Текст книги "Вариант Пата"

Автор книги: Виталий Забирко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Не понимаю, – пожал плечами Гомеш. – У меня складывается впечатление, что мы собрались здесь для того, чтобы всеми силами помочь Сенату Пата в подавлении восстания. Тогда, может быть, кто-нибудь объяснит мне, зачем мы здесь находимся? Какую историю мы готовим Пату?

– Вот потому, что вы не понимаете, – осадил его Штамм, – вы и находитесь наблюдателем в Асилоне, а не занимаете моё место.

Лицо Гомеша пошло пятнами, но он сдержался.

– Вы хотите сказать, – спросил он, – что приказы не обсуждаются? По-моему, вы заблуждаетесь, считая нас своими солдатами, беспрекословно выполняющими приказы. То, что противоречит моим убеждениям, я выполнять не буду.

– Действительно, – поддержал его Червински, – насколько я понял, нас, пригласили на совещание для обсуждения положения, сложившегося в Пате, а не для получения инструкций. Для этого существуют соответствующие каналы.

– В последнее время, – огрызнулся Штамм, – коммуникаторы стали заниматься не только обсуждением, но и прямым нарушением получаемых от нас инструкций.

Он повернулся к Крону.

– Скажите, Гелюций, что побудило вас установить подслушивание за консулом?

"Теперь ясно, почему замолчал талисман Осики Асилонского на шее Кикены..." – Крон с трудом подавил смущение.

– А вы считаете, что всё это, – Крон обвёл глазами святилище, – не является нарушением тех же инструкций?

– Я прошу вас, Арвид! – жестом остановил Бештлиц собравшегося вспылить Штамма. – Разбирайте дела своего ведомства не на этом совещании. Мы здесь не для того собрались.

– Мне хотелось бы внести некоторую ясность в затронутый только что вопрос, – подал голос Прошин.

– Может, всё-таки займёмся делом? – вновь предложил Бештлиц.

– Это и есть дело, – возразил Прошин. – Наш институт занимается обработкой информации, поступающей из Пата, и прогнозированием оптимальных условий развития патского общества. Это известно всем.

– Да уж... – недовольно буркнул Штамм.

– Вот именно, – с нажимом произнёс Прошин. – Но все почему-то забывают об ещё одной функции, которую выполняет институт. Её считают чуть ли не третьестепенной, хотя именно она поставлена во главу угла нашей политики, проводимой в Пате. Я говорю о контроле за принципом толерантности коммуникаторской деятельности – основополагающем принципе любых контактов с внеземными цивилизациями. Похоже, все коммуникаторы напрочь забыли, что наши указания по данному вопросу являются директивными и подлежат беспрекословному выполнению. Мы здесь – коммуникаторы, помогающие Пату в его развитии, а отнюдь не конкистадоры-цивилизаторы, навязывающие свою волю.

– Благодаря вашим инструкциям, – вставил Крон, – мы себя здесь чувствуем не людьми, а марионетками.

Прошин внимательно посмотрел на него.

– Я мог бы не повторять прописные истины, – сказал он, – которые вы усиленно штудировали в Центре подготовки в течение трёх лет. Но существует так называемый эффект ассимиляции коммуникаторов: чем дольше коммуникатор работает, тем ближе ему становятся чужой мир, его проблемы, его болевые точки и тем сильнее ему хочется оказать активную помощь. По-человечески его понять можно. Но главное-то заключается в том, что никто не имеет права определять чью-либо судьбу, а тем более кроить историю чужого общества по своему усмотрению. Это основа демократии. Путь развития может определяться только самим народом, но никак не со стороны. Нельзя унижать народ, навязывая ему пусть и правильную, но чуждую ему на данный момент идею. Я позволю себе напомнить вам кое-что из учебного курса Центра подготовки коммуникаторов. Представим, что произошло бы на Земле, если б на ней появились пришельцы и, пусть из самых гуманных побуждений, стали исправлять в нашем обществе что-то ошибочное с их точки зрения. Пусть это что-то действительно окажется ошибочным для нашего будущего, но пока мы этого не видим, не осознаём, действия пришельцев будут расценены нами как вторжение и получат отпор. То же самое произойдёт и здесь. Как я понимаю, вы предлагаете активно поддержать восстание. Что ж, давайте рассмотрим, что произойдёт, если мы перейдём к активному вмешательству, возглавим восстание, завоюем Пат и попытаемся создать в первом приближении республику на основе равенства всех сословий. Я не буду останавливаться на том, как мы, пришельцы, будем выглядеть в глазах новых граждан Пата – о возможности вспышки религиозной активности вы предупреждаетесь чуть ли не в каждой инструкции. А вот как воспримут идею равенства в Пате? Вспомним, что представляет собой "золотой век" Пата в трактатах наиболее прогрессивных философов. Взять хотя бы утопическое учение ордена братьев свободы. Идиллическая картина, рисующая благоденствие и равноправие всех граждан, которые все как один чуть ли не

