Текст книги "Таёжный перегон"
Автор книги: Виталий Гадиятов
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
Глава 10
Приём лошадей
После обеда ребята снова пришли в загон. Солнце стояло уже высоко, и воздух так раскалился, что обжигал. От зноя всё вокруг притихло, будто притаилось.
– Саша, вот наш табун, – показал Антон на поляну за изгородью. Лошади заметно успокоились и, разбившись на три группы, разбрелись по всему загону.
Удовлетворенный увиденным, Дубовик потирал руки, едва сдерживаясь от накатившей радости, сказал:
– Да я уже с ними познакомился. Как только пришёл из посёлка, первым делом посмотрел.
– Ну и как впечатление? – спросил подошедший Костя. – Понравились?
Геолог невольно подался навстречу коневоду и усмехнулся:
– Откровенно говоря, я думал, будут хуже. Мы столько натерпелись в ожидании этих лошадей, что я не надеялся на что-то хорошее. Думал, пригоните по принципу на тебе, Боже, что нам не гоже, но, к счастью, ошибся. Прости, Костя, я был не прав. Вот только один серый мне не понравился. Это что за животина такая? – Он показал на лошадь, которая, как отшельник, стояла в стороне, понуро опустив голову. Можно было подумать, что все от неё отвернулись, и в знак протеста она ни к кому не примкнула. – Посмотри, впечатление такое, будто ее только пригнали из Бухенвальда: кожа да кости. Костя, я его не возьму, замени другим.
– Да ты что, Саня, этот конь совсем молодой, еще не окреп, – бурно отреагировал коневод, однако было видно, что он переигрывает.
– Какой там, чёрт, не окреп? – жестко сказал Дубовик. – Он же больной, еле на ногах держится, того и гляди упадет. Как вы его пригнали?
Понимая, что лошадь забраковали, коневод начал упираться.
– Нет, ты не прав, он ещё наберет в весе, зима только кончилась. Снега было много, поэтому он не смог копытить корм.
– А те что, не зимовали? – возмутился Александр, встретив упорство коневода. – Гляди, вон какие они исправные! Или, может, всю зиму вы их кормили одним овсом? Костя, сокола видно по полету.
Доводы геолога были более чем убедительными. Только слабые лошади не могут добывать себе корм из-под снега и отстают в весе. Коневод усмехнулся:
– Вы так всех наших лошадей забракуете. Антону вот Атара не понравился, тебе этот серый, а Роману еще кто-нибудь…
– Кто Антону не понравился? – спросил его Дубовик.
Коневод показал на лошадь, стоявшую в другой стороне загона. Осмотрев со всех сторон Атару, Дубовик заключил, что тот еще потянет.
– А серого я не беру. Зачем нам такой доходяга? По договору вы должны предоставить лошадей средней упитанности, прошедших полную санобработку, не моложе трехлетнего возраста. А что получается? Ты мне даешь какую-то дохлую клячу, которую я и до базы-то не догоню, а нам же с ними все лето работать. Зато после поля вы принимаете лошадей согласно договору. И, не дай бог, если кто-нибудь окажется ниже средней упитанности, – хлопот не оберёшься. Я уже имею печальный опыт: один раз в Борылахе недели две лошадей откармливал, прежде чем их приняли. Полтонны овса перевёл. Так что, дорогой Костя, чтобы не повторился второй Борылах, давай придерживаться договора. Как заменишь серого, я подпишу акт приёмки всех лошадей.
Коневод нехотя согласился и, когда со всеми разобрались, предложил свою помощь.
– Давай сразу наденем недоуздки. Тащите их сюда, мы с Августом покажем, как надо правильно работать с лошадьми.
Ближе всех, опустив голову, стоял Хромой. В руки он дался легко, но, видно, для приличия помотал рыжей головой с белой полосой, проходившей между глаз до самого носа, и попытался вырваться. Костя быстро его перехватил и натянул на голову новенький недоуздок, сшитый из сыромятных ремней, обвязанных капроновым фалом. Лошадь, потоптавшись на месте, еще сильнее замотала головой.
