Текст книги "Джеки и Джон (СИ)"

Автор книги: Виталий Кочетков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Когда Джон Стипль-чез завёл себе жену и собаку – суку, мистер Пикквик ехидно заметил: «Обычно совмещают». Джон, тем не менее, проигнорировал замечание своего управляющего и был, разумеется, не прав.

   Джеки отличалась сухостью линий – ни грамма лишнего веса, грудь Дюймовочки и зубы – чисто английские, как убийство. Сущая леди. Джон считал её красавицей, мистер Пикквик придерживался иного мнения. Он говорил: «Бог даёт красоту, подбирает её дьявол» и считал Джеки дурочкой, excuse me, дудочкой с тремя отверстиями (ах, Шекспир, Шекспир!), из которых сочились суфражизм, феминизм и ещё кое-что непонятное, пока не имеющее названия.

   Миссис Стипль-чез ввела в дом – его дом – трёх неизменных спутников своих: гинеколога, психолога и адвоката. Гинеколог посещал её каждый божий день – с утра. В первый раз он, не стучась, вошёл в спальню и бесцеремонно откинул одеяло.

   – Почему так рано? – возмутился Джон. – И почему именно здесь?

   – Я должен измерить базальную температуру, – сухо ответил врач.

   Жена пояснила: – Базальная – это когда градусник ставят не под мышку, а совсем в другое место. Так что подвинься, дружок.

   Джон с подозрением посмотрел на соперника в стеклянном обличии – и уступил. С тех пор он спал отдельно.

   Гинекологические экскурсы продолжались час, иногда два, в общем, не более трёх часов.

   – Что можно так долго высматривать в твоих недрах? – спросил однажды Джон. – Даже в детстве я не был столь любопытен.

   – Милый, для тебя это хобби, для него – профессия.

   – Когда-то я мечтал стать астрономом. Глубины мироздания интересовали меня чрезвычайно. К сожалению, у звездочётов скудное жалование. Так вот, звёздное небо по сравнению...

   – Замолчи немедленно! – прервала его жена. – Иначе ты скажешь что-нибудь непоправимое.

   – Извини, дорогая, – вздохнул Джон. – Ты права. Как всегда. Что такое, в конце концов, звёздное небо? Тысячелетний хлам. Дырявый задник. Пыльная декорация, которую давным-давно пора заменить...

   М-да...

   Психолог заменил жене духовника. Он сузил сферу её интересов от вселенских масштабов до размеров её необъятной души. Или расширил – не суть важно: всё зависит от мнения частного философа, который отсутствовал в доме, но, безусловно, был, судя по счетам.

   Джеки принимала психолога лёжа на специальной кушетке, стоившей баснословных денег, и часами рассказывала ему душещипательные истории своего сексуального прошлого, которое началось много раньше, чем она, Джеки, произнесла первое слово. Каким оно было знал только врач – тайна исповеди давно уже перестала быть монополией церкви. Нелишне заметить, что жена исповедовалась психологу так откровенно, как никогда ранее священнику – грех слаще, когда сознаёшь его в горизонтальном положении. Да и не грех это вовсе, а лёгкое недомогание. Минута её излияний стоила Джону дороже сотовой связи. Раз в двадцать или тридцать – он не считал. Спокойствие жены бесценно.

   Когда-то давным-давно Джон слышал в пабе весёлый разговор: «Знаете, где находится душа? Под мочевым пузырём. Отольёшь – и на душе легче становится».

   Джонни не знал, любил ли Фрейд пиво, но то, что слышал эту байку, не сомневался, и потому безошибочно конкретизировал местонахождение души – и у мужчин, и у женщин к вящему удовольствию юрких последователей, опустошавших кошельки продвинутых клиентов. «Бог – в тебе», – нашёптывал потерявший ориентацию философ. «Мы знаем – где», – утверждал психолог, и Джон уже не сомневался: они действуют солидарно. И даже гинеколог заодно с ними, иначе давно бы признался, что там ничего нет. Ни души, ни ребёнка, скорую завязь которого жена обещала с регулярностью маятника.

   Вскоре выяснились расхождения между супругами в мировосприятии.

   Мировоззрение... миросозерцание... мироощущение... Боже мой, и что только не вытворяют люди с бессмертным созданием рук Твоих!

