Текст книги "Тихая вода"

Автор книги: Вивека Стен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава 5

Погруженная в размышления, Нора продолжила путь. Кто же этот несчастный, чужак или из местных? Если он с Сандхамна, кто-то должен его хватиться. Остров небольшой, все знают друг друга. Но Нора ничего такого не слышала.

Она припарковала велосипед возле штакетника и опустила Симона на землю. Соседка Сигне Бранд поливала розы. Южная стена ее дома буквально утопала в фантастических розах, ярко-пунцовых и нежно-розовых вперемежку. Кустам не один десяток лет, и нижние ветви были толщиной с руку.

Дом Сигне, или тети Сигне, как с детства называла ее Нора, назывался виллой Бранда и по праву считался самым красивым на острове. Он стоял на Мельничной горе, над самым входом в гавань. Когда в шестидесятых годах позапрошлого века мельница была перенесена с горы на другое место, лоцман Карл Вильгельм Бранд, дедушка Сигне, купил эту землю в собственность. Но лишь много лет спустя смог наконец выстроить этот действительно роскошный особняк.

Он высился в гордом одиночестве, несмотря на давнее правило островитян селиться тесно, чтобы дома служили друг другу защитой от ветра. Когда пароход входил в гавань, вилла Бранда была первым, что открывалось глазам пассажиров. Поэтому ее можно было считать главной достопримечательностью острова.

Лоцман не пожалел на нее денег и использовал только лучшие материалы. С широкими чердачными окнами, узкими карнизами вдоль скатов крыши и мягко изогнутыми линиями мансарды и эркеров, дом являл собой образец национально-романтической архитектуры. Внутри были роскошные печи с изразцами, специально изготовленными на фарфоровой фабрике в Густавберге, и огромные ванны на чугунных львиных лапах в стиле модерн. Даже туалет, что больше всего удивляло соседей, привыкших пользоваться удобствами во дворе, как это тогда было принято.

Находились и те, кто укоризненно качал головой и что-то бурчал про пижонство и столичные веяния. Но этим доброго лоцмана было не смутить. «На своей земле я делаю, что хочу», – отвечал он, когда подобные слухи достигали его ушей.

Сигне, после долгих сомнений, все-таки купила телевизор, и до сих пор это оставалось единственным стилистическим нарушением в угоду современности. Случайный гость едва поверил бы, что меблировке виллы Бранда более ста лет, так отлично все сохранилось.

Сейчас Сигне жила в доме одна, точнее с лабрадором Кайсой. Время от времени жаловалась, что содержание дома ей дорого обходится. Но очередному чужаку, пытавшемуся соблазнить ее фантастической суммой в обмен на самое красивое строение на Сандхамне, неизменно указывала на дверь.

– Здесь я родилась, здесь и помру, – объявляла Сигне без тени пафоса. – И ни один толстосум из Стокгольма не переступит этого порога.

Сигне любила Виллу Бранда, и Нора хорошо ее в этом понимала. Когда она была маленькой, соседке нередко доставалась роль мамы на подхвате, поэтому в ее доме Нора ориентировалась не хуже, чем в родительском.

– Слышали, что случилось? – спросила Нора через забор.

– Нет, а что?

Сигне отставила лейку, выпрямилась и подошла к штакетнику.

– На западном побережье нашли утопленника. Сейчас там полно полиции.

Взгляд Сигне стал испуганным.

– Можете себе представить настроение родителей из школы плавания, – продолжала Нора.

– Утопленник, ты сказала? – переспросила Сигне.

– Да. Я наткнулась на Томаса возле Вестербергс Ливс. Он приехал вести расследование.

Теперь Сигне смотрела вопросительно:

– И его опознали? Утопленника, я имею в виду…

– Я там не была, но Томас сказал, что это мужчина и тело долго пролежало в воде. Похоже, несколько месяцев.

– То есть Томас здесь по работе. Представить себе только, как он вырос…

– Я тоже, тетя Сигне, – улыбнулась Нора. – Он ведь всего на год старше меня.

– Все равно в это трудно поверить. Так быстро летит время, – взгляд Сигне стал печальным. – До сих пор не могу привыкнуть к тому, что у тебя своя семья и дети. Давно ли сама была ростом с Симона?