– Теперь, любезный друг, ты у нас меченый, и поймать тебя будет гораздо проще, чем голенького. Вы вообще-то неплохо придумали с этим фалом, – обратился он к Дубовику, – недоуздки не порвутся. А то за него схватишься, а он остался в твоих руках, потом ищи ветра в поле.
С помощью Дубовика Костя поймал так же легко вторую и третью лошадь. Трудней пришлось Августу. Здоровенный толстый конь, заросший густой шерстью, спрятался за скучившимися животными и забился в самый дальний угол загона. Вытащить его оттуда было непросто.
– Ну, Тойон, давай выходи, хватит тебе дурить, – уговаривал его коневод. Он пытался подойти к нему вплотную, но тот зло храпел и подставлять свою морду, чтобы на нее надели какие-то ремни, не вызывавшие у него доверия, совсем не собирался.
– Однако плохо тебя учили. Бригадир раскормил, как свиноматку, брюхо висит. Ай-я-я, – стыдил он лошадь, – ну как тебе не стыдно! Ну, давай шевелись, я жду. – Не вняв ни одному его слову, конь стоял не шелохнувшись. Однако с грехом пополам благодаря помощи Антона и Романа Тойон вскоре сдался.
С белой лошадью Августу повезло больше: через минуту она крутилась на месте, мотая головой с одетым на нее сыромятными ремнями, и помахивала лохматым черным хвостом.
– Вот видишь, Тойон, надо брать пример с Магана, он не выкаблучивается, как ты, потому что понимает – надо вкалывать. Отдохнули зиму – и хватит, пришло время поработать. Ты теперь не просто совхозный конь, а геологический конь. В экспедицию пойдёшь, будешь работать в тайге. Это тебе не в табуне носиться по степи.
– Хороша лошадка! – с восхищением сказал Антон, осмотревший Магана со всех сторон. – Такую впору ставить только под кавалерийское седло, а не вьюки на ней возить.
Роман внимательно смотрел за всем, что делали коневоды, и всегда вовремя оказывался там, где требовалась помощь. Белая лошадь ему тоже понравилась.
– Был бы росточком побольше – можно было бы и на парад, а пока его ждет другая участь. Вот если в тайге подрастет, тогда его карьера может сложиться иначе.
Слушая геологов, Август тоже залюбовался лошадью.
«Ничего не скажешь, конь и правда хорош! Белый-белый, как снег зимой. Однако как быстро время летит! Когда после армии я пришёл в бригаду Огонёра, он был тоненьким жеребенком, ни на шаг не отстававшим от своей красивой матери. Хотугу Сулус[3]3
Хотугу сулус – Полярная звезда (як.).
[Закрыть] теперь звездой не назовешь – в табуне есть лошади получше, но все равно, время будто не берет Сулус. Этот белый, видать, в мать, только еще белей ее. Поэтому Огонёр назвал его Маган ат[4]4
Маган ат – Белая дощадь (як.).
[Закрыть]. Для этого коня лучшего имени и не придумаешь. А для нас он просто Маган, ведь и так понятно».
– Его в тайге хорошо будет искать, залезешь на горку – издалека видать, – вытаскивая из пачки сигарету, сказал он вслух. – Конь что надо! – Он показал большой палец и закурил. – Я, однако, осенью попробую его поставить под седло, если нормально пойдет, – возьму себе, а то мой Батыр стал уже сдавать.
Геологи постепенно освоились и почувствовали себя уверенней. Раздевшись до пояса, молодежь обступили Августа.
– Ты давно работаешь коневодом? – прикуривая, спросил Роман. Эти молодые ребята, возможно, даже ровесники, вызывали у него восхищение, и он хотел узнать о них побольше.
