Текст книги "Тьма (Город #0) (СИ)"

Автор книги: Виталий Саух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Последнему из тех, кто всё ещё боролся с профессором, повезло меньше всех.

Фигурка щуплого профессора, казавшаяся крошечной по сравнению с могучим телом медика, повергла мужчину на спину. И вновь зубы профессора впились в незащищённое горло. На сей раз, уже никто не помешал безумному профессору, и Пётр Алексеевич, оцепеневший от ужаса, беспомощно наблюдал за тем, как Девятов жадно лакает кровь своёй жертвы.

Наконец Пётр Алексеевич почувствовал, что вновь может двигаться. И пусть в его движениях не было былой силы, но всё же он мог, пусть ползком, но выбраться из этой комнаты, наполненной ужасами.

Как только Пётр стал ползти к выходу из палаты, оставив бездыханное тело медика, на него начал неспешно надвигаться профессор.

Заскулив от осознания того, что теперь ему уже ни за что не сбежать от этого монстра, Петр стал ползти в дальний угол комнаты, нелепо извиваясь всем телом. Девятов неспешно, мягкими пружинящими шагами, следовал за ним по пятам.

Как только Пётр достиг угла, то вжался в него так плотно, словно пытаясь раствориться в стене.

Мучительное мгновение спустя Девятов навис над Петром, в ужасе сжавшимся в комочек. Его окровавленное лицо вплотную приблизилось к лицу Петра Алексеевича. Тот хотел зажмуриться, отвернуться от чудовища, представшего перед ним в облике давнего друга, но всё что он мог сделать – это беспомощно глядеть в мутные глаза беспощадного безумца. Внезапно он заметил едва уловимую перемену в облике профессора. Казалось что-то внутри этого жуткого существа изменилось, сдвинулось, и словно он, прежний Девятов, вновь взял контроль над взбунтовавшимся телом в свои руки, и теперь всеми силами пытался удержаться в "кресле пилота".

И хотя Пётр Алексеевич был парализован ужасом, но мозг его работал кристально чётко, и сейчас он готов был поклясться, что профессор пытается донести до него что-то настолько важное, что его не могут остановить ни безумие, ни смерть.

– Уничтожь... моё... тело... – наконец ни своим голосом прохрипел Девятов, и замер, видимо борясь с чудовищем, отныне разделяющим с ним, некогда единолично занимаемую им телесную оболочку. Пётр в самых мельчайших подробностях видел, как чудовищно напряглись жилы на шее профессора от тех неимоверных усилий, которые он прилагал для того, чтобы сказать ему ещё что-то. Пётр весь превратился в слух, но в этот миг, так некстати, на передний план вышел стук собственного бешено стучащего сердца.

Пётр снизу вверх, глядел на профессора, всё ещё удерживающего зверя, притаившегося внутри него. Девятов заговорил вновь, но звуки сердцебиения, переросшие в нестерпимый грохот, заглушали все остальные звуки, и Пётр беспомощно смотрел на то, как профессор беззвучно открывает окровавленный рот.

Как это зачастую бывает во снах, Пётр Алексеевич не мог объяснить это словами, но очень остро чувствовал то, что всё сказанное очень важно, но как бы он не силился расслышать хоть что-нибудь из того, что говорит ему профессор, он так ничего и не смог разобрать.

Пытаясь расслышать ещё хотя бы одно слово, Петр, дрожа, выполз из своего угла и приблизился к Девятову, но именно в это мгновение профессор замолчал, и застыл холодным бездушным изваянием, а затем с жутким надсадным воплем бросился на Петра...

***

Едва сдержав вопль, Пётр Алексеевич проснулся.

Кто-то настойчиво стучал в дверь кабинета.

Похоже, что именно этот стук о дерево, в его жутком сне, сознание, перегруженное недавними испытаниями, приняло за чудовищный грохот сердца.

– Войдите, – осипшим до неузнаваемости голосом, пригласил в кабинет неизвестного визитёра Пётр Алексеевич, пытаясь отойти от жуткого наваждения.

