Текст книги "Черный бук (СИ)"

Автор книги: Виталий Астапенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Чего только ни услышишь от выпившей пару рюмок в баре девушки. Может быть, правду?

Чёрный бук

(Из воспоминаний Светы)

Не знаю, как начать рассказывать обо всём, что случилось и особенно с чего начать. Лет пять назад в далёкой молодости я много читала, в основном, классику, нашу и ихнюю. Так вот, обычно книги начинались, если не с первой, то со второй или третьей страницы, описанием либо природы, либо внешности героев. Ну, солнышко там всходило, листочки трепетали или ещё что. Или: на ней было длинное белое платье, увенчанное изящной белой шляпкой, отбрасывающей тень на точеный прямой нос и большие тёмные глаза, а в уголке рта притаилась небольшая родинка. Ой, я хотела сказать – голова, увенчанная шляпкой.

Со всей ответственностью могу заявить, что природы у нас в офисе нет. И описывать вместо солнца встроенные светильники с изредка помигивающими лампами, а вместо зелени растущий на подоконнике кактус, ни разу за всё время моей работы не тряхнувший ни одной иголкой, я не буду. Рассказывать о внешности наших сотрудников и, в частности, об их одежде занятие загодя неблагодарное. Мужская часть, в основном, лысеющая, от двадцати пяти до пятидесяти лет, бродит по офису в брюках и рубашках, ну, ещё и в ботинках. Редко кто носит джинсы, это, как правило – молодёжь. Описывать наших женщин можно вообще до бесконечности. На мой взгляд, каждая являет собой уникальное средоточие красоты, нарядов и молодости. Средний возраст женской части нашего коллектива 24-26 лет, даже у сорокатрёхлетней бухгалтерши и тридцативосьмилетней заместительницы генерального по продажам. Все длинноногие и высокие: от метра пятидесяти до метра шестидесяти пяти, и одна – метр семьдесят восемь – это Юля.

Я? Метр шестьдесят четыре. Нет, не четвёртый.

И почти все натуральные крашеные блондинки. Что? Не бывает натуральных краш е ных блондинок? Странно. Ну, хорошо. Не блондинки только Юля, Оксана и я. Я? Я – русая, да, стройная. Нет, обычно на каблуках не хожу. И не ношу мини юбок. Что значит – жаль? Что значит, нечего жадничать и дать другим посмотреть? Я на работу хожу, а не на пляж. Нет, сегодня туда не собираюсь. А купальника нет. Нет, без купальника не лучше. Это что за верёвочки? Плетением занимаетесь? Это купальник? Извините, у меня нитки, которыми штопаю, толще! Кстати, вы зачем его с собой таскаете? Случаем, не сами н о сите? Да, ладно, не краснейте, голубые тоже люди.

Так, о чём я?

Рабочий день у нас обычно начинается со стояния перед входной дверью. Дело в том, что у нас четыре ключа от двери: один у кого-нибудь из сотрудников и три у шефа. Я не оговорилась: именно у кого-нибудь из сотрудников. По вечерам народ у нас часто задерживается, доделывая ту или иную работу, как объясняют начальству, хотя на самом деле сидит в Интернете, поскольку у нас специальная выделенка с отличной скоростью. И закрывает дверь тот, кто уходит позже, соответственно, и утром он – или она – появляется позже всех. Начальство этого не видит, оно само на работу заглядывает ближе к обеду, думаю, чтобы обед не пропустить.

Я несколько раз пыталась выцыганить у него ключ и каждый раз получала отказ вкупе с подозрительным взглядом. Последний раз мне мягко, но доходчиво объяснили, что те ключи – запасные, на случай, если потеряется тот, которым пользуемся мы. Я согласилась и покивала головой, хотя всё-таки кое-какие сомнения у меня остались: я точно знаю, что все три запасных ключа лежат в офисе в нижнем ящике стола шефа. Я сама видела, когда несколько раз на офисных корпоративах брала оттуда специальный шефовский штопор, так как обычный он всегда прячет, если приглашает на наши пьянки гостей из других фирм. И если потеряется основной ключ, как тогда доставать запасные? Но, может быть, я просто чего-то не догоняю?