   Джон любил классическую литературу и музыку, Джеки – современное искусство.

   – Пуст постмодерн, – сказал как-то Джон.

   – Ну и пусть постмодерн пуст, – парировала Джеки, – а мне нравится. Кстати, ты случайно не знаешь, что будет после него?

   – Очередной пост, как после скоромного. Но это время наступит не скоро – когда вымрет последний классик.

   – Скорей бы, – вздохнула Джеки. – Житья нет от этих классиков.

   Когда в семье возникали конфликты, Джеки не ругалась и не спорила, а прибегала к помощи юриста. Он появлялся мгновенно, как джин из бутылки, даже если на столе стоял виски.

   О юристе следует сказать особо. Его отец был наркомом в одной далёкой и непонятной стране, которой долго и нудно страшили цивилизованное человечество. Надо заметить, что испуг – один из непременных атрибутов всякого добропорядочного государства. Натурализовавшись в стране «пэров, сэров и прочих херов» в качестве последнего, сын этого самого наркома взял себе новую фамилию, образовав её из названия должности отца. А в конце своей family он добавил непременную частицу «man», дабы ни у кого не возникало сомнений: сё – человек.

   Джеки нигде не работала, а на досуге коллекционировала бриллианты. Основу её необъятной сокровищницы составляли фамильные драгоценности мужа. Предки мистера Стипль-чеза в своё время служили пиратами Её Величества королевы Елизаветы и в этом качестве почистили свет – и Старый, и Новый. Украшением собрания являлся голубой солитер, внушавший ужас своими размерами. Исстари его называли «Йоркширским чудовищем». А вывезен он был то ли из Африки, то ли из Индии, когда она единая и неделимая, без изъятий, принадлежала английской короне. Солитер, кстати, Джеки не нравился. «Огромный и неопрятный, – говорила она. – Несуразный какой-то».

   Коллекция, постоянно пополняясь, требовала немалых расходов и потому Джеки ввела новшество в управление семейным бюджетом. Теперь мистер Пикквик отвечал исключительно за его доходную часть, а Джеки – за расходную. Управляющий пытался протестовать, доказывая, что баланс не может существовать иначе как единое целое.

   – Глупости, – улыбнулась Джеки. – С чего это вы взяли? К тому же я ничего не понимаю в доходах, зато в расходах – дока.

   Улыбка Джеки могла обезоружить кого угодно, только не мистера Пикквика. Интересно, думал он, сколько веков надо говорить «cheese», чтобы зафиксировать на роже подобную гримасу?

   Счета миссис Стипль-чез подписывала не читая. Она вообще ничего не читала, кроме этикеток, находя чрезмерно сложным телеграфно скудный английский язык.

   – К тому же он, оказывается, бесполый, и я даже не представляла до какой степени, пока мистер Наркоман меня не просветил.

   А ещё Джеки увлекалась благотворительностью. Мысль заняться подобной забавой подал ей вездесущий юрист. «Зачем платить налоги государству, если можно направить эти деньги на богоугодные цели? – сказал он Джеки. – Неужели государство лучше вас знает, кому вы хотите помочь? И что такое, в конце концов, государство? Нечто обезличенное, невнятное, аморфное, не в пример вам, миссис Стипль-чез, женщине конкретной и обстоятельной. Личность не приемлет государства. Она противится ему и презирает его». И Джеки пришла в восторг. Отныне она направляла значительные денежные ресурсы по реквизитам, указанным юристом. И невдомёк ей было, что в фондах, которые она так щедро финансировала, сидели натурализованные подонки, sorry number two, потомки тех самых комиссаров.

   Управляющий возмутился сверх меры:

   – Да, муж – это звучит гордо. До тех пор, пока у него есть деньги. Но что потом?..

   Джон крутился, как мог. Он показывал чудеса супружеской эквилибристики, но состояние таяло, если не на глазах, то за глаза – точно. На все протесты мистера Пикквика Джон отвечал фразой почёрпнутой из какой-то классической книги: «Бог терпел и нам велел». Сию тезу он называл заповедью джентльмена, что приводило мистера Пикквика в ярость.