В кабинет заглянула медсестра Вера Яковлевна – молодая, но весьма способная девушка.

– А, Верочка, проходи, проходи. – Тут же вспомнив о Девятове, не из сна, а о реальном, лежавшем сейчас в отдельной палате, Пётр поинтересовался, – Как там профессор?

– Всё по-прежнему. В сознание пока не приходил. Жизненные показатели стабильные.

– С чем же вы ко мне пожаловали?

– Пётр Алексеевич, вот все анализы профессора Девятова, – Вера протянула папку с кипой всевозможных результатов.

В первое мгновение Пётр Алексеевич пребывал в недоумении оттого, что анализы появились у него так скоро, и лишь бросив растерянный взгляд за окно, внезапно понял, в чём дело – за окном уже стемнело, и, похоже, давно. Получалось, что он провёл в своём тяжелом забытьи не один час.

Взяв папку из рук Веры, он, испытывая неловкость оттого, что задержал её на работе столь долго, поблагодарил её и поинтересовался, не нужно ли вызвать такси, для того, чтобы отвезти её домой.

Вера Яковлевна отказалась, сказав, что возле института её уже битый час ожидает муж.

Ещё раз поблагодарив её за проделанную работу, Пётр Алексеевич попрощался с Верой, проводив её до дверей кабинета, а после вновь вернулся за стол и распахнул папку.

А из головы всё никак не уходил приснившийся ему жуткий кошмар...

***

Всё ёще находясь под впечатлением недавнего сновидения, Пётр Алексеевич рассеянно перебирал доставленные ему бумаги, но чем больше он вчитывался в этот отчёт, тем сильнее вытягивалось его лицо. А спустя несколько мгновений он и вовсе забыл о кошмаре.

Его глаза лихорадочно прыгали со строчки на строчку, но не могли обрести желанного покоя.

Сколько бы он ни вчитывался в данные результатов, сколько бы не выискивал нужной строчки, одного он так и не сумел найти – во всех этих документах не было ни единого упоминания о том, что человек, лежащий сейчас в палате реанимации, уверявший его в том, что ему остались считанные часы, болен раком!!!

Тело его покрылось холодной испариной, его дрожащие губы беззвучно зашептали:

– Зачем... зачем он это сделал? Почему он так поступил со мной? Неужели вся его история по рак – просто обман...

***

Потрясённый открывшейся ему правдой Пётр Алексеевич отказался от мысли ехать домой – всё равно сегодняшней ночью ему не удастся сомкнуть глаз, да и вопросы, относительно его беспокойства, которые, несомненно, может задать ему супруга Валентина, являющаяся весьма проницательной женщиной, отнюдь не способствовали пошатнувшемуся душевному равновесию.

Полностью погрузившись в свои тяжёлые раздумья, он просидел за столом до самого рассвета.

– Ну конечно, – в отчаянии размышлял Пётр Алексеевич, – он знал, что я как мальчишка поведусь на эту чудовищную историю с раком – он всё рассчитал верно! Я просто не мог не клюнуть на это последнее волеизъявление "умирающего". Обезумевший от бесконечного одиночества старик решил таким экзотическим образом покончить с собой, бессовестно подтолкнув на преступление и меня!

Теперь он не мог думать обо всём этом без злости. И чем дальше он об этом размышлял, тем труднее ему было себя контролировать.

– Ну что ж, старый лгун, если ты надеялся слинять отсюда таким образом, то хочу тебя разочаровать – ничего у тебя не получится!

***

Однако на следующий день поговорить с профессором по-мужски Петру Алексеевичу не удалось, потому Девятов так и не пришёл в сознание.

И вновь Пётр Алексеевич провёл ещё одну бессонную ночь рядом с бесчувственным телом профессора, так и не дождавшись, когда же тот придёт в себя.

К исходу второго дня стал очевидным тот факт, что что-то пошло не так.

