Текст книги "Станция X"

Автор книги: Винзор Дж. Маклеод

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Винзор Дж. Маклеод
Станция X

© ООО «Издательство «Северо-Запад», 2021

Глава I

Новая должность

АЛАН МАКРЕЙ ГУЛЯЛ по Плимут Хо, любуясь последними оттенками заката, бледнеющего над парком Маунт-Эдж-камб. Этот молодой человек резко контрастировал с окружавшими его флегматичными жителями Западного кантри. Высокая стройная фигура, задумчивый взгляд и нервная, напряженная манера держаться выдавали в нем иностранца. Прикосновение к руке отвлекло его от явно мрачных мыслей – прикосновение девушки, которая незаметно подошла к нему.

При виде нее меланхолия Макрея исчезла.

– Мне очень жаль, что я опоздала, Алан! – весело воскликнула девушка. – Но у шефа случился приступ.

– Приступ? – переспросил молодой человек.

– Да, приступ трудоголизма! Он продолжал диктовать мне письма, совершенно равнодушный к тому, что это наш последний вечер, проведенный вместе. Давай пройдемся, хорошо?

Они медленно зашагали вдоль Хо. Контраст между ними был поразительным. Оживленная настороженность Мэй Трихерн, казалось, подчеркивала угрюмость и душевную мрачность ее спутника.

Эти двое были помолвлены уже год и ждали момента, когда фортуна улыбнется им и они смогут пожениться. Как выразилась однажды Мэй, «хлеб, сыр и любовь – это хорошо, но хорошо бы быть уверенным в хлебе и сыре».

Макрей по чистой случайности получил назначение на «иностранную радиостанцию». Это было все, что он знал о своей новой работе, кроме того, что там платили приличное жалованье. На следующий день ему предстояло отправиться в неизвестное место назначения, после чего он был бы потерян для всего мира на шесть месяцев. Ему не разрешалось ни посылать оттуда письма, ни получать их, и он поклялся не разглашать никакой информации о том, где будет находиться и в чем будет заключаться его работа.

– Возможно, я был глупцом, когда занял этот пост, – сказал он, глядя на свою спутницу сверху вниз пессимистичным взглядом.

– Ну зачем ты так, Алан? – по-прежнему весело сказала девушка, решив взбодрить его и вывести из мрачного настроения. – Ты поступил так, чтобы мы могли… – она сделала паузу.

– …пожениться, – закончил Макрей фразу за нее. – Да, я знаю, но подумай о шести месяцах без тебя, да еще в таком месте, о котором я ничего не знаю.

– Не унывай, Алан! – радостно воскликнула мисс Трихерн. – Время пройдет быстро. С твоей стороны было очень мило принять это предложение. Я устала от продаж и лимитов, а еще больше устала от нашего начальника. От этого маленького червячка, съеденного молью.

– Ну да, ты права, Мэй. Время, конечно, покажется тебе долгим, но поскольку за это полагается двойное жалованье, я не должен роптать. – Молодой человек улыбнулся, глядя на свою любимую сверху вниз и добавил: – А то, что это приблизит определенный день – это самое лучшее.

– А пока, – сказала его невеста, – я буду представлять себе, как ты ведешь своего рода существование смотрителя маяка и в свободные от дежурства минуты думаешь обо мне.

Ее взгляд остановился на луче, идущем от маяка Эддистоун, который уже был ясно виден на корнуоллском побережье в сгущающейся темноте.

Пара слов об опасностях станции X

– ТЫ ПРАВА! НА дежурствах и после них все-все мои мысли будут сосредоточены на тебе, дорогая, – заверил девушку Макрей.

– А теперь, Алан, скажи мне, почему ты сегодня не очень-то весел или, лучше сказать, совсем не весел? Мне это, конечно, льстит, но не беспокоит ли тебя что-то? – Мэй вопросительно посмотрела на своего жениха.

– Да, что-то я захандрил. Такое впечатление, что на меня давит чувство, будто бы что-то должно произойти. Я не могу сказать, что именно, но у меня такое ощущение, что будущее таит в себе что-то темное и ужасное.

– Скажи мне, Алан, дорогой, не знаешь ли ты чего-нибудь такого о своих будущих обязанностях, что навлекло бы на тебя опасность? Будешь ли ты там среди дикарей? Случалось ли там что-нибудь с кем-нибудь на посту? Или это всего лишь чувство?