В то утро, к счастью, ключ были у меня, и все оказались на работе вовремя. Ещё народ порадовало, что можно было спокойно попить с утра кофе. В доме нашего главного управляющего с ночи отключили свет, и он, сказав, что у него дома сидит голодная жена, уехал. Электричество, что ли, ей повёз? А скорее всего, к своей пассии отправился. Девчонки говорили, что видели его с какой-то новой Барсеткой, а жену у него, между прочим, Леной зовут.

Ой! Барсетка – это же такая мужская сумочка. Зря человека только обидела, в след у ющий раз как увижу, обязательно извинюсь.

После его отъезда мы уселись выпить по чашечке кофе. Оксана налила себе чаю, Юля – апельсинового соку, и как она его с утра пьёт, а я поделилась с Женей «Даниссимо», а то вид у него был какой-то голодный, и глаза странно так поблёскивали. Остальной народ послонялся вокруг закутка, где стоял ватерклозет, это Женя так диспенсер прозвал, и разбрёлся по рабочим местам, им воды не хватило. Оказалось, что Оксана её всю к себе в кружку вылила. Кружка у неё это предмет нашей давней с Юлей зависти. С виду вроде бы и небольшая, изящная, а вмещает 550 грамм.

Один раз на Новый год мы туда бутылку с лишним коньяку влили, и потом таскались с ней, прихлёбывая. Но если честно, таскались недолго: силы кончились раньше, чем коньяк, и пришлось допивать, сидя на маленьком диванчике, который у нас для заказчиков возле входа стоит. Пьяные мужские особи всё порывались к нам втиснуться, но мы оборону держали стойко. И вообще, что за народ! Особенно пьяный. Русским языком объясняешь, что кружку ставить некуда, не на пол же, поэтому и руки заняты и вообще коньяк очень дорогой, чтобы его на мужиков менять. Так они сразу сами ориентиры менять начинают: вместо женских тел за кружкой тянутся. Алкаши-извращенцы!

А коньяк был действительно очень дорогой. Его шеф всё берёг, года полтора, не меньше. А тут открыл на праздник, к нему должны были из Питера какие-то крутые знакомые подъехать, понюхал и пошёл их на улицу встречать.

Мы ведь не знали, что коньяк такой фирменный. Шеф его на столике оставил, и там ещё пять бутылок было. Мы и пришли туда, потому что Оксана непьющую изображала, твердила, что ей достаточно дать пробку понюхать – и всё. Мы с Юлькой ей целых три дали, и всё бестолку. Как стояла, так и стоит, даже не качается. Она нам и сказала, что последняя пробка вкуснее пахнет. Я не знаю, мы, наверное, тогда тоже алкогольных паров нанюхались, потому что взяли и вылили ту бутылку в кружку, чтобы заодно и проверить войдёт или нет. Она вошла, даже место осталось. И тут меня что-то кольнуло. Я бутылку к глазам поднесла и чуть не упала: что-то по-буржуйски написано, а на горлышке ярлычок с красивыми такими цифрами «$ 2000» и год, 1955. Три наших зарплаты за два месяца!

Мы пробовали назад в бутылку влить, но ничего не вышло, для этого воронка требовалась, а где её искать, когда шеф с гостями уже у дверей топчутся, прямо подождать не могут. И чего, спрашивается, торопиться, никуда накрытый стол не денется. Слава Богу, Юля углядела на подоконнике большой полулитровый заварник с чаем, его уборщица утром из подсобки достала, чтобы праздничный торт потом есть. А чай внутри ну точь-в-точь как коньяк. И носик у заварника к горлышку подходил идеально. Ну, мы его в бутылку и влили, а сверху немного коньяка из других бутылок добавили, чтобы пахло.

Шеф потом долго тот супермаркет ругал, где ту бутылку купил, а гости ему поддакивали и разные случаи вспоминали, как и где им подсовывали всякую дрянь по бешеной цене. Но они быстро с оставшихся бутылок догнались, и коньяку народу не оставили. Может, поэтому мужики к нам и лезли? Я всё-таки надеюсь, что нет. Мужиков этих вообще не поймёшь: как на корпоративах, то лезут – спасу нет! А на работе, особенно зимой, когда приходишь в юбке и ноги задираешь, чтобы сапоги стянуть и туфли надеть, никто и ухом не ведет. Говорят, что уже всё видели. Врут ведь, а ничего не поделаешь. И вовсе они не всё видели. Один так вообще заявил, что ничего принципиально нового там нет. Тоже мне – генетик! Сам сорок лет назад родился и думает, будто развитие человечества на месте стоит…

Но что-то я отвлеклась.