философы, совершенствующие свой дух в диспутах и дискуссиях, все как один живут в достатке – в согласии с демократическими законами такого общества им выделяется определённая площадь пахотного поля, определённое количество скота и... определённое количество рабов. Как видите, все абсолютно равноправны. Я, конечно, утрирую, но смысл именно таков. То есть, несмотря на то, что в Пате и возможна цепочка продвижения по социальной лестнице: раб – вольноотпущенник – гражданин, идея всеобщего равенства для Пата в настоящий момент абсурдна. Тот же раб в мечтах видит себя господином, имеющим рабов. Поэтому основной задачей коммуникатора есть выявление наиболее прогрессивно мыслящих людей, оказание им помощи в пропаганде их идей, которые должны изменить мировоззрение общества, психологию, сознание. И немаловажным фактом должно быть то, что эти идеи обязаны вырасти из самого общества, а не быть насильно внедрены извне. Свою историю народ должен делать сам. Нельзя унижать его достоинство, нельзя убивать в нём творца.

– Всё верно, – постепенно заводясь, начал Крон. – Воспитание и так далее... Мы прекрасно знаем, что воспитание сознательности явилось основным звеном в формировании новой психологии человека современной формации. Но действенность воспитательного момента, похоже, настолько укоренилась в нас, что мы произвольно переносим его и на Пат. При этом мы почему-то не учитываем, что имеем дело с классовым обществом, с его антагонизмом между классами, который воспитанием не устранишь. Впечатление такое, будто мы забыли, что такое революционная ситуация, и как вообще осуществляются революционные преобразования.

– Да нет, помним. А вот вы, кажется, забыли, что нужно для победы революции. А необходимо подготовить массы, провести агитацию, сплотить их на основе идеи. В широком смысле – воспитать идейных борцов. Чистый же экспорт революции заранее обречён на провал.

– Извините, Андрей, – прервал Прошина Бештлиц, – но вы, кажется, чересчур отклонились от темы заседания.

– Напротив, – возразил Прошин. – Я как раз перехожу к ситуации в Пате. Рассмотрим её в свете вышесказанного. Можно ли считать восстание рабов классовым выступлением? Безусловно. Является ли оно революционной борьбой? К сожалению, нет. Психология раба в армии восставших ничем не отличается от психологии его господина. В случае победы раб видит себя таким же рабовладельцем, каким был его хозяин.

– Так мы дойдём до абсурда! – не выдержал Червински. – Сейчас вы договоритесь до того, что восстания рабов вообще социально вредны!

