Текст книги "Мраморная муха (СИ)"

Автор книги: Виталий Кочетков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Annotation

Кочетков Виталий

Кочетков Виталий

Мраморная муха

«Я мужчина – иностранец, я мужчина – лесбиянец, на Лесбосе я возрос, о, Лесбос, Лесбос, Лесбос».

О. Мандельштам

Он пренебрёг коммерцией и иудейской религией, но не поэзия увлекла его: он собирался вступить в партию социал-революционеров, и не просто эсеров, а в боевое крыло этой организации, которая пострашней большевиков будет – один Блюмкин чего стоил! При всём при том всю жизнь панически боялся тюрьмы, утверждая, что он для неё не создан, как будто хоть кто-то в пылу любовных объятий клепал детей для подобного богоугодного заведения.

Общеизвестно: Россия – тюрьма народов, еврейского – в первую очередь. Можно было и подготовиться.

Родители испугались за сына и сослали его в Париж. Хорошо иметь предков, которые вместо Сибири выбирают Сорбонну. Там, изнывая от скуки, он и пристрастился к поэзии. Пристрастился всерьёз и надолго, на всю жизнь. Отдадим должное папе и маме – их стараниями очередной Азеф превратился в Мандельштама, которого мы хорошо знаем.

И всё же он стал эсером в роковом семнадцатом году, потому что "революция была нужна, чтобы раскрепостить слово" – во как! – и двадцати миллионов жизней псу под хвост – не жалко!

"Чувствую себя должником революции", – повторял он неоднократно. Придёт время, и она спросит у него по полному счёту.

"Эсер" – значится в протоколе Особого совещания от 2 августа 1938 года...

1. Шум времени

Гипертрофия

На его опус "Шум времени" Марина Цветаева отреагировала молниеносно: "Книга баснословной подлости".

Дочь её, Ариадна, вторила ей: "Маленький человек с большим талантом... И: гипертрофия ума при отсутствии сердца".

Способ примирения

Америка напугана "красным террором", идёт процесс над двумя анархистами – Сакко и Ванцетти, но по всему миру развёрнута компания в защиту обвиняемых. И в этот момент Мандельштам не находит ничего лучшего как обратиться к православным иерархам с призывом "организовать протест против этой казни".

Церковь разгромлена, беспощадно добиваются её остатки и никого в мире это в общем-то не интересует. Надежда Яковлевна Мандельштам пишет: "Ответ последовал незамедлительно: церковь согласна выступить в защиту казнимых при условии, что О.М. обязуется организовать защиту и протест, если что-нибудь подобное произойдёт с кем-либо из русских священников". Подтекст послания очевиден: где же ты раньше был, Осип-христианин, мать твою?!

Н.Я. продолжает: "О.М. ахнул и тут же признал себя побеждённым".

Оказывается: "Это был один из первых уроков, полученных О.М. в те дни, когда он пытался примириться с действительностью".

Странный способ примирения с гонителями. Очень странный...

ЦПКО

"Никогда я не видел ничего похожего на ничтожество и однообразие лиц сухаревских торгашей. Это какая-то помесь хорька и человека, подлинно "убогая славянщина". Словно эти хитрые глазки, эти маленькие уши, эти волчьи лбы, этот кустарный румянец на щёку выдавались им всем поровну в свёртках обёрточной бумаги...

Здесь отдыхаешь на смуглых и открытых лицах каких-то кавказских чертенят, ковыряющих ваксу с блаженным смехом".

Нынешние московские рынки (и не только московские) – настоящие заповедники, своеобразные ЦПКО. Здесь нет места убогой славянщине – иди и отдыхай.

Лицо России

"Мёртвый Ленин в Москве! Как не почувствовать Москвы в эти минуты! Кому не хочется увидеть дорогое лицо, лицо самой России!"

В гробу мы видели это лицо. До сих пор видим.

Соратники

Общеизвестна ссора Мандельштама с Яшей Блюмкиным. Он долго преследовал поэта, буквально житья не давал. А вот как завершилась эта история.