– Да как тебе сказать, наверно, давно. Сколько себя помню, вокруг меня были лошади. Я, можно сказать, родился в седле. С лошадьми связано все, что меня окружает. Мой дед был коневодом, заслуженный человек. Его тут хорошо знали. Всю войну прошёл снайпером и ни одной царапины, а перед самой победой ранило вражеским осколком. До последних дней он носил кусок железа под сердцем. Доктора запрещали работать, а он всё равно бежал к своим лошадям. Видать, не мог без них.
Август, крепко затянувшись, продолжал:
– После школы я решил тоже стать коневодом. Вы же знаете, лошадь испокон века помогала людям да ещё кормила. Куда без неё?
Отмахиваясь от табачного дыма, разговор поддержал Антон, заинтересовавшийся рассказом коневода. Его дед тоже воевал и так же, как отец Августа, был ранен, а после войны окончил институт и работал инженером на закрытом заводе.
– Август это твое имя, что ли?
– А то что же? Так родители меня назвали, потому что в августе родился. По гороскопу, значит, Лев я. – Он снова затянулся и ненадолго замолчал, видно, думая о чём-то далеком. – Тут ни у кого такого имени нет, – наконец нарушил он молчание, – многие считают, что если имя редкое – значит, хорошее, только мне оно совсем не нравится. Родители придумали, а я всю жизнь мучаюсь, никак привыкнуть не могу. А когда наступает этот самый месяц август, кажется, будто все только говорят обо мне. Вот ведь как бывает, правда, интересно? – усмехнулся он и, помолчав, сказал: – Когда у меня будут дети, я их назову красиво: мальчика обязательно – Нюргуном, а девочку – Сарданой. Нюргун Боотур – герой нашего национального эпоса, а сардана – созвучно саранке. Это цветок такой, растёт на берегах нашей Индигирки. Яркий-яркий такой. Саранка похожа на обычную лилию, только маленько пониже и цвет у неё оранжевый, а на закрученных лепестках тёмно-бурые пятнышки. Возможно, видели. Я слышал, что саранку называют еще лесной лилией, а давным-давно – царскими кудрями. Говорят, если ее понюхаешь, станешь сильным и храбрым, а если девушка съест луковицу это цветка, превратится в красавицу и её сердце заполнит любовь. Вот какая чудесная эта сардана!
Глава 11
ЧП районного масштаба
К вечеру подул лёгкий ветерок, повеяло свежестью, и всё вокруг, точно встрепенувшись ото сна, ожило. Поднялась пожухлая на солнце трава, затрепетали тоненькие березки и лиственницы, только пожелтевший мох и высохший ягель с виду были безжизненны. Они так же, как разогретая земля, просили живительной влаги.
Все лошади в новеньких недоуздках, отдающих желтым цветом в лучах вечернего солнца, стояли привязанными к городьбе. Лишь один светло-серый конь будто затерялся среди них. Он сиротливо жался к городьбе, при каждом шорохе нервно подергивая ушами.
– Ах, Шестёрка! А о тебе мы забыли, – остановился возле него Костя. – Стоишь тут тихонько и помалкиваешь, только ушами стрижёшь. – Он показал на цифру шесть, выстриженную в верхней части задней ноги. – Его так и зовут Шестёрка. Вообще, он конь послушный и работает неплохо.
Дубовик засмеялся. В его понимании шестёркой называли продажных людей, «закладывавших» своих. Таких он никогда не любил и старался обходить их стороной.
– Ну ты, Костя, шутник! Шестёрка, как меня учили в школе, слово женского рода, значит, имя бабское, а этот, насколько я понимаю, конь.
– Ну и что? – нисколько не удивился тот. – Я, думаю, он на нас не в обиде. Какая коню разница мужское у него имя или женское. В моем табуне три с лишним сотни лошадей – на всех нормальных имен не хватит. Вообще он очень хороший и крепкий конь, – повторил он, – почти как танковая броня. В связке передовиком ходит, геологов давно знает…
Шестёрка стоял тихо, будто прислушивался к тому, что о нем говорят. Неожиданно его всего, от копыт до хвоста, начало трясти мелкой дрожью. Костя протянул к нему руку, хотел успокоить, но разволновавшаяся лошадь резко дернулась и со всей силы боком шарахнулась о загородку загона. Та затрещала, но не сломалась. Шестёрка упёрся всеми четырьмя ногами, струной натянулась веревка, он снова дёрнулся, и опять крепкая льняная веревка и добротная городьба выдержали. Конь остался на месте. Со стороны могло показаться, что он проверяет их на прочность. Показав свою недюжинную силу и, по-видимому, убедившись в бессмысленности этого занятия, конь успокоился.
