Текст книги "Дракон Третьего Рейха"
Автор книги: Виктория Угрюмова
Соавторы: Олег Угрюмов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
Грандиозная пышнотелая Нучипельская Дева, стоя в бушующих волнах, голыми руками откручивала голову неизвестному Морскому Змею. При чем был змей, никто не знал. Не то художник таким образом олицетворил пиратство, не то отдал дань моде на художественное изображение драконов, которых в ту пору лепили где угодно.
Но все это уже детали. Самым же главным и невыносимым для его величества Оттобальта Уппертальского явился именно факт возросшего авторитета драгоценной тетушки. Гедвига и сама по себе была грозной силой, но Гедвига в качестве Главного магистра ордена рыцарей Бесумяков – это нечто за гранью добра и зла.
Нет, не зря бесновался сейчас в подвале замка безумный лесоруб Кукс, гремя цепями и требуя, чтобы его немедленно отправили на рудники или в страшную Пухскую тюрьму, которая пустовала вот уже три с половиной века.
Кукса успокоить удалось довольно быстро.
А вот с безутешным повелителем дело обстояло гораздо сложнее, и лекарь Мублап ощущал свою полную профнепригодность и абсолютно детскую беспомощность. Эх! Был бы он хоть на десятую долю зигмундом, может, ему было бы чуток полегче.
Вот почему он и крался теперь по коридорам замка, держа в объятиях огромную сумку, набитую флаконами, баночками, горшочками и пучками сушеных трав.
Короля он нашел в картинной галерее, где благородный монарх не без интереса рассматривал портреты своих предков как по мужской, так и по женской линии. Женщины рода Хеннертов, к которому относилась и знаменитая тетя Гедвига, славились своим мужеством, но нельзя не признать, что они проявили чрезвычайную, более того – небывалую, смелость, заказав художнику свое изображение. Особенно третья, седьмая, девятая и та, что висела сразу за углом.
– Добрый день, ваше величество, – пропел Мублап самым фальшивым бодрым тоном, какой ему когда-либо приходилось издавать. – Как мы себя чувствуем?
– Мы себя не чувствуем! – отрезал Оттобальт. – Только отдельно – руки и отдельно – ноги. Трясутся.
– Это просто прекрасно, ваше величество.
– У?
– Говорю, это просто прекрасно. Если трясутся, а не отнимаются, есть надежда.
– У кого? – горько спросил Оттобальт. В мире, где королевы-тети становятся Нучипельскими Девами, никакой надежды для себя он не видел.
– Так нельзя, ваше величество, – жалобно сказал Мублап. – Вы сидите в четырех стенах, в пыли и духоте, среди этих страхолю… предков по женской линии. Так может какое-нибудь произведение сделаться. Я настоятельна рекомендую вашему величеству выйти прогуляться по свежему воздуху.
– Чему-чему? – недоверчиво уточнил Оттобальт.
– Ах да! – досадливо поморщился лекарь.
Он совершенно забыл о том, что спасающиеся от нашествия варваров мирные пейзане, пихая впереди себя тележки со скарбом и таща на веревочках весь свой домашний скот, прочно оккупировали каждый уголок Дартского замка. Это был гениальный план Сереиона, призванный лишить варваров добычи и вынудить их вылезти из леса на открытое пространство у стен города. Только доблестный гвардеец не учел, что пейзане создадут несколько непривычную атмосферу, способную отпугнуть кого угодно, но только не бруссов, которые воду использовали исключительно для питья.
Замковый двор благоухал так, что даже безумный лесоруб Кукс заволновался в своем подземелье и приобрел скверную привычку плеваться в мирных поселян сквозь зарешеченное окошко.
Что же до коварных бруссов, то они хоть и стекались отовсюду к лакомому куску, которым являлся Дарт, но нападать не спешили. В их тугодумных мозгах медленно прокручивались какие-то нехитрые мыслишки.
Варварские вожди, прочно засевшие в ближайшей густой роще, пытались установить верховенство одного из них, но это дело застряло на мертвой точке. Больше всех распалялся Нана-Булуку Кривоногий Медведь, который действительно производил устрашающее впечатление на своих и чужих. Плохо очищенный от клейкой массы, которой его облепил большой болотный плевун, он с трудом мог сменить выражение лица, и время от времени оно застывало в каких-то немыслимых гримасах.
