Текст книги "Дебелое солнце пустыни (СИ)"

Автор книги: Виталий Кочетков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

 Арончик и Лёничка сидели в маленьком скверике и грелись на солнышке...

   Нет, не так: они прятались в тени чахлого дерева, названия которого не знали.

   – Разве это дерево? – ворчливо сказал Арончик. – Говно это, а не дерево. И люди – говно, и страна – говно! Имел я ваш Израиль через Хайфу и Тель-Авив! – крикнул он. – Прокуратора на вас нет! Правильно говорят умные люди: если увидишь еврея в пустыне, знай, это или мираж, или Израиль. И пусть хоть кто-нибудь докажет мне, что он их вывел, а не завёл!

   – Я ненавижу еврея в себе так люто, – сказал Лёничка, – что становлюсь антисемитом.

   – А я антисемит по отношению к государству: какое-то оно инородное, не наше.

   – Страна, над которой нависла тень араба с автоматом из славного калашного ряда, – согласился Лёничка. – Ко мне недавно прибежал сосед: «Слышали, наши учёные вывели новую породу кур – без перьев?» – Я ему говорю: «А палестинцев без автомата – слабо?» Обиделся. Какие они обидчивые, однако.

   – Не то слово. Я им говорю: хотите, чтобы на вашей земле воцарился мир и покой, примите ислам и – все дела, даже обрезаться не надо! Драться полезли. Один на дуэль вызвал. Я рассмеялся: «Тоже мне Дантес», а он: «Я не дантист, я протезист». И когда мы научимся смеяться над собой?

   – Никогда – мировое сообщество не позволит. Нельзя смеяться над евреями, даже нам.

   Они помолчали. Потом Арончик продолжил душещипательный разговор.

   – Краткая история Израиля – это непрерывные междоусобицы, две тысячи лет полного забвения и опять междоусобицы. А между тем, он как был римской провинцией, так и остался, вот только империя теперь называется по-другому. И вообще, это государство может существовать только как провинция какой-нибудь империи. А если империй не останется?

   – Израиль перестанет существовать только в одном случае – если евреи откажутся от него.

   – Я близок к этому, – сказал Арончик. – Боже мой! как я хочу в Россию!

   – Вашего отца звали Соломон?

   – А то нет. В роду у нас одни Ароны да Соломоны. Эти имена, как эстафетная палочка, передаются из поколения в поколение. Так что, я – семит по принуждению. А появился я на свет в Магадане, за что должен благодарить отца-большевика. Он, видите ли, хотел счастья для всех, а для себя – особенного, и потому работал подручным у главного латышского стрелка Сёмы Нахимсона. Со всеми вытекающими последствиями. В преддверии 37-го года Сталин запретил аборты, но старые большевики намёка не поняли. Несколько лет мой папаша переводил ценные породы деревьев на щепки, а потом надолго осел в краю золотых приисков, от которых мне досталась школьная медаль с соответствующим отливом. Кому она нужна? Да и стырили её по дороге в землю обетованную, праведную. Приехав сюда, я путал наших и не наших – все они казались на одно лицо. Своих узнавал по русской речи. Это были, разумеется, евреи, ибо какой же русский согласится жить в стране, где даже море ниже уровня этого самого моря? А помощи мне ни от кого не было, несмотря на многочисленные обещания.

   – Кого е... чужое горе? – вздохнул Лёничка.

   – Конечно, с радостью любовью заниматься приятней, – согласился Арончик.

   – У меня аналогичная история. Мой дед возглавлял красный террор в региональном масштабе, участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа и восстания в Тамбовской губернии, вводил новую русскую орфографию, громил церкви и синагоги, гноил кулаков, руководил коллективизацией, обращал дехкан в басмачей. В общем, немало потрудился на ниве переустройства затхлого имперского общества...

   – Умыл немытую Россию – кровушкой.

   – Ага. А потом за заслуги перед отечеством его сослали в Сибирь, и родился я в городе с непристойным названием Туруханск. Носил он это имя задолго до Иосифа Виссарионовича, так что Сталин здесь не при чём. Дом наш располагался рядом с его музеем, я ходил туда чаще, чем в школу. Ну, а дед жил, как говорится, затаив дыхание, и жив до сих пор.

   – Не может быть! И сколько ему стукнуло?

   – А этого никто не знает. Он столько раз менял документы, что, запутав других, запутался сам и потому в пятой графе его бессмертного паспорта так и значится: Вечный Жид. Шутка.

   – И где он теперь?

   – В русской столице. Он из тех, кто до сих пор считает, что Москва за нами.

   – Да, были люди в наше время, большевики! – не мы.

   – И самое поразительное – он так и не выучил русского языка, хотя и считает его родным. Представляете – государственный человек на государевой службе! – и ни в зуб ногой!

