Текст книги "Лента Мёбиуса"
Автор книги: Вионор Меретуков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
Королева испытывала вполне понятные муки. Она по-своему любила короля, и ей, вынужденной мириться с гулевой жизнью супруга и его многочисленными шлюхами, было совсем не безразлично, что делает ее муж за пределами семейной спальни. По ее мнению, он слишком много времени проводил в постели с малолетней замарашкой, дочерью какого-то несчастного ловца каракатиц.
Однажды, когда король от нечего делать забрел на половину королевы, она не выдержала и напрямик выказала королю свое неудовольствие.
– Сир, – произнесла она с достоинством, – нам пора поговорить. По двору поползли слухи… Вы, забыв свое королевское происхождение, делите ложе с простолюдинкой, позоря тем самым и меня… Если вы не в состоянии найти себе подходящую наложницу, могли бы обратиться ко мне. Двор наводнен вельможными проститутками, которые преисполнены желания лечь в постель с кем угодно. Даже в вами. Мне стоит только хлопнуть в ладоши…
Король пребывал в тот день в индифферентном состоянии, проще говоря, ему было совершенно наплевать и на королеву и на то, что она говорила.
С утра он ничего не ел и теперь с отрешенным видом жевал соломинку, которую выдрал из половы, вылезшей из-под обивки кресла. Он выплюнул соломинку изо рта и с отвращением посмотрел на свою царственную супругу.
Королева заметила это и, перестав сдерживаться, возопила:
– Когда же ты, подлая скотина, образумишься? Чтоб тебя черти забрали вместе с твоими грязными потаскушками! Чтоб ты сдох! Посмотри на себя, кобель проклятый! Волосы уже все повылазили, а все туда же, за молоденькими бегаешь, как старый козел…
Король выслушал ее с большой серьезностью. Королева замолчала. Повисла тишина.
– Надо бы мебель заменить… – наконец нарушил молчание король. – Обивка ни к черту, и вообще… Все, как в дешевом борделе… Хозяйством некому заниматься. Все бросились за королем следить… Да, такие вот дела, – сказал он в раздумье.
Он помолчал. Королева навострила уши.
– Подлая скотина, говоришь? Что б я сдох, говоришь?.. – тихо спросил король.
Королева перестала дышать…
– Вот тебе скоро семьдесят один… – сказал Иероним раздельно. – Молчи, не перебивай, я знаю. Ты меня старше на два года. Молчи, старая грымза! Я метрики видел. Ты там приказала подчистить, но мне удалось разобрать… Я тоже не молод, чего уж там… Ах, как это противоестественно – стареть! Ну да ты, моя дорогая, знаешь это не хуже меня… Мы с тобой старики, Виктория… Старики, понимаешь? И ты хочешь, чтобы я, не молодой уже человек, залезал на тебя?! И еще трахал тебя, дряхлую старушенцию, когда у меня и так-то еле стоит? Представь себе, один старый человек в постели – это уже само по себе достаточно мерзко, но два – это уже перебор! Ты не находишь?
– Она тебя не любит! – выкрикнула королева. – Ей нужен не ты, а твое королевство! Не любит, не любит, не любит!!!
– Скорее всего, ты права, – печально произнес король, – но знала бы ты, как приятно обманываться! И потом Сильвана, говоря мне о своей любви, ни разу не сфальшивила! И голос ее звучит так честно, четко и убедительно! И в глаза она мне смотрит всегда открыто, не мигая. А это много! И это еще не все, лаская меня, она очень органична и естественна. За одно это ее стоит возвысить! И я страстно хочу, чтобы у нее был от меня ребенок… Надеюсь, ты рада? Да, ребенок… И это не удивительно! Скажу тебе по секрету, у нее такое восхитительное тело! Мы трахаемся ежедневно. И, естественно, это должно привести к счастливому результату… Поверь, тело у нее необыкновенное! И наслаждаться – пусть даже и лживой – любовью такой очаровательной девушки как Сильвана, невероятное блаженство! За это я готов простить ей ее молодость. Скажи, какой еще старец может похвастать, что спит с самой красивой девушкой королевства, которая к тому же моложе его более чем на полвека? На полвека! Подумать только! Я старше не только ее отца, но и деда! Что может быть лучше? А если при этом еще и получаешь вполне искренние заверения в вечной любви и преданности… Ты, старая чувырла, должна была бы разделить эту радость со мной, а ты вместо этого дуешься…
– Наши подданные…
– Мои! Мои подданные! – в гневе вскричал король.
