Текст книги "Наместник"
Автор книги: Виталий Останин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 3
ПИСЬМО
«Я лечу на частном самолете! Первый раз в жизни я лечу на частном самолете!»
На лице я сохранял приличествующее большой шишке выражение легкой скуки. Эти, мол, самолёты, эти перелёты… Так всё это утомительно, но, к сожалению, необходимо. Мои спутники вели себя более естественно. Алмаз и Глеб, впервые попавшие в правительственное крыло аэропорта, с любопытством осматривались, Яньлинь с братом пили кофе и о чём-то шептались. Мой денщик решил лично проконтролировать загрузку багажа на борт. И только я стоял посреди небольшого, богато обставленного зала vip-крыла и изображал из себя скучающего аристократа. Стараясь, чтобы мои настоящие чувства не проявились на лице.
В принципе, так и должно было быть, наверное. Официальная делегация русского княжества направляется в южную провинцию империи Мин для решения сложного дипломатического вопроса. Второе лицо государства летит с сопровождающими – не сухарики с печки таскать! Естественно, доставлять его должен был не чартер. Однако я, до момента пока не увидел крохотный, в сравнении с рейсовыми, самолётик, был уверен, что полетим в Китай мы бизнес-классом. А тут – частный борт! Просто сбыча мечт пролетариата!
Желая отвлечься от щенячьего визга в голове, я решил еще разок перечитать письмо пермской княжны. Поступившее два дня назад, написанное на бумаге, по моей просьбе сканированное и теперь бережно хранимое на смартфоне. Как ещё одно свидетельство, что происходящее со мной вполне реально. А то накатывает иногда, так и тянет вены проверить – не проявится ли трубка с физраствором. А во сне, говорят, читать нельзя.
«Здравствуйте, Игорь Сергеевич! Мы надеемся, что болезнь, помешавшая Вам посетить Пермь на прошлой неделе, уже оставила Вас. И вскорости Вы все же сможете совершить запланированный визит…»
Вот вроде ничего особенного – обычное безликое письмо. Скорее всего, даже не самой Ольгой Татищевой написанное, а клерком из канцелярии. Обороты-то какие! А с другой стороны, часто мне княжны пишут? О здоровье справляются, хоть бы и в рамках протокола?
Поярков не отпустил меня в Пермь на знакомство с потенциальной женой, сочтя недостаточно подготовленным. Вместо этого был придуман тяжёлый недуг, внезапно сваливший меня – на всякий случай пришлось неделю из резиденции носу не показывать. И вот, два дня назад, кто бы подумать мог, нареченная моя, прислала письмо.
Девушкой княжна была очаровательной. Не красивой, а именно очаровательной. Слишком широкие скулы для канонической Василисы Прекрасной, слишком густые брови и слишком оттопыренные уши. Но если смотреть в целом, лицо её было настолько живым, умело складываться в такую улыбку, что все эти частности отходили на задний план и фиксировались как неважные. А ещё – глазища! У неё были поразительной красоты серые глаза, в сочетании со светлыми прямыми волосами делавшие ее этакой неприступной отличницей.
Я посмотрел в сети несколько её официальных выступлений, где она держалась подобно Снежной королеве и оттого производила впечатление строгой буки. А потом глянул интервью с каким-то женским журналом, где суровая правительница княжества предстала в амплуа весёлой и жизнерадостной девчонки. И… нет, не влюбился, конечно. Не в том возрасте, к счастью. Но захотел лично познакомиться с ней и узнать её поближе.
Чёрт его знает, какой у неё характер? Может, она стерва, каких мне ещё в жизни не встречалось? Мотовка и вертихвостка? Может быть она воспитана быть клещом на шее трудового народа и подданные её волком воют и мечтают привести её на гильотину? Я ничего о ней не знал. Но очень хотел избавиться от неведения.
«Надеемся, что вам удастся посетить Пермь в следующем месяце.»
