Текст книги "Игры на раздевание"
Автор книги: Виктория Мальцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Я слышу голос. Среди всей какофонии звуков – орущей бестолковой музыки, смеха, возгласов, монотонного гула чьих-то историй, мои уши улавливают один особенный мужской голос. Необычный. Он громкий и глубокий, даже где-то грудной, но главное – терзающий нечто первобытное в тебе своим мужским тембром и породистым британским произношением. Такими голосами говорят рекламы дорогих автомобилей.
Мои глаза рыщут в толпе, шарят и находят: ну конечно! В моей жизни не бывает простых случайностей, только сложные. Я не знаю, о чём они говорят, и успеваю выхватить лишь отрывок беседы:
– Женщина умеет творить магию и красоту, её любовь – это солнечный зайчик, отражение света в воде, – говорит парень с татуировкой не злой, но опасной собаки на плече.
– Как это, Лейф?
– На самом деле, проще некуда: мужчина – солнце, женщина – вода, если солнце светит, его отражение в воде расцвечивает их мир бликами.
Лейф обнимает свободной рукой сидящую рядом симпатичную девушку и кивает в сторону монитора, показывающего сменяющиеся изображения очертаний обнажённой пары – ничего пошлого, всё скрыто бледными цветными пятнами.
– Если светит… – повторяет за ним девушка с волосами, похожими на паклю.
– Да, Дженни, только если солнце светит, вода даёт жизнь.
Дженни... Я сразу обратила внимание на её волосы: какая-то пародия на кудри. Волосы ведь тоже вьются по-разному, у Дженны настолько мелко и некрасиво, что её локоны, скорее, не локоны, а тусклые спутанные дреды. Вероятнее всего, она использует какую-нибудь выпрямляющую химию, чем только усугубляет ситуацию.
– Каким светом будет светить твоё солнце, если вода плеснёт в тебя предательством? – негромко интересуется британский акцент.
Не в шумной квартире в целом, но в этом тесном кружке сидящих на диванах людей виснет неловкая пауза. И мой незнакомец продолжает:
– Если не знаешь, что ответить, я помогу: сначала будет один большой «пшшшшшшш», – он разводит руками, – потом несколько столетий ядерной ночи. В конце, если повезёт – очень тусклый свет. Потому что светить у тебя больше нет ни сил, ни желания.
– Люди ошибаются, Кай! Никто не безупречен, такие вещи случаются…
– Всему виной свободная любовь, свободные отношения, эмансипация, опять же – не мы это придумали, Кай! Скажи нашим родителям «спасибо»! – предлагает свой вариант Лейф. – Верность, честь и порядочность уже давно стали атрибутами рыцарской эпохи. Женщины равны в правах с мужчинами, все хотят секса и все хотят разнообразия…
– Иногда нужно прощать, а в отдельных случаях это жизненно необходимо! – выдаёт красивая черноволосая девушка. – Ситуации бывают разные, и знаешь, я бы выбрала любовь и время рядом с любимым, а не принципы, которые делают всех несчастными.
Кай молчит, затем с неподдельной тяжестью в голосе выдаёт:
– Думаешь, так ты будешь счастлива? Предательство убивает всё. Предательство уничтожает всё. Предательство нельзя прощать! НИКОГДА НЕЛЬЗЯ ПРОЩАТЬ!
В его последней фразе столько экспрессии, а может, виной всему его чеканный британский говор, но у меня на руках, шее и спине поднимаются невидимые волоски, ползут мурашки, да так резво, что я даже вздрагиваю.
Он чувствует мой взгляд и непроизвольно смотрит в моём направлении. Отводит глаза первым, делает глоток из своей банки с пивом. Кто-то из ребят спрашивает:
– И что дальше?
– А дальше ничего, – отвечает своим завораживающе тяжёлым голосом.
– Как это, ничего?
– А вот так. Нечто в любой момент может превратиться в НИЧТО.
– А НИЧТО в нечто! – добавляет та самая девушка, волосы которой похожи на паклю, и улыбается ему так, словно оборачивает, окутывает его собой.
