Текст книги "В архивах не значится"
Автор книги: Виталий Гладкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Виталий Дмитриевич Гладкий
В архивах не значится
© Гладкий В.Д., 2021
© ООО «Издательство «Вече», 2021
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2021
Сайт издательства www.veche.ru
Часть первая
Пролог
Худощавый мужчина в годах, одетый в штормовку, серый свитер ручной вязки, джинсовые брюки и резиновые болотные сапоги, с трудом преодолел крутой подъем и остановился, чтобы отдышаться.
Он был далеко не молод и путь по колымской тайге его сильно утомил. Мужчина (или, если быть точным, старик) хватал напоенный весенними запахами чистый и удивительно свежий воздух открытым ртом словно рыба, выброшенная паводком на берег.
На его худом, костистом лице, обветренном и загорелом, отчетливо просматривалась печать смутных времен. Так видятся искушенному исследователю клинописные знаки древнего народа на обожженной глиняной табличке.
Видно было, что старик прожил нелегкую жизнь, которая не отличалась ни целомудрием, ни высокой нравственностью. В его внешнем облике была какая-то ущербность, отличающая людей недобрых и злых.
Злые импульсы оставили свои глубокие следы-морщины везде, где только можно, и сконцентрировались в глазах, которые блестели остро и злобно – как у хищного зверя, вышедшего на охоту.
Старик настороженно прислушивался и всматривался в заросли.
На Колыму пришла весна, наполнившая тайгу птичьей разноголосицей, а пустынное в зимний период небо – стаями уток, гусей и лебедей, возвращающихся в родные края.
Деревья уже стали оживать под ярким весенним солнцем, зазеленела трава, но в распадках местами лежал снег, а наледи на реках и ручьях еще и не начинали таять.
Старик стоял на пригорке недолго. Отдышавшись, он начал споро спускаться к звонко журчащему внизу ручью, берега которого были лишены растительности. Похоже, он устал продираться сквозь заросли и решил облегчить себе путь.
Действительно, вдоль берега можно было идти как по плохой проселочной дороге. Старик приободрился и зашагал быстрее – почти побежал, перепрыгивая через бугорки и рытвины. Он явно куда-то торопился.
Только теперь стало заметно, что старик сутулится и прихрамывает. Тем не менее ни возраст, ни хромота не мешала ему двигаться с приличной для пересеченной местности скоростью.
Несмотря на годы, старик был подвижен и достаточно крепок. Через плечо у него висело ружье, старенькая двустволка, а за спиной бугрился солдатский вещмешок.
Вскоре ручей повернул налево, в речную долину, а старик снова начал преодолевать подъем. Похоже, он стремился побыстрее добраться к густым зарослям стланика, ярко зеленеющим на пологом боку зализанной временем невысокой сопки.
В зарослях он снял ружье и зарядил его патронами с картечью. На смуглом лице старика появилась жестокая циничная ухмылка. Устроив из камней и веток стланика бруствер, он лег, и направил ружье в сторону низменности. Там была проплешина, поросшая невысокими, редко расположенными лиственницами.
Ждал он недолго, не более получаса. Наверное, глаза у старика до сих пор были зоркими, потому что он заметил движущуюся цель не на проплешине, где она была бы видна, как на ладони, а рядом с нею, в густом подлеске.
Это была скорее тень, нежели какой-то определенный объект. Похоже, человек (или зверь) не рискнул выйти на открытое пространство, а пробирался через заросли.
Старик вполголоса пробормотал ругательство и, припав щекой к прикладу, затаил дыхание, стараясь прицелиться точней. В его взгляде сквозила холодная, расчетливая злоба, а тонкие сухие губы кривил нервный тик.
Выстрел грянул неожиданно громко, разбудив таежную тишину. Грохот выстрела унесся к заснеженным вершинам далекого хребта, разбудив многократно повторяющееся эхо.