Как осаждать замок, никто из варваров толком не знал, но им очень хотелось попробовать. Дальние родичи из диких земель Ак-Суу время от времени брали приступом замки Дисса и страшно хвастались и гордились этим. А бруссы все по мелочи да по мелочи – и никаких тебе серьезных достижений в нелегком деле грабежей и захватов.
Подобное положение вещей могло стать невыносимым.
Еще более невыносимым оно было для Сереиона, который вот уже несколько дней подряд держал свое войско в состоянии полной боевой готовности. Он собирался обрушить железный кулак рыцарской конницы на бруссов, как только последние наконец соберутся вместе. Но время шло, варвары подтягивались и подтягивались, будто из воздуха появлялись, ловко минуя гарнизоны и форты, – и этому не было конца.
Король с каждым днем становился все грустнее и подавленнее. Обещанная война откладывалась тем временем на неопределенный срок, а тетя приближалась. Коварный Мулкеба забрался на самую верхушку своей башни, где хранились квашеные овощи, и на отчаянные призывы не откликался. Только пыхал какими-то разноцветными огоньками и время от времени заставлял башню гудеть дурными голосами и ходить ходуном.
Обещанный дракон в полном расцвете сил не появлялся, и варвары чувствовали себя все свободнее и свободнее.
Сереион начал потихоньку испытывать глубокие сомнения в собственном таланте стратега, и у него стал развиваться самый настоящий комплекс неполноценности.
Королевский лекарь Мублап бегал по замку как угорелый от короля, которого терзала жестокая депрессия, к министру Мароне, которого мучили сильные колики в животе и сердечные приступы; затем к Сереиону, которому он пытался внушить уверенность посредством гипноза, затем к Мулкебе, которого от волнения скрутило в три погибели, а затем к безумному лесорубу Куксу, иначе тот умудрялся вопить по двадцать часов подряд, чем ставил на уши весь замок.
Единственное, что несколько утешало Мублапа, – это то, что его величество даже в такой сложной ситуации не утратил знаменитого аппетита Хеннертов. Более того, завтракам, обедам и ужинам в замке уделяли самое пристальное внимание – ведь всем было доподлинно известно, что как только тетя явится в родные пенаты, она непременно заставит короля питаться правильно, то есть пищей безвкусной, пресной, похожей на жеваную бумагу и вообще отвратительной.
Хеннерты любили покушать еще полтысячи лет назад. По этой причине кухня в замке была огромная, оснащенная по последнему слову. Казанов и кастрюль там было столько, что даже Гедвига не могла поставить их на строгий учет, а пухлые поваренные книги, хранящиеся в каморке шеф-повара, являлись предметом дикой зависти и постоянного внимания со стороны иноземных государей.
Не меньше внимания было уделено и покоям, в которых его величество вкушал пищу.
Дартский замок строили разные строители в разное время. Вот почему он выглядел весьма и весьма причудливо, а его интерьеры могли даже смутить человека с неподготовленной психикой.
Скажем, убранством пиршественного зала занимался человек, который полагал, что ощеренные черепа побежденных врагов бодрят, освежают и способствуют хорошему пищеварению. Король сидел за столом, не помня себя от горя, и кушал куриную ножку. Это был уже второй завтрак его величества за сегодняшний день и, судя по тоскливому состоянию духа, далеко не последний. Ибо в самые горестные минуты Оттобальт Уппертальский предпочитал горестным мыслям хорошо прожаренное и посоленное мясо.
Чуть далее, левее от соусницы с шеттским пряным соусом, ждал своей участи горячий суп из свиных хвостиков и ушек. Король поглядывал на ароматное блюдо заинтересованными глазами и понемногу начинал ощущать вкус к жизни. Как раз в тот благостный миг, когда Оттобальт окончательно уверовал в свою счастливую звезду и был готов с уверенностью посмотреть в будущее, когда он уже твердою рукою придвинул к себе глубокую тарелку с супом и вооружился ложкой, – в окно врезался увесистый камень.