Улыбнувшись на прощанье, Нора пошла к себе. Она тоже любила свой дом, который много лет тому назад унаследовала от бабушки. Пусть не хоромы, как у Сигне, зато уютно и довольно практично для дома 1915 года постройки. На первом этаже просторная кухня и комната, совмещающая функции телевизионной и игровой для детей и гостиной для взрослых.

Небольшая изразцовая печь очень неплохо сохранилась. Зимой она особенно была кстати, потому что могла отапливать весь первый этаж. На острове случались перебои с электричеством.

На втором этаже находились две спальни, для Норы и для Хенрика, и еще одна для мальчиков. Сразу после переезда пришлось раскошелиться на ремонт кухни и ванной, потому что там он действительно требовался. Без роскоши, зато все работает и неплохо смотрится.

Но гордостью Норы оставалась застекленная веранда в старом стиле, подоконники которой теперь были заставлены горшочками с пеларгониями. Она выходила на запад. Стоило чуть напрячь зрение – и с нее можно было увидеть море. Но что можно было видеть без всякого напряжения, так это Виллу Бранда, в сравнении с которой дом Норы смотрелся жалкой хижиной.

– Привет, мы дома! – крикнула Нора в сторону лестницы.

Ответом ей было молчание.

Где-то мелькнула мысль, что Хенрик уехал с Адамом, пока она занималась Симоном, но Нора быстро отогнала ее как бесплодную надежду. Очевидно, оба еще спали. Во время ночных дежурств в больнице Хенрик мог сутками обходиться без сна, но потом при первой возможности сполна добирал свое.

Нора вздохнула и ступила на лестницу.

– Буууу!

Она вздрогнула от неожиданности, когда Адам выскочил из ванной.

– Испугалась? – мальчик улыбался во всю ширь. – Папа еще не проснулся, а я уже заправил свою кровать.

Нора обняла сына. Под футболкой прощупывались ребра. Куда подевался ее пухленький малыш и откуда взялось это костлявое существо?

– Пойдем, надо позавтракать перед плаванием.

Держась за руки, они спустились на кухню. Пока Нора доставала купленные по дороге свежие булочки, Адам накрывал на стол.

– Не забудь про инсулин, мама.

Нора улыбнулась и попыталась еще раз заманить мальчика в объятья. Настоящий старший сын, понимающий и ответственный. С тех пор как Адам осознал, насколько важны для диабетиков, вроде Норы, инъекции инсулина перед каждым приемом пищи, он взял на себя труд напоминать ей об этом. А когда Нора пренебрегала уколами, в основном перед перекусами вне дома, нервничал не на шутку и даже кричал на нее.

Нора открыла холодильник и достала упаковку с ампулами. Выбрала одну и демонстративно поднесла к глазам Адама.

– Слушаюсь, мой генерал.

Привычным жестом набрала инсулин в шприц и ввела в складку на животе чуть пониже пупка. К счастью, ни Симон, ни Адам не обнаруживали пока склонности к диабету, но для окончательных выводов оба были слишком малы.

Краем уха Нора слышала, как Адам вбежал в спальню отца и попытался разбудить того, прыгая по кровати. Возражать не имело смысла. К тому же было бы действительно неплохо, если бы Хенрик проводил Адама в школу плавания, пока она будет гулять с Симоном.

Да, и еще кофе с Томасом.

Глава 6

Отделение полиции находилось на острове в том же доме, что и почта.

Это желтое строение, сразу под песчаным карьером, иначе называемом Ямой, внешне ничем не отличалось от типичного летнего дома в шхерах.

Внутри был современный офис на десяток с лишним мест и комната для совещаний. В отделении работало пятнадцать человек, большинство женщины. И они занимались всем, от драк и избиений до угнанных велосипедов.

Участок открывался рано утром и закрывался только в десять вечера. Поскольку он был подсоединен к внешней полицейской Сети, Томасу не составило труда отправить в Стокгольм рапорт о мертвом мужчине. Местные коллеги предоставили ему такую возможность без лишних объяснений.

Но для начала Томас заглянул в реестр пропавших без вести – ПБВ.

В Стокгольмском лене[5]5
  Лен – административно-территориальная единица в Швеции.