Надежда Мандельштам пишет: "Кавказская игра кончилась в 26 году, когда О.М. уезжая от меня из Крыма, случайно очутился с Блюмкиным в одном купе. Блюмкин, увидев "врага", демонстративно отстегнул кобуру, спрятал револьвер в чемодан и протянул руку. Всю дорогу они мирно разговаривали".

Давно бы так – чего им делить? Как-никак соратники – эсеры.

К названию этой партии присоединили ещё две буквы – "СС" – и получилась целая страна.

Обрезание

Мандельштаму устроили "литературное обрезание или обесчещенье", а всё потому, что "дядя Моня с Бассейной <Горнфельд> выполнил социальный заказ чуждого ему режима", и Осип Эмильевич разразился грозной прозой, вскрывающей эллинистическую сущность русской речи:

– "Порядочность – это, конечно, то, что роднит буржуа с животным";

– "Я один в России работаю с голоса, а кругом густопсовая сволочь";

– "Отцы их запроданы рябому чёрту на три поколения вперёд". Соблазнительно перечислить детей и внуков писателей, запроданных рябому чёрту, но – воздержусь;

– "Был у меня покровитель – нарком Мравьян-Муравьян – нарком из страны армянской – младшей сестры земли иудейской". Почему же младшей? Обидно как-то за армян, но соглашусь: тяжело в стране советов без покровителя;

– "Карандашей у меня много – и все краденые".

Ну и напоследок: "Я в одной персоне и лошадь и цыган". Твою мать! – ещё один кентавр пастернакович...

Катаев

"Один мерзавец мне сказал, что правда по-гречески значит мрия".

Этот "мерзавец" тоже был привержен теории эллинистической сущности русской речи. И украинской, разумеется. Мечта – называется.

Звание

В графе "почётные звания и регалия" Мандельштам неизменно писал: иудей.

Что скажет Авербах

Надежда Яковлевна. "В разные невыносимые периоды нашей жизни я предлагала О.М. вместе покончить с собой". Мандельштам отшучивался: "Покончить с собой? Невозможно! Что скажет Авербах?"

Маяковского сие обстоятельство не остановило, и опасался он всего лишь того, чтобы его не сочли малодушным

На отдыхе

Надежда Мандельштам пишет "В день смерти Маяковского мы гуляли по саду с надменным и изящным грузином. В столовой собрались отдыхающие, чтобы повеселиться. По вечерам они обычно пели песни и танцевали русскую, любимую пляску Ежова. Наш спутник сказал: "Грузинские наркомы не стали бы танцевать в день смерти грузинского национального поэта".

Национальный поэт – сильно сказано, скорее – многонациональный, проще говоря, советский. И грузин этот был советским, не более, но и не менее.

Разговор состоялся на сухумской правительственной даче, куда во время сплошной коллективизация, пожаловала чета Мандельштамов – "с бумагой ЦК, отдыхать перед путешествием в Армению... Присутствие любого беспартийного на этой даче вызывало толки среди "своих".

Интерес Мандельштамов привлёк Ежов, тогда ещё заместитель наркома земледелия, один из главных коллективизаторов. Он тоже отдыхал после трудов праведных.

"Сухумский Ежов был скромным и довольно приятным человеком... Мы иногда просили, чтобы он нас довёз до города, и он никогда не отказывал". Ежов, по уверению Надежды Яковлевны, ещё не надел ежовых рукавиц. Коллективизацию он проводил в лайковых.

На наших глазах

Надежда Мандельштам: "На наших глазах погиб Ломинадзе. Этот человек в последние свои дни проявил настоящее доброжелательство к О.М." Ломинадзе – первый секретарь Закавказского крайкома ВКП(б). Какие важные, однако, были покровители у Мандельштама! Не забудем, что крышевал его лично товарищ Бухарин.

Примечание 1977 года: "Ломинадзе не погиб, а просто был убран из Грузии". Вот тебе и на наших глазах – так пишутся мемуары.

Дурной привкус

Не так страшен Сталин, как его малюют.

Однажды Чуковский предложил Лидии Гинзбург выбрать себе псевдоним.

– У вас никуда не годная фамилия – вас слишком много.