Была ли это индивидуальная непереносимость препарата? Или же это был закономерный эффект производимый экспериментальным препаратом на человека? Но ведь эксперименты на животных показали, что это средство действовало без каких-либо побочных эффектов в ста процентах случаев. Возможно ли то, что из всего бесконечного множества людей живущих на нашей земле опыт был поставлен на человеке, у которого была нестандартная реакция на препарат?

А быть может всё дело в том, что профессор случайно пришел в сознание во время замены крови на реагент?

В течение нескольких последующих дней подобные вопросы не на мгновение не выходили из головы Петра Алексеевича. Не находя способа вернуть профессора в сознание, он, в безумном отчаянии, выкладываясь на двести процентов, был уже на грани физического и нервного истощения, но и не думал сдаваться.

Пётр Алексеевич назначил Девятову десятки анализов, многие из которых повторялись через каждый час.

Пётр лично следил за малейшими изменениями в любом из показателей, надеясь найти в них причину, по которой профессор впал в это состояние.

На четвёртый после эксперимента день, осматривая рентгеновские снимки черепа, Пётр Алексеевич обратил внимание на странные новообразования в ротовой полости профессора.

Более всего это напоминало дополнительную пару желёз, и их предназначение было пока совершенно не ясно.

К великому сожалению Петра Алексеевича его лаборатория пока не располагала оборудованием, которое было способно сделать более точный анализ. Естественно, что никакой речи, о том чтобы приобрести подобную технику, не было. Нужно было срочно искать другой вариант решения этой проблемы.

Наиболее простым и эффективным способом осуществить необходимое обследование, было переправить тело профессора на транспортном вертолёте в Томск, ближайший город, обладающий требующейся технической базой.

Используя всё своё влияние, а так же личные и деловые связи, Пётр Алексеевич сумел в самые короткие сроки договориться с томской лабораторией, а так же получил разрешение на перелёт.

Он намеревался лично сопровождать тело при транспортировке, для того, чтобы каждую минуту знать о состоянии Девятова.

Кроме того, он сумел договориться, чтобы все обследования осуществлялись под его непосредственным контролем, так как не мог допустить того, чтобы всё пошло насмарку из-за случайности, либо недосмотра какого-нибудь нерадивого медицинского работника.

После того, как все организационные вопросы, требующие личного участия Пётра Алексеевича, были решены, он вновь вернулся в палату, в которой, как и несколько дней до этого, абсолютно неподвижно лежало тело профессора Девятова.

За те несколько часов, что Пётр Алексеевич отсутствовал в палате, под воздействием образовавшихся желёз, на лице профессора возникли припухлости, странным образом исказившие черты лица профессора.

Теперь верхняя губа Девятова приподнялась, чуть приобнажив передние верхние зубы, образуя загадочную, и вместе с тем зловещую, полуулыбку-полуаскал.

Присев на табурет возле койки Пётр Алексеевич в течение нескольких минут сохранял абсолютную неподвижность, неосознанно пытаясь таким образом проникнуть в закрытый, и неподвижный мир, в котором сейчас находился Девятов.

– Хочешь ты того или нет, старый лжец, но я выволоку тебя обратно, на этот свет! И можешь ни на мгновение не сомневаться в том, что я найду способ вернуть тебя обратно, чего бы это мне не стоило, – произнёс он негромко, но отчётливо, глядя в лицо улыбающегося профессора.

Возможно, что это было следствием титанической усталости и нервного перенапряжения, но в этот момент Пётру Алексеевичу показалось, что улыбка Девятова стала какой-то издевательски-надменной.

Естественно, рассудком он понимал, что всё дело в этих странных припухлостях образовавшихся на лице Девятова, и, тем не менее, едва удержал себя от того, чтобы не ударить в тонкие бледные губы, чтобы раз и навсегда уничтожить эту циничную насмешку.

Сознавая, что если он останется возле тела профессора хотя бы ещё на одну минуту, то точно сойдёт с ума, Пётр Алексеевич поспешно покинул палату.