Добравшись до рабочего места, я включила компьютер. Он как-то странно загудел и принялся грузиться. Загружался он настолько долго, что я ещё раз смогла бы кофе попить, и попила бы, только воды не было. Поэтому я сидела и глазела в экран, а тот мельтешил белыми полосами и пятнами, и мельтешил как-то медленно, будто из сил выбивался. Терпение у меня кончилось, и я посмотрела в сторону Оксаны. Подруга сидела в метре меня, но между нашими столами высилась разлапистая стоячая вешалка, предназначенная для заказчиков, и на которую вешали, слой за слоем, верхнюю одежду все сотрудники фирмы. Благодаря этому, вешалка почти всегда напоминала кочан капусты с Оксаниным носом. Нос у Оксаны вовсе не длинный, просто куча одежды обычно загораживает мою подругу, а когда та чуть наклоняется вперёд к монитору, кончик носа словно выскальзывает наружу из-за вешалки, а потом прячется назад. Будто белый червячок ползает по капусте.

Я высунулась из-за стола. Оксана для пущей важности нацепила очки, вид при этом у неё стал умный-умный, и оказывается, уже вовсю трудилась, судя по азартному щёлканью мышкой – раскладывала пасьянс. Я только завистливо вздохнула: совесть мне не позволяет играть на работе в игрушки, хотя и очень хочется иногда. Народ никак не может меня понять, а я считаю, что на работе надо работать, от этого растёт благосостояние страны, начальства и наша зарплата. Последняя, правда, пока не растёт, но это, я думаю, временно. Всё-таки шеф уже купил коттедж, новенький джип-чероки 2013 года и не ездил, по-моему, только в Антарктиду. Так что, если его девушки по вызову – он не женат – поумерят аппетиты и не будут требовать слишком дорогих подарков, зарплату нам должны повысить. Может быть, даже скоро.

Сейчас 2011? Ну, не знаю, может быть, ему заранее в Америке собрали. Там же время другое. Не время, а часовой пояс? Слушайте, что вы мне голову морочите? Я не дура! Час о вой – это кто-то с оружием что-то охраняет. И обязательно на часах, только я думаю – при часах: как на часах можно стоять? Тем более, что нынче у всех сотовые телефоны с часами. Наверное, скоро будут говорить не часовой, а сотов о й, или мобильн о й, язык ведь развивается, вот и кофе стал среднего рода, хотя я не понимаю, как можно род сменить, это же не пол?

И нечего ухмыляться! Наш шеф – все шефам шеф, я про таких даже песню в далёком детстве слыхала у дедушки на магнитофоне , Марш олигархов называется. Всех слов не помню, только: «…и шеф наш, такой дорогой, Россию он должен спасти!» Что? Не шеф, а Ленин? А это кто? Руководитель государства? Значит, всё равно шеф. А какого госуда р ства? России? Слушайте, я точно не помню, но у нас точно не Ленин президент. Что зн а чит, не лезть в политику? Вы, получается, можете ухмыляться над нашим руководством, а я в защиту родного шефа и слова сказать не могу? Может быть, у вас рыба и с головы гниёт, а у нас с игрушек на рабочем месте… то есть, с хвоста… то есть… Действительно, под плинтус эту политику, есть, ведь, и более приятные темы! Нет, не о бабах! Я крас и вая? Слушайте, мне, конечно, приятно, но я вам о другом рассказываю.

Итак, я помахала Оксане…

Вы правда так думаете?

… рукой.

Что я красивая?

Но увлечённая игрушкой подруга меня презрительно проигнорировала.