Стрелять со второго ствола старик не стал. Он сразу понял, что промахнулся. Цель исчезла, растворившись среди деревьев, но по движущимся верхушкам молодых невысоких лиственниц старик определил, что объект жив и уходит в глубь тайги.
Старик отбросил ненужное ружье в сторону и в ярости начал месить кулаками ни в чем не повинный бруствер. При этом он рычал, как затравленный зверь, и что-то бессвязно выкрикивал.
Но в состоянии аффекта старик пробыл не более минуты. Ему в голову вдруг пришла какая-то мысль – скорее всего, не очень приятная. Он перестал стенать, встрепенулся, подхватил ружье и, вскочив на ноги, побежал.
Теперь он несся, не выбирая дороги. Страх исказил его лицо, глаза округлились, дыхание стало хриплым, прерывистым. Ружье болталось у него за спиной, но в руках старик держал пистолет.
Он остановился отдохнуть только раз, когда упал, споткнувшись о корневище. В горячке старик хотел сразу встать, но земля держала его одеревеневшее от усталости тело, как магнит железный гвоздь.
Перевернувшись на спину, он задышал быстро-быстро, держась левой рукой за грудь в области сердца. Над головой старика раскинулся пронзительно голубой небесный шатер с круглой каплей расплавленного золота посредине.
Старик смотрел на солнце, почти не мигая и не щурясь. В этот момент по-весеннему яркое светило показалось ему черной космической дырой…
Немного отдохнув, он перевалил невысокий скалистый гребень и побежал вниз. Там была речная долина, где и начиналась самая настоящая колымская тайга: с высокими деревьями, густыми кустарниками и непуганой дичью, охотиться на которую – одно удовольствие.
Именно там, в таежных дебрях, было спасение. Старик почему-то верил в это.
Ноги уже отказывались ему повиноваться, но железная воля заставляла мышцы сокращаться и совершать нужные движение.
Еще немного, еще несколько шагов… Вот они, заросли, совсем близко. Близко…
Уставшее от долгой жизни сердце уже не стучит, а колотится в груди, словно хочет вырваться наружу. В обезумевших глазах мерцают радужные круги.
Может, остановиться и передохнуть?
Нет-нет! Ни в коем случае! Где-то неподалеку, в засаде, таится смерть. Старик это не предполагал. Он знал…
Звук выстрела старик не услышал. Он просто понял, что умирает. Ужасная боль, взорвавшая грудную клетку, продолжалась долю секунды. А потом она превратилась в сладостную муку.
Старику показалось, что предсмертная агония длилась целую вечность…
Глава 1
Тревожная осень 1922 года. Северо-восток России. В двух из шести уездов колчаковские войска, в Гижиге – отряд есаула Бочкарева, в Охотске и Аяне – генералы Пепеляев и Ракитин, в Колымском районе – поручик Деревянов…
Бабье лето все еще баловало Колыму в дневные часы прозрачной глубиной небосвода и жаркими солнечными лучами, но поутру холодные росные туманы подолгу застаивались в распадках и поймах рек, зависая рваными клочьями на пожелтевших иголках лиственниц.
Поручик Деревянов, высокий, чуть сутуловатый, с длинными волосатыми руками, которые почти по локти выглядывали из рукавов потертого американского френча, зябко передернул плечами, нервно зевнул и хриплым спросонку голосом позвал вестового:
– Христоня! Спишь, с-сукин сын!
– Никак нет, вашскородие! Здеси я…
На ходу подвязывая узеньким сыромятным ремешком видавшие виды казацкие шаровары, из густого подлеска выскочил кряжистый Христоня.
Изо всех сил стараясь придать опухшему с глубокого похмелья лицу приличествующее моменту выражение бодрости и готовности выполнять приказы, он подбежал к Деревянову, вытянулся в струнку и принялся преданно «есть» начальство глазами, поблекшими от постоянных возлияний до голубовато-сивушного цвета.
– Как стоишь?!
Поручик не сильно ткнул вестового кулаком в живот.
– Обленился… мать твою. Приготовь чай.