***

Теперь, когда все организационные вопросы были решены, Пётр Алексеевич мог позволить себе такую роскошь, как отдохнуть несколько часов перед предстоящим перелётом.

Он и сам с трудом верил в то, что ни разу не сомкнул глаз в течение последних четырёх суток. Усталость, навалившаяся на его организм, была поистине титанической, и Пётр Алексеевич искренне боялся того, что после того как он ляжет спать, то будет просто не в состоянии проснуться самостоятельно, по крайней мере, в течение суток. Для того чтобы этого избежать он строго на строго наказал своей супруге, во что бы то ни стало, разбудить его ровно в 18-00, за 2 часа до вылета.

За всей этой суетой страшный сон, приснившийся ему сразу после операции, совершенно вылетел у него из головы, и, проваливаясь в такое желанное небытие, он едва ли рассчитывал на то, что вновь встретится с забытым кошмаром.

Как и прежде, события развивались по уже знакомому сценарию.

Вновь всё пошло наперекосяк, сразу же после того как кровь была заменена на экспериментальный реактив. Пребывая в состоянии первобытного ужаса, Пётр Алексеевич неподвижно следил за дальнейшим развитием событий, не в силах что-либо исправить.

С ужасающей лёгкостью, расправившись с медиками, Девятов решил взяться за Пётра Алексеевича. Отчаяние придало Петру силы, но скрыться от безумного профессора было уже невозможно. До хруста в рёбрах, вжавшись в стену, Пётр Алексеевич вновь наблюдал за тем, как в склонившемся над ним профессоре борются две сущности.

На этот раз профессору было ощутимо труднее побороть зверя поселившегося в его теле, даже на несколько коротких мгновений. Сейчас всех его нечеловеческих усилий хватило лишь на то, чтобы прохрипеть: – "Убей!". После этого он кинулся на Петра Алексеевича, глубоко вгрызаясь в его горло.

Бесконечный вопль Петра смешался с бульканьем крови в горле. Подобно хищному зверю, мотая головой из стороны в сторону, Девятов пытался вырвать у Петра Алексеевича кусок гортани. Тело Петра, будто ничего не весящее безвольно моталось в пасти безумного профессора. Захлёбываясь криком, Пётр открыл глаза.

– Пётр, проснись! Да проснись же, ты, наконец! Ты меня пугаешь! Ну, пожалуйста, проснись, – причитала жена Валентина, отчаянно тряся его за плечё.

Дикими, расширившимися от ужаса глазами, Пётр несколько долгих секунд глядел на супругу, на окружающие его предметы и мебель, находящиеся в его спальне, пока, наконец, окончательно не убедился в том, что находится у себя дома в абсолютной безопасности.

– Господи, – запричитала, всерьёз напуганная происходящим Валентина, – ты так сильно меня напугал. Ты несколько минут кричал во сне, а я никак не могла тебя разбудить. Дорогой, ты так сильно устал, может тебе не стоит сегодня лететь. К чёрту, этот вертолёт, а? Ведь наверняка любой из твоих молодых и толковых специалистов сможет справиться без тебя?

Но Пётр Алексеевич не мог позволить себе отстраниться от дел на данном этапе, и, превозмогая себя, а так же назойливые причитания супруги, начал собираться в дорогу.

После нескольких часов сна он, вопреки первоначальным расчётам, вовсе не чувствовал себя отдохнувшим. Скорее даже напротив – жуткий сон отнял у него те немногие остатки сил, которыми он располагал до этого. И теперь, совершенно разбитый, он отправлялся в институт для того, чтобы оттуда перевести тело профессора на вертолетную площадку.

Супруга до последнего пыталась переубедить мужа, но тот оставался непреклонен. Покидая квартиру, он увидел в глазах Валентины, едва сдерживаемые слёзы, и поспешил на улицу до того, как она разрыдается.

***

Полтора часа спустя во чрево вертолёта внесли носилки, на которых покоилось тело, притянутое к ним же ремнями безопасности – нелишняя предосторожность от того, чтобы во время транспортировки пациент случайно с них не упал и травмировался. Сверху тело было закрыто белой простынёй, для того чтобы укрыть его от любопытных взглядов.