Только не говорите, что не женаты. Все вы не женаты, пока в паспорт не глянешь. Он у вас с собой? Что значит, зачем? Фамилию проверить. Вы, вот, представились – Сидоров, а вдруг по-настоящему вы вовсе и не Сидоров, а Козлов. Нет, есть разница, фамилия другая! Хм, действительно, Сидоров Василий Иванович. Вася. Разве есть ещё такие имена? Всё-всё, продолжаю, только паспорт не прячьте, я потом ещё раз взгляну, а то он у вас какой-то подозрительный. И цвет тёмно-бордово-коричневый, и золото не так блестит. Вот, вид и те, и штампа из ЗАГСа нету, и почему-то и дети никакие не вписаны. Вы, вообще, наш ч е ловек? Блондин под тридцать, метр девяносто, с синими глазами и без одной отметки в паспорте! А может быть, вы бомж? Что вы мне прописку показываете? Рублёвка – это где? Я понимаю, что не центр, там ГУМ, ЦУМ, Манеж и Красная площадь с Кремлём. Там наш президент живёт, и не Ленин! Да вы не переживайте, подумаешь, не в Москве живёте, я тоже там не живу, но живу же! Зато природа, наверное, свежий воздух. Грибы и ша ш лыки? Приглашаете? По и На. Вы что, в школе не учились? За грибами идут ПО, так и г о ворят – по грибы . А шашлыки – это НА, ездят на шашлыки. Хорошо, вечером встретимся, я вам объясню.

Я деликатно кашлянула. Оксана даже не поморщилась, увлечённо уставившись на экран. Я хотела покашлять погромче, но подумала, что могу заблуждаться, и Оксана действительно работает, а не играет. В самом деле, должна же она когда-нибудь работать. Я откинулась на спинку стула и взглянула на монитор. Белые полосы и пятна мигали всё медленнее и медленнее, и на какое-то время экран вообще погас, а гул кулеров сменился настоящим визгом, терзавшим слух, как устроившийся в ушах стоматолог с дрелью. Повыв немного, системник вдруг заработал в привычном уху режиме, а на экране высветилась моя стандартная заставка.

Я с облегчением вздохнула и бодро взялась за мышь. Чтобы через полтора часа её обессилено выпустить. Компьютер работал, если это можно назвать работой, через пень-колоду. Файлы грузились непомерно долго, даже обычные текстовые, некоторые не открывались вообще, а сам ноутбук, то есть, его экран казался темноватым, словно компьютер проработал три часа без подпитки электричеством из сети и разрядилась батарея. Он был даже не то, что не «Копенгаген», как у нас любит выражаться Женя, подхвативший это выражение у своего отца, он был просто не «Пном-Пень».

В общем, я пала в борьбе с оргтехникой и сняла телефонную трубку, собравшись вызвать на подмогу нашего умельца-компьютерщика, либо, в крайнем случае, позвонить офис-менеджеру Яне и пожаловаться на жизнь. Лучше всего, конечно, было пожаловаться Оксане, но та всё также увлечённо пялилась в экран, продолжая трудиться. Мне было совестно её отвлекать. Скорее всего, Яна тоже работала, но она сидела в приёмной, и раз я её не видела, то было не так стыдно. К моему крайнему удивлению, аппарат не работал. В трубке стоял шум, сквозь который изредка пробивались гудки. Это было первый раз на моей памяти, чтобы отказал телефон. Я проверила соединения, но всё было в порядке: провод исправно торчал в пластмассовой коробочке-розетке.

Я положила трубку и повернулась к Оксане. Оказывается, мои трудовые потуги не остались незамеченными, и из-за вешалки торчали нос подруги и правый глаз. Зрелище было жутковатое. Не желая общаться с любопытным глазом, я встала и подошла к её столу, наблюдая, как появляется вторая половина лица с левым глазам. Нет, вру, ничего я не наблюдала, просто подошла.

– У тебя телефон работает? – спросила я.

Оксана сняла трубку и приложила к уху.

– Да. А что?

– Позвони, пожалуйста, нашему компьютерщику, у меня комп совсем не ворочается.

– А сама что? – поинтересовалась подруга, тыкая указательным пальцем в кнопку быстрого набора.

– А у меня и телефон не работает, – созналась я.

– Что-нибудь вообще у тебя работает? – Оксана слушала длинные гудки в трубке и глядела на меня.