– Я может и взяла бы себе псевдоним, если б я не была еврейкой, – гордо ответила Л.Я. – В еврейских псевдонимах всегда дурной привкус.

Дурной вкус хуже дурной наследственности. И вообще, катастрофа, когда дурной псевдоним передаётся нам вместе с генами.

И в продолжение темы.

Эмма Герштейн беседовала о Мандельштаме со своим другом.

"И куда он лезет? – сокрушался друг. – Фамилия его им не импонирует. Под величайшим секретом он посвятил меня в тайну одного известного советского писателя, которому предложили в "Новом мире" переменить свою еврейскую фамилию на русский псевдоним".

Иванова не предлагали? Всеволода или Вячеслава? Нет?

Федра

Вряд ли Мандельштам читал "Федру", считал Жирмунский. Тот экземпляр, что он ему дал, у Мандельштама пропал, и скоро его нашли на Александровском рынке.

Сусанины

Герштейн вспоминает разговор с О.М.: "Завели и бросили" – вот дословное резюме его речи о пресловутой советской действительности".

Он ощущал себя трамвайной вишенкой скорбной поры. А Москва, разумеется, курва; так выражались польские интервенты, покидая гостеприимную столицу русского государства в 1612 году. Заманили, суки, и бросили...

Казак

Мандельштам высоко ценил творчество Павла Васильева и даже завидовал ему. Себя недооценивал "Я – Кюхельбекер, комическая фигура", – утверждал он. Добавим: и трагическая – как Кюхля.

И, тем не менее, О.М. написал на Васильева эпиграмму: "Мяукнул конь и кот заржал – казак еврею подражал". Оказалось наоборот: ода НР 1 ("Мы живём, под собою не чуя страны...") прямое (и откровенно скажем) никудышное подражание Васильеву: "Ныне, о муза, воспой Джугашвили, сукина сына. Упорство осла и хитрость лисы совместил он умело..."

Впрочем, как верно говаривал О.М., одни стихи других не отменяют.

Было время, когда Мандельштам в числе лучших поэтов называл Васильева, Ахматову, Пастернака, ну и себя, разумеется. Потом Васильева шлёпнули – за стихи, признанные антисемитскими...

А вы не знали? И не только его. У нас поэта расстрелять как два пальца обосцать (пушкинская орфография)...

Так вот, когда Васильева пустили в расход, его место занял Владимир Маяковский – по рейтингу Анны Ахматовой. Потом Маяковского сменила Цветаева... И пошло, и поехало...

Десятник

Мандельштам называл Сталина "десятником, который заставлял в Египте работать евреев". Ужасное обвинение, пострашнее культа личности. Сталину, впрочем, можно посочувствовать – тяжёлая участь.

А ведь справился...

Сравнение России с Египтом оставим без комментариев, хотя Исход был и такой же Великий, до конца не завершённый, почему так долго и не отменяли поправку Джексона-Веника.

По мне один десятник лучше толпы шестидесятников.

Серенада

Ода НР 1 кремлёвскому горцу написана в ноябре 1933 года. Комсомольцы в то время делились на меньшевиков и большевиков. Первые, разумеется, были думающие. Они презирала Сталина. Ода НР 1 была написана как песенка для них. Они, надеялся Мандельштам, будут хором распевать её на улицах.

По уверению Бориса Пастернака (со слов Герштейн) все думающие комсомольцы были соответствующей национальности. Ключевое слово, однако, в этом убеждении – комсомольцы, явление наднациональное.

Индульгенция

"Наши речи за десять шагов не слышны" – ах, как он ошибался!

А вот интересно, кто подразумевался под тонкошеими вождями? Ни одного исследования на этот счёт не проведено, а зря.

Герштейн назвала Оду НР 1 "индульгенцией на будущее".

Будущее, разумеется, ещё не наступило.

Сволочь

Герштейн вспоминает: "Его раздражали писатели, постоянно мелькавшие во дворе. Он становился у окна своей комнаты, руки в карманах и кричал вслед кому-нибудь из них: "Вот идёт подлец NN!"

А вокруг густопсовая сволочь...