– Жаль, что тебя не слышит сейчас народ Асперонии…
– Мне тоже жаль… Великий асперонский народ меня бы понял. Мои аспероны – народ здравомыслящий. Ни один нормальный асперон, если у него есть выбор, не предпочтет дряхлую старушенцию юной и страстной любовнице…
Лицо королевы Виктории пошло сиреневыми пятнами. Она открыла было рот, чтобы высказать королю всё, что у нее наболело на душе по поводу проделок супруга, но жест государя остановил ее. Она знала по опыту, что сейчас с королем лучше не спорить. Вполне может подвергнуть экзекуции, поместив в стеклянный ящик с крысами…
– Запомни, будешь путаться под ногами, не жить тебе, моя малютка… – пообещал король, подтверждая опасения Виктории.
Король продолжал ездить в загородный замок Иль-де-Шён к своей козочке, где очень мило проводил время. Юная Сильвана под руководством опытной графини Заксенрингской, выполнявшей при ней роль бандерши, делала значительные успехи, и король был чрезвычайно доволен любовницей, с каждый разом заметно прибавлявшей в мастерстве. О своем обитом железом столе он вспоминал все реже и реже.
Потом что-то случилось… Обычные дворцовые игры. Король застукал Сильвану с негром, который, не щадя сил и времени, каждодневно до зеркального блеска натирал в загородном дворце паркетные полы.
Так вот, натирал симпатичный чернокожий юноша паркет, натирал, натирал и донатирался до того, что случайно, как он потом под пытками признался, забрел в спальню Сильваны.
Ну, случайно или не случайно, не знаем, королевские дворцы всегда были полны тайн.
Сильвана, разомлевшая после двух бокалов калабрийского вина и горячей ванны с розовыми лепестками, позволила приятному, обходительному, уставшему от работы негру сначала принять ванну, а потом и продемонстрировать на деле мастерство, которому его научили в штате Пенсильвания, в чудесном американском городе Филадельфия, точнее, в городской тюрьме, в которой добросовестный полотер отбывал пожизненный срок за убийство собственной бабушки.
Надо сказать, что для вышеупомянутой бабушки все могло закончиться не столь трагично, если бы она однажды, одним несчастливым для себя утром, в резкой форме не отказала внуку в просьбе выдать ему несколько долларов на выпивку.
Разгневанный внучек, не долго думая, огрел несговорчивую бабку кочергой по голове, потом затолкал ее огромное рыхлое тело под кровать и приступил к поискам сокровищ.
Сокровища нашлись быстро. Для этого пытливому юноше пришлось тесаком разворотить копилку старухи. С удовлетворением почувствовав, что наконец-то обрел безграничную свободу, которую несла в себе тугая пачка банкнот, он, ликуя от сладостных предвкушений, ринулся в салун, где всем своим вольнолюбивым существом отдался безоглядному пятидневному пьянству, прерывавшемуся несколькими кратковременными приступами рваного сна, который, собственно, был более похож не на сон, а на обморок.
Суд, учтя, что, пока бабуся бесхозно валялась под кроватью, обвиняемый в течение длительного времени, достаточного для того, чтобы от тела старухи стало слегка потягивать гнилью, преспокойно утолял жажду чистейшим ямайским ромом, приговорил преступника по совокупности злодеяний к тремстам годам тюрьмы.