– Я работаю, – пробурчала я кисло.

Оксана лишь усмехнулась.

– Тоже мне, новость. Ты всегда работаешь!

Я лишь пожала плечами.

Оксана отняла трубку от уха и протянула мне.

– Общайся.

– Алло, – сказала я, – здравствуйте, это Света.

В трубке что-то квакнуло. Наверное, поздоровались, подумала я и пустилась в объяснения.

– У меня компьютер практически не работает и телефон.

– Э…хм…гм… – сказали в трубке.

– Гудит, медленно грузится, а телефон просто шумит и всё, – пояснила я торопливо.

– Хр… – в трубке задумались.

– Вы не могли бы поскорее прийти наладить, – залепетала я, чувствуя неловкость, что отвлекаю человека.

– Ам… гам… блин! После обеда только.

– А пораньше нельзя? У меня дел полно.

– Тогда сама разберись.

– Но вы же наш сисадмин и, вообще-то, это ваша работа.

В трубке раздался протяжный вздох, после чего мне рассказали, откуда у сотрудниц нашей фирмы растут руки и куда их следует засунуть и держать там, а не хватать телефон и дёргать человека, который всю ночь… Тут я не поняла, поскольку сисадмин скомкал своё выступление, только в растерянности посмотрела на Оксану, которая в свою очередь с интересом глядела на меня.

– Дай-ка! – подруга отобрала трубку и рявкнула: – Слушай, ты, админ сисястый! Быстро взял в руки то, что у тебя ниже спины, и галопом сюда! Или шеф узнает… Что-что? Что надо, то и узнает, и тогда я тебе не завидую! Но если ты через пятнадцать минут не объявишься, придётся кое-кому другую работу искать. Шеф очень уж злой был. – Она дала отбой, не слушая заметно более вежливого бормотания в телефоне.

– А что он сделал? – заинтересовалась я.

Оксана засмеялась.

– Откуда я знаю? Но это у него явно не пушком, бородой обросло.

Я подумала.

– Что – это?

– Ну, это… Рыло.

– Рыльце, – поправила я, припоминая поговорку.

– Какое же у него рыльце – рыло натуральное, – Оксана махнула рукой. – Он уже год через наш сервер on-line торчит: и блог держит, и по сети в игрушки ночами играет, и фильмы смотрит. Хорошо пристроился.

– А про шефа ты что говорила? – спросила я.

– Ты разве не слышала? – удивилась Оксана. – По-моему, уже все в курсе, кроме шефа. Шеф как-то на ночь свой ноутбук оставил, фильм качал, а компьютерщик наш заявился поздно вечером в офис с приятелем и пивом и давай по сети шастать. Чем они занимались и что сделали – сами не помнят, только наутро шеф привёз на работу каких-то крутых заказчиков из городской администрации женского пола, а у него на экране одна порнуха, да такая грязная! – Оксана закатила глаза, по-моему, мечтательно. – В общем, заказ сорвался. Шеф взъярился. Вызвал сисадмина, и тот ему навешал на уши лапши по поводу старого ноутбука, на который не становятся современные антивирусные программы, и поэтому нет защиты от проникновения злых вирусов из сети через сервер.

Выговорив столь длинную фразу, Оксана перевела дух. Я во все глаза смотрела на подругу, подозревая, что это ещё не конец. Подозревала я правильно.

– Самый прикол был, – снова заговорила Оксана, – когда шеф со злости бук захлопнул, сказал: «Чтоб ты в сеть провалился!», он же у нас современный, и пошёл курить, нервы успокаивать.

– И в чём прикол? – не поняла я.

– Так он курить в бар пошёл, через дорогу, а когда вернулся на другой день, от ноутбука даже адаптера не осталось.

Я так и ахнула.

– Украли?

Оксана неопределённо пожала плечами.

– Непонятно. Сигнализация не сработала, дверь и окна не вскрыты и на камерах наблюдения ничего нет. Раньше детективы писали типа «Тайна запертой комнаты», вот и у нас…

– Тайна растворившегося в сети ноутбука, – подсказала я. – Милицию вызывали?

– Зачем? – удивилась Оксана. – На кабинет посмотреть?