– Оно ни на чем не основано, но…

– Тогда ради Бога, мой дорогой мальчик, не беспокойся ни о чем, – с облегчением вздохнула Мэй. – И вот что, – добавила она, разворачивая Макрея кругом, – давай встретимся лицом к лицу с ветром, и он выдует из твоей головы эту паутину.

Девушка задумалась, как бы получше утешить своего возлюбленного, и тут ее взгляд упал на статую сэра Фрэнсиса Дрейка.

– Ты когда-нибудь слышал о Дрейке, Алан? – спросила она, думая, что ее жених может и не знать, кто это, учитывая пробелы в его образовании, которые она решила исправить в будущем.

Когда они приблизились к статуе, Трихерн рассказала жениху о Дрейке и о той бессмертной игре, в которую ее любимый герой играл на этом месте, о грозящей ему опасности и о том, как великий девонец не позволил запыхавшемуся посланцу волновать или даже просто торопить его. Кельт, всегда быстрый в предчувствиях и самоприменении, не нуждался в этом.

– У разных людей разная природа, – сдержанно сказал Макрей. – И это не значит, что только у какого-то одного вида людей есть мужество. Это значит, что я должен признаться: если бы я жил и выполнял свой долг в то время, то я уверен, я не смог бы закончить эту игру. Это все вопрос нервов. Что же касается другого вопроса, то я знал, что ты его не поймешь. Ты – городская девушка, а я из одинокой долины. Есть некоторые вещи, которые можно только почувствовать. Лес, ручей, скалы и горы могут научить ребенка чему-то такому, чему он не сможет научиться позже. Это своего рода шестое чувство. У некоторых из нас оно есть. Сам я на это не претендую, но все же обычно чувствую приближение туч. В детстве я любил бродить в одиночестве, слушать рев бурного потока, карабкаться по крутым обрывам горного склона и часто, находясь на уровне облаков, наблюдал, как приближается огромная пушистая масса. Она медленно двигалась вдалеке, потом, казалось, приближалась все быстрее и быстрее. А потом она вдруг поглощала меня. Так вот, милая Мэй, сейчас надвигается туча, которой суждено меня поглотить. Не легкая и пушистая масса, а темная и страшная, полная молний и опасностей, и я не вижу себя освободившимся из ее объятий.

Большая возможность

– АЛАН, ДОРОГОЙ, НЕ скрывай ничего от меня. Если тебе известно что-нибудь опасное, связанное с твоим новым постом, скажи мне об этом, – попросила мисс Трихерн. – Ты говоришь, что ценишь свою новую работу, потому что она приближает определенный день. И поскольку ты уезжаешь, я признаюсь, что и сама ценю ее по этой же причине. Когда ты упрочишь свое положение, мы сможем быть так счастливы вместе! В настоящее время, как ты знаешь, меня можно назвать какой угодно, но не счастливой. И все же я бы предпочла, чтобы ты все это бросил, если есть какая-то особая опасность.

– Если она и есть, то я ничего об этом не знаю, – ответил Макрей с улыбкой. – К несчастью, ты заметила мое настроение и заставила меня рассказать об этом впечатлении, которое на самом деле ни на чем не основано. Но, – поспешно добавил он, – давай поговорим о другом.

Мэй вздохнула, понимая, что спорить дальше на эту тему бесполезно. Она знала, что у Алана очень напряженный и нервный темперамент, но знала также и о том, что он при любых обстоятельствах обязательно выполнит свой долг. Девушка не могла понять его дурных предчувствий, но, сознавая, что близится момент расставания, решила оставить эту тему.

Алан Макрей был бедным, полуголодным юношей из горной Шотландии, который по чистой случайности получил неквалифицированную работу на станции беспроводной телефонии Маркони, созданной правительством на северо-восточном шотландском побережье. Он проявил такие готовность, трудолюбие и интерес к работе на станции, что ему была предоставлена возможность получить дальнейшие знания о ней. Преимущество, которым он воспользовался, было настолько хорошим, что ему были даны все возможности для самосовершенствования. Через несколько лет он стал одним из самых компетентных специалистов по беспроводному электричеству в штате фирмы Маркони. А одно случайное открытие привело к тому, что его перевели в Полду в Корнуолле.