– Слушаюсь! – Христоня хитровато сощурил глаза. – А может, енто, того…
И он выразительно поскреб пятерней давно небритую шею.
– Поговори у меня! – рявкнул Деревянов. – Р-разболтался…
Лагерь просыпался.
Досадливо морщась при виде своих солдат, обмундированных настолько разношерстно, что их можно было принять за кого угодно, только не за воинов-освободителей от большевистской заразы, Деревянов торопливо пересек длинную, узкую поляну и с размаху пнул покосившуюся дверь приземистой хижины.
Здесь разместился его начальник штаба и по совместительству начальник контрразведки, бывший жандармский ротмистр Кукольников.
– Нельзя ли поосторожней… – недовольно поморщился Кукольников.
Он, как всегда, был гладко выбрит и аккуратно причесан. Но самое удивительное: от ротмистра разило дорогим французским одеколоном. Где он достал парфюмерию в этой глухомани, для Деревянова было загадкой.
– М-м… – невразумительно промычал Деревянов, усаживаясь напротив.
Кукольников вызывал у него противоречивые чувства.
Как кадровый русский офицер, он презирал полуштатских ищеек из Жандармского корпуса. Несмотря на то, что ему волею обстоятельств пришлось связать свою судьбу с жандармом, Деревянов так и не смог до конца побороть в душе неприязнь к Кукольникову. Но в то же время он восхищался его необычайной работоспособностью, выносливостью и хладнокровием. И даже побаивался.
Когда невозмутимый и неулыбчивый Кукольников изредка поднимал от бумаг восково-желтое, с пятнами редких веснушек лицо, и его темно-коричневые глаза на какой-то миг ловили взгляд поручика, тому казалось, что сотни невидимых иголок впиваются в кожу.
В такие моменты Деревянов терялся и чувствовал себя не в своей тарелке. Кукольников был жесток к врагам и беспринципен. Иногда поручику казалось, что жандармский ротмистр примкнул к Белому движению только ради удовлетворения своих садистских наклонностей.
– Ну что там у вас… кгм… новенького? – спросил Деревянов.
И зашарил по карманам в поисках табакерки.
– Все то же, – коротко бросил Кукольников.
Он что-то торопливо записывал бисерным почерком в свою неизменную записную книжку в переплете тисненой кожи. Ротмистр всегда держал ее при себе, и поручику очень хотелось прочитать его записи. Это было детское желание, но Деревянов ничего не мог с собой поделать.
– Впрочем, каюсь, есть… кое-что, – какое-то мгновение поколебавшись, сказал ротмистр, не глядя на Деревянова.
Он нагнулся и вытащил из небольшого сундучка, служившего ему походным сейфом, кожаный мешочек, туго схваченный завязками.
– Вот, прошу-с…
Подозрительно поглядывая на безукоризненный пробор Кукольникова (тот снова принялся за свою записную книжку), Деревянов, распустив плетеный кожаный шнурок-завязку, вытряхнул содержимое мешочка на стол. И застыл, ошеломленный: на шершавых нестроганых досках грубо сколоченного стола маслянисто желтели крупные золотые самородки!
– Г-где?.. К-как?.. – с трудом ворочая языком, спросил пораженный до глубины души Деревянов.
И умолк, не в силах оторвать взгляда от невзрачных на вид, но поистине бесценных металлических кусочков.
– Бирюлев! – позвал Кукольников. – Давай сюда голодранца.
Он закрыл записную книжку и ледяным взглядом уставился на дверной проем.
Скрипнула дверь, и помощник ротмистра, тоже из бывших жандармов, сухопарый Бирюлев, втолкнул в избушку невысокого черноволосого мужичка в изодранной заячьей безрукавке, под которой виднелась застиранная до дыр рубаха голубого ситца в ржавых пятнах крови.
Ступив два шага к столу на негнущихся кривоватых ногах, мужичок мягко завалился на чисто выметенный пол. Похоже, он потерял сознание.
Кукольников брезгливо кивнул Бирюлеву:
– Подними. Перестарался… черт тебя дери.