Но его глаза снова на мне, всего несколько мгновений мы смотрим друг на друга, и именно в этом ничтожно малом отрезке бесконечного времени решается наше будущее, а мы двое замерли, застыли на месте, не дыша и наблюдая за тем, как судьба скрипит пером, вписывая в свою скрижаль наши имена, располагая их рядом, вместе.
– Интересный этот парень, – тычу пальцем в моего автобусного незнакомца.
– Да, классный, – соглашается Адити.
– Голос у него необычный.
– Голос? Да ты обрати свой девственный взор на эти плечи, руки, талию… мать честная!
Да, мой незнакомец хорошо сложен. Даже слишком. Мужского много не только в его голосе, но и в каждой детали впечатляющей пропорциями фигуры. Смятая вечеринкой футболка собирается влажными складками на его плечах и лопатках, вызывая желание протянуть руку и отлепить от его кожи, снять и вышвырнуть вон, а затем внимательно изучить то, что он там прячет под ней.
А может, это просто мартини шалит в моей не привыкшей к градусам голове.
Hammock – Tether of Yearning
Подумав эту мысль, я решаюсь выйти глотнуть воздуха на террасу. От открывшегося вида перестаю дышать: когда-нибудь, когда стану самым лучшим в Ванкувере, да что там, во всей провинции педиатром, куплю себе квартиру в Китсилано. И обязательно в высотке, на одном из верхних этажей, чтобы вот так, как сейчас, любоваться горами…
Воздух в тот вечер был совершенно прозрачным, что редкость в наших краях, и горная гряда на фоне залитого лилово-оранжевым закатом горизонта виднелась чётко, как на открытке. А под ногами – тёмные северные воды залива Беррард. Мне казалось, я даже видела мерцающие вдалеке огни нашей столицы и моей тёзки Виктории на острове Ванкувер.
Шум отъезжающего в сторону слайда балконной двери заставляет меня вздрогнуть и практически застыть: это он. С его присутствием терраса сразу становится вдвое меньше.
Или это я в страхе ожидаю ответа на мои глупости в клинике. Горы всё так же прекрасны, залив всё так же холоден, только небо становится более тусклым и света всё меньше, прямо как в картине недавно нарисованной этим парнем – жизнь после ядерной ночи.
Я жду от него каких-нибудь обидных или, по крайней мере, едких слов. Но он молчит, в его руках сигарета и зажигалка.
– Будешь? – предлагает мне.
– Я не курю, – отвечаю, копируя его спокойствие в голосе, почти умиротворение.
Он кивает, прикуривает, а я завороженно наблюдаю за мерцающим красным огоньком в его руках.
Вечер безветренный, но дым медленно тянется в мою сторону, одевает меня облаком.
– Извини, – и я обнаруживаю, что британский грудной голос может быть не только громким и тяжёлым, но и очень мягким и тихим. – Давай поменяемся местами? Тянет в твою сторону…
Мне показалось, или это «Тянет в твою сторону» действительно было двусмысленным?
– Давай, – соглашаюсь.
Мы меняемся и в процессе успеваем обменяться короткими взглядами. Очень короткими, но у меня возникает ощущение такого тончайшего восторга, когда ты с придыханием наблюдаешь таинство, совершаемое в церкви.
Он не курит. Этот парень точно не курильщик. Есть люди, способные складывать большие числа в уме, целиком запоминать поэмы, прочитав их лишь раз, а затем пересказывать, произнося слова задом наперёд, я же гениально различаю запахи. Это часто помогает в диагностике в те редкие случаи, когда меня подпускают к пациентам – до полноценной практики ещё очень далеко. Так вот, я могу безошибочно определить заядлого курильщика, и даже сделать предположение о том, курит ли он травку, Мальборо или тонкие с ментолом. И вот там, в автобусе, рядом со мной сидел парень, который не курит. И сейчас в его руках нет пачки, а только одна сигарета. Может, перенервничал и решил снять стресс? Или же его сюда потянуло сквозняком, как дым в мою сторону?
Он чуть приподнимается на носках и искоса смотрит на меня. И я не выдерживаю: изо всех сил толкаю тяжёлый балконный слайд, но когда твои нервы на пределе, руки страдают слабостью. Не сразу, но очень скоро рядом с моей ладонью ложится большая мужская ладонь, и дверь легко отъезжает в сторону.