– Не договорюсь, – усмехнулся Прошин. – Любое восстание, любое выступление угнетённых масс прогрессивно по своей сути. Вопрос только в том, до каких пределов. В настоящий момент политическое и социальное значение восстания рабов в Пате достигло своей вершины. До сих пор армия восставших несла знамя свободы и служила примером справедливой борьбы. Но вот перед ней, в силу сложившихся обстоятельств, предстала возможность ударить в сердце империи и, возможно, разрушить её. Будь империя старой, дряхлой, с прогнившей системой управления, её падение было бы исторически обусловлено. Но является ли империя именно таковой? Изжила ли она себя? Ни в коем случае. Империя сильна, в её подчинении находится немало государств, влияние её культуры сказывается далеко за пределами империи. Её культура на данном этапе является наиболее прогрессивной. Ну, а кто же они, эти восставшие рабы, и что они принесут в Пат в случае захвата власти? В основной массе – варвары, захваченные в плен, с уже описанной мной психологией и с гораздо более низкой культурой. До сих пор они олицетворяли собой стремление к свободе. Но вот им предоставляется исключительная возможность захватить Пат. И армия восставших превращается в армию простых грабителей... Поэтому сложившуюся ситуацию можно назвать кризисной не только для Пата, но и для всей патской культуры. Даже если в случае захвата восставшими рабами Пата империя устоит, это потрясение не пройдёт для неё бесследно. Политическое значение этого события скажется на жизни всех провинций и областей. Многие подчинённые империи государства попытаются выйти из-под её зависимости, и тем самым будет создан прецедент для многочисленных и продолжительных войн. Развитие империи в лучшем случае затормозится, если не будет отброшено назад на сотни лет, а наша многолетняя работа по ускорению развития общества пойдёт прахом.

– Что же в таком случае предлагает институт? – спросил Штамм.

– Боюсь, что ситуация вышла из-под нашего контроля. Ранее мы предлагали через орден братьев свободы уговорить восставших отойти за паралузское Лесогорье и на землях Мегалии организовать именно то общество, которое проповедуют братья. Коммуникатору Баглаку вначале вроде бы удалось это предприятие, но затем в армии произошёл раскол, и в Мегалию ушли только древорубы.

– А что вы предлагаете сейчас?

Прошин развёл руками.

– Кроме продолжения агитации по уходу в Мегалию, мы не видим других путей...

– Это не предложение, – отрезал Бештлиц. – Те, кто хотел уйти, уже ушли с древорубами.

– А, зная Атрана, – поддержал его Крон, – я могу сказать, что он не повернёт. Да и времени на агитацию практически не осталось. Боюсь, что Бортнику ничего не удастся сделать.

Штамм с Бештлицем недоумённо переглянулись.

– Бортник убит, – сказал Бештлиц. – Да и при чём...

Он глянул в лицо Крона и, не закончив, замолчал.

Мышцы Крона напряглись, он чуть не вскочил. Как?! Бортник убит... Он откинулся на спинку кресла. Инспектор Комитета как-то странно, с не соответствующим обстановке и поэтому неприятным любопытством разглядывал Крона. Но Крон не замечал этого. Бортник убит... Перед глазами почему-то стояла его широкая спина, которую Крон тёр губкой; Бортник шутил, с удовольствием плескался водой, отфыркивался, но никак не хотел повернуться к Крону лицом...

– Вы знаете, – вдруг сказал Гомеш, – меня в последнее время не покидает странное чувство. Такое впечатление, что проводимой нами работе противодействует непонятная, всё возрастающая сила. Словно этот мир отталкивает, отторгает нас как инородное тело. Вся наша работа сводится на нет. Пользуясь шахматной терминологией, можно сказать, что в Пате мы получили пат. Я даже подсчитал на вариаторе процент наших неудач. За последние полтора года он резко увеличился. Взять хотя бы эти бесконечные перевороты у меня в Асилоне...

– Стоп! – резко оборвал его до сих пор молчавший инспектор Комитета Бабен Ковит. – Вот мы и подошли к вопросу, ради которого я, собственно, здесь и нахожусь.

Он достал из кармана небольшой плоский прибор, посмотрел на него и с усмешкой бросил взгляд на Крона.

– Можно продолжать, – сказал он. – Ваше предчувствие, Гомеш, вас не обмануло. Противодействие действительно существует, но идёт оно не изнутри этого мира, как вы предполагаете, а снаружи. Как и наше воздействие.

Слова инспектора подействовали подобно шоку. На некоторое время повисла гнетущая тишина.

– Это... кто-то из наших? – без всяких проблесков надежды спросил Прошин.

– Нет.

– Значит...