– Прикидывается…
Злобно оскалившись, Бирюлев встряхнул мужичонку за шиворот.
– Стой смирно, стер-рвец! – рявкнул он.
Мужичок стоял, шатаясь, и глядел на Кукольникова, в котором признал большого начальника, обезумевшими со страху глазами.
– Ну? – забарабанил по столу тонкими пальцами Кукольников.
– Не признается, – потупился под взглядом ротмистра Бирюлев.
– Та-ак… Работать разучились? Ладно, иди.
Бирюлев поторопился покинуть избушку. Он был давно знаком с ротмистром, а потому знал, что, когда Кукольников гневается, с ним лучше не спорить.
– Нуте-с, милейший, – обратился ротмистр к мужичку, – что прикажете с вами делать?
– Господин начальник, Христом Богом прошу – отпустите!
Мужичок, как подкошенный, рухнул на колени перед бывшим жандармом.
– Я все сказал, верьте мне! Только Макарка знает эти места. Он меня туда водил. Не найду я без него. Не губите невинную ду-у-шу-у…
Мужичок жалобно взвыл, елозя жидкой бороденкой по начищенным до блеска сапогам ротмистра.
– Как зовут? – резко спросил Кукольников.
– Бориска я, Бориска, – заторопился мужичок.
И с тоскливой надеждой попытался заглянуть в глаза бывшему жандарму.
– Точнее! – властно приказал ротмистр, недобро глянув на мужичка.
Тот отшатнулся под его взглядом, будто увидел приготовившуюся к броску змею.
– С-сафи, Сафи Шафигуллин… – выдавил Бориска.
Он заикался и дрожал всем телом.
– Татарин? Нехристь, а Христом Богом клянешься.
– Крещеный я, вот…
Бориска-Сафи начал торопливо креститься.
– Крест носишь?
– В тайге… потерял.
Бориска безнадежно склонил голову. Из его глаз сами собой потекли слезы. Похоже, он начал прощаться с жизнью.
– Понятно… – сказал Кукольников брезгливым тоном. – Поди, врешь, сволочь. Кто такой Макарка?
– Макар Медов, якут.
– Где он живет?
– В Гадле… далеко отсюда. Только Макара трудно застать на месте. В летний сезон он пропадает в тайге.
– Кто еще может провести в те места?
– Не знаю. Разве что Колыннах… Живет там же. Только шибко старый он.
– Ничего. У нас помолодеет, – хищно покривил тонкие губы Кукольников. – Бирюлев! Накормить. И пусть отдыхает…
Христоня принес закопченный чайник. Пили чай вприкуску, молча, избегая смотреть в глаза друг другу.
У Деревянова слегка дрожали руки. Кукольников внешне казался спокойным, только еле приметные глазу пятна лихорадочного румянца испещрили тугие скулы.
После чаепития по обоюдному согласию пошли к реке, подальше от любопытных глаз и ушей.
Долго молчали, с деланым усердием проверяя поставленные с вечера удочки-донки на налима. Это была единственная страсть, в какой-то мере сближавшая такие разные натуры.
Первым не выдержал затянувшейся игры в молчанку Деревянов.
– К черту!
Он со злостью отшвырнул в сторону банку с мальками для наживки и полез в карман за портсигаром.
– Покурим…
Несколько раз глубоко затянувшись, Деревянов с неожиданной вежливостью спросил:
– Что надумали, ваше благородие?
Кукольников сосредоточенно набивал папироску душистым турецким табаком, изрядный запас которого выменял на пушнину еще во Владивостоке у американского коммерсанта. Деревянов, который курил какую-то китайскую гадость, только вздыхал, с вожделением вдыхая ароматный дым турецкого табака. И втихомолку злился. Но просить ротмистра поделиться куревом принципиально не хотел. А сам Кукольников успешно делал вид, что не понимает, о чем думает поручик, когда наступало время перекура.