Когда радиотелефония находилась в зачаточном состоянии, уловить передаваемые слова было нелегко, и оператору был абсолютно необходим острый слух. До известной степени это все еще было так, поскольку на любой станции всегда есть диапазон, близкий к пределу слышимости, где от остроты слуха зависит разница между возможностью и невозможностью связи. Было обнаружено, что дар Макрея в этом отношении был почти феноменальным, и именно благодаря этому его отправили на Корнуоллскую станцию, используемую для трансатлантических сообщений. А позже именно это, в сочетании с его уравновешенностью и компетентностью, стало причиной того, что его выбрали для какого-то таинственного правительственного назначения.

Когда настал момент подняться на борт крейсера, который должен был доставить его в неизвестное место, Мэй Трихерн, главным образом для того, чтобы Алан смог заполнить часть свободного времени, которое, как она опасалась, будет висеть на нем тяжелым грузом, попросила его вести дневник, чтобы в будущем она могла иметь удовольствие прочесть его. Он пообещал сделать это и после нежного прощания быстро зашагал в ту сторону, где его ждала шлюпка крейсера.

Начало работы на станции Х

В ТОТ ЖЕ вечер Алан явился к капитану корабля «Сагитта» Эвереду, у которого познакомился с лейтенантом Уилсоном, который должен был командовать станцией X, куда направлялся Макрей. Зная, как надолго они будут брошены вдвоем в неизвестном месте, капитан Эверед очень хотел, чтобы они произвели друг на друга взаимно благоприятное впечатление, но инстинкт с самого начала подсказывал ему, что это далеко не так. Уилсон, разговаривая в тот вечер со своими братьями-офицерами, не скрывал своего смятения.

– Вот ведь невезуха, – сказал он, – полгода сидеть взаперти с этим несчастным механиком!

Со своей стороны, Макрей ничего не сказал, однако он инстинктивно почувствовал полное отсутствие симпатии между ним и его будущим начальником. Только познакомившись с лейтенантом Уилсоном, Алан осознал всю изолированность места, в которое он направлялся. Юноша не испытывал никакой обиды на Уилсона за то, что, как он понимал, было их общим несчастьем – что они никогда не смогут быть приятелями, и ему было ясно, что одной из главных причин этого было отсутствие у него образования.

Эверед нашел возможность заранее объяснить Уилсону его задачу и дать ему несколько разумных советов, указав на то, что от него требуется с точки зрения правительства, на ответственность его должности и на желательность установления хороших отношений со своим компаньоном, который имел меньше преимуществ, чем он сам, и так далее, и так далее. Тем не менее задолго до окончания путешествия капитан пришел к выводу, что эти двое были самой разношерстной парой, какую он когда-либо видел.

Путешествие прошло без происшествий. В Индийском океане они подобрали еще одного служащего, китайца из Гонконга. Это было спокойное методичное создание, которое наняли в качестве слуги на станции.

В остальном безымянный островок, известный адмиралтейству как станция X, был обнаружен на горизонте утром 7 сентября. Для высадки нового персонала и складов, а также для принятия на борт тех, кто закончил свою работу, не понадобилось много времени. И прежде, чем новая троица осознала всю странность своего положения, «Сагитта», эта водяная гончая, исчезла за горизонтом. Однако первым, что понял лейтенант Уилсон, приняв командование, было то, что Макрей, несмотря на все его социальные недостатки, был очень умным и очень компетентным инженером и оператором радиосвязи.

Глава II

Предчувствия оправдались

ПРОШЕЛ МЕСЯЦ, В течение которого сомнения капитана Эвереда по поводу отсутствия симпатии между Уилсоном и Макреем полностью оправдались. На Алана, привыкшего с детства к одиночеству, новая обстановка не произвела особого впечатления, но с лейтенантом Уилсоном все было иначе. Он становился раздражительным, неразумным и почти угрюмым. Его жертвой стал китаец Линг, на которого он, казалось, с диким удовольствием изливал свою желчь.

В свободное от дежурства время Макрей отправлялся на утес и там час за часом сидел, размышляя или делая записи в дневник, который Мэй Трихерн с поразительной предусмотрительностью уговорила его вести. Его ранние записи были посвящены описанию многих событий этого путешествия и сто одного впечатления, которые зафиксировал его крайне восприимчивый ум.

Алан нашел в дневнике новое средство самовыражения и облегчение от мрачных воспоминаний из своего детства. Поначалу ему было очень трудно выражать свои мысли, но постепенно он обнаружил, что пишет с поразительной легкостью и удовольствием. Однажды, перелистывая предыдущие страницы, он с удивлением заметил, как неловко они читаются. Молодой человек понял, что они не очень хорошо представляют или отражают его жизнь. Но он знал, что теперь может сделать это лучше, и поэтому решил начать все сначала и теперь, когда он больше привык выражать свои мысли в письменном виде, дать описание своей жизни на станции Х.