[Закрыть] таковыми на сегодняшний день числились два человека. Первый был пенсионер семидесяти четырех лет, страдающий деменцией. Заявление о его пропаже поступило два дня назад. «Сидит где-нибудь в лесу, бедолага, – подумал Томас. – Умрет от истощения и жажды, если не найдут в ближайшее время. Обычный случай».

Вторым был пятидесятилетний Кристер Берггрен, сотрудник «Сюстембулагета»[6]6
  «Сюстембулагет» – сеть алкогольных супермаркетов в Швеции.


[Закрыть]. Его работодатель обратился в полицию в начале апреля, когда мужчина отсутствовал на работе десять дней. Он пропал сразу после Пасхи, то есть в последнюю неделю марта. Томас смотрел на монитор. Кристер Берггрен – среднего роста, с темно-русыми волосами, работал в «Сюстембулагете» с 1971 года, то есть сразу после средней ступени школы, если Томас правильно подсчитал.

Инспектор достал мобильник и выбрал номер Карины – на удивление миловидной дочери Дедушки, которая работала секретарем в отделении в Наке и готовилась поступать в полицейскую школу.

– Привет, Карина, это Томас. Можешь позвонить в отделение судмедэкспертизы? Дело в том, что сегодняшний труп может оказаться неким Кристером Берггреном, объявленным в розыск несколько месяцев тому назад.

Томас продиктовал идентификационный номер и домашний адрес Берггрена.

– Выясни заодно, с кем там можно связаться, и мы немедленно туда отправимся. Если повезет, сразу найдем водительские права или удостоверение личности.

Томас замолчал, продолжая скользить взглядом по описанию Кристера Берггрена на мониторе. За окном слышался детский смех и велосипедные звонки. Еще одно напоминание о лете и поездке на Харё, в то единственное место после смерти Эмили, где Томас чувствует себя дома. Вдруг захотелось просто посидеть на мостике, не думая ни о чем и ничего не ожидая.

– Было бы хорошо распутать это дело так сразу, – сказал он Карине. – Уж очень хочется в отпуск.

Глава 7

Четверг, первая неделя

Когда в четверг утром Томас переступил порог своего кабинета в полицейском отделении в Наке, Карина была уже там. Она положила на его стол рапорт с логотипом судмедэкспертизы, который только что получила.

– Вот, Томас, посмотри. Утопленник с Сандхамна действительно оказался Кристером Берггреном, как ты и предполагал. У него в кармане нашли бумажник с водительскими правами. Имя и фамилию удалось прочитать, как ни странно.

Карина искоса наблюдала, как Томас изучал рапорт судмедэкспертов. Она положила глаз на инспектора уже в самом начале его работы в Наке, но тот ничего не замечал.

Карина думала о том, что, не стриги Томас так коротко густые и жесткие волосы, давно носил бы гриву не хуже конской. В нем было что-то от бродяги. Сразу чувствовалось, по крайней мере, что большую часть времени он проводит на свежем воздухе. На это указывала сетка морщинок вокруг глаз, какая бывает у тех, кто много щурится на солнце. Не говоря о спортивном сложении при довольно высоком росте. Сама Карина была намного ниже коллеги.

Томас имел репутацию хорошего полицейского, справедливого и внимательного к людям. Человека чести, с которым приятно работать. Неизменно доброжелательный, он пользовался всеобщей любовью и при этом держался особняком. Никому из коллег так и не удалось сблизиться с инспектором по-настоящему.

Карина слышала, что с год назад у него умер ребенок. И что брак после этого не удалось спасти, и все кончилось разводом. В коридорах ходили слухи о девочке-младенце, но подробностей не знал никто. Довольно долго Томас пребывал в депрессии, и только совсем недавно жизнь стала к нему возвращаться. Если верить слухам, опять же.

Карина ни с кем не встречалась в последние годы, разве очень недолго. С ровесниками она скучала, но Томас, почти сорокалетний, это совсем другое дело. Сразу видно, зрелый мужчина. При этом в нем было что-то такое, что задевало особенно чувствительные струны ее души, но что именно – этого не знала и сама Карина. Возможно, тень пережитого горя, лежавшая на его лице. Или же то, что он не проявлял к ней ни малейшего интереса, чем еще больше подстегивал ее интерес.