Ротмистр не торопясь закурил, задумчиво выпустил несколько дымных колец и усталым бесцветным голосом сказал:
– Бежать нужно, поручик, бежать.
– Как… бежать? – поперхнулся дымом от неожиданности Деревянов.
– Ножками. И не как, а куда, вот в чем вопрос. И с чем.
– Не понял, – с угрозой выдохнул поручик, багровея.
– Да будет вам, Деревянов…
Бывший жандармский ротмистр с нескрываемым пренебрежением выпустил в сторону поручика дымное кольцо.
– Чай, не в лапту играем, – сказал он несколько раздраженно. – Все, кончилась «великая и неделимая». Атаман Семенов – тупица. Поставить на него может только законченный идиот. Японцы? Игра в дипломатию! Его высокопревосходительство командующий японскими экспедиционными войсками генерал Маримото признали-с правительство Семенова. Ха-ха-ха! Калиф на час, очередной экспромт! Желтомордые решили под шумок отхватить себе кусочек пожирнее. Да как бы не подавились. Американцы тоже не промах, туда же метят. Передерутся друг с другом союзнички да и уберутся восвояси, несолоно хлебавши. И какое им дело, поручик, до нас с вами?
Кукольников, гипнотизируя вконец растерявшегося Деревянова своими змеиными глазами, высказывал накопившееся:
– …Вандерлипп, миллионер американский, Камчатку приезжал у Советов покупать. Это у япошек-то под носом! Да плевать им на наши идеи! Торговать Россией оптом и в розницу – вот что у них на уме. Все остальное – не более чем красивые словеса. Не-ет, господин поручик, песенка наша спета. По крайней мере, сейчас. Дай бог ноги да счастье за пазухой, чтобы не попасть на мушку какому-нибудь голодранцу-большевичку.
Ротмистр судорожно сжал кулаки, скрипнул зубами. Только теперь Деревянов наконец осмыслил до конца задумку бывшего жандарма.
«Гад! Ну, гад! Бежать вздумал. Россию… коту под хвост, жандармская морда…» Его рука непроизвольно потянулась к кобуре.
И застыла на полдороги: глаза Кукольникова наполнились злобой, нервный тик покривил узкие губы, длинные пальцы беспокойно зашевелились.
«А золото?!» – вдруг обожгла душу Деревянова новая мысль.
Поручик медленно опустил руку, тряхнул головой, прогоняя навязчивое видение золотых самородков, рассыпанных по столу.
Золото… Золото!
Одному ему туда не добраться – колымская тайга шутить не любит. Да и стрелял Кукольников отменно. Его врасплох не захватишь.
«Что ж, придется повременить для пользы дела… господин жандарм. Я тебе еще припомню “великую и неделимую”», – подумал Деревянов.
И натянуто улыбнулся ротмистру. Тот облегченно вздохнул и присел рядом, чтобы обсудить задуманное…
Через два дня, ранним утром, колымский старатель Сафи Шафигуллин, по прозвищу Бориска, бежал из-под стражи. Разыскать его не удалось.
В начале февраля 1923 года есаул Бочкарев, к тому времени ходивший в звании полковника по милости белогвардейского правительства Меркулова, предпринял попытку через Марково выйти к Средне– или Нижнеколымску и соединиться с отрядом Деревянова.
23 февраля штаб Охотско-Камчатской военной экспедиции телеграфировал в Анадырь:
«…Первое. Срочно произведите концентрацию в районе Марково достаточного количества сил для задержания отступающих банд.
Второе. Ни в коем случае не давать возможности белым бежать за границу.
Третье. О принятых мерах донесите…»
13 апреля 1923 года банда Бочкарева во главе с есаулом и его помощником генерал-майором Поляковым была ликвидирована.
Кольцо окружения вокруг отряда поручика Деревянова замкнулось.