– Давно бы так, а то изображаешь тут из себя какого-то циркача. Я же знаю, что ты умный конь, – спокойно сказал Костя. Он снова осторожно протянул к нему руку, но, как только дотронулся до шеи, заросшей густой шерстью, конь судорожно вздрогнул. Только сейчас, переступив с ноги на ногу и как-то виновато отвернув голову, Шестёрка остался на месте. Быстро справившись с недоуздками, Костя облегченно вздохнул и подошел к Дубовику.
– Ну вот, теперь полный порядок, всех повязали. Немного погодя покормите, и пусть стоят до утра. Сейчас им нужно выстояться, так быстрее поймут, что пора работать. Утром попробуйте спутать и можете отпускать. Вообще приучать к путам их нужно с первого дня.
На следующее утро Дубовик спутал всех лошадей, а когда осталась одна пегая лошадка, позвал Антона.
– Теперь давай сам, я подержу. Не забыл, как узел вязать?
– Да вроде нет. В прошлом году я так наловчился, что могу даже ночью завязать.
– Ну и хорошо, потом будешь учить наших мужиков. Только сразу приготовь две палочки, чтобы потом путы можно было развязать. Сам знаешь, лошади их так затягивают, что хоть режь ножом. Вон у тебя под ногами сухая ветка, можно выстругать, – показал он парню, поняв его намерение идти к краю поляны, где росла одинокая лиственница. – Пару штук можешь сделать впрок, пригодятся, когда под руками ничего не будет.
Антон вытащил из ножен, болтавшихся на широком офицерском ремне, узкий охотничий нож, заточенный с одной стороны, и срезал четыре короткие палочки толщиной с палец. Подровняв края, поперек каждой по центру прорезал канавку. На средней жерди городьбы были развешаны новые брезентовые ремни, нарезанные из переносок для чемоданов, купленные накануне в поселковом магазине.
От веревочных пут Дубовик решил отказаться. Грубая льняная веревка, намокая, становилась как трос, и до крови натирала лошадиные ноги. Чаще других страдали молодые лошади, которых только пригнали из табуна. Привыкшие к свободе, кони без привычки спотыкались и даже падали. Сообразив, что свобода кончилась, они медленно семенили вслед за другими, мелко, насколько хватала веревка, перебирая ногами. И только через некоторое время начинали передвигаться прыжками на обе ноги. Поначалу прыжки получались не синхронными, но постепенно дело шло на лад. Лошади, привыкшие к путам, могли пройти за ночь добрый десяток километров.
Антон выбрал самые длинные путы и, размахивая ими, как веревкой, пошел к фигурному столбу-сэргэ[5]5
Сэргэ – коновязь (як.).
[Закрыть], стоявшему прямо в центре небольшого загона-ловушки, к которому был привязан Элэмэс.
«Какой-то он трусоватый, дрожит, будто на морозе, – подойдя ближе, подумал он. – Не понимает, что ничего плохого я ему не сделаю. Надо как-то его успокоить. А как?
– Дружок, ну что ты трясешься? – сказал он, как можно спокойней. – Я тебя спутаю и отпущу на свободу. После этого ходи себе на здоровье.
Слова парня на коня не подействовали, тот по-прежнему нервничал.
– Э-э, зачем ты машешь руками? – крикнул Дубовик, погрозив Антону пальцем. – Ты его испугаешь. К лошадям надо подходить как можно спокойней, они и так нас боятся. Думают, что мы сделаем что-нибудь плохое.