– Спасибо, – бормочу.
– Пожалуйста, – получаю спокойный ответ.
Переживательная волна прибивает к берегу Адити, благо подруга ещё не успела обзавестись перспективным кавалером. Краем глаза я вижу, что мой незнакомец тоже покидает балкон и занимает позицию неподалёку от нас, всё время поглядывает в нашу сторону, причём так, будто слушает то, о чём мы говорим. Поэтому на вопрос Адити «Почему бы тебе с ним не замутить?» я отвечаю:
– Потому что терпеть не могу, когда лица мужского пола отращивают волосы. Это уже не парень получается, а страшная девица.
Адити прыскает смехом, не стесняясь ржать во всю глотку, а я, проявив неосторожность, сталкиваюсь взглядом с обсуждаемым. Что странно, он не злится и даже не обижается, он улыбается.
Вот чудак! – думаю.
И тоже улыбаюсь. Невольно. Мне действительно не нравятся парни с каштановыми волосами, тем более, длинными. А зелёный цвет глаз – самый нелепый и некрасивый. Сам по себе. Но вот странное дело: смешавшись в одно, все эти нелюбимые оттенки человеческого облика произвели на свет весьма горячего парня. Горячее не бывает.
Глава 4. Озеро Сасамат
RAFFERTY – Sweet Thing
Озеро Сасамат не самое живописное из всего обилия и многообразия водоёмов, доступных жителям Большого Ванкувера, но определённо самое популярное у молодёжи. А всё благодаря поперечному канатному мостику и двум плавучим бетонным площадкам, сконструированным здесь для удобства любителей рыбной ловли, но достающимся им исключительно ранней весной и поздней осенью – вне купального сезона. Всё лето здесь оттягивается молодёжь.
– В воскресенье едем на Сасамат, – сообщает из ванной Адити, перепачканная зубной пастой.
– Нет. У меня дел полно: почитать хочу кое-что по ранней диагностике, да и к маме нужно съездить – в прошлое воскресенье были же на вечеринке. У тебя не одно, так другое…
– Во-первых, диагностику читать ещё рано, в ближайшие годы мы будем учить анатомию и фармакологию, а Красавчик спрашивал, придёшь ли ты!
– Какой ещё красавчик?
– Тот, что отвёз нас после вечеринки в кампус в прошлое воскресенье – британец.
К моим щекам приливает кровь…
– Ну-ну, не блести так глазами, а то ослепну! – смеётся подруга.
– Не верь всему, что кажется!
– Кажется мне не это, а то, что твоей девственности придёт-таки долгожданный конец! Аллилуйя!
Не имея своей машины, мы с Адити, прибываем к месту сбора всей компании с опозданием в полтора часа: автобусы – крайне ненадёжное средство передвижения.
– С первой же зарплаты куплю себе машину, – злится Адити, вываливаясь из автобуса – её укачало.
– Для начала было бы неплохо устроиться хотя бы на одну работу, – замечаю ей.
– Отстань! – отмахивается.
Плавучие пирсы мы находим быстро – Адити здесь не в первый раз, в отличие от меня. Платформы битком набиты молодёжью, негде яблоку упасть. Кругом гремит музыка – один проигрыватель старается переиграть другой, не умолкает девичий смех и басистый хохот ребят. Те, кому не нашлось места на разогретом солнцем бетоне, плавают кто на чём: на розовых фламинго, единорогах, альпака и просто надувных бубликах или матрасах. Пиво периодически извлекается из-под понтона, упакованное в рыболовное сито, редеет и прячется обратно – подальше от всевидящего ока полицейских, время от времени совершающих свои обходы с целью поимки отдыхающих, промышляющих незаконной ловлей рыбы, или молодёжи, злоупотребляющей горячительными напитками.
Я ищу среди счастливых загорелых лиц знакомые и не сразу, но нахожу: девушка с паклей вместо волос тут, её подружка Марина также, и философ Лейф.
– Вон наши, – тычет в их сторону рукой Адити, и я удивляюсь: когда это они успели стать «нашими»?