Сто пятьдесят лет он получил за кочергу, двадцать – за грязный пол под кроватью, где драгоценная бабуля, будь она жива, могла бы наглотаться пыли, сорок – за разоренную копилку, десять – собственно за загубленную душу убиенной и остальные восемьдесят – за цвет кожи. Таковы законы в этой самой демократичной стране мира.
Учителей в тюрьме у молодого, красивого паренька было предостаточно. Но запомнились двое: Джо Пердун и Кровавый Насильник. Первый был теоретиком секса, второй – практиком.
Отсидев пять лет, негр понял, что он не черепаха Тартилла и по этой причине ему вряд ли удастся дожить до светлого дня освобождения. Чтобы дождаться его, ему понадобилось бы перекрыть мировой рекорд долголетия почти втрое. А это было, как вы понимаете, за пределами его жизненных сил.
И тогда он совершил невозможное – бежал. Бежал, повторив подвиг Эдмона Дантеса. Парню, ни на мгновение не забывавшему о каре в случае неудачи, удалось талантливо сымитировать собственную смерть. Действительно, все очень напоминало то, что некогда было придумано великим затейником Дюма-старшим, с той лишь разницей, что сбросили нашего героя не со скалы, как в знаменитом романе, а с мусоровоза, выкинув, словно собаку, в черном мешке на городскую свалку.
Никто не знал, как его зовут: наш негр потерял имя во время чудесного побега из тюрьмы, и так не обрел его, пересекая континенты с юга на север и с запада на восток, переходя границу за границей, меняя и тасуя страны, как засаленные игральные карты. Попутчики и случайные собутыльники звали его дядей Томом. Он не обижался.
В Асперонии он оказался случайно. Примерно так же, как случайно оказался в спальне Сильваны. У него вообще, если разобраться, многое в жизни происходило не по воле Всевышнего, а по воле его буйных фантазий, которые в зависимости от количества выпитого забрасывали его то в одну географическую точку земного шара, то – в другую.
Вся его жизнь опровергала известный философский постулат о роли предопределенности и роли случая. У него случайность была одновременно и предопределенностью. Такой вот невиданный жизненный парадокс. Те же философы утверждают, что этого быть не может, потому что этого не может быть никогда. В теории, наверно, действительно невозможно. Но то в теории. Мы же, на примере негра из ПенСИЛЬВАНИИ, верхом на швабре въехавшего в спальню к СИЛЬВАНЕ, видим, что на практике бывает и не такое…
Истосковавшись по белой женщине (надо сказать, что во время странствий ему попадались женщины каких угодно расцветок кожи: начиная от угольно-черной и кончая отдающей в сильную желтизну, но только – не белой), темнокожий сатир превзошел самого себя.
Теоретически подготовленный Джо Пердуном и практически наставленный Кровавым Насильником, он, помывшись в благоухающей розовыми лепестками ванной и сделав добрый глоток калабрийского, так возбудился, что первый раз кончил еще на пути к постели, где в ожидании возлежала Сильвана. Но это постыдное обстоятельство не остановило его. Негр ринулся на девушку, на ходу при помощи массажа взбадривая опавший член.
Он, имея за плечами советы многоопытных друзей и ощущая себя одновременно гиеной, шакалом и камышовым котом, действовал, повинуясь одновременно и инстинкту, и душевному порыву. Сильвана, пораженная всесокрушающим натиском чернокожего теоретика, в пылу неистовства ревела, как половозрелый лось во время гона, невольно подтверждая, что разница между полами не всегда столь велика, как это принято считать.
До приезда короля оставалось еще несколько часов. И все это время спальня ходила ходуном, будто в ней спаривались не человеческие особи, а обезумевшие от страсти мустанги. Негр был прекрасен, но и Сильвана была хороша…
Король Иероним, вызванный из Армбурга преданными друзьями королевы, застал парочку аккурат в ту минуту, когда Сильвана, оседлав распростершегося под ней полотера, который пребывал к этому моменту уже в бессознательном состоянии, раз за разом обрушивалась на него сверху, сопровождая каждое такое обрушение сладострастными завываниями и контрольным хлопком в ладоши у себя над головой.
