Текст книги "О сущности магии"

Автор книги: Виталий Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Калинин Виталий
О сущности магии

Виталий Калинин

О СУЩНОСТИ МАГИИ

(Опыт сравнительного исследования)

Хорошо известно, какую роль в фантастическом литературном произведении играет фантастическое допущение. Собственно говоря, фантастическое допущение определяет его жанр. Если изобретается машина времени, то это научная фантастика, если атомная бомба впервые создается в России – это альтернативная история, а если наш мир существует лишь в воображении каждому ясно, что это, скорее всего, пресловутый "турбореализм".

В настоящем эссе речь пойдет фантастическом допущении, согласно которому персонажи могут совершать чудеса, творить волшебство и т.п., и которое для краткости будем называть магией.

Вообще говоря, возможность путешествия во времени и нуль-транспортировки, существование миров со странными свойствами, драконов и других мифических животных – тоже сказочно и волшебно, но к предмету нашего исследования не относится. Наша задача – рассмотреть не фантастические свойства универсума, используемые фантастом, а непосредственную способность его персонажей творить чудеса. Можно сказать, что в сказочном мире волшебное подобно золотоносной россыпи, а магия личная, которой владеешь – не самородок даже, а выкованное золотое кольцо. Сущность волшебного в нем видна наиболее четко.

Можно с некоторыми оговорками сказать, что чудесное – магия в широком смысле – суть фантастики, и понять потребность в чуде, значит, отчасти понять любовь к фантастике, столь хорошо нам знакомую.

Настоящее исследование не претендует на полноту. Мы ограничимся рассмотрением лишь нескольких, наиболее существенных аспектов проблемы магии в фантастической литературе.

Итак, магия. Может показаться, что магия при всем ее внешнем разнообразии и множестве вариантов "технической реализации" в общем-то едина. В самом деле, все эти ковры-самолеты, волшебные палочки, огненные шары, перемещения в пространстве и превращения в отвратительных жаб – не одно ли и тоже: совершение того, что считается (здесь и сейчас) принципиально невозможным? И разве фантасты и сказочники самых разных, если не противоположных направлений используют подчас одни и те же магические средства? Вот один пример. Владислав Крапивин, "Гуси, гуси, га-га-га". "Витька по-турецки сел на табурет – русоголовый, синеглазый йог. Со значительным видом поднял мизинец. Тут же над пальцем возник тускло-желтый огонек. Еще две секунды и огонек превратился в светящийся шарик размером с теннисный мяч." Узнаете? Это классический файербол. И его тактико-технические характеристики, как выясняется в дальнейшем, не многим уступают таковым у фаейрболов, скажем, Перумова.

Значит, магия в принципе всюду одинакова? Конечно же нет, просто различие лежит в другой области. Отношение к магии героев – вот та гиперплоскость, разделяющая пространство магии на два подпространства.

Все герои магию получают. Но нужна ли им эта магия, испытывали они в ней необходимость? Представьте себе, некоторые – нет. Магия сваливается многим как снег на голову.

Как вводится такое фантастическое допущение в ткань художественного произведения? Наиболее распространенный способ – посредством персонажа или артефакта, являющегося носителем требуемых свойств в силу фольклорнолитературных традиций. Посредством извлечения из бутылки старика Хоттабыча или посредством подбрасывания волшебных спичек. Сидел Емеля на печи, и вдруг поймал щуку.

Легко видеть, что и магия, полученная таким способом, будет магией опосредованной. Не герой творит чудеса, а то, что случайно попало ему в руки. Основные свойства такой магии – статичность и функциональность. В самом деле, магия – такой же атрибут джина, как чалма и борода. Бороду можно сбрить и отрастить, магию можно обрести и утратить – и только. Какой-либо существенной эволюции магических способностей не наблюдается. И в ней нет необходимости, поскольку здесь важна не сущность магии, а факт ее существования. Магия такого рода подобна "черному ящику": на вход подается желание, на выходе – зачастую неожиданный результат его исполнения. Природа подобного эффекта остается за кадром. Как и положено "черным ящикам", разновидности магии взаимозаменяемы. Можно же себе представить носителем магии в повести Л. Лагина не престарелого джина, а робота или инопланетянина, удлиняющего футбольные ворота, скажем, "искривителем пространства".

