу решила выписать себе новый. Тогда как раз эти глянцевые каталоги с различной бытовой техникой и прочими товарами, вплоть до газовых пистолетов, широко ходили по рукам. Выбрала она магнитофон «Весна М-310С1», перевела деньги в Санк-Петербург и стала ждать. Неделю, вторую, третью. На третью неделю к ней пришло понимание, что магнитофона она не увидит. Кинулась она заказывать межгород и названивать в это совместное предприятие, умоляя вернуть ей деньги. Как ни странно, но после того как я подсказал ей пригрозить написать письмо в «Комсомольскую правду», деньги ей вернули. Правда пришлось ехать в райцентр и открывать там счет в Сбербанке. В Сбербанке мать и узнала, что в областном центре, в цирке, скоро будет концерт весьма любимого ею Добрынина.

Мать, получив деньги, купила в райцентре магнитофон, который обошелся ей на треть дешевле, чем, если бы приобрела по каталогу, и от радости решила съездить на концерт. Созвонилась с сестрой отца тетей Ниной и та купила на нас четыре билета. В цирке же была назначена встреча с тетей Ниной и ее дочкой Лариской. Гордый носитель апоплексы папа Плейшнер провел все время концерта, рассматривая в привезенный с собой бинокль умеренно одетых девушек из подтанцовки этого самого Добрынина. А я рассматривал негров. Первый раз в жизни своей встретил живых негров. До этого про них лишь в книгах читал. Телевидение тогда еще не было захлестнуто мутным потоком пошлой продукции Голливуда с его «фирменным афроамериканским юмором», поэтому на экране этих персонажей не было.

Два негра сидели на ряд выше нас, и ближе к концу первого отделения уже заметно нервничали от моего пристального внимания.

– Гляньте, живые негры!

– Это мои друзья из Анголы, – важно заявил Плейшнер, не отрываясь от арены.

– Нехорошо так обращать внимание на людей! – одернула меня мать. – Смотри вон лучше на Пашку!

Смотреть на певца она не могла мне приказать, волнуясь, что полуголая подтанцовка повредит моей неокрепшей нравственности. Она была слегка двинута на этой почве. Когда в клубе показывали кино, то всегда сажала нас с Пашкой на кресла перед собой и при малейшем намеке на экранную «обнаженку» закрывала нам руками глаза.

– Где негры? Они живые? Настоящие? – перекрывая голос певца оживился сонный Пашка, который арену все равно не видел.

– Вон, сзади нас сидят.

– Где?

– Да вон же!

– Показывать пальцем некультурно! – одернула меня мать. – Павел, не вертись!

– Это глисты! – выдал свою версию отец. – Чешется у него от глистов, поэтому и вертится.

– Смотри на Влада! – распорядилась мать.

– Мы в цирк приехали друг на друга смотреть?

– Не мешайте мне слушать песни! Устроили балаган какой-то, дикари! Людей постыдитесь!

В антракте я поднялся к темнокожим и спросил:

– Здравствуйте! А вы Тома Сойера знаете?

Они переглянулись и ничего не ответили.

– А Гекельберри Финна?

Дети «черного континента» смотрели на меня как бараны на новые ворота.

«Немые? Или просто по-русски не понимают?» – подумал я и вернулся на свое место.

– Что они сказали? – как уж на сковородке вертелся Пашка.

– Молчат.

– А вдруг это шпионы? Помнишь, как в том анекдоте, что крестный рассказывал?

– Да заткнетесь вы уже когда-нибудь или нет? – не выдержала мать. – Совсем ополоумели. Негров что ли ни разу не видели?

– Нет! – в один голос ответили мы.

– А ты видела? – простодушно поинтересовался брат и начал корчить неграм рожи.

– Я? Я… я нет, – была вынуждена признаться мать.

– Я видел, – наконец-то соизволил обернуться к обсуждаемым персонам отец.

– Негры как негры, – наведя на них бинокль, громко заявил он. – У нас в институте таких полно было.

Теперь уже весь ряд, забыв про певца, уставился на них. Мать, напевая: «Синий туман, похож на обман…», тоже повернулась посмотреть.

– Черные то какие, прости Господи!

– Обычное дело, – папаша потерял к ним интерес и вновь нацелил окуляры на мелькающие, слегка прикрытые цветными лоскутками, прелести девушек.