Фингал

Писатель Амир Саргиджан занял у Мандельштама деньги (75 рублей) и долгое время не возвращал.

Однажды он, идя из магазина, нёс корзинку со снедью и бутылками вина. О.М. увидел его и поднял шум: "Смотрите, вот негодяй, который пьёт и жрёт, а долг не возвращает!"

Завязалась ссора, в ней посильное участие приняли дражайшие половины писателей. Жена Саргиджана подзуживала мужа: "Врежь ему, врежь!", и Амир врезал. Досталось и Н.Я., и она долгое время показывала окружающим фингал под глазом и рассказывала о случившемся всем желающим позабавиться.

И вот в доме, принадлежавшем некогда Герцену, состоялся суд под председательством Алексея Толстого. Суд потому и зовётся товарищеским, что ничего не решает: никто и никогда не поверит, что Мандельштам товарищ Сталину, хотя товарищем его называло всё население СССР. Суд искал примирения, но не нашёл его, и потому товарищ Мандельштам воспылал ненавистью к товарищу Толстому.

Наваждение

Андроников любил изображать Алексея Толстого.

– Да так похоже, – говорил Мандельштам, – что всё время хочется дать ему в морду.

Хотелось даже тогда, когда Андроникова не было рядом.

Пощёчина

Мандельштам исхитрился и нанёс-таки оскорбление действием. Странно, что Толстой не дал ему сдачи. А через месяц О.М. арестовали.

Герштейн вспоминает: "Десять дней мы мучились догадками: за что взяли Мандельштама? За пощёчину Алексею Толстому? Или за стихи?"

Надежда Мандельштам выражается конкретней: "Мы возлагали все надежды на то, что арест вызван местью за пощёчину "русскому писателю" Алексею Толстому".

Увы, надежды не оправдались – за это в СССР не арестовывали.

Симптом

Обыск 1934 года. Чекисты предельно вежливы, особенно – главный. Надежда Мандельштам вспоминает: "Где вы держите своих классиков марксизма?" – спросил он у меня. О.М. расслышал вопрос и шепнул мне: "Он в первый раз забирает человека, у которого нет Маркса".

Симптом.

Вот те на!

Ордер на арест Мандельштама подписал закадычный друг Маяковского Агранов. Допросы вёл болгарский коммунист Шиваров, которого Надежда Яковлевна ласково называет Христофорыч (по отчеству).

"Держался он как человек высшей расы... – пишет Надежда Яковлевна. – Первое поколение молодых чекистов, уничтоженное в 37 году, отличалось моднейшими и вполне утончёнными вкусами и слабостью к литературе, тоже, разумеется, самой модной...

О.М. убеждал меня, что во всём поведении следователя чувствовалась какая-то двусмысленность и что, несмотря на железный тон и угрозы, всё время проскальзывала его ненависть к Сталину".

Это ещё что!

"Ягоде, как оказалось, так понравилась Ода НР 1, что он изволил запомнить её наизусть".

Резолюция

"Изолировать, но сохранить" написал Сталин на документе, которого никто не видел, но все знали, что такая резолюция была:

– Была. Даже не сомневайтесь – была...

Лёгкий испуг

Герштейн: положение слушателей Оды НР 1 Надежда Мандельштам охарактеризовала так: "отделались лёгким испугом".

Лёгкий испуг длиною в десять лет. Без права переписки.

Мораль

Надежда Мандельштам: "Гораздо легче оклеветать ничтожного Длигача, чем заподозрить какого-нибудь настоящего человека, которого мы считали другом".

Дубовая логика

Надежда Мандельштам: "Эренбург не признавал стихов о Сталине... Враждебно относился к этим стихам и Пастернак. Он обрушился на меня с целым градом упрёков. Из них я запомнила: "Как мог он написать эти стихи – ведь он еврей!"

Оставив без внимания вопиющую национальность опального поэта, дадим слово Борису Кузину – другу О.М.

Из тех же "Воспоминаний" Надежды Мандельштам: "Кузин считал, что О.М. не имел права их писать, потому что О.М. в общем положительно относился к революции. Он обвинял О.М. в непоследовательности: принял революцию, так получай своего вождя и не жалуйся".