Ничего личного в письме не было. Только сожаления о несостоявшемся визите и пожелания здоровья. Поменяй адресата – никто и разницы не заметит! Наглухо пустое послание. Но! Было одно «но», да. Как сказал князь, когда мы на очередном завтраке разбирали текст письма, писать его Татищева была не обязана. Не было ещё никаких договоренностей, после которых мы с ней получили бы статус жениха и невесты. Это была её личная инициатива. Так что факт написания письма говорил больше, чем весь содержащийся в нём текст. И ещё он, почему-то, грел душу.
Украдкой я перевёл взгляд с экрана смартфона на Яньлинь, беседующую с братом. Девушка именно в этот момент поправила короткую прядку, убирая её за ухо, и рассмеялась над чем-то, сказанным Теданем. Вот – совершенно иной типаж. Куда миниатюрнее Ольги, изящнее, да и берсерк ко всему прочему, но всё же было у них что-то общее. Какой-то внутренний свет и радостная жизнелюбивость. Способность улыбаться так, будто в мире не было зла, а если оно и существовало, то навредить им никак не могло.
Эх, Антошин! Вот почему у тебя всё не как у людей, а? То ни одной женщины в жизни, то сразу две на горизонте появились! И не каких-нибудь там, к тому же: маньчжурский берсерк и пермская княжна. У первой брат, поднаторевший на борьбе с потенциальными женихами, а за руку второй идёт невидимая война между всеми фракциями русской конфедерации. Вот почему бы тебе, как нормальному боярину, служанок не портить?
Через десять минут девушка в форменной одежде цвета морской волны и крохотной шляпкой, чудом держащейся на пшеничных волосах, объявила, что самолет готов и пригласила нас на посадку. Я дал знак своим спутникам выдвигаться и вышел на улицу, где уже ждала машина. Подошёл к передней пассажирской двери традиционной черной «Ладоги», мысленно пожурил себя за эту привычку, как за не соответствующую статусу обер-секретаря, и тут меня скрутило.
Больше всего это походило на неожиданный удар в живот. Вот ты стоял, болтал с приятным человеком, а затем тот, безо всякой причины и предупреждения, даже продолжая улыбаться, впечатал кулак чуть ниже солнечного сплетения. Случись со мной такое месяц назад, я бы первым делом подумал на расшалившуюся поджелудочную. Или печень, которая таким образом выражает несогласие с количеством вводимого в организм алкоголя. Теперь же, сморгнув выступившие от сильной боли слезы с глаз, я вгляделся в узел дара.
Чёрный жгут бесновался – иначе и не скажешь. Он поглотил практически все остальные цвета, точнее, вобрал их в себя, и стрелял протуберанцами во все стороны. Если представить его как физический объект, обладающий плотью, то выглядело бы это примерно так: чёрная с красными, голубыми и зелёными прожилками клякса лупцует крохотными кулачками внутренние стенки моего живота. Как, блин, боксер, в сверхлёгком весе!
– Отошли от машины! – фразу эту я буквально проревел. Ничего не понимающие спутники на инстинктах выполнили приказ. И, только оказавшись метрах в десяти от «Ладоги», принялись сыпать вопросами.
– Что случилось?
– Ты в порядке?
– Игорь, у тебя кровь носом идёт!
Одни только маньчжуры ничего не спрашивали – замерли в отдалении в боевых стойках. Вокруг рук Теданя клубилась готовая сорваться тьма, а Яньлинь просто светилась голубым от полученной у брата силы.
Сам я тоже отбежал от машины и сразу накрыл всю свою группу защитной сферой. Вкачав в неё столько силы, что она устояла бы, попади в неё танковый снаряд. Кровь из носа пошла еще сильнеё и залила рубашку. Неважно! Зажав нос рукой, я прогундосил:
– Глеб, охрану аэропорта сюда! Живо!
– Есть!