– Не дай Бог, сглазят! Ишь как уставились! – мать достала из сумочки нож и стала его лезвием крестить воздух перед собой, а потом передо мной и Пашкой, стремясь уберечь от сглаза.

Негры, наблюдая это, заметно побледнели. Один из них сказал другому что-то вроде: «Вуду».

– Глянь, они выцветают! – обратил внимание Пашка, встав ногами на сиденье и едва не доставая своими возбужденно блестящими очками «черных братьев». – Наверно, они не настоящие, а цирковые.

– Нет, я понял. Это мавры, а не негры – не согласился я с братом. – Типа Отелло.

– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – немедленно отозвался единственной ему знакомой строчкой из Шекспира отец. – Что не молилась? Так молись!

– А где платок, что подарил тебе я? – подхватил я.

– Какой нах… платок? – не понял папенька.

– Это ему голову надуло, из-за того, что шапку не носит, – среагировала мать, продолжая яростно рубить воздух ножом. – Павел, сядь на сиденье!

– Оно грязное! – возмутился Пашка.

– Ты же сам и натоптал, – я решил принять посильное участие в воспитание брата.

– Да глисты у него, – вновь встрял Плейшнер. – Потому и ерзает.

Несчастные негры, не выдержав, на подрагивающих ногах покинули зал.

– Уходят шпионы! – заорал им вслед Пашка, заставив шарахнуться нескольких человек.

– Святы́й Бо́же, Святы́й Крепкий, Святы́й Безсмертный, помилуй нас. Святы́й Бо́же, Святы́й Крепкий, Святы́й Безсмертный, помилуй нас. Святы́й Бо́же, Святы́й Крепкий, Святы́й Безсмертный, помилуй нас, – громко молилась мать, крестя спины спешно уходящих черных гостей города.

Тем временем концерт подошел к своему логическому завершению, то есть концу. Отец схватил букет тюльпанов, приготовленных матерью для Добрынина и размахивая биноклем ломанулся по ступенькам вниз.

– Ты куда намылился, старый черт? – размахивая ножом, кинулась за ним мать. – Ишь глаза на девок срамных как рак выкатил. А ну стой!

Вслед им свистели и улюлюкали возбужденные зрители. Возле самого выхода на арену эта парочка была перехвачена крепкими молодыми людьми в штатском и на некоторое время скрылась с наших глаз. Зрители покидали зал, мы потянулись вслед за ними. Выйдя, наткнулись на чучело волка, и Пашка оседлал его со словами:

– Я Иван-царевич!

– Ты Иван-дурак! Немедленно слезь с волка! – приказала подошедшая тетя Нина, тащившая на буксире Лариску. – Что вы там за шапито устроили? Весь цирк вместо Добрынина на вас смотрел. Совсем вы там свихнулись в своей глуши?

– А что мы? Мы ничего не сделали, – пытался защищаться я.

– Слезь с волка, сломаешь!

– Не слезу! – начал капризничать брат.

В это время подошел отец с помятым букетом в руках.

– Вить, вы совсем того? – тетя Нина покрутила пальцем у виска.

– Это тебе, – он протянул ей потрепанный букет.

– Спасибо, конечно, но все-таки…

– Это Валька во всем виновата, – поспешил папаша свалить вину на супругу. – У нее не все дома!

– Сам хорош, похотливая сволочь! – незаметно подошла мать. – Ломанулся к девкам срамным, как козлик молодой!

– Ладно, по пути домой разберетесь! – прервала их тетя Нина. – Давайте деньги за билеты и пока. А то тут знакомых полно. Будут потом говорить, что мы с сумасшедшими общаемся.

– А денег нет, – потупился папенька. – В другой раз отдам…

– Вить, я долг взяла!

– А я откуда знал? Через неделю привезу.

– Через неделю будет поздно!

– Лучше поздно, чем не туда!

– Да ну тебя. Пошли Ларис.

– До свидания, – культурно попрощалась со всеми Лариска.

– До свидания, – не менее вежливо ответили мы с Пашкой.

– А я ведь видела негров! – хлопнула себя по лбу севшая в машину мать. – Я когда тобой Владик, беременная была, то в августе с тетей Галей поехала в Москву за тюлями.

– И там негры были? – влез нетерпеливый Пашка.

– Нет. Я простыла там и возникла угроза выкидыша. Меня положили на три недели на сохранение. А вот там как раз негритянка была беременная. И что поразило меня: сама черная вся, а пятки и ладони бело-розовые.