– Ну… – Я лихорадочно начала прокручивать в голове всё, что видела в кино или читала о кражах. – Пустили бы собаку, сняли отпечатки пальцев, выяснили бы у кого какое алиби.

– Светик, – ласково сказала подруга, – это ведь не Сбербанк ограбили. Шеф вообще мог с буком в бар податься, да там его и забыть кому-нибудь на радость.

– Как можно забыть компьютер? – поразилась я.

– А как он забыл тебе зарплату повысить? – ответила Оксана вопросом на вопрос. – Восьмого марта при всех на корпоративе обещал, а потом сказал, что не было такого.

Я хотела было возразить, что обещания грядущей райской жизни, которые шеф, мне кажется, почерпнул из телевыступлений наших политиков, рассыпавших их направо и налево обычно в преддверии выборов, и потерянный по пьяне ноутбук – разные вещи, но не успела. В дверь ввалилась невысокая и полная фигура в мятых джинсах и засаленной футболке. Наш электронщик, сисадмин.

Оксана холодно взглянула на него и, сделав мне жест рукой – действуй, мол, дальше сама, вернулась к работе или чем она там занималась. Я со вздохом вернулась к своему столу.

Когда через два часа сисадмин отправился на обед, голова моя гудела от кучи информации, каковую компьютерщик буквально вдолбил мне в мозг бесконечными причитаниями о каких-то вай фаях, видеокартах и прочих слотах. К счастью, память у меня хорошая, и к концу потока этого нескончаемого нытья я уже вполне сносно могла отличить шлейф от кулера, а материнскую плату от клавиатуры. Правда, для чего их отличать я так не поняла, но очень этим гордилась, решив как-нибудь при случае в сугубо мужской компании небрежно так обронить – мол, всё качаю и качаю информацию без проводов, задолбалась уже. Вот варежки поразевают! А то все такие крутые хакеры – плюнуть не в кого, чтоб не обиделся. Сами же простой вирус удалить не могут, сисадмина зовут. То ли дело я. Я теперь знаю, на панели такое маленькое окошечко есть, и называется оно Антивирус. Если в него мышкой щёлкнуть, запустится специальная программа и удалит все-все вирусы, потому что они очень маленькие, и самой их не найти.

Слушайте, перестаньте меня поправлять! А то не буду ничего рассказывать. Почему это не те вирусы? А какие те? Они маленькие? Маленькие. Простым глазом видно? Не видно. От них чихают и кашляют? Ну, может быть, ваш компьютер и не чихает, а мой чихает. Да, и кашляет. И на головную боль жалуется. То есть, это я жалуюсь. У меня от ваших замечаний голова уже болит.

Я сидела и глазела на полуразобранный компьютер. Сидеть было неудобно: на моём стуле сисадмин разложил на бумажке какие-то винтики и детальки и приказал их не трогать. Поэтому я пристроилась практически на полу, на большой коробке с пачками бумаги, и откинулась на стену. Слева, под самым носом тянулся кабель-канал с проводами, заканчивавшийся тройной розеткой – под электричество, под сеть и под телефон. Сейчас все провода были безжалостно выдраны суровым сисадмином. Между прочим, судя по тому, как он относился к технике, я заподозрила в нём тайного луддита. Сперва он что-то ласково сюсюкал над клавиатурой, бросая в мою стороны взгляды, от которых, наверное, обычные юзеры прятались под плинтусы и сидели там, не высовываясь, до тех пор, пока крутые программисты не разрешали вылезать. Но я под плинтус спрятаться не могла при всём желании, просто бы не поместилась. Поэтому сидела и слушала, как сюсюканье сменяется удивлённым сопением, а потом всё более и более развёрнутым монологом на тему, какой урод это – ноутбук – делал, и в какой подворотне это собирали. Причём, если поначалу винтики и детальки доставались и вывинчивались тихо и аккуратно, то под конец отвертка гремела не хуже молотка, а провода выдирались с громким чпоканьем. Действительно, от любви до ненависти один шаг.