– Вася, бегом к борту! Экипаж вывести! Двигатели заглушить!
– Слушаюсь!
– Отходим к зданию! Держимся кучно!
Я больше не боялся показаться смешным перестраховщиком. Не в этом мире, ха! Если «чуйка» кричит об опасности – бросай всё и защищайся. А ещё лучше – осмотрись и атакуй в ответ! Но дар не указывал направление злой воли, он просто трезвонил от опасности, чуть снижая интенсивность по мере удаления от самолёта. Ладно, потом будет время разобраться, проанализировать поведение узла, посоветоваться с опытными людьми. Но сперва – выжить!
Встав спиной к спине, убрав в центр построения не имевшего магических способностей татарина, мы дошли до здания аэропорта, ввалились внутрь и только там расслабились. Ну, как расслабились: чуть снизили расход энергии на защитные аспекты и перестали жаться друг к другу. Вернувшийся с ничего не понимающими пилотами Василий тут же протянул мне платок.
А в vip-зал уже вбегали аэропортовые жандармы, за которыми быстрым шагом шёл Самойлов.
– В чём дело, Игорь Сергеевич? – обеспокоенно спросил меня старший наряда. Лицо мужчины выражало смесь служебного рвения и хорошо скрываемого страха. Ну ещё бы – ЧП с рукой князя в его смену.
– Дар предупредил об опасности. Необходимо проверить машину и самолёт. Максимально быстро!
– Слушаюсь, – мужчина в чёрной форме взял под козырёк. И со всей серьезностью приступил к действию. Да, это не мой мир, здесь к предчувствиям куда серьезнее относятся!
Щит я снял только когда дар перестал колотить по стенкам живота, как провалившееся туда перепуганное черное сердце. Осмотрел свою группу, суетящихся у самолёта и машины жандармов, перепуганных девчонок vip-зала и пошёл умываться. Лицо само себя в порядок не приведет, а изображать из себя разбойника с кровавыми усами было несообразно статусу.
Час спустя всё закончилось. Разошлись жандармы, которым тут больше нечего было делать. Уехали дэберы, увозя на экспертизу взрывное устройство, найденное в самолете. Попрощался Евсеев, лично прибывший руководить проверкой аэропорта. Только генерал-аншеф нервно мерил шагами зал и разговаривал по телефону. Судя по тому, как он периодически вытягивался во фронт и выпаливал очередное «слушаюсь!», его собеседником был князь.
Я и мои спутники сидели над остывшим чаем и молчали.
– Как такое возможно? – нарушил тишину Алмаз. – Это же правительственный борт! Тут меры безопасности просто запредельные!
В голове татарина, как, впрочем, и в моей, не мог уложиться факт, что неизвестный злодей заложил в самолёт бомбу. В правительственный борт, как он верно подметил. Это было… невозможно! Самолёт и экипаж проходит множество проверок, прежде чем выкатиться на взлетную полосу, его осматривают техники и силовики. Он хранится в отдельном, охраняемом ангаре, наконец! Кроме того, сам аэропорт – объект режимный и доступ к служебным помещениям имеют только проверенные люди. Как такое могло произойти?
– Кто-то из персонала, – выдал реплику от Капитана Очевидность Самойлов. – По-другому никак.
– Евсеев разберется, – свернул я обсуждение. – Или Фочин. Вон он, идёт уже.
Глава жандармерии приблизился и со вздохом усталого бегемота уселся на свободный стул. Ничего не говоря, протянул мне свой телефон. «Дядька» наговорился с генералом и теперь желал дать начальственный втык своему «племяннику».
– Да, Николай Олегович?
– Вот почему с тобой всегда так?
– Я, что ли, бомбу в самолёт закладывал?
– Характер человека – его судьба.
– Ну вот, опять я крайним остался! Террористы на мой характер ориентировались?
– Не дерзи! – отмахнулся князь. – Идеи есть? Кому это надо?