Карина знала, что сама выглядит далеко не так сногсшибательно. Что она невысока ростом, миловидна и имеет ямочку на левой щеке, о которой ей напоминает всяк кому не лень. В общем и целом, Карина не могла пожаловаться на недостаток мужского внимания, и только Томас не выделял ее среди прочих, несмотря на регулярные намеки.

Она не упускала случая лишний раз заглянуть к нему в кабинет. Иногда приносила печенье или булочки и предлагала небольшую кофе-паузу на двоих. На «летучках» и совещаниях спешила занять место рядом с инспектором и заговаривала с ним при любой возможности – все напрасно.

Вот и сейчас задержалась в дверях, сосредоточившись на его руке, державшей бумагу. Ей нравились его длинные, изящные пальцы и аккуратной формы ногти. Карина представляла себе, как эти руки касаются ее кожи. Особенно часто она думала о них перед сном и вздрагивала от воображаемых поглаживаний.

Не подозревая о ее мыслях, Томас погрузился в рапорт, составленный на самом беспросветном медицинском канцелярите. Без малейшего намека на эмоции, которые тоже могли бы что-нибудь сообщить о предмете описания.

Короткие, рубленые фразы резюмировали результаты вскрытия. Причина смерти – утопление. Вода в легких. Повреждения на теле, насколько можно судить, вызваны длительным пребыванием его в воде. Следы алкоголя или каких-нибудь других токсичных химических веществ в крови отсутствуют.

Старая рыболовная сеть сделана из хлопковых волокон, являющихся типичным материалом для изготовления подобных снастей в Швеции. Канат, завязанный петлей, в которую продето тело, тоже самый обычный. Похоже, на нем что-то висело. На его оборванном, растрепавшемся бахромой конце обнаружены следы железа.

И ни намека на то, что же это все-таки было, несчастный случай или самоубийство?

Наибольшие подозрения вызывал канат. Томас задумался. Каким образом канат оказался на теле человека, упавшего в воду вследствие несчастного случая? Или Кристера Берггрена все-таки пытались поднять? Или же, решившись на самоубийство, он сначала хотел повеситься, а потом передумал и все-таки прыгнул в море? Но разве в последнем случае не логично было бы предварительно снять канат? Зачем он ему был нужен? Или же люди просто не озадачиваются подобными вопросами в такие минуты?

С рыболовными сетями все казалось проще. Тело попало и запуталось в них, когда опускалось под воду. А вот канат? С другой стороны, долгий опыт полицейской работы научил Томаса тому, что иногда некоторые вещи приходится оставлять без объяснений. И это ничему не мешает.

Если бы не это, смерть можно было бы смело списать на самоубийство или несчастный случай. Но проклятый канат болтался в мыслях инспектора, как острый камень в ботинке.

В конце концов Томас решил осмотреть квартиру Кристера Бреггрена. Что если там найдется предсмертная записка или еще что-нибудь, что могло бы прояснить ситуацию.

Дом Кристера Берггрена находился на окраине Бандхагена – ближайшего из южных пригородов Стокгольма. Томас припарковал свою «Вольво 945» – которую нещадно эксплуатировал вот уже больше восьми лет – у тротуара и огляделся. Ряды кирпичных желтых домов – пять этажей без лифта. Типичная застройка пятидесятых годов. На улице стояло еще несколько машин. Старичок в кепке с трудом волочился по тротуару, опираясь на ролятор[7]7
  Ходунки с колесами, часто снабженные сиденьем.


[Закрыть].

Томас открыл дверь со стеклянным окошком и вошел в подъезд. На дощечке справа перечислены ответственные квартиросъемщики. Кристер Берггрен жил двумя пролетами выше. Томас быстро пошел по лестнице. На каждом этаже было по три двери светло-коричневого дерева, оцарапанного и выцветшего от времени. Крашеные стены неопределенного серо-бежевого оттенка дополняли картину.

Под табличкой «К. Берггрен» обнаружилась написанная чернилами записка – «Никакой рекламы». Тем не менее кто-то попытался просунуть в почтовую щель целый ворох рекламных газет и буклетов. Когда слесарь, явившийся на несколько минут раньше Томаса, открыл квартиру, в лицо ударил затхлый запах – смесь протухшей пищи и спертого воздуха.