Она давно расплющила яйца несчастного и, не замечая этого, победоносно пела песнь любви. Ее громкое «И еще! И еще! И еще!..» разносилось по всему дворцу, как призыв к свальному совокуплению.
В общем, юная Сильвана на прощание показала класс! Впрочем, чему тут удивляться: ведь ее обучением занималась графиня Заксенрингская. А та знала несравненно больше, чем какой-то случайный полотер с утраченным именем и его чернозадые тюремные просветители!
Король влетел в спальню, как бомба, и, пораженный зрелищем, тут же замер, словно наткнулся на фонарный столб.
Сильвана покосила на него огненным глазом и, продолжая истязать партнера, завыла с новой силой.
Король достаточно долго простоял с открытым ртом. Постепенно до него стал доходить смысл происходившего.
Неожиданно в нем проснулся профессионал, и король с удовлетворением отметил грамотные действия своей возлюбленной. «Да, ничего не скажешь, славно поработала девочка, вон она его как отделала… Парень даже почернел от страсти! – с неожиданной завистью подумал король. – Да-а, настоящая асперонка, пламенная, неуемная, боевая! Вот чего можно добиться при правильной постановке воспитательного процесса! Надо бы отметить педагогические новации графини Заксенрингской».
Тут он вдруг вспомнил, что Сильвана последнюю неделю ведет себя в постели как-то прохладно. Он не придавал этому значения, компенсируя ее холодность своей горячностью. Теперь он всё понял. На двух любовников ее явно не хватало. Это больно укололо его. Нельзя же быть такой безответственной!
Интересно, как давно она ему изменяет?
Конечно, король был вне себя от злости, и могла бы повториться сцена из изуверских шекспировских трагедий. Когда герой, потешив воображаемую публику стихотворными тирадами о природе женского коварства и издав драматически выверенный вопль, по рукоятку всаживает кинжал в роскошную грудь нашкодившей любовницы.
Но Сильвану спасло вдруг открывшееся в короле чувство юмора. Король Иероним понял комизм ситуации, где все роли уже давно расписаны неким великим мастером классического анекдота. И король, хотя бы для себя, не мог не попытаться выжать из этой ситуации как можно больше забавного.
«Я бы простил тебя, любовь моя, – скрипучим голосом сказал он после того, как Сильвана слезла со своего негра, – но ты так безрассудно и неэкономно растрачиваешь себя, что мне достаются только какие-то ошметки…»
Сильвана пала на колени и протянула к королю свои прекрасные руки:
«Я не знаю, что со мной случилось, – вскричала она, – это какое-то помутнение рассудка! Простите меня, мой повелитель! Я больше не буду…»
Король с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. Но роль надо было доигрывать…
«Помутнение рассудка… Так это теперь называется… Засвербело в лукошке, вот что с тобой случилось… Не ты первая, не ты последняя, – король вздохнул. – Лучше скажи, как давно ты этим занимаешься?..» – спросил он и взглянул на постель. Черный парень лежал без движений. Умер?..
«Сегодня я впервые его увидела, клянусь вам, мой повелитель! Он натирал полы и…»
«М-да… Значит, с первым встречным… Кстати, я заметил, полы натерты неважно… М-да… Хорошо же ведет себя возлюбленная короля… А как же девичья честь? Верность, наконец?.. – Иероним еще по-мальчишески обиженно выпячивал грудь и куксился, но он понемногу остывал. Он уже понял, что ему придется возвращаться к разделочному столу, обитому жестью, к своим ущербным девкам, а временами, возможно, и к королеве. Что ж, перемены всем пойдут на пользу…
«А почему ты была так холодна со мной в последнее время?»