Я смотрела на раненый компьютер, и постепенно меня разбирала злость. Мало того, что полдня улетело в чёрную дыру неоплаченного простоя, так ещё и мой ноутбук разобран наполовину. Я поняла, что наш компьютерщик не может сообразить, в чём дело. По его процеженным сквозь зубы замечаниям, я знала, что понижается электрозаряд, хотя комп и включен в сеть, и, самое невероятное, исчезают куда-то мегабайты оперативной памяти, причём, не информации, а именно памяти. Он проверил на своём компе – там память работала идеально.

В расстройстве я стукнула кулаком по стене. То есть, хотела стукнуть, но промахнулась и ударила по розетке. Та лихо вывалилась из кабель-канала, повиснув на проводах. Я испуганно ойкнула. Стена, у которой стоял мой стол, была общей с кабинетом шефа, и, не помню кто, говорил, что розетки на стене у нас сквозные на обе стороны. Изначально, мол, так сделали, а потом всё руки не доходят переделать нормально. И не надо. Понаблюдав за работой нашего компьютерщика, я пришла к выводу, что пусть он дучше курит, пьёт, играет на бирже, только бы не работал.

Как бы там ни было, но следовало наладить розетку, пока не вернулись с обеда бодрые и откормленные сотрудники нашего отдела. Забыла сказать, на обед я не пошла, исполняя распоряжение сисадмина охранять винтики на стуле, иначе он ни за что не отвечает. Тоже мне, новость, он и так ни за что не отвечает!

Я подобрала пластиковую крышку и попробовала всунуть на место. Она не влезала. Если одна сторона и вставала назад, то другая напрочь отказывалась. Повертев крышку так и сяк, я воровато огляделась и прихватила лежавшую на столе отвёртку сисадмина, подстелила бумажку и опустилась на колени, радуясь, что надела джинсы. Так было значительно удобнее. Я вставила на место одну сторону коробочки и, воткнув отвёртку между второй её стороной и кабель-каналом, с силой надавила. Отвёртка соскользнула, ухнув куда-то вглубь проводов. Меня по инерции впечатало носом в стену, и пальцы соскользнули с изолированной рукоятки на довольно длинную стальную крестовину; одновременно раздался треск, и меня шибануло током, а из розетки выплыл чуть синеватый дымок.

Пальцы я разжала сразу, оттолкнулась лбом от сены и застыла, скрюченная, пережидая боль. Никому не советую совать пальцы в розетку, не отключив электричество. Ощущение незабываемое, ни с чем не спутаешь: болит всё тело, а не какая-то его часть. Во всяком случае, у меня. Когда я смогла, наконец, соображать, то первое, что увидела, были редкие тёмные капли, падающие на почерневшую коробочку некогда белой розетки.

Я пощупала лоб. Так и есть, ободрала до крови. Я с трудом встала и полезла в сумочку. Достала зеркальце и даже зашипела от досады: лоб украшала длинная уродливая царапина. Я вытащила платок и принялась аккуратно промакивать сочившуюся кровь, потом на ватных ногах – тело ещё не отошло от удара током – заковыляла в сторону туалета приводить себя в порядок.

Когда я вернулась, умывшись и старательно, хотя и тщетно, замазав тональным кремом царапину, народ уже подтягивался с обеда, сытый и весёлый. Я угрюмо пристроилась на облюбованной коробке и попыталась сделать вид, что меня тут нет. К счастью, сидела я, отвернувшись в угол, поэтому никто не обратил внимания на мою производственную травму и не лез с расспросами. Но не успела я облегчённо вздохнуть, как возле стола возникла Оксана с очень аппетитной булочкой в руке.

– Держи, – она сунула её мне и невольно вздрогнула, когда я машинально повернулась. – Ничего себе! Может, не стоит головой о стенки биться из-за пропущенного обеда?

– Я не билась, – сказала я мрачно. – С чего ты взяла?

Вместо ответа Оксана ткнула пальцем в тёмно-красное пятно на стене.

Да, подумала я, всё-таки крепкий у меня лоб. Хорошо хоть вмятины не осталось, а то от подначек бы потом не отбилась. Как какой гвоздь вколотить, меня бы звали. Без молотка. Знаю я наших, прозвище «молоток-девчонка» было бы обеспечено, и хорошо ещё если не «дятел».