Глава 2
Старший оперативный уполномоченный уголовного розыска капитан Савин был расстроен и зол. Во-первых, долгожданный отпуск на побережье Черного моря был испорчен ливневыми дождями. Во-вторых, ему пришлось почти сутки прослоняться по аэропорту в ожидании летной погоды. А в-третьих, по приезде домой его лучший друг, начальник угрозыска майор Саша Кудрявцев, преподнес «сюрприз» – спихнул ему отдел в связи с длительной служебной командировкой в Чечню, а заодно и дело № 108/51К, будь оно неладно.
Савин поморщился при виде тощей казенной папки, будто ему на зуб попало что-то очень кислое.
Нельзя сказать, что капитан не соскучился по работе. Долг есть долг. Назвался груздем – полезай в кузовок.
Но Савин чувствовал, что ему предстояло распутывать практически заведомо «дохлое» дело (а если честно, то в этом он почти не сомневался, исходя из личного опыта).
Это предположение будило в нем органическое отвращение и к Сашкиному кабинету, который казался вызывающе просторным по сравнению с его комнатушкой (где кроме капитана ютились еще два сотрудника), и к идеально гладкой полировке письменного стола, на котором лежала тощая папка с данными предварительного следствия.
Савин нехотя раскрыл папку. И, наверное, в четвертый раз перечитал довольно скудные исходные данные: протокол осмотра места происшествия, свидетельские показания и прочая.
«…Охотники Рябов Н.Ф. и Синицын Л.В. в верховьях ручья Горбылях обнаружили обглоданный таежными хищниками труп. Документы отсутствуют. Опись вещей…»
Заключение экспертов:
«…Потерпевший – мужчина, рост 175–177 см, волосы на голове седые, возраст примерно 70–75 лет. Убит выстрелом из охотничьего гладкоствольного ружья. Пуля самодельная…»
Фотографии места происшествия, карта местности…
Да-а, глухомань даже по колымским меркам. Ближайший населенный пункт – поселок городского типа С. в 120 километрах.
С другой стороны, примерно в десяти километрах – хребет, практически непроходимый горный массив.
Дороги – автомобильная трасса в четырнадцати километрах от поселка и зимник в полусотне километров от места происшествия.
По предположениям экспертов, потерпевший убит примерно год назад, скорее всего, ранней весной. (А если два или три года назад? Догадки, что мыльные пузыри. Вечная мерзлота и не такие сюрпризы преподносит).
Шел от автомобильной трассы?
Ну, это, допустим, довольно сомнительно: два перевала, река, мари, ручьи, тайга – тут молодому и выносливому впору дать обратный ход в самом начале пути, не то что пожилому, пусть и довольно крепкому человеку.
Значит, у старика была веская причина заняться экстремальным туризмом. Дань моде? Не исключено, однако вряд ли.
Это у нынешней молодежи не хватает перца в крови, вот и выдумывают городские придурки, и те, у кого денег немерено, разнообразные и отнюдь не безопасные приключения на свою задницу.
Впрочем, покойник мог быть не городским жителем, а старым таежником, охотником. Такие деды и молодым фору дадут.
Однако было одно «но»: таежные охотники практически никогда не удаляются на большие расстояния от своих зимовий. Максимум на один дневной переход, что составляет примерно двадцать километров.
А охотничьих избушек в этом районе нет и в помине. Уж больно глухие, гиблые места.
Выходит, старик – не охотник? Скорее всего, ведь ни ружья, ни патронов возле трупа не нашли. Не говоря уже о документах – в карманах куртки не оказалось ни единой бумажки, которая помогла бы идентифицировать его личность.
Кто он? Может, бывший зэк, который приехал на Колыму, чтобы вспомнить молодость? Такое случалось.
Но лагеря были расположены в основном вдоль Колымской трассы, а до нее от места происшествия не менее ста верст.
Нет, у погибшего была какая-то цель! Что-то очень важное, из-за чего он рискнул отправиться в такое опасное путешествие.
А почему в единственном числе? Может, старик путешествовал в компании… или вдвоем. Ведь кто-то же его грохнул. На самоубийцу он не похож. Не похож?