«Наши» между тем активно двигают попами, чтобы освободить клочок места и для нас с Адити. Подруга смело обнажает свои сексуальные формы, втиснутые в открытый белоснежный купальник, я же долго сражаюсь с нерешительностью, убеждая себя в том, что раздеться сейчас необходимо, иначе стёба не избежать. И если в восемнадцать я искренне не понимала, что же со мной не так, то теперь, в двадцать два, будущий врач и взрослая женщина чётко осознавали недостаток сексуальности как в физическом своём воплощении, так и в духовном. Мне казалось, что на фоне всех остальных девушек я выглядела невидимкой: худая, маленькая, сложенная правильно, но без бонусов.
– А где Кай? – озвучивает мой главный вопрос Адити.
– Уехали с Олсоном за пивом – жарко сегодня, чуть не рассчитали запасы, – тянется на солнце Марина. – Скоро должны вернуться, а что?
– Да ничего, – ведёт плечом Адити. – Просто заметила...
– Мы с Олсоном вместе, – напоминает Марина с нажимом на вместе. – Имей в виду!
А вот это уже было напрасно. Зная мою подругу, смазливый черноволосый Олсон, изрисованный татуировками, до этого момента не представлял для неё ни малейшего интереса, но вот теперь…
– Да без проблем! – усмехается Адити. – А Кай свободен?
Но к моему величайшему прискорбию ответить Марина не успевает, потому что самой тихой и незаметной фигурой коллектива всё же заинтересовались:
– Слушай, ты! Да, ты, чёрненькая! Ты из Бразилии?
– Нет, – отвечаю.
– А откуда?
– Отсюда.
– А чего такая чёрная?
– Такой родилась.
– Да ни фига она не чёрная! Броуди, отвали от неё, а? – вступается Адити.
– Да она мне на хрен не сдалась! Хотя… монахинь у меня ещё не было!
Общественность перекатывается сальными смешками, я заливаюсь краской и напрягаюсь.
– А ты из Бразилии? – Марина, кажется, впервые меня заметила.
– Мой отец из Бразилии. Я родилась здесь, – отвечаю ей.
– И мой из Бразилии, и я тоже родилась тут! Марина, – протягивает мне руку.
– Виктория… Но мы уже встречались.
– Встречались, но не знакомились. А это вот – моя подруга Дженна.
– Очень приятно, – мы жмём друг другу руки.
И Марина, поправляя свой невероятный сиреневый купальник, переключается на более ей интересное:
– Броуди, тебе нужно окунуться: смотри-ка, весь по́том покрылся!
Ребята поддерживают её не самую смешную шутку смехом – если у тебя уже сложился авторитет, то он всегда работает на тебя.
– Это не пот! Это слёзы его внутренностей! – гремит уже знакомый бас с британским акцентом, и все головы устремляются в его направлении.
Если бы не голос, я ни за что не узнала бы Кая: в солнечных очках, красной бейсболке задом наперёд и футболке с канадским кленовым листом и отрезанными рукавами. Он сбрасывает с плеча большую и, судя по напряжённым мышцам его рук, тяжёлую сумку, её тут же передают Марине и она отдаёт приказ:
– Броуди, вынимай холодильник, пополнение прибыло!
Броуди подплывает к нам, вытягивает сетку с оставшимися банками и, передавая её Марине, неожиданно снова вспоминает обо мне:
– Слушай, а сколько тебе лет? Ты совершеннолетняя вообще?
– Да.
Сердце моё бьётся ускоренно, потому что внимание я не люблю.
– А по виду так лет тринадцать, не больше. И сиськи не выросли. А что за дебильный платок у тебя на шее? Ты религиозная фанатка или что?
– Ну как вода, Броуди? – внезапно интересуется Кай.
– Вода? О, чувак! Она, как и Британская Колумбия – прекрасна!
И прежде чем сам Броуди или кто-то из нас успевает что-либо понять, Кай резко опускается на край пирса и одним молниеносным, чётким движением ног переворачивает надувного фламинго вместе с Броуди, подняв при этом фонтан брызг и шквал воплей.