«Я думала, вам, ваше величество, так нравится… Чем я холодней, тем чаще вы кончаете…»
Король крякнул. Убедительно, черт возьми! Король и сам стал за собой подмечать, что ему бывает лучше, если партнерша лежит неподвижно, закрыв глаза и почти не дыша.
В самом деле, ему уже давно перестало нравиться, когда партнерши под ним елозят, дергаются, изображая любовное безумие, и томно постанывают, словно им и вправду приятно…
Пусть уж лучше лежат, как мертвые. Вспомнилось красивое слово «некрофилия»…
Да, ничего, видно, с этим не поделать, он стареет… Старость, черт бы ее побрал! Старость одаривает его, так называемыми, странностями и новыми, непривычными и загадочными ощущениями… А что если вообще перейти на мертвых? Ведь есть же любители… Ну, если не перейти, то хотя бы попробовать? Король не замечал, что сходит с ума…
Можно было бы, конечно, простить дуру, можно… Но когда король увидел, что партнером Сильваны оказался африканец, кровь ударила ему в голову. Ему, королю Асперонии, наставили рога с каким-то черномазым! И хотя у него, как он сам считал, не было расовых предрассудков, все же без последствий злодейскую измену он оставлять не мог – происхождение не позволяло.
Спустя три дня негра казнили… Не линчевали, а именно казнили. Согласитесь, разница есть. И разница существенная. С учетом того, что негр, побывав некоторое время в роли любовника фаворитки короля, тем самым как бы повысил свой социальный статус, ему сделали поблажку, не вздернув сразу, на первой попавшейся осине.
Мало того, ему любезно были предложены цивилизованные, надежные, апробированные варианты ухода в бессмертие. Он отдал предпочтение четвертованию. Свой выбор он объяснил просто. После того, как Сильвана расплющила ему яйца, его уже мало что интересовало в этой жизни. Тем более что и выбирать-то было практически не из чего. Не на кол же садиться, в самом деле… Оставались еще костер и виселица, но это было только для белых.
Королю пришлось соблюдать приличия: в Асперонии как раз в эти дни гостила европейская комиссия по правам человека, все члены которой в течение недели практически не вылезали из армбургских кабаков, до изумления надираясь местной пятидесятиградусной водкой.
И их, естественно, вполне удовлетворила официальная версия, которая гласила, что негр во время натирания полов нарушал общественный порядок, мешая своими истошными воплями отдыхать мирным гражданам Армбурга. И хотя все прекрасно знали, что орал вовсе не несчастный негр, дядю Тома – имя преступника так и не выяснили – благополучно четвертовали на площади Победы.
Графиня Заксенрингская, недоглядевшая за воспитанницей, была прощена и оставлена во дворце на случай, если вдруг вновь возникнет потребность в ее богатых знаниях.
А Сильвану, в соответствии со старинными традициями, отправили в изгнание, заточив в дальний монастырь на пустынном острове Нельке. Нельке, как известно, в переводе с немецкого означает «гвоздика» – цветок, который аспероны предпочитали всем другим, когда посещали могилы предков. Такая вот развеселая история…
Можно долго рассуждать о причинах, так неожиданно побудивших Сильвану вступить в преступную связь со случайным партнером… А может, и не надо искать эти причины, ведь сколько люди понаделали всякого добра без каких-либо причин… А уж о поводах и говорить нечего…
В последних словах самокритичный автор с сожалением обнаружил нравоучительную нотку. Автор дает страшную клятву: это больше не повторится! Пытаться учить читателя, навязывая ему свой взгляд на жизнь, это, знаете ли, последнее дело для писателей… Не их это занятие. Их дело развлекать. А когда писатели – даже великие – становятся в позу пророков, менторов, их ждет провал. Достаточно вспомнить печальную судьбу Льва Толстого и его примитивных книжечек для «народа», Сервантеса с его наивными «Назидательными новеллами». Есть примеры и посвежее…
…После всех этих неприятных дел король вернулся к королеве и своим неполноценным девкам. Опять был востребован из королевской кухни знаменитый стол. Говорили, что повара, уже привыкшие к металлу, страшно сокрушались… Они признавались, что кровельное железо дисциплинировало их партнерш во время занятий любовью.