– Якуты, Потрошители, москвичи, – отбарабанил я список группировок, которым успел насолить за крайне недолгий срок жизни в этом мире.
– Якуты не станут отношения портить, у Потрошителей нет на это никакой выгоды, а вот москвичи – да. Я тоже сразу на них подумал. Бестужев бы тебя с удовольствием из игры вывел. Видать, про письмо от княжны прознал.
– Письмо? – я поднялся и, отойдя подальше от компании, переспросил. – Письмо-то тут каким боком?
– Какой ты ещё… незрелый! – буркнул князь. Последнее слово он явно заменил в последний момент. – Ты единственный из претендентов на её руку, кто получил хоть какой-то знак внимания!
Хм. Единственный? Крайне несвоевременно, но на душе у меня потеплело. Однако я продолжил спорить.
– Почему это Потрошителям нет никакой выгоды от моей смерти?
– Потому что у них хотя и криминальное, но предприятие. Они не будут идти на обострение когда все активы в Благовещенске уже уничтожены. Проще и дешевле не мстить, а выстраивать дело на новой территории. Ладно, закончили. Без тебя разберемся. Твоя задача остаётся неизменной. По прилёту в Гуанчжоу сообщи.
И отключился.
Я неспешно вернулся к команде, отдал Фочину его телефон. Тот, словно только этого и ждал, пожал мне руку и покинул нашу компанию.
– Ну что? – Самойлов на правах близкого друга задал вопрос первым. – Какие планы?
– Всё те же. Самолёт проверят и мы можем лететь.
– Как-то мне не очень хочется! – с нервным смешком отозвался Алмаз.
– Это нормально, – подал голос Тедань. – Избежав опасности, ты будешь видеть её везде ещё некоторое время. Однако именно сейчас борт самолета – самое безопасное место.
Яньлинь успокаивающе положила ладошку на плечо татарина. На миг мне захотелось поменяться с ним местами, выдать вот эту чушь про «я боюсь» и ощутить прикосновение руки женщины к своему плечу. Но это было неуместно, рука князя не может такого сказать, а значит и теплого сочувствия ему не видать. И тут…
– У тебя много врагов, Игорь! – женщина перевела взгляд на меня. Мне показалось, что фразу эту, она произнесла с каким-то одобрением. И глаза, если я хоть что-то понимаю в женских взглядах, светились интересом.
Брат её тут же насупился. Значит, не показалось.
– Есть немного.
Разум послушно отступил в сторону, а за руль в моем сознании уселись гормоны. Включив на максимум все рефлексы самца, почуявшего интерес со стороны привлекательной китаянки. Не успев даже осознать, что делаю, я небрежно пожал плечами, сложив лицо в маску «крутого Уокера», дескать, кто их там считает, врагов этих! И сделав полшага к Яньлинь, спросил:
– С тобой… – короткая переглядка с Теданем. – С вами всё в порядке?
Здравый смысл гомерически захохотал. Глеб с Алмазом внезапно заинтересовались содержимым своих сумок. Лазерный луч из глаз старшего Обойя перерезал меня пополам, попутно разнеся в пыль часть vip-зала. А вот Василий, этот мелкий и незаметный парень, смотрел на меня с одобрением. Он и Линь.
Мягко, но с такой властностью, сопротивляться которой не смог бы ни один мужчина, она слегка сдвинула старшего брата в сторону.
– Я… Мы не пострадали, Игорь. Благодаря тебе.
Короткий миг мы молча смотрели друг на друга и по невидимому этому оптоволоконному каналу с высокой пропускной способностью, летели гигантские пакеты информации. Затем женщина опустила глаза, продемонстрировав приличествующую ситуации краску на щеках, и отступила за спину брата.
– Давайте собираться, – выдавил я пересохшим горлом. И борясь с искушением поставить между собой и Теданем защитную сферу, направился к выходу.