Общественность смеётся всласть и от души, но громче всех, кажется, я. И только когда один быстрый, осторожный, посланный не только искоса, но и из-за укрытия солнечных очков взгляд на мгновение упирается в мою действительно детскую фигуру, я понимаю, что весь этот цирк был устроен из-за меня.
Кай продолжает посмеиваться, всё ещё сидя на краю пирса и опасно наклонившись над водой, а мне хочется что есть мочи прокричать ему: «Вылезай! Он же тебя за собой утащит!». Я смотрю на взмахи рук плюющегося ругательствами Броуди и мысленно с хрустом их вырываю. Мне кажется, моё маленькое сердце перестаёт биться в тот миг, когда плохой парень приближается к хорошему, но все мои переживания были напрасны: аттракцион не был окончен – он в самом разгаре.
Кай только выглядит неторопливым, на самом же деле он юркий, как ящерица. Полсекунды отделяет загребущие клешни Броуди от обидчика, но Кай резко вынимает ноги из воды и отпрыгивает на шаг назад. Не только наш островок, но и соседний загибается от смеха. Наполовину разозлённый, но отчего-то давящийся хохотом Броуди ударяет вертикально ладонью по воде, направляя даже не брызги, а натуральные струи в Кая, и, конечно же, окатывает всех нас водой. И что тут начинается! Настоящая вакханалия! Визг, смех, ругань и угрозы расправы, ныряющие в воду один за другим юные тела, фейерверк брызг и самый крутой драйв в моей жизни.
Angus & Julia Stone – Cellar Door
Спустя минуту Кай, довольный, мокрый и счастливо улыбающийся, остаётся на пирсе совершенно один… не считая меня. Он сбрасывает бейсболку, снимает очки, а дальше, мой мозг впадает в прострацию, наблюдая картину как в замедленной съёмке: его руки поднимаются кверху и медленно, не спеша стягивают тот кусок ткани, который остался от футболки после того, как ей отрезали рукава.
Адити сочиняет поэмы, описывая пресс своих бойфрендов, сравнивая его то с овощной тёркой, то с рябью волн на осеннем заливе. А я с первого взгляда влюбляюсь в подмышки. Да, вот именно так, за доли секунды, пока руки этого парня подняты, и я могу видеть змеёй ползущие беспрерывные, витые линии мышц его рук, эстетически безупречно перетекающих в торс. Мне двадцать два, и я впервые в жизни смотрю на мужчину с сексуальным интересом.
Раздевшись, Кай предлагает:
– Пошли купаться?
И только теперь я замечаю, что его волосы стали короткими – он постригся, оставив длинной только задорно вьющуюся чёлку. На открытой теперь шее, чуть пониже уха, а вернее за ним, ползёт ящерица, удивительно точно совпадающая с оттенком его глаз.
– Я не умею плавать… – сознаюсь.
Его губы растягиваются ещё шире, он проводит рукой по лицу, зажимая рот так, словно хочет спрятать в кулак упрямую улыбку:
– В таком случае, у тебя есть повод взять пару уроков… у меня! В юности я подрабатывал инструктором на курсах красного креста, – сообщает с той же самой улыбкой, которую так и не смог спрятать.
Бейсболка и очки быстро возвращаются на своё место, футболка ложится на загорелое плечо, мой рюкзак залетает туда же, а ко мне протягивается самая уверенная и надёжная рука:
– Кай Керрфут!
– Виктория Мело, очень приятно.
– Пойдём на берег!
– На берег?
– На пляж – там учиться будем.
По дороге нам встречаются люди – взрослые супруги, дети, группы молодёжи, ещё не нашедшей места для отдыха, девочки подружки, разглядывающие и видящие в нас пару. И мне нравится выражение их глаз, но ещё больше – та твёрдость, с которой мои ноги ступают по земле, уверенность, с которой я смотрю на всех, кто идёт навстречу.
Причина, по которой моё восприятие мира сдвинулось в сторону нормальности, заключается в близости идущего рядом человека. Он улыбается, причём так, будто только что выиграл в лотерею. И парадоксальность происходящего в том, что мы не просто не успели друг друга узнать, а толком ещё даже не общались.