   – Опять эти русские шуточки, сэр! Откуда взяться джентльменским замашкам в стране, где никогда не было ни одного джентльмена? Кроме путешественников и дипломатов, разумеется. И вообще – что могут создать эти русские, кроме революций?

   – Не забывай, Джерри: головы королям мы начали рубить раньше всех и задолго до русских. – Джон нервно хрустнул пальцами, как если бы это была пачка банкнот и глубокомысленно добавил:

   – Жизнь – не поле для гольфа. Она – военный полигон. И воронки – не лунки, и ядра – не мячики.

   – Не я надоумил вас превратить фамильный газон в семейное стрельбище. Видит Бог – не я!

   Настал срок, и Джеки завела себе водителя. Это был полновесный негр – шесть футов и немереное количество фунтов. Она сняла его с ринга и посадила за руль.

   – Правда, он похож на Ганнибала? – Джеки не скрывала восхищения. – Когда-нибудь его потомки станут афро-европейцами и прославят Туманный Альбион. Как Пушкин Россию и Дюма Францию.

   – Шансов никаких, – сказал Джон. – Но мы подождём: три-четыре поколения для нас – не срок.

   Очень скоро в мочке немытого уха водителя, похожего на Ганнибала, засверкало платиновая серьга с чёрным бриллиантом – маленьким таким бриллиантиком, двадцать карат, не больше, но мистер Пикквик почему-то вспылил, назвал водителя бранным титулом и заявил, что у него интеллект футбольного болельщика. «Болельщика Челси, – пояснил он. – И повадки под стать»...

   Если у вас есть жена, это не значит, что вы можете трахнуть её в любой момент. Опасное заблуждение. Очень скоро Джеки отказала мужу в интимной близости, не объясняя причин своего бестактного поведения. Джон пожаловался управляющему, и тот, заявив: «Жена изменяет вам с каннибалом», привёл неоспоримые доказательства, о которых молчат мои уста, и не только мои, потому как очень скоро вся наша литература захлебнётся в мутном потоке толерантности.

   Джон решил действовать. Он не стал задавать жене околичных вопросов типа «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?», а спросил прямо – в лоб:

   – Верна ли ты мне, Джеки?

   – Отчасти, – ответила она и загадочно улыбнулась.

   «Боже мой! – подумал Джон. – Какая улыбка! Мона Лиза! Вылитая Джоконда!»

   Дабы поставить все точки над i, Джон пригласил мистера Наркомана. На этот раз он выражался витиевато:

   – Моя жена пренебрегает важнейшей из гражданских обязанностей – исполнением супружеского долга. Кроме того, она призналась мне в измене. Что делать?

   – Признания женщины не имеют юридической перспективы, – заявил мистер Наркоман. – Мало ли в чём они каются? Им не привыкать.

   Удивительно, но Джон удовлетворился ответами и юриста, и жены. Мистер Пикквик не скрывал разочарования:

   – Женщина вывернется всегда – даже, когда припёрта к постели.

   – Я не могу без неё, Джерри, – сказал Джон.

   – Есть женщины, без которых существовать невозможно, – согласился мистер Пикквик, – но вот вопрос: можно ли с ними жить?

   – Как бы то ни было, я не намерен ничего менять. Видишь ли, джентльмен всегда остаётся джентльменом, даже когда он по уши в дерьме.

   – Приятного времяпрепровождения, сэр, – сказал мистер Пикквик. – Не смею мешать.

   И, учтиво склонив голову, удалился...

   Прошёл месяц. И вот однажды, когда солнце стремительно неслось к закату и судорожно высматривало Европу – как бы не проскочить! она такая крошечная! – супруги Стипль-чез сидели в гостиной. Джон читал «Вешние воды» во французском переводе. «Какая прекрасная проза, – думал он. – Какие пленительные образы!» Играла чудесная музыка, на три коленца щёлкал камин, но Джеки почему-то нервничала и тревожно перебирала бриллианты, сортируя их по одному только ей понятному признаку.

   – Едва заслышу Брамса, – недовольно сказала она, – и у меня начинаются месячные.

   – У тургеневских девушек месячных не было, – печально вздохнул Джон, – разве что за рамками романа.

   – Вот и женился бы на такой, – сказала Джеки и стремглав выскочила из гостиной, не забыв прихватить драгоценности.