Нанеся сокрушительный ущерб цветному стеклу в высоком стрельчатом окне, сие метательное орудие со звоном плюхнулось в тарелку, окатив его опечаленное величество горячей жирной жидкостью.
– А-ах! – высказался король.
Реакции не последовало.
Это окончательно подкосило Оттобальта, и он принял все меры к тому, чтобы быть услышанным. Его величество топал ногами, пинал безответный стол, на котором звенела и громыхала посуда, одной рукой бил в золотой гонг, второй – отчаянно вращал трещотку и при всем этом вопил так, что с потолка сыпалась штукатурка.
Корона, которая всегда слетала в роковые минуты, грохнулась на пол и на сей раз.
– Сереион! Сереион!!! Черт побери! Немедленно найди и приведи ко мне Мулкебу!
Верный гвардеец возник в дверном проеме, словно привидение:
– Слушаюсь, ваше величество.
Мулкеба, как уже упоминалось, особой скоростью передвижения по пересеченной местности, коей являлся замковый двор, никогда не отличался. К тому времени, когда он был доставлен в покои короля, Оттобальт уже успел несколько успокоиться и натянуть капризный венец на правое ухо.
Завидев мага, он потыкал ложкой в тарелку с несъеденным супом, пытаясь привлечь внимание Мулкебы к ее содержимому:
– Что это такое, Мулкеба? Я спрашиваю, что это такое?!
Маг проявил чудеса сообразительности:
– Камень, ваше величество. Возможно, из пращи, ваше величество.
– Болван! Я и сам вижу, что это не фрикаделька! Я спрашиваю, когда это кончится?! Сколько я еще должен это терпеть?!
– Но, ваше величество, осада – дело весьма серьезное, так сказать мероприятие несколько затяжного характера. Мы стараемся, делаем все, что в наших силах, чтобы подманить варваров поближе. Будем считать, что страдания вашего величества – это достойный и внушительный вклад в копилку этих стараний.
– Кстати, о наших силах. Где то, что ты обещал еще в прошлый вторник? Сереион, – повернулся к гвардейцу, – ты свободен, можешь идти.
– Видите ли, ваше просвещенное величество, – загадочно улыбнулся чародей, – как я уже вам говорил, хранение литературы стратегического характера – дело очень тонкое, требующее внимательного и серьезного отношения…
Король хватил по столу кулаком с такой силой, что корона перепрыгнула с правого уха на левое:
– Хватит! Твоими проектами новой библиотеки с апартаментами для хранителя и встроенной кухней я сыт по горло! Ты не получишь из казны ни одного тулона на постройку храма знаний, не говоря уже о книгохранилище, пока я не увижу твоих обещаний в действии!
– Ваше справедливое величество! – запротестовал маг. – Страницы Книги Заклинаний, том третий, раздел восьмой, сильно истлели от сырости и немного поедены крысами. Я призвал железного дракона, полагаясь на собственные знания и догадки.
– Догадки, загадки, разгадки… – капризно протянул Оттобальт. – Я устал, я хочу на любимую охоту. Я соскучился по езде верхом. В конце концов, король имеет право гоняться за своими оленями, когда ему хочется, а не когда позволят какие-то варвары! Мулкеба! – В его голосе зазвучали романтические нотки. – Ты хоть понимаешь, что такое настоящая охота? Ты представляешь, когда трубит рог, собаки лают… А, что ты там понимаешь. Охотничий сезон заканчивается, а я сижу в замке, словно фазан в курятнике. Короче! Чтоб к концу недели твой… Как там его?..
– Железный дракон, ваше величество.
– Да, правильно. Ну, в общем, делай свое дело побыстрее, не то… не то я прикажу тебя повесить. Нет, отрубить голову. Нет, четвертовать, то есть колесовать… или как там его?.. Ну это… Что делают обычно с вами, магами?
– Жгут на костре, ваше добросердечное величество.
– Да! Правильно, сжечь на костре. Все, иди и, как говорится, без дракона не возвращайся!
Еще какая-то глава
Вы убережете себя от множества ненужных хлопот, если сожжете мосты сразу, как подойдете к ним.