Это не просто ощущение комфорта от нахождения рядом, а состояние защищённости, целостности и неуязвимости по отношению ко всему прочему столь агрессивному миру. От зелёных счастливых взглядов, посланных искоса, из-за тёмных очков, поверх них или через них, в моих внутренностях надуваются и лопаются радужные пузыри, и мне всё время хочется улыбаться.
Я снова обращаю внимание на браслет на его запястье с индейской вышивкой-орнаментом, изображающим традиционные рисунки рыбы – символа едва ли не «всего» в наших краях.
– Что это? – спрашиваю
– Это – сложный и полный трагизма цикл жизни лосося. Рождение, путешествие в большую воду, продолжение рода – нерест, и последующая смерть.
– Странно.
– Что странно?
– То, что ты его носишь. Ты ведь не индеец?
– Нет. Но согласись, есть нечто глубоко сакральное в жизни этих рыб, и первые люди относились к нему соответствующе. Этот браслет подарил мне индеец, никогда не покидающий пределов своей резервации. Он был уверен, что меня ждёт сложная и насыщенная жизнь.
Я поднимаю брови, улыбаясь и не зная, что делать, верить или нет, а Кай добавляет:
– Он сказал, что я познаю всё, что может познать земной мужчина, и мой круг замкнётся: большая любовь, большая боль, большая жертва, мудрая любовь. «Мудрая любовь вернёт тебе самое ценное» – так он сказал и повязал на мою руку этот браслет. С тех пор я его не снимаю – боюсь упустить удачу, – улыбается так широко, что я понимаю: он во всё это верит.
Angus & Julia Stone – Oakwood
Мы добираемся до пляжа, находим свободное место на песке, складываем вещи и заходим в воду: я по грудь, а Кай, стоящий рядом – по пояс.
– Ну давай… – поощряет меня он.
– Что давать?
– Ложись на живот и пробуй держаться.
– Лечь могу, но как держаться?
– Сделай большой вдох вот так, – он набирает своей необъятной грудью воздух, – и задержи дыхание. Будешь как поплавок!
Я делаю, что он сказал, и опускаюсь в воду, действительно держусь какое-то время. Но вскоре лёгкие требуют обновить порцию воздуха: я успеваю выдохнуть, но не вдохнуть, и иду ко дну. Вернее, только собираюсь тонуть, как вдруг чужая ладонь прижимается к моему животу и удерживает на плаву.
Мне не видно его лица – либо темнота, либо ослепляющая яркость июльского солнца, и я перестаю дышать, переживая одно из самых ярких мгновений в своей жизни. Это была вспышка, такая же, какие бывают на солнце, и ты горишь в ней, но никогда не сгораешь, потому что это не смерть, а жизнь, самая реальная.
Знал ли он, нежно трогая мою кожу своими пальцами, что мужчина касается меня впервые? Что ни разу не целованная, скорее зажатая, чем осторожная, девица впервые подпустила к себе парня и выбрала именно его? Был ли её выбор случайностью, был ли его? Спустя время он признается, что почувствовал тогда нечто особенное, но не мог и предположить, во что, в итоге, всё выльется.
А в моей памяти навсегда останутся волшебством вода и кожа, игра в случайность прикосновений, магнетизм ищущих друг друга взглядов; резкость и непривычность линий чужого тела, его массивность и потенциальная опасность, растворенная в плавности и аккуратности движений, инвазия его запахов; ясность и глубина зелени, выдавливающей из сознания осторожность, оставляющая тебя один на один с влечением.
Кай всё время улыбался, и капли воды на его губах, казались горящими на солнце алмазами. Иногда он вспоминал о своей миссии, и, словно очнувшись, принимался много говорить, объясняя принципы удержания тела на поверхности воды, но слов его я не слышала, только голос. Его британский говор и выдаваемый связками тембр всё сильнее погружали в гипноз.
Плавать я училась из рук вон плохо, но не потому что неумёха, а потому что инструктор мне очень нравился и не давал возможности сосредоточиться на процессе:
– Ты безнадёжна! – со смехом подытожил Кай.
Когда мы вернулись к ребятам, я больше не чувствовала себя неуютно, не на своём месте. Моя фигура каким-то чудесным образом обрела свою ячейку в этом дне, в этой компании, в общем фоне веселья.