– Факты! – потребовал Штамм.

– Фактов предостаточно, – заверил Бабен Ковин. – Все они в ближайшее время будут предоставлены в распоряжение руководства Проекта.

– Не верю! – замотал головой Червински.

Бабен Ковит пожал плечами.

– Хорошо, – проговорил он, – я приведу несколько примеров. Факт первый: слизни. Надеюсь, вам известно, что буквально с наших самых первых шагов здесь слизни чрезвычайно заинтересовали биологов, как любопытная, алогичная форма квазижизни. Её детально исследовали как здесь, на станции Проекта, так и на Земле, и результаты исследований оказались обескураживающими. Было установлено, что внутреннее строение слизней не имеет ничего общего с клеточной структурой известных нам организмов. Каких-либо способов размножения: деления, почкования, спорообразования, а тем паче более сложных, обнаружить не удалось. До сих пор неизвестно, каким образом они появляются на свет. Питаются слизни только за счёт внутренних ресурсов, и их жизненный цикл представляет собой как бы "самосъедание" особи до её полного исчезновения. И если бы не способность слизней, мелко дрожа, перемещаться, их вообще можно было бы принять за какие-либо неорганические образования, представляющие интерес только для минералогии. Позже совершенно случайно было обнаружено, что при дрожании слизней происходит непонятное скачкообразное изменение массы их тела. По этому поводу была написана масса статей, велись оживлённые научные дебаты, пока на этот ажиотаж не обратили внимания в службе безопасности Комитета, уже располагавшей к тому времени некоторыми фактами постороннего воздействия в Пате. Так вот, оказалось, что когда вся информация о слизнях была обсчитана на суммирующем вариаторе, это дало девяноставосьмипроцентную вероятность их искусственного происхождения и позволило сделать вывод, что скачкообразное изменение массы их тела представляет собой гравипередачу.

– Так можно дойти до абсурда, – буркнул Червински. – И человека можно представить как гравипередатчик, поскольку он, вдыхая и выдыхая воздух, тоже меняет массу своего тела.

– Да, – согласился инспектор и с интересом посмотрел на него. – Но у человека это происходит в результате обмена веществ с окружающей средой, а у слизней, как установлено, такого обмена нет. Кроме того, они почему-то предпочитают селиться только в домах высокопоставленных лиц – в других местах по всей планете их просто не сыщешь.

– Так значит... – Бештлиц резко выпрямился и нервно заёрзал в кресле, – нас сейчас тоже...

– Исключено, – спокойно возразил Бабен Ковит. – Благодаря этой штуке, – он показал аппарат, который всё ещё держал в руке, – а также природной брезгливости одного из присутствующих здесь, – он усмехнулся в сторону Крона, – мы избавлены от подслушивания.

– Ещё, – твёрдо потребовал Штамм.

– Ещё факты? – переспросил Бабен Ковит. – Хорошо. Вот, например, всем известный "казус Ниркона", честь открытия которого принадлежит Крону. О Нирконе, вы, конечно, все знаете, а вот о казусе... Специалисты до сих пор разводят руками и не могут понять, как он научился говорить на линге. Никто не отрицает возможности расшифровки Нирконом текста тома "Астрофизики", но здесь дело в другом. Написанный текст мёртв для слуха, и абсолютно невозможно воспроизвести его звучание, не услышав живой речи. Далее. Тома "Астрофизики", обнаруженного у Ниркона, не существует в печатном виде – он известен только в кристаллозаписи. Кроме того, как показало детальное исследование матрицированной книги, напечатана она на бумаге местного производства с использованием местных красок. Как вы сами понимаете, сделать это на Земле было бы несколько затруднительно.

– А здесь? – спросил Гомеш. – Я имею в виду, что кто-то из коммуникаторов...

Инспектор покачал головой.

– Учитывая высокое качество печати, а также отсутствие необходимой аппаратуры в распоряжении Проекта и, естественно, у коммуникаторов, это невозможно.

– Следует понимать, – протянул Бештлиц, – что Ниркон...