Однако, несмотря на все старания Антона, Элэмэс ничего хорошего не ждал. Тяжело дыша и раздувая ноздри, заходил вокруг столба.
– Вот дикарь! – отступил в сторону парень. – Не хочет, чтобы я ему ноги связывал. А зря!
Дубовик про себя посмеялся, подумав, каким же надо быть ненормальным, чтобы добровольно потерять свободу.
– Антоша, он же не глупый, все понимает. Придется путать так. Давай, я подержу, а ты потихоньку начинай. Подходи всегда с одной и той же стороны, – поучал его Александр, – лучше всего с левой и несколько сзади, да так, чтобы лошадь тебя видела, а главное, чтобы не достала задней ногой, если вдруг решится ударить. Спереди, прямо в лоб, тоже никогда не заходи – испугаешь.
Дубовик взял под уздцы дергавшегося Элэмэса и подтянул голову вплотную к столбу. Тот попытался вырваться, но, поняв, что ничего не получится, быстро успокоился.
– Давно бы так, – тихо сказал Дубовик. – Можешь смело начинать, теперь он никуда не денется.
Антон наклонился и полез под лошадь. Почувствовав неладное, Элэмэс забеспокоился сильней и стал топтаться на месте. Кое-как парень набросил ремень на одну переднюю ногу и попытался завязать тем хитрым якутским узлом, каким здесь путали лошадей. С трудом затянул узел на одной ноге, но не рассчитал длину ремня, поэтому его не хватило на вторую ногу, а когда наконец завязал, то забыл вставить палочку и вместо того, чтобы ослабить петлю, зачем-то полностью развязал. Пришлось начинать сначала. Элэмэс успокоился, его волнение выдавало только тяжелое дыхание да легкая дрожь. Время от времени он дергал ногами, мешая путать. Желая проверить, сумеет ли Антон его стреножить, Дубовик не вмешивался, и казалось – его тут нет. На какое-то мгновение он расслабил руку. Конь будто этого ждал: резко дернув головой, вырвался и пошел по кругу. Антон не успел даже сообразить, что ему предпринять, как от сильного удара в голову отлетел назад. В глазах помутилось, тело стало ватным.
Сознание он не потерял и, когда пришёл в себя, увидел голубое небо с проплывающими пушистыми облаками. Как стая белоснежных лебедей, они летели высоко-высоко. Он медленно встал на колени, обхватил голову обеими руками. Пальцы правой руки стали липкими. К нему подскочил Дубовик.
– Антон, как ты? – наклонился он к парню. – Потерпи немного, я в палатку. Сейчас…
Когда он подбежал с перевязочным пакетом, тот стоял на коленях в той же позе, в какой его оставил и, казалось, ни на что не реагирует. Александр осмотрел рану и стал подталкивать парня.
– Вставай, я тебя перевяжу. Ну, давай! Надо себя пересилить, потом будет легче.
Покачиваясь, Антон поднялся. Голова гудела, ноги дрожали в коленях. Дубовик виток за витком стал накладывать бинты. Глядя на него, можно было подумать, что этим делом он занимается всю жизнь.
– Ну вот, теперь тебе должно быть полегче, – закончив перевязку, он придирчиво осмотрел пострадавшего. С забинтованной головой тот стал похож на раненого бойца, которого вернули к жизни заботливые руки санинструктора. – Я думаю, ничего страшного, заживет как на собаке. Это я виноват, прозевал. Прости!
– Что ты, я сам, – выдавил из себя Антон, постепенно приходя в себя. – Долго копался, надо было пооперативней. Не рассчитал длину…
Путать одичавших лошадей – непростое занятие, но опытные коневоды, постоянно работающие с животными, с этим справляются без проблем.
– Прозевал я его, прозевал, – казнил себя Александр за допущенную оплошность, из-за которой пострадал коллега, – а он меня пас, ждал походящего момента. Ну и хитер же этот Элэмэс! Кто бы мог подумать, что такое случится. Идти-то сам можешь или поддержать?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