В течение следующего часа полёт проходил вполне нормально. Однако в тот момент, когда уже была преодолена большая часть пути, пилот по рации получил сообщение о том, что в их сторону надвигается гроза с ураганным ветром, поэтому им настоятельно рекомендовали посадить вертолёт на ближайшем лётном поле и переждать стихию.

Обеспокоенный возможной задержкой во времени Пётр Алексеевич попытался выяснить у пилотов, сколько же времени отнимет у них это посадка.

– Это надолго? – пытаясь перекричать шум мотора, спросил Пётр Алексеевич.

– Пока неизвестно, но разумнее всего переждать. Здесь поблизости есть военный полигон. На его территории имеется оборудованная вертолётная площадка. Туда частенько прилетают разные военные шишки с инспекциями, а так же местный губернатор.

Конечно, Пётр Алексеевич был разочарован, считая, что всё это только излишняя предосторожность, и даже попробовал спорить с капитаном, но какие бы аргументы Заврыгин не приводил, тот был непоколебим, поэтому ему ничего не оставалось делать, как вернуться на место.

Заврыгин едва успел сесть в кресло, когда винтокрылая машина содрогнулась и накренилась под внезапным порывом шквального ветра. Мгновение спустя в толстые стёкла иллюминаторов, расположенных по бокам вертолёта, словно из водомёта начал хлестать проливной дождь.

Из-за образовавшегося крена носилки, на которых лежало тело Девятова, начали перемещаться, и Пётр Алексеевич попытался поймать их за металлический поребрик, но вместо этого ухватился за плечё Девятова. Кожа профессора была холодной как лёд и какой-то неприятной на ощупь, словно Заврыгин коснулся не человека, а чего-то мерзкого, затаившего в глубине себя дремлющую пока угрозу.

Пётр Алексеевич постарался как можно быстрее перехватиться за металлическую скобу, имеющуюся с каждой стороны носилок, для того чтобы не ощущать ту пустоту и холод, которые испытал во время прикосновения к телу профессора.

В памяти совершенно не ко времени возникла сцена из преследующего Заврыгина кошмара, и ночной ужас помимо его воли начал стремительно просачиваться в реальность.

Всё, что он хотел сейчас, это оказаться как можно дальше от этого места. Похоже, что не зря его супруга, предчувствуя что-то недоброе, всеми силами пыталась убедить его отказаться от этой поездки.

Вертолёт мотало из стороны в сторону и Заврыгину приходилось прикладывать немало усилий, для того чтобы удержать рядом с собой носилки, на которых лежало тело Девятова, хотя в данный момент больше всего на свете ему хотелось отшвырнуть это нагромождение плоти, ставшее причиной всех его бед, как можно дальше от себя.

Спустя тошнотворно долгое мгновение, показавшееся Петру Алексеевичу бесконечностью, пилот сумел выровнять машину и устранил крен.

Если до этого у Заврыгина и были сомнения в необходимости экстренной посадки, то после этой небольшой демонстрации возможностей природной стихией, он желал только одного – как можно быстрее оказаться на земле.

Едва Пётр Алексеевич подумал о том, что всё обошлось, волнообразная диаграмма, отображающая показания сердечной деятельности Девятова, превратилась в тонкую, бесконечную прямую линию.

На приборной панели системы жизнеобеспечения вспыхнула красная лампа. И хотя сквозь шум моторов не было слышно тревожного сигнала издаваемого контрольной аппаратурой, Зварыгину и без этого было понятно, что сердце профессора остановилось.

Команда медиков, сопровождающая Девятова, слишком увлечённая собственной безопасностью, вряд ли бы заметила наступление клинической смерти профессора, без помощи Пётра Алексеевича.

Не теряя драгоценного времени, Заврыгин незамедлительно организовал действия по спасению Василия Фёдоровича.