– Нет, – покачал головой Бабен Ковит. – Ниркон действительно местный гений. Почему мы так думаем? Вы поймёте это из дальнейших объяснений. Поэтому продолжим. Как вы сами понимаете, я привожу только прямые доказательства, самые убедительные, опуская частности. Итак, доказательство следующее.

Он посмотрел в сторону Гомеша.

– Как известно и как сегодня лишний раз подтвердил наблюдатель в Асилоне, все наши попытки стабилизировать положение в этой стране заканчиваются провалом. Казалось бы, мы перекрываем все пути и даже лазейки для очередного претендента на престол, как неизвестно откуда появляются звонды для подкупа сановников и оплаты наёмников и все наши усилия идут прахом. Вначале служба безопасности Комитета считала, что это действует кто-либо из наших коммуникаторов, проводящий какую-то свою идею, идущую вразрез с планами Проекта. И предположение вроде бы подтвердилось. Перехваченные при подкупе одного из сановников звонды и драгоценные камни оказались копиями с одной монеты и одного камня. Совпадало всё, как обычно бывает при матрицировании: начиная с огранки, веса, дефектов поверхности и заканчивая инородными включениями в кристаллические решётки. Однако более детальное исследование монет и камней показало, что их кристаллические структуры даже на атомно-молекулярном уровне полностью идентичны. Как известно, наши дубликаторы не обладают столь высокой разрешающей способностью. Это пока не в силах земной науки.

Бабен Ковит обвёл всех взглядом.

– По-моему, доказательств достаточно. Переходим к последнему. Но перед этим я хочу задать один вопрос Крону. Что вы имели в виду, когда сказали, что Бортнику ничего не удастся сделать?

– Какое это теперь имеет значение? – горько вздохнул Крон. Бортник-то убит...

– Где погиб Бортник? – резко повернулся инспектор к Бештлицу.

Брови Бештлица поползли вверх.

– На острове Крам...

– Так что вы имели в виду под своими словами? – снова спросил Бабен Ковит Крона.

– Но постойте... – растерялся Крон. – Две декады назад я выкупил его на рынке рабов. Он потом ещё разговаривал с Комитетом, – Крон повернулся к Штамму, словно ища поддержки, – и сказал, что теперь его направляют в Паралузию...

– Вот как... – Бабен Ковит закусил губу и задумчиво опустил голову. Ну что ж, это даже лучше. – Он снова выпрямился. – Так вот, последнее. Когда десантная группа высадилась на острове Крам, она обнаружила труп Бортника и переправила его на околопланетную станцию Проекта. Вскрытие трупа показало полное отсутствие внутренних органов. Строение тела вообще не имело ничего общего с человеческим, кроме оболочки. Впрочем, что оно собой представляет в действительности, выяснить не удалось, поскольку вскрытие было приостановлено, труп законсервирован и с Земли вызваны специалисты по ксенобиологии. Однако, когда они прибыли, автоклав с консервантом оказался пуст.

– Позвольте, – изумился Штамм, – но я же его прекрасно помню! Когда два года назад в составе группы коммуникаторов он прибыл с Земли... Да я сам готовил его к внедрению! Неужели его...

– Нет, – оборвал Бабен Ковит, – никакая группа коммуникаторов два года назад к вам не прибывала. Так что можете успокоиться. Никто вашего сотрудника на планете не устранял с целью подмены. Но настоящий Бортник, точнее, его прототип, Серджио Турелли, действительно существует, спокойно живёт на Земле и практически никакого отношения к Проекту не имеет. За исключением того, что три года назад он побывал на станции Проекта в качестве сопровождающего заказанной вами аппаратуры и через день отбыл на Землю.

Крон вдруг похолодел.

– А вы знаете, что он цитировал мне слова Криспа о Древнем Риме?

Инспектор тяжело вздохнул.

– Мы не исключаем возможности, что они уже добрались и до Земли. Хотя об этом пока ничто не говорит. Что же касается цитирования, то будем надеяться, что эту информацию он почерпнул на станции Проекта. Здесь её предостаточно.

– Так значит, вся та группа... – задумчиво протянул Штамм.