Потерявший последнюю в своей жизни отраду и подстегиваемый генералами-ястребами, король Иероним Неутомимый от нечего делать начал кровопролитную войну с Карлом, королем Вагании. Сначала генералы хотели напасть на Нибелунгию, но король воспротивился, посчитав, что лучше закупать у соседей вино, чем сжигать напалмом их виноградники.
Потом была смерть Людвига, за ней последовал королевский месячник ударного любовного труда, когда были расшатаны и приведены в негодность три деревянные кровати с панцирными сетками повышенной прочности.
Вскоре, так и не создав наследника, опочили король с королевой.
Связи с принцем, болтающимся в Париже, по-прежнему не было. И некоторое время Асперония оставалась без королевской власти. Самсон узнал об этом из газет и срочно вылетел в Армбург. К этому моменту он окончил исторический факультет, да и его отношения с Дениз зашли в тупик. В Париже Самсона ничто не удерживало. Ничто, кроме уплывающих в неизвестность иллюзий, как он сам красиво об этом подумал.
Примчавшись в родные пенаты, Самсон в пожарном порядке вскарабкался на престол, на короткое время развив активность, поразившую всех, кто знал индифферентного принца раньше. Начало его царствования ознаменовалось заключением мира с Карлом, королем Вагании.
В результате Асперония потеряла значительную часть своих западных территорий, практически полностью лишившись горных районов. Осталась узкая полоска суши, которая вытянулась на многие километры вдоль теплого Асперонского моря. Если бы не это, то Асперония утратила бы еще и выход в Средиземноморье и далее в Мировой океан.
Вины короля Самсона в этом паскудном мире не было. Если бы он промедлил с приездом в Асперонию, генералы проиграли бы и эту жалкую полоску суши. И Самсон без гроша в кармане мог бы преспокойно возвращаться в Латинский квартал.
Но войну удалось остановить, и город с самой дурацкой и самой замечательной на свете башней, волшебный Париж, его Париж остался в воспоминаниях.
Париж – с его влажными ночами, дышащими нежной тревогой, с его ураганными девчонками, которых в тухлой Асперонии сочли бы за полоумных, с его друзьями-собутыльниками, с которыми он вел яростные споры о литературе и искусстве, – на-всег-да! остался в воспоминаниях.
Впереди простиралось бескрайнее море государственных забот.
«Слава Богу, успел, – думал новоиспеченный король, – хорошо, хоть береговая линия осталась за мной: есть, где загорать победоносному народу моей великой и могучей отчизны. А могли остаться и вообще без пляжей».
Между занятиями государственными делами король Самсон успел жениться, научился строчить вполне приличные пьесы и вообще вписался в культурную, общественную и государственную жизнь страны.
Случилось и многое другое, чему еще найдется место на страницах этого правдивого повествования.
…Историю несчастной любви старого короля к прекрасной дочке ресторатора поведал Самсону гофмаршал Шауниц, бывший уже и тогда, во времена правления Иеронима Неутомимого, главным королевским придворным.
– Откуда ты все это узнал? – спросил его Самсон.
Фон Шауниц с достоинством выкатил грудь.
– Стены имеют уши, – объяснил он королю и многозначительно показал на собственные уши.
Глава 6
Когда раздался взрыв, Самсон Второй в своем рабочем кабинете как раз допивал вторую чашку чая. С потолка посыпалась какая-то труха, задребезжала массивная бронзовая люстра, и тонко зазвенели хрустальные кубки в шкафах.
Далекие голоса слились в гул, похожий на рокот водопада.