– Вот так подарок! Клаус, остановись, надо осмотреться.
Строение, просто обязанное быть мостом, вынырнуло из густых зарослей совершенно неожиданно. Это приятно поразило Дитриха и заставило его думать о том, что Фортуна наконец-то повернулась к ним хотя бы в профиль. После столкновения с бронированной зверушкой, которая у русских замещала вакантную должность жабки, мысль о том, чтобы переправляться вброд, с каждым часом казалась все менее привлекательной.
Он выпрямился в башне и стал придирчиво изучать открывшийся пейзаж.
– Видно что-нибудь, герр майор? – раздался в наушниках нетерпеливый голос Клауса.
– Подожди, Клаус, подожди. Сам пока не пойму.
Ганс, бдивший в прицел пушки, поделился сомнениями:
– Не нравится мне этот мост, господин майор. Лучше бы нам сюда не соваться: как-то слишком тихо и спокойно. Не люблю идиллий.
Дитриха передернуло.
– Самое интересное, – заметил Клаус, – что раз тут мост, то выше по берегу, очевидно, проходит дорога. А мы, как идиоты, продирались через заросли.
– Положим, – пробормотал Генрих себе под нос, – как идиоты мы не только через заросли пробирались, но и все остальное делали.
– Пусть идиоты, зато живые, – возразил Вальтер. – А на дороге могли нарваться на патруль или мины.
– Я готов идти в разведку, – молодцевато сообщил Клаус.
– Какую разведку?
– В ту, которую мы произведем прежде, чем атакуем этот чертов мост.
– В том-то и дело, что атаковать нам его никак нельзя, иначе до утра не доберемся на ту сторону. К этому мосту нужно относиться нежно и трепетно, как к собственной… гхм! – подавился он словом, – к самой нежной и чувствительной части себя
Вальтер возмутился
– А что же нам тогда остается вынырнуть из кустов и доверчиво спросить охрану, как проехать к мавзолею Ленина?
– Вальтер, не стоит горячиться. Кажется, этот мост ведет не совсем к Ленину.
– Жаль, – огрызнулся Треттау. – А я так мечтал посетить мавзолей. Буквально ради него приехал на восточный фронт.
– Возьмем Москву, въедем на танке на Красную площадь, и посмотришь на вечно живого Ильича, – утешил его Дитрих.
Клаус хмыкнул и спросил наивным-наивным голосом:
– А правда, господин майор, что Гитлеру после смерти тоже возведут мавзолей?
– Не знаю, Клаус, – осторожно ответил Морунген. – Фюрер буквально бессмертен, зачем ему мавзолей?
– А разве при жизни мавзолей не может пригодиться? – внезапно заинтересовался Генрих.
Когда экипаж начинал обсуждать персону фюрера или политику фатерлянда, Дитрих фон Морунген становился другим человеком и терял способность рассуждать хладнокровно и здраво. Темы эти были ему категорически неприятны, а заявить об этом вслух смело и нелицеприятно не было никакой возможности, особенно же теперь, когда дела и так обстояли из рук вон плохо. За утерю контроля над ситуацией, за то, что на ровном месте потеряли Белохатки и заблудились в трех соснах (пусть и не в трех, но все равно!), за самоуправство, проявленное с жестокого похмелья, и ввязывание в страшную авантюру с атакой высоты 6 по головке его явно не погладят. А если ко всем этим несчастьям ему припишут еще и несогласие с политикой партии и злопыхательство в адрес фюрера – тогда будет покончено не только с блестящей карьерой, но и с самим бароном фон Морунгеном. И он жестко пресек разговор:
– Генрих! Что за бред? Пора бы тебе выучить, что мавзолей – это усыпальница, а не долговременная огневая точка.
Генрих ничего не ответил драгоценному командиру, но по сердитому горловому бульканью, раздававшемуся в наушниках, стало ясно, что он не на шутку обиделся.
– А я слышал, господин Морунген, – поспешил разрядить обстановку Ганс, – что красные с тех пор, как наша авиация начала бомбить Москву, спрятали ленинский мавзолей в Сибири.