Дневник о жизни на станции

5 октября

ТЫ ЕДВА ЛИ отдаешь себе отчет в том, какую задачу поставила передо мной – я имею в виду ее сложность, – когда попросила меня вести дневник. Это большое удовольствие, так как ничто не вызывает в моей памяти твое милое лицо так ясно, как описание для тебя всего, что у меня на уме. Это лучшее занятие после разговора с тобой вживую. Я уже говорил тебе, что мне запрещено рассказывать о месте, где я нахожусь, и о моих обязанностях. Они очень легкие, хотя и чрезвычайно важные в наше время. Как выразился бы солдат, мы скорее резерв, чем действующая сила, которую можно призвать, но которую по важной причине используют как можно меньше. Мы ежедневно обмениваемся парой слов, чтобы убедиться, что находимся в рабочем состоянии.

Я боюсь, что иногда этот дневник покажется тебе неинтересным, но ты будешь знать, что у меня есть какое-то оправдание. Даже погода здесь не меняется. Там, у нас дома, мы и представить себе не можем, каким утомительным и однообразным может быть вечно голубое небо!

В долгие часы, свободные от дежурства, я сижу здесь, на самом высоком краю утеса, возвышающемся над океаном. Я пишу тебе, дремлю или смотрю на бескрайнее водное пространство. Длинная медленная зыбь, кажется, двигается, как зачарованные волны, пока мои собственные мысли тоже не начинают казаться убаюканными в гармонии с неизменным ритмом этой зыби. Именно в такие моменты зловещее впечатление приближения той тени, о которой я тебе говорил, кажется более реальным.

Здесь я узнал, что чувство одиночества, когда я заключен с неподходящим мне товарищем, может быть более гнетущим, чем если бы я был совершенно один. Как все было бы иначе, если бы только лейтенант Уилсон был другим человеком! Я часто думаю, что мог бы гораздо лучше поладить с намного более неприятными людьми, чем он. Он наиболее точен в том, что касается исполнения долга – мне кажется, даже слишком точен. Нет никакой возможности, чтобы кто-нибудь из его подчиненных хоть на минуту уклонился от исполнения своих обязанностей, и конечно же, у меня нет такого желания. На самом деле обязанностей так мало, что я охотно взял бы на себя и свои, и половину обязанностей лейтенанта, если бы он разрешил. Он обращается со мной с самой жесткой вежливостью, но я всегда чувствую за этим что-то еще. Я сознаю свои социальные недостатки и могу найти любое оправдание тому, что у него нет компаньона, который бы нравился ему больше. Он чувствует жизнь так же сильно, как и я, но, кажется, не в состоянии расслабиться. Ты бы удивилась, как мало мы разговариваем каждые двадцать четыре часа. Мы обмениваемся лишь парой фраз и часто, сменяя друг друга у дверей сигнальной комнаты, отдаем друг другу честь без единого слова!

Китаец

ПОНАЧАЛУ ЭТО ПОКАЗАЛОСЬ любопытным даже китайцу, ибо я не раз видел, как он смотрит на нас своими миндалевидными глазами с подозрительной усмешкой, на мгновение очеловечивающей его непроницаемое лицо.

Интересно, все ли китайцы такие же, как этот, и на кого из них он похож? Этот человек – ходячий образ непостижимости и безмолвия, сама его поступь не издает ни звука. Я думаю, что если бы кто-то хотел притвориться очень мудрым, совершенным кладезем мудрости, которой он на самом деле не обладал, то самым правильным для него было бы ничего не говорить. Это может быть весьма впечатляюще, если все будет сделано как надо. Китаец делает это правильно, в то время как лейтенант Уилсон, ведущий себя так же, не впечатляет, а только раздражает.

Обязанности китайца легки, и он выполняет их очень методично. Он никак не показывает, нравятся они ему или нет, давит ли на него мертвым грузом медленно тянущееся время. Я думаю, что он, должно быть, философ, принимающий все это – как трату времени за такую большую оплату, так и выполнение своего контракта – со спокойствием, которое, кажется, содержит в себе элемент презрения ко всему миру и ко всему, что в нем есть. Как я уже упоминал, лейтенант Уилсон тоже может выражать презрение, но мне кажется, что у китайцев оно гораздо возвышеннее.