Для этой магии в первую очередь важен ее результат, который и обыгрывается в литературном произведении. Существование магии принимается как данность, рассматриваются же все следствия из ее существования. Предметом обсуждения является правомерность использования магии, а также ее опасность, парадоксальность, комичность, и, конечно, нравственно-этические аспекты ее применения. По такому принципу, когда важен не маг, а его посох, построено подавляющее большинство фантастических произведений – от "Ученика чародея" до "Цветика-семицветика" – носящих сказочный характер. Здесь, как правило, присутствует назидательно-морализаторский компонент, присущий сказке и басне.

Магия здесь является инструментом, позволяющим выявить сущность человека, испытанием, выдерживая которое, герои раскрывают свой внутренний мир.

Теперь перейдем другой магии, "магии изнутри" – та, что дается в становлении и познается в овладении. Волшебство "от возникающего к существующему" как основная идея произведения и свершение чуда, знаменующее рождение мага как закономерный финал – вот дальнейший предмет нашего рассмотрения.

Но сперва нужно немного поговорить о таком интересном явлении, как потребность в чуде.

"Всю жизнь меня сопровождала тоска. Это, впрочем, зависело от периодов жизни, иногда она достигала большей остроты и напряженности, иногда ослаблялась. Нужно делать различие между тоской и страхом, и скукой. Тоска направлена к высшему миру и сопровождается чувством пустоты, ничтожества, тленности этого мира. Тоска обращена к трансцендентному, вместе с тем она означает неслиянность с трансцендентным, бездну между мной и трансцендентным. Тоска по трансцендентному, по иному, чем этот мир, по переходящему за границы этого мира. Это есть до последней остроты доведенный конфликт между моей жизнью в этом мире и трансцендентным". (Н.А. Бердяев. Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения).

"...Несколько лет Фродо был совершенно счастлив и совершенно не заботился о будущем. Но год от года где-то в глубине души хозяина Засумок росло сожаление о неких упущенных возможностях. Временами, особенно осенью, он начинал грустить о каких-то диких краях, и странные видения незнакомых гор наполняли его сны". Д.Р.Р.Толкиен. Властелин колец (перевод Н. Григорьевой и В. Грушецкого).

"Раскольников вышел из сарая на самый берег, сел на складенные у сарая бревна и стал глядеть на широкую и пустынную реку. С высокого берега открывалась широкая окрестность. С дальнего другого берега доносилась песня. Там, в облитой солнцем необозримой степи, чуть приметными точками чернелись кочевые юрты. Там была свобода и жили другие люди, совсем не похожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще времена Авраама и стад его. Раскольников сидел, смотрел неподвижно, не отрываясь; мысль его переходила в грезы, в созерцание; он ни о чем не думал, но какая-то тоска волновала его и мучила". (Ф.М. Достоевский. Преступление и наказание.)

Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, пытаясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты? (А.С. Грин. Бегущая по волнам.)

Многие авторы, разных стилей и направлений, говорили об этом загадочном ощущении, называя его по разному: то "тоской по трансцендентному", то "зовом Несбывшегося". Ожидание чуда, внутреннее стремление и подсознательная готовность к нему являются отличительной особенностью литературных персонажей, овладевающих магией второго типа.

Такого рода магия присутствует во многих произведениях, особенно – в жанре фэнтези – "сказочной ненаучной фантастики".

И тут нам не обойтись без разбора вещей Н.Д. Перумова, во-первых, потому что его имя прочно ассоциируется с "фэнтези", во-вторых, в связи с тем, что магия того типа, о котором мы хотим рассказать, у представлена у него наиболее полно из всей отечественной фантастики.

На наш взгляд, наиболее значительное из созданного Перумовым – трилогия "Гибель богов". Маг Хедин и его ученик овладевают мощными магическими силами, освобождают древнего бога Ракота и вместе с ним свергают власть Новых богов – такова, вкратце, суть трилогии. К этому трудно что либо добавить. Искать какое-либо иное, "метафизическое" содержание романа или, скажем, глубокие оригинальные характеры, т.е. составляющее основу литературы исследование сущности человека и проблем его существования, бесполезно. Ничего подобного там нет.