– Да, – утвердительно кивнул Бабен Ковит.

Штамм стал исподтишка оглядывать присутствующих. Инспектор заметил его взгляд и усмехнулся.

– Нет, – сказал он, – здесь все люди. Нами это установлено точно.

– Ну, спасибо, – нервно хмыкнул Червински.

Крон откинулся в кресле. Сколько вариантов развития патского общества рассчитывали на вариатарах! Сколько вариантов внедрения просматривали! Учитывали, кажется, всё – любую мелочь. Но такого варианта... Что в Пате все наши начинания будет загнаны в пат... Он закрыл глаза. Перед ним снова стояла бочка с водой, в которой спиной к нему плескался Бортник. И наконец Бортник медленно, очень медленно повернулся. Лица у него не было.

Крон тщательно убрал в молельне, разблокировал дверь и ещё раз внимательно осмотрел святилище. Всё было в порядке. Он отодвинул засов, немного помедлил у двери. Просто нестерпимо захотелось зайти в кельницу к Ане, увидеть её, но, как ни было ему больно, он пересилил себя. Оставил светильник на алтаре, положил рядом кошель со звондами и вышел.

Он уже подходил к выходу, как вдруг завесь ритуального зала внезапно распахнулась и прямо ему на грудь выпал претор Алоза. От неожиданности Крон остановился. Претор повис на нём, крепко вцепившись в тогу, и, шатаясь, заглядывал в лицо мутным взглядом. От него несло перегаром и густым чесночным духом.

– Ба, сенатор Крон! – наконец выдавил он из себя.

Крон молча кивнул. Затем оторвал от себя руки Алозы и пошёл дальше.

– Шекро! – повернув голову в пустоту коридора, позвал он.

– Сенатор, часть перста! – крикнул вдогонку Алоза. Он споткнулся, пытаясь поймать Крона за тогу, и уцепился за завесь.

– Вот бастурнак! – громко выругался он.

Крон продолжал уходить, не обращая на него внимания.

– Сенатор! – снова закричал Алоза. – Ведь вы слывёте покровителем муз, не так ли? У меня есть для вас бо-о-ольшой сюрприз!

Крон остановился. Держась за завесь, Алоза подобрался к нему поближе.

– Ведь вы любите стихи? Просто обожаете, я ведь знаю! – Алоза помахал перед лицом Крона скрюченным пальцем. – А у меня сейчас появился молодой и оч-чень талантливый стихотворец... – Претор захихикал и снова погрозил Крону пальцем. – И не только стихотворец!

Он попытался сорвать завесь, но у него ничего не получилось, и тогда он приподнял её и, согнувшись, заглянул в ритуальный зал.

– Золотце моё, – позвал он умильным голосом. – Палуций! Выгляни-ка к нам, здесь хотят послушать тебя!

Из конца коридора послышались торопливые шаги. Крон оглянулся. На его зов спешил Шекро, раскрасневшийся, поправляющий на себе тунику.

Алоза продолжал уговаривать кого-то за завесью, и, наконец из-за неё появился пухлый голый юноша с красивым, почти женским лицом.

– Палуций, радость моя, – обняв за плечи юношу, заворковал Алоза, почитай что-нибудь сенатору. Он ужасно обожает стихи!

Юноша капризно повёл плечами.

– Да ну... – протянул он.

– Почитай, золотце моё! Почитай вот то, о гетерах, помнишь?

И Алоза захихикал.

Крон брезгливо осматривал Палуция. Что это ему приготовил Алоза?

– Ну ладно... – наконец согласился юноша и, посмотрев на Крона пустым, пресыщенным взглядом, стал нехотя декламировать:

Словно мяч в игре, гетера отдаётся в руки всем:

Здесь кивнула, там мигнула, здесь любовник, там дружок;

Этого рукою держит, а того ногой толкнёт;

Здесь поёт с одним, другому письмецо перстом чертит.*

–

*Гней Невий. Перевод И. Холодняка.

Алоза отстранился от Палуция и оглушительно захохотал. И тут же, икнув, захлебнулся. Неуловимым движением Крон ткнул его распрямлённой ладонью в кадык.