Томас начал с кухни. На посудном столике стояло несколько пустых винных бутылок и пакет с высохшим хлебом. В мойке громоздилась пирамида грязных тарелок. Открыв старый холодильник, Томас почувствовал горьковатый запах молочной плесени и увидел вскрытый пакет молока. Ветчина и похожий на зеленую коросту кусок сыра лежали рядом. Очевидно, сюда не заглядывали уже несколько месяцев.

В гостиной обошлось без сюрпризов. Черный кожаный диван, унылые обои с изображением водорослей, полинялые и старые. Круги от стаканов и бутылок на стеклянном столике свидетельствовали не столько о пристрастии хозяина к алкоголю, сколько о пренебрежительном отношении к мебели. На окнах горшки с увядшими цветами – и ни малейшего намека на присутствие женщины. Похоже, Кристер Берггрен прожил здесь один много лет.

Полки в книжном шкафу заставлены видеокассетами вперемежку с DVD. Томас отметил большое количество фильмов с Клинтом Иствудом. Книг немного, в основном, – судя по потертым кожаным переплетам с золотыми буквами, – доставшиеся хозяину в наследство. На стене афиша – гоночные машины «Формулы 1» на старте. На столе кучка каталогов, журнал «Автоспорт» и программа телевидения. Там же рекламная брошюра судоходной компании «Силья Лайн». Томас взял ее в руки. Что если Кристер Берггрен просто выпал с такого вот финского парома? В последнее время они курсируют у западного побережья Сандхамна чуть ли не каждый вечер.

Он прошел в спальню и огляделся. Кровать стоит убранная, под покрывалом, но вокруг разбросаны грязные тряпки. На ночном столике старый номер «Афтонбладет». Томас пригляделся – за двадцать седьмое марта. Что если это был последний день пребывания Кристера Берггрена в этой квартире? Срок годности на пакете молока из холодильника ограничен тем же числом, и молоко давно испортилось.

На бюро черно-белая фотография девушки с прической по моде пятидесятых. На обратной стороне витиеватая надпись от руки – «Сесилия – 57». Симпатичная девушка, но на старый лад. Ярко-алая помада, взгляд больших глаз устремлен вдаль. Вся будто светится, излучает чистоту во всех смыслах. Неужели его мать?

Согласно реестру народонаселения, умерла в начале этого года.

Томас безуспешно высматривал предсмертную записку или что-нибудь другое, что могло бы прояснить смерть Кристера Берггрена. Он вышел в прихожую, пролистал кучу корреспонденции на полу. В основном реклама плюс несколько конвертов, похоже, со счетами. И открытка с надписью «Кос»[8]8
  Греческий остров в Эгейском море, у берегов Турции.


[Закрыть] крупными буквами поверх вида южного побережья.

«Позвони мне на мобильный, нужно поговорить! Обнимаю, Кики», – написано на обратной стороне.

Томас задался вопросом, не та ли это самая Кики Берггрен, кузина Кристера? Единственная живая родственница, на след которой до сих пор удалось напасть? Томас уже пытался до нее дозвониться, на мобильный и стационарный, но попадал только на автоответчик.

Быстрый осмотр ванной не выявил ничего нового.

Унитаз выглядел как и следовало ожидать – желтые пятна высохшей мочи на белом фарфоре.

Томас еще раз прошелся по квартире, сам толком не представляя, что надеется обнаружить. Если не предсмертную записку, то что-нибудь другое, косвенно указывающее на намерение Кристера Берггрена свести счеты с жизнью.

Если, конечно, это не был несчастный случай.

Глава 8

Вторник, вторая неделя

Кики Берггрен вздохнула и набрала код на двери пятиэтажки в Бандхагене.

Наконец она дома. Кики так соскучилась по своей постели и всему остальному. «Я дома!» – от одной этой фразы мышцы лица расслаблялись и теплело внутри.

Когда бывшая одноклассница Агнета пригласила Кики поработать официанткой на греческом острове, это звучало как обещание рая. Вот так отдохнуть в Греции, не потратив на это ни гроша! Жилье и еда – все оплачено. Плюс зарплата, небольшая, конечно, но не стоит забывать о чаевых. Так ей это расписывали, по крайней мере. И главное – солнце вместо мокрого снега и грязи.