В этом, добавляет Н.Я., есть своя дубовая логика.

Логика – всегда дубовая, на то она и логика.

Тон

Сергей Рудаков, наблюдал чету Мандельштамов в Воронеже.

"Она его называет: "мой ребёнок, мой дурак (и так всё время: "Дурак, хочешь чаю?" ets). И это "тон", "ласковость".

Пелена

Почему О.М. остался? Почему не уехал? Заграничный паспорт лежал без толку до самого обыска 34-го года. Объяснять отказ гражданской позицией нелепо: по условиям извращённой любви эта поза отсутствовала. Понял ли он, что всё русское кончилось, надолго, быть может, навсегда? Конечно, понял.

"К нам вести горькие пришли, что больше нет родной земли" – писал Клюев в арестованных вместе с ним стихах. Клюев открыл Мандельштаму глаза на многое, что так не хотелось видеть. Ненадолго. Вскоре глаза опять застлала неизлечимая советская пелена.

Два ассирийца

Надежда Мандельштам пишет: "Живя в Ассирии, нельзя не думать об ассирийце, и О.М. начал готовиться к Оде <НР 2>". Ассириец, разумеется, Сталин. Он же египтянин (фараон), житель Вавилона, грузин, осетин и так далее – многофункциональная личность.

В этих же "Воспоминаниях" мы находим и такой пассаж: "Покойный Дмитрий Сергеевич Усов сказал мне, что считает породу О.М. не еврейской, а ассирийской" и даже показал ассирийский ракурс в его стихах.

Пафос

Слово "народ" было репрессировано много раньше, чем отдельные его представители, а когда реабилитировали, упоминали вкупе с партией и никогда отдельно – ни-ни, нельзя, невозможно-с, народ и партия едины.

Тридцать седьмой год многие евреи восприняли как антисемитский – не будем забывать этого. И именно в этом году Мандельштам написал Оду НР 2 – напомнил о себе.

Герштейн: "О.Э. с большим пафосом читал забегавшим на огонёк знакомым это славословие Сталину.

Слушатели, разумеется, были уже другие, не мог же он читать свои новые вирши Ахматовой и Льву Гумилёву.

Пейзаж

Как-то Мандельштам съездил на Беломорский канал. Прошвырнулся, как говорится. В своё удовольствие.

Надежда Мандельштам: "Стихи О.М. о канале никого бы не удовлетворили: он сумел выжать из себя только пейзаж". И потому "этот стишок я бросила в печку".

Ода НР 2 избежала подобной участи: там был не только пейзаж, но и главный герой.

Чёрненькие и беленькие

Вся книга Надежды Мандельштам пересыпана "Васями". Надо понимать, это типичное чекистское имя. "К 34 году мы <Н.Я. и Ахматова> ещё не придумали слово "Вася".

И вдруг – "мы внезапно заметили, что исчезли "чёрненькие", сменившиеся "беленькими".

Началась амнистия. Грязненькие самоуничтожились, стали ненужными, понадобились чистенькие, беленькие.

Кончилось ваше время...

"Своих забирают!" – сожалела Лида Багрицкая. Вскоре забрали и её.

Подмена

Надежда Мандельштам посетила родственников мужа.

"Уходя я сказала: "Если вам ночью подменят большевиков фашистами, вы даже не заметите".

Это у неё такое пожелание "покойной ночи".

2. Римляне

Верность четвёртому сословию... четвёртая проза... четвёртый Рим...

Играй же на разрыв аорты с кошачьей головой во рту. Три Рима было, ты – четвёртый, последний чудный Рим в цвету.

Римляне...

Рокфор

Портрет Надежды Мандельштам кисти Эммы Герштейн впечатляет: у Нади выдающиеся вперёд зубы, огромный рот, крючковатый нос и кривоногость. И ещё – большая отвислая грудь. М-да...

"Семья как будто вырождалась. Между тем психически неполноценной была Аня <сестра Н.Я.>, а Надю мы все считали самой интересной из Хазиных, подпорченной как острый сыр рокфор".