Чуть позже к нам подплыла семья гусей – парочка родителей и четверо уже немного подросших гусят. Девчонки, само собой, запищали своими материнскими инстинктами и принялись кормить семейство оставшимися от давно съеденной пиццы корками. Наевшись и потеряв бдительность, семейство направилось в центр озера, и на наших глазах идиллия едва ли не завершилась трагедией, потому что над гусятами закружил орлан. От стаи отбился гусёнок – верная жертва. Родители зажали между собой оставшихся, но не уплывали к берегу, не решаясь оставлять одного из своих детей. Я и раньше видела, как орланы крадут утят или гусят – это обычное дело весной и летом во всех парках, где есть озёра, и сейчас приготовилась к тому же.
Девушки вокруг меня начали вставать, охая, причитая, кто-то уже плакал. Парни свистели, кричали, в надежде отпугнуть орлана, но тот, устрашающе расправив свои чёрные крылья, никуда не улетал, совершая всё новые и новые витки – попытки выхватить гусёнка из воды. Но малыш оказался настоящим борцом: точно рассчитав время, он нырял под воду всякий раз, как когти хищника оказывались в смертельно опасной с ним близости. Эта жуткая сцена превратилась в представление, концом которого могла быть только неизбежная смерть. Все знали: гусёнок либо выбьется из сил, либо ошибётся, а у величественно красивого орлана сил ещё очень много, как и опыта. Осознавая это, мы все притихли, застыв от понимания жестокости жизни и неизбежности разворачиваемой на наших глазах одной маленькой гусиной трагедии.
Внезапно из нашей толпы вылетел камень, спустя время ещё один и ещё и ещё. Орлан издал разрезающий воздух пронзительный крик и, сойдя с привычной гусиной траектории, совершил один большой круг над озером и уселся на самой высокой ели.
Только по возгласам и восторгам окружавших меня людей я поняла, что камни бросали Кай с Олсоном: пока остальные сочувствовали гусиной семье и ругали орлана, эти двое смотались на берег, набрали в футболку камней и отбили гусёнка. Кем был тот единственный, кому могла принадлежать своевременная идея действовать, а не смотреть, не вызывало сомнений.
Глава 5. Первый раз
Mr.Kitty – After Dark
Традиция занимать воскресенья новой компанией продолжалась: на этот раз снова вечеринка и снова в просторной квартире в Китсилано, той самой, у которой есть чудесная терраса с видом на залив и западный Ванкувер.
На этот раз я даже не стала сопротивляться – согласилась сразу же, как Адити, подмигнув, озвучила наши планы на выходные. В прошлое воскресенье Кай снова отвёз нас домой, и его забота не давала подруге покоя:
– Он точно делает это не для меня, я такие вещи на лету схватываю, а так как нас всего две – остаёшься ты! – подмигивает. – Все мои индикаторы пищат: сегодня Викки распрощается с девственностью!
Тот вечер не задался с самого начала: вечеринка, на которую мы прибыли, как водится, с опозданием, оказалась устроенной не просто так, а по случаю Дня Рождения. И не кого-нибудь, а Кая. А мы без подарка…
Зато все остальные о них позаботились вовремя и от души: Кай только и успевал принимать поздравления и относить блестящие коробки с бантами в одну определённую комнату, в которой я сразу же заподозрила его собственную. Оставалось только выяснить, с кем ещё он живёт в этой квартире.
Адити, совершенно не рефлексируя по поводу нашего конфуза с подарками, сразу заинтересовалась парнем по имени Олсон. Олсон довольно быстро заинтересовался Адити в ответ. Пока ими обоими не заинтересовалась горлопанистая Марина.
Марина… Самая красивая из всех присутствующих: высокая, грациозная, идеально сложенная, обладательница безупречных черт лица и длинных волос. Она была не феей, она была королевой, уверенно носящей свою корону. Марина отлично знала, что красива и что её тело – услада для глаз всех присутствующих парней, да и девушек тоже – ею невозможно было не любоваться. Я следила за глазами Кая, уверенная, что он технически просто не может не быть в неё влюблён. И он смотрел на неё, когда слушал, что она говорит, и только.