Опять-таки, чтобы убить человека, не нужно тащить его за тридевять земель. Напарник (или напарники) старика мог это сделать гораздо ближе от обжитых мест.
Что-то не поделили?
Если это так, то явно не шкуру неубитого медведя, а, скорее всего, золотишко. Его в этих местах хватает, так же, как и свободных – «диких» – старателей, моющих драгоценный металл на свой страх и риск.
Правда, в той местности, где был найден скелет старика, золотоносных месторождений как будто не наблюдалось. Если, конечно, судить по справке областного управления геологии.
И все-таки как старик добрался в этот медвежий угол? В век технического прогресса почему-то не очень верилось, что на своих двоих…
Итак, вариант первый: он мог долететь туда на вертолете.
Дорого, но быстро. Нужно проверить маршруты. Задачка, которую не решишь и за месяц.
А если учесть, что пилоты «вертушек» нередко левачат, забрасывая сановных охотников и братву на охоту в дикие места, то она и вовсе не имеет решения.
Вариант второй: вездеходы старательских артелей и прииска поселка С.
Чтобы опросить бесшабашных старателей и чтобы они были искренни в своих ответах, нужно десять ящиков водки – как минимум. При его мизерной зарплате это нереально.
Хотя… чем черт не шутит, вдруг кто-нибудь отвяжет язык по доброй воле. Любая тайна вызывает нездоровый зуд, от которого хочется побыстрее освободиться. Тем более, если тайна не твоя, а чужая.
Вариант третий: покойник сплавился по реке. Измерим расстояние по карте… Вполне может быть. Сплавлялся на плоту?
Вряд ли. Он человек в годах, а для того, чтобы править плотом на стремнинах, нужны крепкие руки и хорошее здоровье.
С лодкой тоже немало проблем, даже если она и с мотором. Река коварна и непредсказуема. Всплывет топляк по курсу лодки – и пиши пропало. Вода в реке ледяная. Пока доплывешь до берега, кондрашка хватит. Молодой закаленный парень свободно может загнуться, а что говорить про старика…
Опять-таки нужно опрашивать местное население. Поселков по реке немного, но мимо них проскочить незаметно трудно, чтобы не сказать – невозможно.
Возле реки в любое время дня и ночи местные ошиваются – или рыбачат, или пикник затеют, или просто ваньку валяют, бросая камешки в воду. Запишем…
Вариант четвертый: топал своими ногами. Он наиболее вероятный, если была причина пробраться в этот район незамеченным.
Идти по тайге очень трудно, особенно человеку городскому. Но будем считать, что покойник – старый колымчанин, охотник, таежный следопыт.
Проверить, не исчез ли кто-нибудь из стариков за этот период.
Вариант пятый…
Стоп!
Пока хватит. И на первые четыре нужно пахать сутками, без сна и отдыха, что совершенно нереально. У него кроме этого дела есть еще два десятка, правда, без скелетов.
Конечно, над ними работают и другие оперативники, но он ведь заменяет начальника угрозыска. Так что все разработки должны быть у него на контроле.
Следующее – фоторобот.
Увы и ах! Судя по всему, росомаха постаралась – кости черепа изломаны, даже раскрошены. Так что ни о каком компьютерном изображении и речи не может быть.
Правда, есть маленькая зацепочка – нижняя вставная челюсть. Золото… Довольно скромно. А вдруг?
Проверить протезистов. Идея… Срочно на дополнительную экспертизу. Это, чтобы экспертам жизнь медом не казалась.
Так, далее. Это уже кое-что… Осколочное ранение. Левая нога.
Прихрамывал? Возможно. Вот тебе факт. Хромому и увечному в тайге вообще делать нечего. Разве что грибы и ягоды вблизи поселка собирать.
Думай, дорогой, думай! Запишем…
Что еще? Одежда и обувь. Клочочки-пуговки.
Хорошо, что резиновые болотные сапоги росомахе не пришлись по вкусу. Штормовка (между прочим, не самопальная, фирменная, таких в нашем районе не видывал), свитер ручной вязки, брюки…
Ладно, бельишко пока оставим. Перечень вещей, обнаруженных у потерпевшего… М-да, тут призадумаешься.