Сплетни

Раньше были сплетни базарные и газетные. Потом появились телевизионные. Теперь мы познакомились с академическими.

Недавно опубликовано наследие Бориса Кузина – того самого, кто дружбой разбудил Осипа Мандельштама, и мы узнали много интересного, например, мысли Надежды Мандельштам о своей закадычной подруге – Эмме Герштейн:

– "В наказание за все ваши грехи вас следовало женить на Эмме, – пишет Н.Я. Кузину. – Она – сука";

– "Мама сердится, что приедет Эмма. Она прочла письмо о том, как Эмма соблазнила моего толстого приятеля, и называет её теперь не иначе как "блудница", делая почему-то ударение на "у". Бедная корова – Эмма. Если бы она знала, что попала в такой почётный и недосягаемый для неё разряд!";

– "Про Эмму согласна. Она бесспорная дура. Я всегда сержусь на маму, когда она делит людей по категориям – на умных и глупых. Но для Эммочки надо сделать исключение: она просто священная дура. Это её чин. И притом литературный".

Четвёртая проза

Эмма Герштейн призналась: "пороки эпохи – её <Н.Я.> пороки", (а пороков у эпохи было много), и назвала разнузданной "Вторую книгу". По существу она предприняла попытку превратить трилогию в тетралогию, добавив свою, четвёртую прозу. "Не верь вдове, а верь поэту" – таков её лейтмотив.

Из воспоминаний Эммы Герштейн мы узнаём:

– что в доме Мандельштамов царил культ уродства;

– что "пламенная антисоветчица" хвалила ЛЕФ;

– что симуляцию Мандельштам считал самым эффективным способом политической борьбы; нет, не стимуляцию, а симуляцию; стимуляцией, впрочем, тоже не брезговал;

– что Н.Я. стремилась умалить значение друзей в жизни мужа (надо признать: удачно);

– что первым мужчиной Н.Я. стал случайный человек, а вторым – в тот же день – домашний учитель;

– что она была бисексуальна;

– что О.М. считал Ларису Рейснер гением бестактности, а Н.Я. подражала ей, но уродство сводило на нет все усилия;

– что она была сводней и подкладывала под Эмму своего родного брата;

– что союз с О.М. называла физиологической удачей, более того, всему, что умел в постели поэт, научила она – Надя.

Родниковая вода

Герштейн: "Её жгла непреодолимая потребность говорить на эту тему подробнее. Не прибегая ни к эвфемизмам, ни к "чернокнижию", она вносила в свою беззастенчивую жизнь что-то дополнительно неприятное... Любой мат звучал бы как родниковая вода".

Кровосмешение

Надежда Яковлевна – единственная еврейка в коротком донжуанском списке Осипа. Евреев он ощущал как одну семью, а каждую близость с Н.Я. – как акт кровосмешения.

Мормон

Ольга Александровна Ваксель, которую Надежда Мандельштам называла Лютиком, была участницей эротических забав супружеской четы Мандельштамов. Она называла О.М. мормоном и с большим одобрением относилась к планам поездки втроём в Париж (вот для чего нужен был паспорт). Увы, поездка не состоялась. Потом Ваксель вышла замуж за норвежца с тем, чтобы там, на чужбине, кончить жизнь самоубийством.

Надежда Мандельштам горевала: "Ах, Лютик, Лютик. Она никому не умела отказывать. Какая женщина!"

Антиаристократка

Герштейн: "Главным лозунгом её жизни было: "То, чего люди стыдятся, вовсе не стыдно". Это не только её, но и его кредо: порядочность – это то, что роднит буржуа с животным.

"Излюбленный её приём – передавать то, что о вас сказали в ваше отсутствие. Она была принципиальная антиаристократка! То есть именно то, что не положено делать воспитанным людям, она и делала".

Ставка

Пытались Мандельштамы вовлечь в свои сексуальные фантазии Марию Петровых (без заезда в Париж), но – Мария наотрез отказалась: не сочла она подобное предложение физиологической удачей.

Надо заметить, увлечение Мандельштама Марией Петровых вызвало у Надежды Яковлевны подозрение: а не связана ли новоявленная пассия с соответствующими органами?