Мягкие диваны вдоль бортов, лакированное дерево столиков и подлокотников, картины на стенах – наше средство передвижения поражало воображения. Я и представить не мог, что пространство в самолёте можно организовать с таким комфортом и уютом. И этот прохладный воздух с едва уловимыми нотками пихты, текущий из кондиционеров! Натуральная квартира на колесах и о двух крыльях!
На некоторое время созерцание этого великолепия отвлекло меня от мыслей, связанных со сценой в зале. Но через пару минут они вернулись во всеоружии и обрушились на меня морским прибоем. Чтобы не выглядеть в глазах своей команды свихнувшимся, я уселся в кресло в хвосте салона, вывалил на стол инструкции своей дипломатической миссии и принялся изображать их внимательное изучение. Может кто-то и удивился бы с каким упорством я читаю первый абзац первого листа на протяжении десяти минут, но, к счастью, внимание команды было поглощено самолётом. А меня все не сговариваясь решили оставить в покое, понимая сложность предстоящих переговоров с наместником Гуандуна.
Строчки висели перед глазами мутным нечитаемым серым пятном, в то время как тяжелая пехота здравого смысла огромными алебардами крушила легкую кавалерию гормонов и самомнения.
«Глазки строить? Антошин? Серьёзно? Это что, придурок ты этакий, курортный роман тебе? Хвост распушил!»
«Между прочим, первой знаки внимания начала выказывать Линь!»
«Да какая разница! Она берсерк! Из Маньчжурии! А вы летите на задание! Сам-то хоть понимаешь, что романтика тут не к месту?»
«Что ты мелешь? Какая романтика? Где ты её увидел? Обычный флирт между мужчиной и женщиной! Просто флирт и ничего больше!»
«Она привлекательная женщина…»
«Ну это да!»
«Значит, она тебя заинтересовала!»
«Вот только не надо натягивать мнение на факты. Дело не в Линь…»
«А в ком? В тебе?»
«Слушай, меня сейчас кто угодно бы заинтересовал! Нормальных отношений у меня больше полугода не было, а что касается женщин…»
«Полтора месяца!»
«Я, кстати, тоже в курсе! Не надо тут старика Зигмунда изображать!»
«Но ты сможешь себя в руках держать?»
«Нет, блин! Я наброшусь на неё прямо в самолете! Хватит нести пургу! Конечно, я смогу держать себя в руках! И подольше, знаешь ли, периоды были!»
«Да в курсе!»
«Ну и заткнись тогда! Не мешай готовиться! Я из-за тебя ни строчки прочесть не могу!»
«Все, ушёл. Но, на будущее, давай без выпячивания груди и распускания хвостов. Ладно?»
«Вали уже!»
Как сказал кто-то умный – пока у меня есть я, я не пропаду! Вот уж точно! За последнее время я так навострился вести беззвучные диалоги – с кем-то обсуждать происходящее было нужно – что иногда даже всерьёз опасался за свое душевное здоровье. А ну как у меня на этой теме раздвоение личности разовьется? Хотя читал где-то, что если я способен об этом мыслить критично, то угрозы вроде нет. Пока. Это не голоса ведь, а просто способ обработки информации. Я гуманитарий, мне так удобно!
Ладно, к чертям здравый смысл и к чертям гормоны. Есть и поважнее дела. Что там, блин, написано на первом листе?
Ну и, разумеется, я задремал. Главное, почти никогда не спал в самолетах, хотя, когда в Москву летишь почти восемь часов, сам бог велел. Ну, только если пьяным вдрызг. А тут лету часа три, а меня сморило. То ли из-за чтения скучных бумаг, то ли от нервов – поводов-то в достатке! Не суть. Главное, что заснул. Но как-то странно так. Бывает, когда днём ляжешь минут на двадцать после сытного обеда – проваливаешься в сладкую такую дрёму. Где реальность путается с видениями, слышны звуки дома и голоса созданных воображением людей. Самые интересные сны, кстати, так выходят. Правда, и самые бредовые.