Мысленно Заврыгин отдал себе должное – похоже, что он рвался в этот полёт не напрасно, так как его худшие опасения, связанные с возможной невнимательностью медицинского персонала имели самые неоспоримые подтверждения.

Электрический разряд, ударивший в обнажённую худую грудь Девятова, сотряс его тело, но сердце не возобновило сокращений.

Медик, возившийся с маской для искусственного дыхания, выглядел растерянным.

– Что случилось? – прокричал Заврыгин, приблизившись к пареньку.

– Не работает... – виновато сообщил Сергей, беспомощно разведя руками.

Пётр Алексеевич, на мгновение лишился дара речи.

Как бы сейчас ему не хотелось наброситься на нерадивого медика с обвинениями в его адрес, Заврыгин сумел себя остановить – сейчас не время выяснять, как его сотрудники могли допустить подобное, главное было сделать всё для спасения стремительно умирающего человека.

– Делай искусственное дыхание рот в рот! Немедленно!

Сергей поспешил выполнить приказ своего начальника.

Но, какие бы усилия команда медиков не прикладывала к оживлению профессора Девятова, его тело по-прежнему продолжало оставаться неумолимо остывающим трупом.

Понимая, что он сделал для спасения профессора всё возможное, Петр Алексеевич, тем не менее, чувствовал, что на каком-то этапе совершил непростительную ошибку.

Потрясённо глядя на тело бесповоротно умершего Девятова, Заврыгин, находясь в состоянии сильнейшего потрясения, видел всё с невероятной чёткостью – каждую пору на потемневшей коже профессора, каждый волосок. И когда где-то, совсем рядом, полыхнула ослепительная молния, а вслед за ней последовал оглушительный грохот грома, Заврыгин его не услышал – из-за того, что в яркой вспышке увидел широко открытые глаза профессора, глядевшие прямо на него. И было во взгляде Девятова, что-то дикое, пугающее. То, что сразу же с новой силой всколыхнуло в памяти недавний ночной кошмар.

С другой стороны Пётр Алексеевич испытал облегчение от того, что Девятов наконец-то пришёл в себя. Его не смущал тот факт, что приборы, фиксирующие показания жизнедеятельности, как и прежде, уверяли его в том, что пациент мёртв – сбои в работе аппаратуры были скорее закономерность, чем исключением, и в большей степени приходилось доверять собственным глазам, чем показаниям, каких-либо устройств.

Поборов секундное замешательство, вызванное странным, почти плотоядным взглядом пациента, Пётр Алексеевич уже хотел было крикнуть своим ассистентам о том, что реанимированный вышел из комы, но так и не успел этого сделать, потому что медик, делавши искусственное дыхание, истошно завопил, пытаясь отстраниться от внезапно очнувшегося профессора, но что-то помешало ему сделать это в полном объеме, и он, не переставая кричать, судорожно извиваясь всем телом, завис в пятнадцати сантиметрах от лица профессора.

Пётр Алексеевич решительно ничего не мог понять до тех пор, пока совершенно внезапно Сергей не освободился от той невидимой силы, которая так прочно удерживала его возле профессора, и тогда Заврыгин понял истинную причину произошедшего – нижняя губа парня была оторвана почти начисто и теперь рваным лоскутом, на тонкой полоске кожи болталась на подбородке, открывая жуткий вид на безукоризненно ровный ряд нижних зубов.

Подняв руки вверх, парень прикоснулся к лицу дрожащими пальцами и, издав вопль ужаса и боли, медленно осел на пол вертолёта, и был всеми забыт, поскольку к тому времени вышедший из комы профессор стал источником всеобщего пристального внимания.

Закреплённый на носилках прочными ремнями Девятов начал неистово рваться, пытаясь освободиться от своих пут. При этом он вёл себя, как самое настоящее дикое животное, попавшее в западню – выл, рычал, издавал нечленораздельные жуткие звуки, совершенно не напоминающие человеческую речь.

– Нужно срочно поставить ему успокоительное, иначе он покалечит себя! – немного придя в себя, распорядился Пётр Алексеевич, обратившись к ближайшему к нему медику.