   «Какие у нас, однако, чувствительные женщины, – подумал Джон. – Теперь понятно, почему в Англии никогда не писали приличную музыку, достойную империи, и нет ни одного мало-мальски известного композитора. А ливерпульская четвёрка – всего лишь раскрученный бренд, попытка затушевать сие неприятное обстоятельство».

   Ему стал грустно, и он задремал, потом, услышав раскат грома за окном, решил, что начинается гроза. Потянулся, налил виски в стакан – и в этот момент в гостиную влетел мистер Пикквик.

   – Несчастье, сэр! – крикнул он. – Случилось ужасное – с вашей женой, сэр. В общем, она разбилась. Насмерть. Идёмте, это рядом.

   Они выскочили на улицу. Мистер Пикквик, едва поспевал за хозяином, рассказывая на ходу:

   – Я возвращался с почты, когда из ворот нашего дома вылетела машина. Каннибал приветливо помахал мне рукой и в тот же момент на огромной скорости врезался в фонарный столб. Я подбежал к машине. Каннибала как не бывало, а миссис Джеки ещё дышала. Открыла глаза, окинула меня безумным взором и дважды произнесла одно и то же слово: «чудовище»

   – Чудовище?

   – Да, сэр. Никогда не думал, что внушаю ей подобное отвращение.

   У разбитой машины копошились врачи и падкие до падали журналисты уголовной хроники. Старший полицейский отвёл Джона в сторону.

   – Сожалею, сэр, – сказал он. – Советую поскорее забрать драгоценности, не то эти птеродактили и просто дактили расклюют ваши камушки.

   Джон посмотрел на мистера Пикквика. Тот кивнул и приступил к работе.

   – Никогда не видел столько бриллиантов, – сказал полицейский. – Ваша жена увешена ими, как рождественская ёлка игрушками.

   – Да, это её хобби, – сказал мистер Стипль-чез.

   – Хобби? Вы сказали: хобби? Странное увлечение: надев драгоценности, гонять по Лондону наперегонки со смертью...

   Мистер Стипль-чез вернулся домой, опустился в кресло у потерявшего дар речи камина и в полной прострации просидел до рассвета. Наконец вернулся мистер Пикквик и завёл крайне неприятный разговор.

   – Она хотела бросить вас, сэр. Пуститься в бега. Рвать когти.

   – Ты всегда был пристрастен к ней, Джерри.

   – Ничуть, – сказал управляющий. – Гляньте, что я нашёл в кармане мёртвого каннибала.

   И он протянул мистеру Стипль-чезу солитер голубых кровей.

   – Она собиралась дать дёру, сэр, и в этом нет никаких сомнений.

   Они солидарно помолчали. Потом мистер Стипль-чез грустно сказал:

   – Принцесса Диана по сравнению с ней – ангел.

   – Вряд ли принц Чарльз согласится с вами, – заметил мистер Пикквик. – Я уже не говорю о его мамаше...

   На следующий день пришёл юрист, и они втроём долго, пункт за пунктом, изучали пространное завещание. Даже после смерти незабвенная с лёгкостью небожительницы распоряжалась тем, что ей не принадлежало, но мистер Наркоман отчаянно защищал каждую позицию и грозил неизбежным судом.

   – И, наконец, заключительный пункт, – торжественно произнёс он. – Миссис Стипль-чез считала себя внучкой Неизвестного солдата, погребённого в Париже, и завещала похоронить её под Триумфальной аркой. Рядом с дедом.

   – За ваш счёт, сэр, – учтиво добавил мистер Пикквик.

   – Ибсен! Ибсен твою мать! – закричал Джон и схватился за голову.

   – Какое изысканное ругательство! – улыбнулся юрист. – Позвольте, я зафиксирую его для потомков – ещё никто и никогда не поминал Генрика подобным образом...

   Ну и – напоследок – о суке, мы как-то забыли о ней. Она была существом достойным всяческого уважения: жила сообразно инстинктам, была прогнозируема и потому не доставляла хлопот. К сожалению, с ней пришлось расстаться – она напоминала Джону о Джеки. Боже мой, как же её звали? Суку, разумеется. Запамятовал. Склероз, склероз...

   Впрочем, кому интересна тихая безобидная сука?

  2006