Все это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Действительность быстро опустила Кики Берггрен с небес на землю. Трех месяцев с пьяными посетителями, в основном шведами, которые заказывали слишком много узо[9]9
  Греческий анисовый бренди.


[Закрыть] и экономили на закуске, оказалось достаточно, чтобы греческий рай встал поперек горла. Теперь Кики хотела одного – вернуться к нормальной жизни, когда она, одинокая девушка, работала крупье в ведущей сети шведских казино. Никогда не думала, что будет вспоминать с ностальгией, как в гудящем словно пчелиный улей зале раздавала карты для блэкджека.

Кики отперла входную дверь и втащила сумки.

Воздух в квартире показался ей затхлым, как бывает, когда возвращаешься домой после долгого отсутствия. Оставив сумки в прихожей, Кики прошла на кухню. Опустилась за стол, закурила. Достала бутылку узо, которую прикупила на память о ресторане, налила себе бокал. Сумки могут подождать до утра. «Он не так плох, этот узо, – подумала Кики, пригубив из бокала. – Если со льдом». Где-то мелькнула мысль, не проверить ли электронную почту. Но потом Кики решила, что и это не к спеху. На Косе она заглядывала в интернет-кафе, но только от случая к случаю.

Кики достала мобильник и зашла в голосовые сообщения. Она надеялась, что там ничего нет. Большинство приятелей знали, что она в Греции. Кроме того, неделю назад ее телефон разбился вдребезги, и некоторое время Кики оставалась недоступной по мобильной связи.

Первое сообщение оказалось рекламой. Некто предлагал услуги финансового консультанта. Он явно ошибся адресом.

Зато следующее ее насторожило.

«Меня зовут Томас Андреассон, – представился низкий мужской голос, – я инспектор из отделения полиции в Наке. У меня к вам несколько вопросов, касающихся вашего кузена Кристера Берггрена, и я прошу вас связаться со мной при первой возможности по номеру…»

Кики смяла сигарету в пепельнице. С какой стати полиции интересоваться Кристером? Кики набрала номер кузена, но ей никто не ответил. Кристер так и не удосужился установить автоответчик, и в трубке пошли сигналы. Тогда Кики набрала номер полицейского и попала на коммутатор. Женский голос сообщил, что Томас Андреассон будет доступен завтра с восьми утра.

Она закурила новую сигарету и откинулась на спинку стула. Маленькая пепельница упала на голубой тряпичный коврик, но Кики этого не заметила.

Что же такое случилось с Кристером?

После похорон мамы они разругались, да так, что не общались потом несколько месяцев. Поначалу Кики думала, что хоть на Косе отдохнет от всего этого, но обеспокоилась не на шутку, когда Кристер и в самом деле не отвечал на ее звонки и СМС. Тогда она послала открытку с просьбой позвонить, но так ничего и не дождалась. «Черт с ним, – утешала себя Кики. – Мерзнет там, поди, пока я здесь загораю. Мужчины завистливы, как дети». Но весточки от Кристера ждать не перестала.

Только он один и остался из родни, и Кристер был единственным, к кому в случае чего она могла обратиться. Как ни раздражала Кики его ограниченность и полное отсутствие амбиций, а родственник есть родственник.

И ее единственный друг, если уж совсем начистоту.

У него, как и у нее, не было ни детей, ни более-менее постоянного спутника жизни. Как-то, разговорившись за бутылкой, «случайно» прихваченной кузеном из «Сюстембулагета», Кики вслух задавалась вопросом, что станется с ними в старости? Неужели будут сидеть так же, два неудачника, ожесточенных пенсионера и жаловаться на жизнь, которая прошла впустую?

Поэтому Кики и уцепилась за возможность все изменить, как только та подвернулась. Впервые им выпал шанс начать новую, обеспеченную жизнь, далекую от унылого существования складского работника и прокуренных залов казино. И это были реальные деньги, а не пустые фантазии.

Но Кристеру не хватило мужества. Кики отказывалась его понимать. Все казалось так просто, она точно знала, что нужно говорить и делать. Могла даже предъявить письменные доказательства того, что это не бред.