И все же именно эта безмятежная личность умудрилась впасть в немилость лейтенанта Уилсона.

Я совершенно убежден, что это происходит не столько из-за какой-то ошибки Линга, сколько из-за необходимости иметь какой-то предохранительный клапан, чтобы избежать вспыльчивости лейтенанта. Срываться на мне ему запрещено правилами. Но он действительно очень неразумен. Несколько минут промедления в исполнении какого-нибудь незначительного задания или услуги, когда, видит Бог, один час мало что изменил бы, – этого достаточно, чтобы вызвать вспышку его гнева. Лейтенант Уилсон всегда отличался суровым и властным, я бы даже сказал, задиристым нравом.

Поэтому, как видишь, кроме моих незначительных обязанностей, я мало чем могу занять свое время, и мне приходится быть самому себе компаньоном, в лучшем случае жалкой заменой приятной компании. Вот тут-то и появляется мой дневник, который спасает меня от того, что в противном случае было бы очень утомительными часами. Иногда я задаюсь вопросом, не это ли было у тебя на уме, когда ты ставила передо мной эту задачу. Я думаю, что так оно и было, поскольку, хотя я и пишу тебе, я не смогу опубликовать то, что пишу. Если так, то спасибо тебе за обещание, которое ты с меня взяла. Чего бы я только не отдал, дорогая Мэй, даже за несколько минут твоего общества!

Одиночество в океане

6 ОКТЯБРЯ

ЕСЛИ БЫ Я прожил здесь долго, мне пришлось бы стать астрономом. Мне не позволено вдаваться в подробности, но ты знаешь, что мы изолированы и наши окна выходят на море. Днем я смотрю на океан вокруг, а ночью – на океан наверху, оба они теперь стали мне так хорошо знакомы, что кажутся мне моими настоящими компаньонами, менее далекими, несмотря на их необъятность, чем те два напарника, с которыми мне выпал жребий работать. Я думаю, что притягательная сила природы – это великая тайна бытия. Одни только морские птицы – это вечное чудо. Сколько я себя помню, я всегда с удивлением и восторгом наблюдал за орлами, но эти морские птицы, кажется, превосходят в волшебстве даже орлов. Они прилетают из невидимой дали, плавают туда-сюда, туда-сюда, вверх-вниз и снова уходят за горизонт, и при этом почти не машут крыльями. Они не летают, а парят, но секрет этого известен только им, или, во всяком случае, он находится за пределами моего понимания механики.

Но что такое эти тайны по сравнению с теми, что распростерты выше? Если ты слышала, как я ворчу из-за однообразия вечных голубых небес, то никогда не услышишь моего ворчания ночью. Именно тогда я чувствую бремя своего невежества, наблюдая по ночам за маршем звездных батальонов и не зная имени хотя бы одной из них. Я с нетерпением жду, чтобы стать ученым в этой, как и в других науках, если у меня когда-нибудь появится такая возможность. Несомненно, это возросшее желание получить информацию о звездных воинствах отчасти объясняется тем, что я никогда раньше не знал, что так много звезд сразу. На шотландском небосклоне в лучшие времена можно увидеть всего десяток. Но главная причина заключается в том, что здесь было бы гораздо больше поводов для размышлений, потому что я сделал еще одно открытие – о том, что невежественный человек одинок больше, чем может быть одинок человек, обладающий знаниями. И все же я осмелюсь сказать, что даже знание мудрейшего – это ничтожная величина по сравнению с мерой его невежества.

Иногда мне кажется, что если бы я не мог обратиться мыслями к тебе, дорогая Мэй, то я почти потерял бы рассудок. Это место, вернее, обстоятельства моей здешней жизни, действуют мне на нервы, и я вздрагиваю при малейшей тени или малейшем звуке. Я действительно должен взять себя в руки и еще больше думать о тебе и о двойном жалованье, которое ведет к тебе, и решительно отвернуться от вещей, «ни на чем не основанных», как ты говоришь, от «паутины», как ты их называешь.

Я ни за что на свете не хотел бы, чтобы ты была не такой, какая ты есть, и самым большим счастьем в моей жизни было найти тебя. С твоей маленькой уравновешенной головкой и деловым здравым смыслом, направляющим меня, чего мне бояться?

Сейчас самое время сменить лейтенанта Уилсона на посту связи. Один из нас всегда должен быть в пределах слышимости сигнала вызова. Ему еще никогда не приходилось ждать меня! До свидания, дорогая Мэй, до завтра.