Ничего не понимающий Палуций забегал глазами между сенатором и Алозой. Крон резко повернулся и зашагал к выходу. Сзади послышался глухой стук упавшего тела и испуганный вскрик Палуция.

"Надеюсь, он очнётся не скоро", – подумал Крон.

Глава седьмая

Ловко орудуя деревянной черпалкой, Крон с удовольствием съел из глиняного горшочка жирную и густую мясную похлёбку и запил обед несколькими глотками вина. И только затем посмотрел на молчавшего всё это время Плуста.

Плуст боялся. Боялся отчаянно. Это было видно по его лицу, ещё более вытянувшемуся, по нервно бегающим глазам, ловящим взгляд Крона с мольбой и надеждой. Привыкший к паразитическому образу жизни, когда за него всё решали другие, в этот критический для себя момент Плуст просто не способен был предпринять что-либо сам. Даже для своего спасения. Вот уже второй день он постоянно таскался за Кроном, бормоча что-то бессвязное и надоедая ему стенаниями и жалобами. Известный всему Пату как бабник, сплетник, обжора и пьяница, Плуст резко изменился. Бросил всех своих содержанок, абсолютно перестал интересоваться частной и политической жизнью – его занимали только два вопроса: насколько близко взбунтовавшиеся рабы подошли к Пату и как уберечь свою жизнь. Он практически перестал есть и, странное дело, начал поправляться. Страх пропитал его до такой степени, что он, беспробудный пьяница, ни с одного застолья на вышедший своими ногами, даже не мог пить.

– Что нового в Пате? – спросил Крон. Хотел, посмеиваясь над Плустом, сыто рыгнуть, но побоялся, что получится ненатурально. Да Плуст сейчас и не понял бы издёвки.

Плуст судорожно сглотнул.

– Бунтовщики уже в двух переходах от Пата... – выдавил он. Суетливо схватил кубок с вином, поднял его, но тут же поставил.

– Как вы думаете, сенатор, Тагуле удастся разбить их?

Столько муки было в его вопросе, что, скажи Крон "да", лицо Плуста осветилось бы радостью. Крон не стал экспериментировать. Криво улыбнулся и покачал головой.

– Ну хоть задержать их до подхода легионов Лагана он сможет?

– Не строй иллюзий, – жёстко сказал Крон. – Пату суждено пасть.

Плуст обмер.

– Что же мне делать? – слезливо спросил он.

– То, что положено делать каждому гражданину Пата. Взять в руки меч и с оружием в руках защищать отечество.

Плуст совсем сник. На это он был не способен. Не для него эта прописная истина. Ему нужен был совет, как спасти свою шкуру.

– Хочешь, я скажу тебе, как ты умрёшь? – безразличным тоном проговорил Крон. – Ты не умрёшь от меча. Ты умрёшь от страха, обмаравшись за мгновение до того, как меч опустится на твою голову.

Это не произвело впечатления. Плуст находился всё в том же каталептическом состоянии. Он уже умер.

Чувство гадливой жалости шевельнулось в сенаторе и, чтобы хоть как-то заглушить его, он взял с блюда солёную сочну. И тут в зал вбежал Шекро.

– Господин! – крикнул он с порога. – Господин! К вам Кикена!

Крон не выразил удивления. Визита консула следовало ожидать. Он неторопливо прожевал сочну, выплюнул на ладонь косточку и аккуратно положил её на край столика.

– Один? – спросил он.

– С ним десять стражников...

"Начинается", – подумал Крон. Он встал с коврового тюфяка.

– Консула положено встречать лично, – назидательно проговорил он и вздохнул. – Валург где?

– Ждёт вас у выхода, мой господин.

Крон кивнул и пошёл встречать Кикену. У выхода из зала он оглянулся Плуст сидел в той же отрешённой позе. Похоже, он ничего не слышал.

В коридоре у парадного входа в виллу выстроилась шеренга стражников в полном боевом облачении. Перед ними прохаживался Валург и давал наставления. Увидев сенатора, он заспешил навстречу, придерживая меч, бряцавший о накладные медные пластины на панцире.