Под пристальным взором Оксаны я машинально отщипнула кусочек и принялась осторожно жевать: мало ли из чего их стряпают. Опасалась я напрасно, булочка была вкусная. Но маленькая. Для голодной подруги можно было принести булочку и побольше. Лучше всего с сосиской. Или с колбасой, копчёной. Даже с красной рыбой. Однако ничего подобного в булочке не наблюдалось, и поэтому, смерив Оксану укоризненным взглядом, я стала давиться всухомятку печёным тестом, посыпанным маком. Оксана мне и кофе не принесла.

Но это были только цветочки по сравнению с целым полем матерных ягод, которые выдал сисадмин при виде сгоревшей розетки, когда вернулся с обеда. Точнее, при виде своей отвертки, торчавшей из сгоревшей розетки. Она, между прочим, даже не обуглилась. Тем не менее, он с такой нежностью вынул её, словно это было заварное пирожное со свежим взбитым кремом и… В общем, он её вынул, спрятал в свой чемоданчик с инструментами, проворчал, что нужно вызывать электрика и сбежал, оставив разобранным мой комп. Правда, сказал, что придёт вечером или завтра, а сейчас у него срочный вызов из бухгалтерии.

Я посмотрела было на Оксану, но тут меня стала мучить совесть: сколько можно отвлекать человека, взваливая на чужие плечи груз собственных нерешённых проблем. Тем более, кофе она мне так и не принесла. И я задумалась.

Отыскать электрика было можно, теоретически. Практически же отловить его раньше пятницы, когда выдавали зарплату, и он объявлялся в офисе, было делом невыполнимым. На все звонки и заявки он отвечал, что занят на производстве в цехе. Чем он там так круглосуточно занят, я никогда не понимала, как и чем занимается наше производство. Мы покупали у других фирм готовые стёкла и профили, и наша бригада отправлялась потом по заказчикам, вставляла пластиковые окна. Для чего им электрик – не знаю. Шнуры в розетки втыкать, что ли. Так он, по-моему, с ними и не ездил.

Вздохнув, я снова опустилась на колени и отодрала крышку кабель-канала, открыв путаницу разноцветных проводов. Будем разбираться. Эти два, скорее всего телефонные, у меня дома такие же, вот этот, толстенький в белой оболочке, наверное, сетевой, а тройка скрученных плетёной спиралью – электрические. Интересно, почему их три? В любой обычной электророзетке всегда два отверстия, и куда крепится третий провод? На всякий случай я осмотрела вилку адаптера, нет, всё правильно, два штырька. Странно. А этот провод куда?

Тёмно-серый, какой-то дымчатый с виду, он змеился тонкой нитью между проводами, постепенно накручивался вокруг них серым коконом и вдруг исчезал, словно нырял вглубь, растворяясь в оболочках кабелей.

Я проследила его взглядом. Провод тянулся из дырки в кабинет шефа. Я осторожно потыкала в него пальцем и удивлённо ахнула. Это был не провод. Во всяком случае, под ним ничего не ощущалось, кроме пластиковой стенки кабель-канала. Серая нить обволакивала пальцы струйкой дыма, вернее… я уткнулась носом, стараясь разглядеть получше…проходила через них насквозь, не вызывая никаких ощущений.

Я испуганно выдернула родную конечность и тщательно осмотрела. Никаких следов, слава Богу! Всё на месте. Я недоверчиво пошевелила пальцами, боясь увидеть, как серость темнеет, поглощает пальцы фаланга за фалангой, поднимаясь всё выше, до кисти. Ныряет в рукав кофточки, чтобы выхлестнуть чёрной волной из-под ворота, и, вцепившись в шею, медленно, но неотвратимо ползёт к глазам, заволакивает их тьмой… И вот я уже вся чёрная, кроме жёлтой кофточки и синих джинсов, тянусь удлинившимися до невозможности тенями рук и змеящейся копной чёрных волос ко всему окружающему, поглощаю его, вбираю в себя, оставляя тёмную серость…

– Светик, ты спишь?

Я моргнула. Никакой серости, разумеется, не было и в помине. Пальцы как пальцы.

Я подняла голову, рядом стояла Оксана и с интересом глядела на меня.

– Спишь? – повторила подруга.

– Когда это я на работе спала? – обиделась я грязной инсинуации.