Мир, в котором происходит действие, весьма характерен. Несмотря на то, что он явно унаследован (в объектно-ориентированном смысле) у Толкиена, он существенно уступает Средиземью как по достоверности, так и по общему эстетическому впечатлению.

Однако все же присутствует нечто, отличающее роман от заурядного "фантастического боевика", этакой "магической оперы". Это – превосходно описанный процесс овладения магией.

К магии Перумова применим знаменитый девиз Роджера Бэкона "Знание – сила", где сила и знание понимаются как магические сила и знание. И Перумов строит это магическое знание, сложную систему магических законов. Поэтому такого рода магию справедливо будет назвать схоластической. Мастерски описанные сражения магов отчасти напоминают шахматные партии, поединки остро отточенных интеллектов.

Магия Перумова, как правило, не дается героем изначально, и не проявляется вдруг. Безусловно, для успешного овладения магическим искусством нужны соответствующие способности, но способности, сходные с математическими или музыкальными. И их мало. Необходимо упорное и обязательно творческое овладение магическим искусством.

Побудительными же мотивами для занятия магией является, во-первых, прагматическая цель (свержение "новых богов"), во-вторых, то ощущение собственной силы, которой награждает магия, в третьих – радость творчества, радость творческого познания, подобно той, которую дают самостоятельные исследования в теоретических отраслях науки.

Описанной схеме следуют магические построения и в других книгах Перумова, из которых отметим "Алмазный меч, деревянный меч", написанную в соавторстве с С. Лукьяненко "Не время для драконов", и недавно вышедшую "Рождение мага".

Систематическое использование описанной схоластической магии, "перумовщину", можно считать литературным открытием, хотя его художественная ценность у автора, увы, не велика.

"Решить, стоит ли жизнь труда быть прожитой или она того не стоит,– это значит ответить на основной вопрос философии. Все прочие вопросы – имеет ли мир три измерения, существует ли девять или двенадцать категорий рассудка следуют потом", – утверждал Альбер Камю. Тем более малозначительными представляются "исследования" разного стихийных магий, если они используются как самоцель, а не как художественное средство.

* * *

У братьев Стругацких есть замечательный рассказ: "Бедные злые люди". Поскольку он хорошо известен, не будем его пересказывать. Этот рассказ с удивительным лаконизмом представляет два основных направления философского познания человека и достижения этого познания. Философов эссенциального направления задавались вопросом: "Какова сущность человека". Экзистенциалистов же (Ясперс, Бердяев, Сартр, Камю) интересовало другое каково ему существовать. Результаты этих философских поисков – заглавие упомянутого рассказа.

Существование человека абсурдно и трагично. Человека ждет смерть, перечеркивающая все итоги жизни, он устремлен к трансцендентному, а вынужден довольствоваться имманентным. Он может бунтовать против этого, но бунт его не менее абсурден, чем смирение. Так вот мы и живем: трагично, ибо абсурдно, абсурдно, ибо трагично. И не видать нам счастья, как собственных ушей. Не минутного восторга, которое дает полет на лыжах с горы или доказательство новой теоремы, достижения не житейского благополучия, а подлинного счастья, категории, несомненно, трансцендентной.

Обосновывать эти положения я не возьмусь, благо, они сотни раз были обоснованы в статьях и монографиях, рассказах, романах и повестях.

Однако, в свете этого, как же нам жить? Вспомним Эрнеста Хемингуэя, 21 июля которому исполнилось сто лет. Нужно ли, как старик, ловить рыбу, если ее все равно сожрут акулы? Следует ли, как Роберт Джордан, взрывать мост, если наступление все равно провалится? Или лучше, как язычники, порицаемые апостолом Павлом "есть и пить, ибо умрем"?

Хемингуэй в чудеса не верит. Он просто создает образ человека, который не сдается. И этот образ столь силен, что любой нытик, предлагающий сдаться, ибо "все там будем", вызывает лишь презрительную жалость.

Но все же какую потрясающую власть получит писатель, сумевший своим литературным мастерством зародить хоть тень надежды!

И эта надежда называется чудом.