– Я думаю, что вы мне не понадобитесь, – предупреждая доклад начальника стражи, сказал Крон.

– Но...

– Знаю, – снова оборвал сенатор Валурга. – Если ты так уж хочешь, пусть сидят в людской и будут наготове. Чем бастурнак не шутит!

Валург кивнул, и стражники, сломав шеренгу, нестройной гурьбой, гремя латами, потянулись в людскую. Крон за локоть придержал Валурга.

– Пойдёшь со мной. – Он оглянулся. – А где управитель?

Из-за завеси выглянуло испуганное лицо.

– Ты тоже пойдёшь с нами, – бросил управителю Крон и, быстро прошагав по коридору, вышел на крыльцо.

Полуденный зной вязким плотным воздухом стекал по каменным ступеням виллы на посыпанный песком двор, расплавленной медью застывая на латах и шлемах консульского конвоя, полукругом стоявшего у входа в виллу. В центре полукруга, опёршись правой ногой о нижнюю ступеньку, ждал Кикена. Как ферзь среди пешек. Что-что, а театральные эффекты консул обожал. Нашивки листового золота на кожаном панцире, на плечах и груди, на наколенниках и даже на сандалиях слепили глаза; плюмаж дымно-фиолетовых перьев колышущимся облаком повис над золочёным шлемом; а по спине спадал чуть ли не до земли кроваво-багряный плащ. Консулу в полуденную жару в полном боевом облачении было явно несладко.

– Приветствую консула на пороге моего дома! – сдержанно наклонил голову Крон.

– Приветствую и тебя, сенатор!

Кикена смотрел на сенатора снизу вверх, исподлобья, долгим, неподвижным, недобрым взглядом.

– Проходите в дом, консул. Я вижу, вас привели ко мне государственные дела. Их лучше решать в прохладе комнат, а не на жаре под открытым небом.

Кикена кивнул и в нерешительности оглянулся на конвой. Случилась заминка. Конвой в дом не приглашали, и консул не знал, как ему поступить. То обстоятельство, что предводитель бунтовщиков в своё время был рабом в доме сенатора, не давало ему серьёзного повода для вторжения в дом силой, поскольку Крон объявил на Атрана розыск, как на сбежавшего раба.

Консул снова повернулся к сенатору, но тот молчал.

– Останьтесь здесь, – наконец решился Кикена и, махнув рукой конвою, стал подниматься по ступеням.

Крон указал глазами управителю в сторону консульского конвоя. Управитель сбежал вниз, перебросился несколькими фразами с десятником и повёл легионеров в тень деревьев.

Кикена с явным облегчением снял шлем, обнажив редкие, коротко обрезанные волосы, слипшиеся от пота. В битве Кикена, конечно, участвовать не будет, войска поведёт Тагула, но пускать зайчиков в глаза толпы блеском своего боевого облачения консул начал уже дня три назад.

– Трудная битва будет для нас по такой жаре, – проговорил Кикена, отдавая Крону шлем и проводя руками по волосам. Затем расстегнул застёжку плаща.

Крон благоразумно промолчал. Он подхватил падающий плащ и передал его вместе со шлемом Валургу.

– Проходите, консул, – снова предложил сенатор, пропуская Кикену вперёд. И уже за его спиной подозвал Шекро и шёпотом приказал:

– Смени Калецию. Пусть к столу подаёт другая рабыня.

Кикена неторопливо шагал по вилле, хмуро осматриваясь. Больше всего его внимание привлекли настенные росписи: лаково-восковые фрески мифологических сюжетов.

Постепенно их созерцание настолько увлекло его, что лицо консула разгладилось, и он завистливо цокнул языком.

– Я вижу, сенатор, – наконец сказал он, – что вы ценитель не только поэтического слова, но и живописи. Очень сожалею, что ранее мне не приходилось бывать у вас. И если между нами частенько случались расхождения по политическим вопросам, то в живописи, надеюсь, мы бы нашли общий язык.