Часы фирмы «Пауль Бурэ», серебряные, с боем.
Мечта, кто понимает. Почистить механизм, положить в жилетный карман – и к девкам на свидание. Шик.
Портсигар с вмонтированной бензиновой зажигалкой. Немецкий, довоенный. Большая редкость. В неплохом состоянии. Трофейный?
Лупа в латунной оправе (а это еще зачем?) с литой рукояткой, на которой изображены всякие зверушки и растительный орнамент.
Антиквариат. Сомнительно, чтобы такую вещь имел житель Колымы, проживающий в глубинке.
Тут все люди временные (или считают себя таковыми), а потому ценные предметы обычно держат на «материке». А лупа, судя по всему, стоит немало.
Старинное кожаное портмоне с массивной серебряной застежкой и каким-то гербом; что изображено – разобрать трудновато.
Еще один камешек в огород экспертам… Ставим птичку.
Платиновое колечко. И тоже старинное. На внутреннем ободке едва просматривается гравировка. Отдадим науке… Все.
Постой-постой, дружище, вот еще клочок целлофана, найденный в кармане штормовки. Не бог весть что, но и это отправим шефу экспертов КаВэ Мышкину. Вот это уже точно – все.
Не густо.
Темно.
Пустота.
Нельзя сказать, что абсолютный нуль, но близко к этому. По крайней мере, в голове…
А шеф, между прочим, уже справлялся. Ему сроки подавай, а тут не до жиру, быть бы живу.
Понятно, что шефу лишний «висяк» ни к чему. Их и так хватает. То бандитская разборка с трупами, то кого-нибудь на «заказ» оформят со всеми вытекающими из этого последствиями, то утечка золота на прииске обнаружится.
А тут еще этот скелет… дедушки Мазая нарисовался, чтоб ему было пусто.
Ну лежал бы себе в тайге до Судного дня – и лады. Там бы разобрались, по какой причине он в таежную глухомань забрел, как зовут, кто нашпиговал его свинцом по самое некуда…
И вообще – не хрена за зайцами бегать в таком возрасте!
Ага, звонят…
Опять шеф?!
– Савин у телефона… Наташа? Конечно, узнал! Когда приехал? Вчера, поздним вечером. Почему не объявился? Да понимаешь, устал с дороги, а с утра дела… (Ах, как умненько, болван!). Нет-нет! Ну что ты. Вспоминал. Каждый день. Почему только одно письмо? Наташенька, ну о чем писать-то: море, пляж, дожди – скука… Звонил. Сколько раз – не помню, но звонил. Почему не дозвонился? Линия перегружена. Ты-то знаешь, как в наши края… Ей-богу, звонил! Вот те крест! Наташа, Наташа, алло! Алло!
Приплыл, огорченно думал упавший духом капитан. Две недели исправительного срока – это как пить дать. Эх, Савин, Савин… Экий ты болван. Что ж тебе так с женщинами не везет?
Ну почему они так категоричны? Мужчина может быть только хороший или только плохой. И точка.
А если я средний! Самый что ни есть обычный. С полным набором мужских причуд и недостатков.
И, кстати, письма писать не люблю, не умею… – и вообще, кто дал Наташке право разговаривать со мной таким тоном?! Подождала бы записи в паспорте, что ли.
Жена, судя по опыту друзей, для того и создана, чтобы учить мужа, как нужно жить. Там не сядь, туда не стань, с тем не дружи, в ту сторону не смотри, зарплату – до копеечки, после работы – домой…
Думай, Савин, думай!
А что думать? Вон лежит на столе папочка, любовь ненаглядная (и, судя по всему, весьма продолжительная). Да-а, любовь… И к тому же пока безответная.
А к Наташке зайду, решил он не без внутреннего трепета.
Сегодня же. Вечером.
Упаду на колени.
Простит?..