Выйдя из минутного оцепенения, мужчина извлёк из чемодана с медикаментами необходимую ампулу и без заминки начал наполнять одноразовый шприц её содержимым, а затем, склонившись над профессором, отточенным движением глубоко ввел иглу в мышцу на плече Девятова. К его неописуемому удивлению, в тот момент, когда он надавил на клапан шприца инъекция, вместо того, чтобы остаться в теле профессора и распространяться по организму, тонкой струйкой выходила из ранки образовавшейся на месте укола. Именно в этот миг профессору удалось высвободить левую руку, и, схватив за шею изумленного мужчину, притянуть его к себе.

А затем Пётр Алексеевич испытал ощущение дежавю, поскольку всё, что произошло потом, лишь с самыми незначительными изменениями, напоминало ему эпизод из недавнего ночного кошмара.

Профессор с ужасающей лёгкостью разорвал горло мужчины и на несколько мгновений припал к страшной ране, из которой неудержимым напором хлестала кровь.

Заврыгин вновь испытал уже знакомый ему панический парализующий ужас из преследовавшего его кошмара, только теперь всё происходило на самом деле.

Ноги Пётра Алексеевича потеряв устойчивость, заставили его опуститься на резиновый пол.

Когда профессор отпустил медика, тот был уже мёртв. Не мешкая, словно выпитая им кровь придала ему невероятную силу, Девятов начал рваться со своих носилок с удвоенной силой и яростью. Несколько мгновений спустя, на глазах у изумлённых медиков, ему удалось разорвать свои путы.

Ещё до того как это произошло, парализованный ужасом Заврыгин начал медленно ползти в самый дальний угол, пытаясь отыскать спасение от того, что должно будет начаться здесь через несколько секунд.

Едва Девятов освободился, он тут же набросился на научных сотрудников потрясённых произошедшим.

На глазах неподвижного Заврыгина, прижавшегося к стене, одержимый Девятов расправился с медиками за несколько секунд, а затем скрылся в кабине пилотов.

Когда зубы Девятова вонзились в горло бортового механика, штурман едва не бросил управление.

Агония механика была недолгой и тогда настала очередь пилота.

Совершенно не заботясь о том, что если он уничтожит штурмана, то винтокрылая машина останется без управления и разобьётся, профессор Девятов набросился на пилота.

В завязавшейся борьбе окровавленный, израненный штурман был вынужден бросить штурвал, оставив вертолёт без управления.

Вертолёт опасно накренился носом к земле, с каждым следующим мгновением неумолимо приближаясь к крушению.

Пётр Алексеевич не смог сдержать вопля смертельного ужаса.

Из последних пилот подтянул на себя рычаги штурвала – сил ему хватило лишь на то чтобы успеть выровнять падающий вертолёт, а мгновение спустя силы оставили его и бездыханным трупом он рухнул на пол вертолёта, при этом его тело заблокировало штурвал, тем самым отсрочив момент крушения, которое было лишь делом времени.

Оставляя за собой кровавые следы, Девятов вернулся в пассажирский отсек. Увидев профессора, Заврыгин взвыл от бессилия – Девятов направлялся прямиком к нему.

Пётр Алексеевич уже прощался с жизнью, когда Девятов внезапно остановился напротив него.

На мгновение Заврыгину показалось, что в глазах Девятова вновь промелькнул слабый проблеск разума.

Осмысленное выражение появившееся на лице профессора, вселило в Петра надежду на то, что, может быть, ему удастся избежать кошмарной участи, которая постигла всех остальных пассажиров этого рокового рейса, но в этот миг с правой стороны от него с пола поднялся медик Сергей, которого он уже считал покойником.

Его зубы легко вошли в его плоть Заврыгина. Брызнула кровь.

Увидев кровь Петра Алексеевича, секундное просветление Девятова бесследно испарилось, и он с жадностью присоединился к кровавому пиршеству.

А неуправляемый никем вертолёт продолжал лететь в надвигающуюся тьму...