Арестованному Мандельштаму показали список Оды НР 1. "Ему показалось, что это почерк Марии Петровых" и несостоявшийся террорист сдал свою пассию бессонным, как всегда, органам.

"Его ставка была на полную откровенность", – комментирует Герштейн, автор задушевных воспоминаний.

Ну, а мне за тебя чёрной свечкой гореть...

И так далее

Занимательные мысли Надежды Мандельштам из писем к Кузину:

– "А знаете вы, что Фет по крови – еврей? Это очень странно. Но очень понятно... Я узнала об этом от Тынянова";

– "Не читайте Чехова. Читать приятно, а потом тошнит. Очень вредно для желудка, а как будто вегетарианское";

– "Пушкин делал сам своих потомков, а этот педераст обожал племянников. Тьфу!" Вот вам и би-би – сексуалка! Педерастом назван Чайковский. Мандельштамы потомства не оставили;

– "Женя <брат> писал, что пробует устроить меня в Ташкенте. Оказалось, что он действует через Лиду Чуковскую – дочь Корнея. Более льстивых, лживых, фальшивых людей вообще нет, а наш дурень попал на эту удочку";

– "Остаётся слонообразная дочь Корнея Чуковского. Это омерзительное семейство и дочь, с которой я вместе служу , меня сильно раздражает главным образом за то, что очень высоко держит знамя русской литературы, чести, доблести и пр., а при этом... <не дописала – захлебнулась от негодования и злости> Ну её к чёрту".

К чёрту, так к чёрту. Продолжим...

Ложь в оправдание

Лидия Гинзбург вспоминает (речь идёт о двадцатых годах): "Я как-то сказала при Н.Я., что убедилась – чем талантливей мемуарист, тем больше он врёт. Это ей очень понравилось".

Трилогия её, действительно, лжива – и в мелочах, и в главном. Да она и не отказывается, и пишет об этом в "Воспоминаниях", время, дескать, было такое:

– "Без лжи я не выжила бы в наши страшные дни. И я лгала всю жизнь";

– "Мы действительно стали неполноценными и ответственности не подлежим".

Или в письмах к Кузину:

– "Дамы отличаются от женщин тем, что не отвечают за свои слова. Я, например, не отвечаю, и вот почему меня огорчает, что вы сохраняете мои письма".

"В 1957 году, – пишет Герштейн, – Ахматова с её точной ассоциативной памятью была совершенно сбита с толку взятым на себя обязательством идеализировать образ Мандельштама".

Вкладчик

Ещё одно письмо Кузину: "Непогрешимы только папа и еврейские дамы. Я, например, не дама – и ошибок полна". Насчёт папских поползновений – молчок. Правда Лидия Чуковская утверждала, что Н.Я. распирает желание быть заместителем бога на земле.

Бог, разумеется, с маленькой буквы – кто Он по сравнению с римским папой? Всего лишь обманутый вкладчик.

Порода

Кузин пишет жене: "Это ты верно заметила, что Н.Я. держится как-то неестественно. Она не рисуется. Это я знаю. Но она разговаривает и держится не так, как говорим и ведём себя мы с тобой. Хотя она происходит из очень добропорядочной семьи, но родители её за детьми особенно не следили и не внушили им, что быть неестественной – неприлично".

Естественность – и есть вожделенная, врождённая свобода. А воспитание и культуру не восполнишь никаким образованием, даже заучив назубок энциклопедию Брокгауза и Эфрона. И ассимилироваться не смогла и от звания непогрешимой еврейской дамы отказалась. Что осталось?

Впрочем: "Я оскорблю свою восточную породу, не пристроив знакомую вам энергичную еврейку".

Тональность

Современники отмечают грубость Надежды Мандельштам. Вот мнение Марии Петровых:

"Понимаю, как много она страдала, но не понимаю её сверхчеловеческой озлобленности. Мне эта злоба противна... И ведь зла она по природе – до всех самых страшных испытаний, и тогда, когда она была вроде бы добра".