Давайте поверим и примем, что мир наш – лишь бледная тень реальности, оттого то все наши беды, что есть иные измерения и можно пробиться туда. Надо лишь знать, как. Надо учится. Нужен хороший наставник. Вы поняли, о чем я говорю? О "Чайке по имени Джонатан Ливингстон" Ричарда Баха. О "Затворнике и Шестипалом" Виктора Пелевина. Если это турбореализм, то назовем такую магию турбо-магией. Турбо-магия постигается в обучении, преимущественно, духовном. Она похожа на магию схоластическую, но отличие ее – использование для решения экзистенциальных проблем, какой, например, как избежать того цеха, где все когда-нибудь будем.

А если тех миров нет? Может быть и наш мир совсем не плох?

Александр Грин был великим мечтателем. Но не о иных мирах. О том, чтобы люди научились делать чудеса своими руками. Как в феерии "Алые Паруса". Как в новелле В.П. Крапивина, первой части трилогии "Мальчик со шпагой", где герой верит в собственную сказку: о краснозвездных конниках, воюющих с несправедливостью и всегда приходящих на помощь. Случилось так, что вожатые в пионерском лагере его мечту подняли на смех. На мальчика свалилась куча неприятностей. Однако о мальчишечьей мечте узнает пожилой литератор, и в критический момент его друзья, студенты из стройотряда, на конях и в буденовках, на глазах изумленного начальника лагеря, выручают мальчика из беды.

Чудо, сделанное своими руками. Назовем его позитивными чудом. Оно происходит редко, оно почти невозможно. И оно поднимает человеческие отношения на недосягаемую, почти трансцендентную высоту, делает жизнь осмысленной. Оттого оно и чудо. Но чудо ли в полном объеме?

"Если поливать сухое дерево, оно когда-нибудь расцветет", – верил герой Андрея Тарковского. Но попытки сделать чудеса своими руками, _ролевые игры_ в сказочных принцев и яснозвездных конников, – не навешивание ли это на сухое дерево искусственных листьев и цветов? Не спорю, украшенная шарами новогодняя елка красива. Но век ее, увы, не долог – одна-две недели.

И все же есть еще один сорт чуда, говорить о котором сложно: оно хрупко и почти непостижимо. Назовем это чудо, эту присущую ему магию мистической.

Мистическоую магию роднит с позитивной нравственная основа, то, что она вытекает не только из глобальных экзистенциальных проблем (трагедия конечности существования), но и из дружбы, любви, борьбы с одиночеством.

Мистическая магия рождается следующим образом.

Есть люди, объединенные дружбой, очень сильной. Компания верных друзей. У них есть цель: борьба со злом. Отряд. Нравственные проблемы воспринимаются всерьез. И есть вера в чудо. В общем, получается, то что Н. Бердяев называл коммюнатарностью (соборностью). И тогда, если надо спасти друга, если надо пойти на подвиг, рождается мистическая магия. Рождается вдруг, без каких-либо ролевых игр и духовного обучения. Ее единственный источник отчаянный порыв души. Такая магия есть отчасти у Толкиена, но в наиболее явном виде – у Крапивина, в таких вещах, как "Голубятня на желтой поляне", "Выстрел с монитора", "Самолет по имени Сережа".

О мистической магии можно говорить очень долго, но ограничимся сказанным, поскольку мистическая магия тема для отдельного исследования.

* * *

Волшебное, чудесное, словом – несбыточное А. С. Грин называл просто: несбывшееся. В этом суть фантастики.

Наверное, не стоит долго объяснять, что из всех жанров фантастической литературы именно в фэнтези открываются наибольшие возможности художественного исследования проблемы чуда. Но какие же виды магии (схоластическая, позитивная или мистическая) заслуживает большего внимания? Нам кажется, все-таки – мистическая. Но изобразить ее достоверно сложнейшая задача. Может быть, использовать другие виды магии, как ступеньки? Во всяком случае, создание масштабного произведения фэнтези, где все виды магии предстают в сопоставлении – фантастически интересная, дерзкая и манящая задача.

Прислушайтесь, разве вы не слышите манящего звука? То смелый стук копыт настоящего чуда (и это ничего, что это всего лишь биение вашего сердца). И все-таки, посмотрите в окно. Быть может, он уже здесь, у крыльца, "серебряный олень вечной охоты"?