Вот и сейчас похожим образом было. Я слышал гудение двигателей самолета, едва различал голоса своих спутников, даже, кажется, видел сквозь прикрытые глаза бежевый пластик обшивки салона и кусочек закрытого шторкой иллюминатора. Но при этом смотрел сон. Очень реалистичный сон. И в нём я был монахом. То есть, монах как бы был сам собой, звали его Экхартом, и был он немцем. А я у него… Не знаю… будто в голове сидел! Чувствовал то, что он чувствовал, ощущал его тело. И слышал его мысли, ко всему прочему!
Сначала меня это напугало. Вспомнился последний перенос сознания из своего родного тела в тело двойника и проводимая параллель мне не понравилась. Тогда я тоже будто соседом в Игоре был: всё видел и слышал, но без доступа к рычагам управления. Одновременно я был и собой, и настоящим обер-секретарем. Хотя, нет. Тогда я мыслей его не слышал, но вот общий эмоциональный фон различал. А сейчас – полное погружение! Ви-ар без всяких модных самсунговских очков!
В общем, я решил было, что меня сейчас по сложившейся доброй привычке отфутболит в тело немецкого монаха. Чего я не желал абсолютно! Я тут только жизнь отстраивать начал – не надо меня в Германию, да ещё в келью! Что за манеру, вообще, взяли моим сознанием швыряться как мячиком! Некем больше играться, что ли? Чемпионат мира у кого-то? Но, спустя пару условных минут сна, я как-то сообразил, что ничего подобного не происходит. Не переносит меня в монаха. Также гудел двигатель самолета, также трепались друг с другом члены моей команды. И меня из тела неведомая сила не тащила. Просто снился сон, в котором я был майстером Экхартом.
Осознав, именно осознав, что нахожусь в безопасности, я, наконец, расслабился и полностью отдался видению. Стал майстером Экхартом из Эрфурта. Ещё мелькнула напоследок мысль, что не хилые можно сделать деньги на такой вот услуге – кино полного погружения. Мелькнула и пропала, сменившись мыслями немецкого монаха. Который отчего-то не хотел открывать глаза…
…Открывать глаза, чтобы снова увидеть изученный до мелочей серый каменный свод кельи – это было сложнее всего. Не потому, что мне опротивело место проживания. Или, точнее сказать, заточения на неопределенный срок, возможно, до конца моих дней. Я был непритязателен, и монастырская келья, равно как и монастырский быт, монастырская еда и монастырский устав, меня полностью устраивали. Предложи кто прямо сейчас оставить обитель в Эрфурте и перебраться куда-то поближе к центру, скажем в Рим, я бы долго колебался, прежде чем принять решение. И не факт, что ответил бы согласием.
Открывать глаза не хотелось совсем по другой причине. Видения, посылаемые Создателем, всегда казались мне многократно реальнее настоящей жизни. И покидать их не хотелось. В них я точно знал, что является орудием Господним, что дар, горящий во мне, служит не носящим тиары, а Творцу мироздания. В бодрствовании же приходилось постоянно в этом себя убеждать. Читать Pater noster и укреплять – слаб человек! – веру постом и молитвой.
Но открывать глаза было нужно. Чтобы записать видения – ведь в этом смысл моего служения. И сопоставить сегодняшние записи со всеми прочими предыдущими. Найти взаимосвязи, повторяющиеся рисунки, образы, которые были мне посланы. И создать из них ключ, а им открыть дверь в будущий день. Во все варианты будущего дня.
Я поднялся с лавки, помолился, омыл лицо водой из глиняной чаши и только после этого сел за крохотный столик, уместившийся в углу кельи. Открыл крышку ноутбука и чёрное зеркало монитора отразило лицо.