Она манкирует этим (Кузину):

– "А знаете, ведь я тоже стерва, только это понимал один Ося. У меня стервозность переведена в другую тональность, и поэтому все думают, что я ангел";

– "В Москве я хамила всем, кроме А.В."

Не повезло А.В. – упустила возможность приобщиться к вечности.

Контрреволюция

Незадолго до второго ареста в доме отдыха "Саматиха" Мандельштамы вовлекли в свои эротические игры члена райкома партии. Не то, чтобы члена, но особу.

Впоследствии Надежду Яковлевну замучили сомнения: а не этот ли эпизод явился причиной второго ареста поэта. Проще говоря, относится ли совращение члена райкома партии к контрреволюционной деятельности?

В 1939 году, когда началась волна амнистий, Надежда Мандельштам написала письмо Лаврентию Берия, автору этих самых амнистий. Она просила уточнить, что явилось причиной ареста и не вызван ли он чьим-то злым умыслом или ошибкой. Об эпизоде с вовлечением она, разумеется, умолчала.

Важно другое. "Мы, – писала она, – скорее ожидали его полного восстановления и возвращения к открытой литературной деятельности, чем ареста".

Кума

"Я с дымящей лучиной вхожу к шестипалой неправде в избу..."

Все думали, что на Эзоповом языке шестипалая судьба – это Сталин. Сидит он в избе и ждёт, когда к нему Мандельштам зайдёт в гости, типа – с огоньком и на огонёк. Оказалось – нет, шестипалая неправда – это Надежда Яковлевна. И неутешительный вывод: "я и сам ведь такой же, кума".

Лучший эпиграф к воспоминаниям супруги.

Мрак и очищение

Ариадна Эфрон, читая воспоминания Н.Я., сетовала: "Сплошной мрак, всё под знаком смерти, а когда так пишут (?), то и жизнь не встаёт".

Ничего не встаёт.

А что – писатель должен быть злым. Лес рубят – щепки летят. Это не – Сталин, это – Шамфор: авгиевы конюшни не чистят метёлочкой. А то, что Россию превратили в Авгиевы конюшни, – факт.

Чистим помаленьку...

И сколько ещё работы!..

Посмертный развод

"У Надежды Яковлевны, – пишет Лидия Чуковская, – сознание извращённое". Если бы только сознание!

Авторитарной, утверждает М. Гаспаров, была память Н.Я.

И опять нашлись желающие очистить Осипа от наветов его доблестной супруги. Того и гляди дело дойдёт до посмертного развода. И вот что печально – никого не предлагают взамен. Нет, всё-таки Сталин обладал большей деликатностью: на место Крупской он выдвинул несколько кандидатур.

Лад

"Мраморной мухой" называл Мандельштама Велимир Хлебников. Это прозвище так понравилось Игорю Северянину, что он включил его в одно из своих стихотворений: "И так же тягостен для слуха поэт (как он зовется там?!) Ах, вспомнил: мраморная муха и он же – Осип Мандельштам".

И любила Н.Я. эту муху особенной любовью – на иудейский лад, непонятный людям иных религиозных конфессий.

Эпилог

"У нас даже неизданный закон имеет обратную силу" – возмущалась Надежда Мандельштам.

Странно слышать слово "закон" в её устах. Мы все были вне закона с 17 года и спорим лишь об одном – с февраля или октября.

Священная дура Эмма (и к тому же сука) прозорливо заметила и отметила противоположный Пастернаку путь Мандельштама. Только по срокам он находится в расстрельном списке с победителями, по сути – с проигравшими русскими поэтами Клюевым, Клычковым, Васильевым, не ставшими великими, – не судьба. Тела их сбросили в бездонную яму.

И последнее.

Сегодня ведутся споры: русский ли поэт Осип Мандельштам? Кто инициирует полемику – понятно. Приму посильное участие и отвечу – русский. Остался ли он при этом евреем? Разумеется, остался, хотя, как говорится, взялся за гуж, не говори что еврей. Не будем, однако, делить его и рвать на части. Доверимся суду ветхозаветного Соломона – заберите его себе и читайте – по-русски. Язык не забыли? Зря – Мандельштам поэт примечательный, знаковый