– Это от нас негритянка, – заводя мотор, высказался папаша. – Из нашего «ликбеза».

– Ты откуда знаешь? – подозрительно уставилась на него мать.

– А откуда ж еще?

– Влад, ты выкидышем мог стать, – разрядил напряженную обстановку Пашка, заработав подзатыльник от отца.

Политически грамотный демагог Плейшнер, вдохновившись зрелищем полуодетых девушек, во время двухчасового пути домой прочел нам лекцию о борьбе с апартеидом, освобождении народов Африки, угнетении негров в США, Анджеле Девис и Нельсоне Манделе. Также, щедро пересыпая свою речь непарламентскими выражениями, поведал о своей героической борьбе против этих самых представителей свободной Африки. Хотя тогда в нашей стране, слава Богу, и парламента еще не было этого антинародного.

– Я, по молодости, когда длинноволосый был, с ними в конфликт вступил! Международный! – хвастался пораженный словесным поносом папенька. – У нас в сельскохозяйственном институте негров много училось, да и арабы всякие встречались. Возможно, и сирийцы с турками там были. Египтяне точно учились в то время.

– Живые? – восторженно слушал эту ересь Пашка.

– Конечно живые. Мертвые в морге лежали, – заржал отец. – Всякой твари было по паре, но конфликт получился с представителями братской Африки.

– Ты за Нельсона Мандулу с ними дрался? – продолжал допытываться Пашка.

– Не совсем, – важно продолжал Плейшнер. – Причина конфликта была в отказе знакомого негра дать мне виски и порно…тьфу ты эротический журнал.

– Какой, какой журнал? – встрепенулась мать.

– С картинками журнал.

– Пап, а ты что?

– Хотел в рог ему врезать! А он увидел и испугался. Говорит, «Я знаю, что ты самбо занимаешься»!

– А дальше?

– Я бить не стал. Конфликт же международный, понимать надо. Ушел я из комнаты, но решил проучить, чтобы знали, как виски за счет простого советского мужика хлестать и «белому господину» не наливать. На следующую ночь, как раз накануне отъезда на летние каникулы, забросал кирпичами окна иностранного общежития. Все стекла разбил и нескольких «черных братьев» поранил.

– И тебя не искали? Милиция?

– Милиция? – презрительно рассмеялся отец. – Выше бери. КГБ искал! Но я свалил в деревню, а доблестные сотрудники КГБ стали искать диверсантов, под покровом ночи подло поднявших руку на «дружбу народов».

– Нашли?

– Нет. А у нас в вузе с тех пор песня про КГБ была.

– Какая?

– Дружинники, милиции нету – привлекайте хулиганов к ответу, – гнусаво завелся Плейшнер и завывал всю дорогу до дома.

– Из окошечка вагона виден краешек перрона,

Я прощаюсь со своим родимым домом.

Меня увозят лет на пять на курорты отдыхать

За содеянную кражу со взломом.

А если б только за кражу да за денег пропажу,

А еще хулиганскую драку.

Я деруся как Тарзан, разгоняю весь шалман,

Но однажды наскочил на собаку.

Был он волком матерым, то ль самбистом, то ль боксером,

Попросил я у него закурить,

А он, наглый, мне в ответ: «Закурить, – говорит, – нет»,

А «Литерос» из кармана торчит.

Ах, я думаю, хамло, в смысле значит западло,

Размахнулся я ему и саданул.

А он стойкий, стал стоять и руками стал махать

И мурло мне набок свернул.

Тут я думаю бежать, потихоньку отступать.

«Во мне зверя, – говорю, – не буди».

А чтоб бегство прикрывать, стал руками я махать

И кричать: «По одному подходи!!!»

А он, гад, всего один да здоровый сукин сын,

Размахнулся, мне он так саданул,

Так ударил дуралей, что я выпал из туфлей

И мурло на место вернул.

Я его благодарю и спасибо говорю

За леченье простейшим манером,

А он не слышит, басурман, бьет меня как барабан,

Не дает мне бежать за мильцанером.

Где ж милиция моя, что должна беречь меня,

Опергруппы, дружинников нету.

Я ведь драться не хочу, меня бьют, а я кричу:

«Призовите хулигана к ответу!!!»

«Черный ворон» подкатил, меня быстро проглотил,

И лежу я в нем один на боку.

А его едва схватили, извинились, отпустили.

Лейтенант он КГБ в отпуску.

[1] См. рассказ «Мойдодыр-1993».