В глаза мне без выражения глядел рано постаревший мужчина. Не зная правды, а мне-то она была известна – три месяца до тридцатилетия – можно было предположить, что мужчине лет пятьдесят. Широкое лицо германца с резкими, заостренными от усталости чертами. Гордый нос превратился в вороний клюв, яркие глаза – в тусклые льдинки, а рот, раньше умевший улыбаться, был едва обозначен линией плотно сжатых губ. Тяжёлый плохо выбритый подбородок, доставшийся мне (Экхарту!) от предков-тевтонов, был последним оплотом прежнего молодого мужчины, который пять лет назад узнал о своем предназначении.
Королевская кровь. Кто мог предположить что в роду обычных бюргеров, никогда рядом даже с боевой аристократией не стоявшему, родится ребенок с королевской кровью? Да ещё не с даром нести смерть и разрушения, а с более редким – пророческим. Вот и проглядели его (меня?) «псы Господни», не отняли от материнской груди и не увезли воспитывать в один из секретных папских монастырей. Спящий ген, сказали они спустя четверть века, когда меня всё же нашли и стали называть майстером. И таки заточили в тайной обители в ожидании смерти понтифика.
А ведь я не скрывался. В той глуши, что я рос, в этом просто не было необходимости. Конечно, Экхарт (я!) не демонстрировал возможности дара. Хотя и не понимал что происходит и почему мои сны полны видений, многие из которых затем сбываются, но был твердо уверен, что другим людям знать об этом не нужно. Времена ведьм давно прошли, но вряд ли сознание германских крестьян так уж сильно изменилось.
Двадцать пять лет я жил почти обычной жизнью. У меня не было друзей – им я предпочитал книги и сеть, не было женщины – возня с противоположным полом меня не привлекала и была даже отвратительна. Дневная жизнь, когда я помогал родителям-фермерам, и жизнь ночная – полная видений и близости Господа. А ещё были утренние попытки разобраться в посылаемых образах. Классифицировать их, отделить ложные от истинных, увидеть тонкую линию вероятности, скользящую между ними, подобно змее. Прямо как сейчас.
Только тогда, в прошлом, я много не понимал. Пытался поставить свой дар на службу простым людям, искренне считая это своим предназначением. Видя варианты грядущего, я вмешивался в плоть времени и своей волей изменял предначертанное. Не являя себя. Как тогда, когда пришлось напоить отца слабительным за ужином, чтобы утром тот не сел за руль машины, не поехал в город и не врезался в дерево, избегая столкновения с выбежавшим на дорогу мальчишкой.
Сейчас всё по-другому, но при этом – так же. Я опять иду за хвостом змеи, но спасаю не одного человека, а целый мир. Пять долгих лет я вижу во сне варианты гибели миллионов людей. Как тут не состариться раньше времени?
Но – к работе! Метод бьёт класс. Можно быть гением, но без систематизации упустить детали. Бог или дьявол скрывается в них – то вопросы к богословам. А у меня – другая работа.
Итак. Что было? Обычный набор последних семи дней. Смерть. Пламя. Горящие люди. Воины в средневековых латах. Звери, в которых угадываются собаки и кошки, но измененные в мерзостных чудовищ размерами с лошадь. Города, окруженные каменными стенами. Онагры, швыряющие в те стены снаряды. Небеса, сминаемые подобно листу пергамента Господней Дланью!..
Нет, это всё не то! Это следствия – не причина. Такое я видел многократно, видения повторялись уже несколько лет, различаясь в деталях. Каков главный образ? Я-Экхарт открыл глаза, быстро вызвал на экран текстовый файл вчерашнего видения. Кивнул сам себе – так и есть. Предыдущий файл подтвердил догадку. Окружение менялось, но неизменным оставалось главное послание.
Хохочущий мертвец-кукловод. Гигантская мёртвая тварь со слепыми бельмами и растянутым в злой улыбке ртом. От искривленных, тронутым разложением пальцев тянутся нити, на которых дергаются послушные его воле люди. Их пальцы тоже тянут за нити, заставляя плясать тех, кто находится на другом их конце.