Они сидели в его гостиной. Точнее, Кристер полулежал на диване и смотрел на нее из-под полуопущенных век. Его наполовину расстегнутая рубашка была покрыта жирными пятнами. Кристер пригладил давно не мытые волосы и покачал головой.

– Ты же понимаешь, что из этого ничего не выйдет, – он наполнил свой бокал. – Хочешь?

Кристер поднял бутылку, приглашая выпить с ним, но Кики только вздохнула.

– Я не хочу больше вина, – ответила она. – Хочу услышать, что ты на это скажешь.

Озлобленная, она закурила сигарету. Затянулась и уставилась на Кристера. Обстановка его квартиры удручала. Типичное жилье старого холостяка.

– Мог бы, по крайней мере, меня выслушать, – возмущалась Кики.

Но Кристер отказывался воспринимать ее предложение всерьез и отлынивал от разговора всякий раз, когда она поднимала эту тему. Кики даже маму приплела. Сказала, что Сесилия была бы довольна, если бы Кристер на это пошел. Но и этот аргумент отскочил от него, словно мячик от стенки.

И тогда Кики вышла из себя по-настоящему.

– Сидишь здесь, как идиот, – закричала она. – А ведь это твой последний шанс начать жить по-человечески. И ты не решаешься даже попробовать!

Она его презирала. Но под презрением кипела злоба.

– Ну почему ты такой трус! Так и будешь сидеть в этой квартире, пока тебя из нее не вынесут?

Это была ее последняя фраза. Кики выбежала за дверь и спустя два дня уехала на Кос, так и не попрощавшись с кузеном.

Теперь пришло время раскаяния. С Кристером вообще все было не так просто. Его мама оборвала всякие контакты со своими родителями, после того как забеременела в восемнадцать лет. Она растила сына одна, на деньги, которые зарабатывала в «Сюстембулагете». Вдобавок пересуды, косые взгляды. Мать-одиночка в пятидесятые годы – не то, что сейчас.

Да и Кристер не был пай-мальчиком. Взглянув на его аттестат об окончании девятого класса, Сесилия не придумала ничего лучше, как только устроить сына в тот же «Сюстембулагет», где он и остался на всю жизнь.

Кристер толком не знал ни отца, ни бабушки с дедушкой. Родители Сесилии умерли, так и не повидав внука. Настолько обозлил их последний скандал.

Отец Кики помогал сестре чем мог, но и у него с деньгами было не густо. А потом родители Кики погибли в автомобильной аварии, и настала очередь Сесилии поддерживать племянницу.

По мере сил, которых хватило ненадолго. Потому что уже спустя пару лет Сесилия только с большим трудом могла ухватить бутылку пальцами, сидя на кассе. Проблема была в большом пальце левой руки. Сесилия стала ронять бутылки на пол и настроила против себя начальство. Близилась пенсия, и это несколько утешало Сесилию, но целая жизнь в «Сюстембулагете» с его протравленным алкогольными парами воздухом сильно подточила ее силы. В конце концов коллеги отвели ее в поликлинику.

Потом было много анализов, еще больше намеков и недомолвок, с бесконечными «если бы да кабы», прежде чем врачи вынесли свой вердикт. Сесилия страдала боковым амиотрофическим склерозом, неизлечимым и коварным заболеванием, медленно парализующим нерв за нервом и мышцу за мышцей. Когда паралич достигает дыхательных путей, наступает смерть. В случае Сесилии временной промежуток от объявления приговора до похорон не составил и года.

Она сдалась. Просто слегла в ожидании смерти. Замерла в позе эмбриона и закрыла глаза на все. Сил для борьбы не осталось. Воли тоже.

Кристер долго не принимал того, что случилось с матерью. Он не мог видеть, как она угасает, поэтому всеми способами оттягивал очередной визит в больницу и упорно не желал поддерживать эту тему в разговорах.

После похорон он так напился, что Кики перепугалась всерьез. Вернувшись домой, долго сидел на диване с бутылкой в обнимку, а потом лег и уснул в чем был с опухшим до неузнаваемости лицом. Как будто только теперь поверил, что ее больше нет.

Кики наполнила бокал узо. Рука дрожала, когда она ставила на стол бутылку. С Кристером явно что-то случилось. Завтра она непременно свяжется с полицейским и все выяснит.