   Они опять помолчали. Потом Лёничка откашлялся и продолжил рассказ.

   – Я завёл родственников на Дальнем Востоке, чтобы перебраться на Ближний. А теперь жалею. А помог мне с переездом мой школьный товарищ. Он был из тех либеральных кругов, где прежде, чем послать на фуй, долго и нудно извиняются. Кстати, родным языком считает латынь. Восхищается каждым словом, даже матерным, если оно написано латинскими буквами. Этот шрифт приводит его в неописуемый восторг, граничащий с помутнением рассудка. Теперь живёт в Риме и под псевдонимом Семён Целибат пишет верноподданные гимны «Будь славен, Ватикан» и «Католики всех стран, соединяйтесь».

   – Прекрасная страна Италия.

   – Хорошо, где нас нет.

   – А где нас нет?

   – На Луне. А скажите, Аарон Соломонович, кто первый поднял еврея в воздух: братья Райт, Можайский или Шагал – в небе под Витебском?

   – Иуда Искариот, когда, помянув имя божье всуе, взлетел над Иешу и осквернил его семенем.

   – А вы злой. И рисковый. Простите меня великодушно, но вы ищите приключений на собственную задницу. Во всём нужен здравый смысл. Нельзя говорить педику «пошёл в ж...»: он может воспринять ваше пожелание буквально.

   И опять помолчали.

   – Вообще-то моя настоящая фамилия Альтшулер, а Шулерман – это так, по семейным обстоятельствам, – сказал Лёничка. – Я, конечно, дико извиняюсь, хотя и не вижу повода, скажите, вы женаты?

   – Бог миловал. А вы?

   – Был. И даже любил. Она так самозабвенно читала лекции по истории КПСС, что я немедленно предложил ей руку и сердце. Это было время, когда страной правил фешенебельный мужчина с пятью звёздочками. Потом моя жена заделалась правоверной еврейкой в такой ортодоксальной форме, что даже поцелуи её казались кошерными. И, тем не менее, она родила мне прекрасных детей. Мы жили долго и счастливо, а потом уехали в Израиль. И только после рождения пятого ребёнка она поняла, что не любит меня и – самое ужасное – никогда не любила. «Как же так, – сказал я ей, – как же так? Не стану попрекать тебя Цилей, Барухом, Симочкой и Мардохеем – они последствие пошлого прошлого, но скажи мне: зачем ты родила Давида от нелюбимого человека, т.е. меня, в этой новой для нас стране?» И она ответила: «Любовь – ипостась прозаическая. Едва настроишься на поэтический лад, расслабишься – и на тебе: залёт! Знаешь что такое счастье? Это когда после долгой-долгой задержки наступают критические дни. Я не знала с тобою счастья, Лёня, – не смей попрекать меня Давидиком. Ты лишил меня самого прекрасного чувства в мире – оргазма. Я по сей день не знаю орального и анального секса, групповухи. Да что там групповуха – я ни разу не изменила тебе, дура! Меня никто и никогда не насиловал, не затыкал рот вонючими портянками и носками. Я прожила скучную жизнь».

   – О, как сузился перечень половых преступлений! – откликнулся Арончик. – Скоро педофилию переведут в разряд общеобразовательных программ и, кроме антисемитизма, в этом перечне ничего не останется. Вы расстались?

   – Разбежались. Сейчас на частном телеканале она ведёт рубрику «Секс в свете прожекторов» и пользуется бешеным успехом. А дети при ней, они и крутят этот самый прожектор.

   – Боже мой, куда мы катимся?

   – Куда-куда – в Средиземное море.

   – Я слышал, – сказал Арончик, – будто собираются ликвидировать Еврейскую автономию – путём слияния или ещё каким-то хитро-мудрым способом.

   – Исключено. Мировое сообщество не позволит.

   – Но там же не осталось ни одного еврея!

   – Ну почему же – случаются.

   – О, как мне опостылело это мировое сообщество! В Магадан хочу, в глушь, в заимку!

   – Иногда во мне проявляются террористические позывы, – печально сказал Лёничка. – И тогда я говорю: «Гори всё синим пламенем!» Или: «Да чтоб тебя разорвало!» Или: «В гробу я вас видел в белых тапочках!» Но проходит время, и гуманистические идеалы берут вверх, и я истово каюсь в преступлениях, которые не совершал, – в общем, в моём сознании идёт обычная демократическая работа.

   – Самый постыдный из грехов – гуманистический, – тяжко вздохнул Арончик. Лёничка посмотрел на него. Тот клевал носом.

   – Стыдно мне жить в стране, где вместо конституции Тора, – сказал Лёничка и закрыл глаза, чтобы не видеть пыльное и потное, как разомлевшая еврейка, дебелое солнце пустыни.

  2006