Сложилось. Всё окончательно сложилось. Действия епископа Франко вступили в ту фазу, когда обратить их становится практически невозможно. Да и нужно ли? Ведь второй по значимости иерарх Церкви делает это на благо всего мира. Может ли он ошибаться? Говорит ли ему его пророк о своих видениях? Принимает ли тот их в расчет? – Не князьям мирским служит сердце моё. Не даров их взыщет душа моя. Господу одному подчинено сердце моё. Дар Его уже в душе моей.
Строки из трактата человека, жившего семь сотен лет назад и носящего такое же имя, Экхарт-я произнес без пыла и рвения. Просто перебрал обкатанные постоянным повторением слова, как камни чёток, отполированные частыми прикосновениями. И кивнул – всё верно. Не князьям. Не иерархам. Господу и только ему.
Пусть владыки Церкви строят планы, опираясь на дар подобных мне. Пусть плетут интриги, забыв истинное предназначение пастырей. Пусть возводят пророков, сделавшихся марионетками, на Святой престол, давно уже утративший последнюю святость. Мне эти игры не интересны. Ибо предсказуемы и примитивны. Я знаю что надлежит сделать. И сделаю.
Разрушив последние сомнения, я поднялся. Нажал на кнопку подле двери и, спустя минуту, протягивал для поцелуя руку брату-иезуиту. Невысокому и хрупкому, но полному внутренней силы и горящими верой глазами. Верному сторожу, никогда не спящему псу. Преданному лишь одному человеку – мне. Экхарту. Который сделал его таким. И ушло на это четыре года.
– Ты отправишься на восток, Стефан. Ты найдешь одного человека, – мой голос хриплый, как всегда бывает, когда говорит человек, предпочитающий молчать.
– Да, пророк. Кто он?
– Наш брат. Ты получишь все сведения о нём часом позже, – говорю я. Их я ещё сам не знаю. Нужно покопаться в файлах, найти пересекающиеся линии. Пока есть только лицо. И ещё знание, что у него странные фиолетовые пульсары.
– Хорошо. Что надлежит сделать с этим человеком?
– Убить. И сделать это так, чтобы вина пала на язычников.
Иезуит склонил голову. Ни капли сомнения, ни крохи интереса. Пророк повелел – он сделает. Это его служение.
– Как скоро я отправляюсь?
– Сегодня. Как только я соберу для тебя все сведения.
– Ждать ли вмешательства?
Экхарт-я задумался. Точнее, прикрыв глаза, перебирал видения. И найдя нужное, кивнул. В этот момент самолет попал в воздушную яму и меня-Экхарта слегка тряхнуло.
– Это возможно. В этот узел сходится множество нитей. Я подготовлю для тебя имена и ключевые места.
– Что надлежит делать с теми, кто может помешать?
– Старайся не увеличивать количество жертв сверх необходимого. Сейчас ступай и соберись в путь.
Когда посланник моей воли ушёл, Экхарт-я вновь вернулся к ноутбуку. Раскрыл каскадом множество документов и погрузился в их изучение. Меня мало трогала неизбежная смерть брата по вере. Да и других людей тоже. Душа бессмертна – какой прок волноваться о смертном её вместилище?
А вот что это была за тряска на ровном месте?..
– Игорь, есть пара минут? – Самойлов тронул меня за плечо, и глаза мои – не Экхарта, открылись. Я словно бы и не спал, но отчётливо помнил каждую деталь своего сна.
Что за хрень это, прости, была? Монах, видения? У меня тихо, незаметно ни для кого, течёт крыша?
– Глеб, давай минут через десять, а? Посиди с остальными, мне нужно одну мысль записать.
Едва следователь отошел, я схватился за ручку и прямо на обратной стороне документов стал записывать свой сон. Почему-то это казалось самым важным делом в жизни.