Марина была правильной со всех точек зрения личностью. Она жила понятиями, не терпящими полутонов: если друзья, то не важно, кто они – друзья всегда правы и их интересы в приоритете. Даже тогда, когда не правы. А если сталкивались интересы двоих, она принимала сторону того, кто в её рангах стоял выше.
Дженна же всегда держалась особняком и для меня оставалась навечно тёмной лошадкой. В тот вечер она сидела рядом с Каем вполоборота, всем своим видом показывая полную свою к нему расположенность. За всё время, что я наблюдала их месте, она ни разу не совершила ни единого интимного жеста, только однажды легонько прикоснулась пальцами к его плечу, ища опору во время заливистого смеха. Я подумала, что если бы они были «вместе», то она непременно проявила бы это. Хоть как-нибудь. Но нет.
– А что у Кая с Дженной? – спрашивает Адити у черноволосой красавица Марины, улучив момент.
– Ничего. Наклёвывалось вроде что-то пару лет назад, но… не срослось.
– Пару лет назад?
– Да, они давно дружат. Самая крепкая дружба между мужчиной и женщиной на моей памяти, – подмигивает.
НИЧЕГО. Между ними ничего – так эти двое вошли в мою жизнь, почти одновременно.
В тот момент я и не подозреваю, что мы всё же дойдём до точки, где НИЧТО перерастёт спустя годы в НЕЧТО.
От недостатка девичьего интереса Кай определённо не страдал – к нему всё время подплывала какая-нибудь нимфа, и пусть не интимными, но очень близкими к этому понятию жестами сообщала о своей заинтересованности. Но он не отвечал и, казалось, был равнодушен, всем своим видом говоря «Да знаю я всё!». Какое-то исконно женское чутьё сообщило мне, что ни одна из них не представляет для меня конкуренции, а вот та, которая ни разу не прикоснулась, вызывает ощущение принадлежности. Эти двое ни разу не совершили ничего такого, что заставило бы заподозрить их в связи, но у меня имелось стойкое ощущение, что он «её». Там же, на месте, я попыталась прочитать их невербальные жесты, мимику, то, как они обращались друг к другу, искала скрытый подтекст в словах, репликах, но так ничего и не нашла.
Увидев меня, Дженна, в отличие от своей подруги Марины, даже не изобразила стандартной улыбкой холодное приветствие – просто отвернулась и, уложив свою ладонь Каю на плечо, начала что-то долго вещать ему на ухо, вынуждая склониться так, что это выглядело, словно он к ней льнёт. Мне стало ясно, что Дженна в противоположность своей подруги Марине предпочитает невербальную коммуникацию, и сообщение её гласит: «Этот парень мой, не подходи!».
Позднее я много размышляла о том вечере, а вернее, о причинах, которые сподвигли меня на поступок, совершенно не вписывающийся ни в мои рамки, ни в нормы моего поведения, ни в моральные устои, ни в принципы, ни вообще хоть как-то, хоть каким-нибудь боком в меня. И со временем поняла: действительно, в тот вечер была провокация, на которую я попалась, но имела ли она определяющую роль? В любом случае, карты легли не совсем так, как задумывал шулер.
Я до сих пор не знаю, что именно в тот момент стало решающим: алкоголь, острое нежелание умереть старой девой, тот факт, что малознакомый парень постриг свои волосы из-за моего высказывания, чудесный день на озере или контрольный удар в виде ладони девушки-пакли на его плече, но я решилась.
– На вот, прими и расслабься. И действуй уже, а то видишь вон, конкуренты не спят! – злобно проурчала мне на ухо Адити.
Неопытной, мне хватило одного бокала. Не то, чтобы развезло, но адекватность была уничтожена, что, в принципе, и преследовалось.
Невзирая на то, что Марине удалось отбить своего черногривого Олсона, Адити не пала духом, поскольку никогда и нигде ещё не пропадала: нехватки внимания на её женскую долю не случалось, вот и на этот раз для неё очень скоро нашёлся подходящий кавалер. И только я буравила взглядом профиль парня, усердно занятого обсуждением с друзьями чего-то настолько занимательного, что он совершенно забыл обо мне. Чудесного дня на озере Сасамат как будто никогда и не было.