– Да, я тоже что-то такое слышал. Уверяю тебя, это очередная коммунистическая пропаганда – они на это мастера. Думают, мы откажемся от взятия Москвы и попрем в Сибирь за их святыней.
– Сибирь, – мечтательно протянул начитанный Вальтер, – Сибирь… сказочный таежный край. Там весь Советский Союз спрячется – не отыщешь. Во всех справочниках и энциклопедиях говорится, что это лучшие русские земли: золото, камни, нефть, газ. Я слышал даже, что в Сибири самородки просто руками собирать можно.
– Насчет золота не скажу – не знаю, а леса там жутко дремучие; вот уж где Ивану Сусанину позабавиться с нашим братом, так это в Сибири. – Голос майора посерьезнел. – Вранье, Вальтер, и оба мы это прекрасно понимаем. Такие басни для немецких солдат Геббельс сочиняет – нашел свое призвание и как ученый, и как литератор. Знаешь, как в японском рукопашном бою воинов учат бить не в рядом стоящего противника, а как бы сквозь него, в тыл. От этого удар получается такой силы, что способен проломить кирпичную стенку. Ну, небольшую, конечно.
– Вот это да, – восхитился Клаус, – неужели кирпичную стену?!
– Надо будет попробовать, – задумчиво прогудел Генрих.
– Попробуешь, – пообещал Морунген. – Сейчас пойдем мост проверять, вот заодно и попробуешь. Бери пулемет – и за мной. Будешь меня прикрывать. В мое отсутствие всем сидеть тихо, наготове, но никому не высовываться. Если заметите признаки врага, можно в них стрелять. Но не так сильно, чтобы от нас с Генрихом потом одни пуговицы остались.
Произнеся эту краткую, но прочувствованную речь, майор спрыгнул с танка на землю, выпрямился и, держа в руке пистолет, нырнул в прибрежные кусты. За ним последовал Генрих с пулеметом.
Убедившись, что гордость нации и краса германской науки его не слышит, Вальтер позволил себе заметить:
– Нечто странное происходит с Дитрихом. Во-первых, он таки отправился в разведку, если мне не изменяет зрение. Во-вторых, что значит – ПРИЗНАКИ врага? И как в них можно стрелять?
Они бесшумно двигались по направлению к мосту. В нескольких десятках метров от цели Морунген остановился и снова вооружился биноклем:
– Сейчас посмотрим, что это за мост.
Он всматривался так пристально, что глаза заслезились, но ничего подозрительного так и не углядел – ни шевеления, ни тени, ни силуэта. Складывалось впечатление, что все вокруг вымерло и только беспечные птицы весело чирикали, порхая с ветки на ветку высоко над головой. Птицы, кстати, также говорили в пользу отсутствия противника. Тишина в лесу царила вовсе не мертвая, а как раз такая, какая и должна быть в лесу, – с гудением насекомых, щебетанием озабоченных проблемами питания пернатых, шелестом листвы и другими милыми сердцу звуками. Все вместе это значило безопасность и покой.
– И без охраны совсем, – пожал плечами Морунген, продолжая вглядываться.
– А вы правду сказали насчет удара сквозь стену в тыл противника? – несколько невпопад поинтересовался Генрих громким шепотом.
– Конечно правду, – отозвался Дитрих. – А то как, по-твоему, получилось, что мы пошли в атаку на пункт Велохатки, находящийся на передовой, а оказались в тылу противника, причем так глубоко, что и радиосвязь пропала? Вот и выходит, что это мы нанесли удар такой силы, что как бы пронзили насквозь расположение русских вместе с их знаменитой зимой, и выпали где-то сзади… наверное…
По мере того как Морунген прислушивался к собственным словам, лицо у него делалось все удивленнее и удивленнее.
– Не знаю, – вздохнул Генрих, – у меня уже вопросов больше, чем ответов.
– Вот то-то же! Мы тут одни, и смотреть надо в оба, чтобы не попасть в переделку. До сих пор нам везло, но ведь может и перестать так сильно везти.
Генрих, похоже, собирался высказаться насчет сильного везения, но передумал и обратил внимание своего командира на мост:
– Мост какой-то необычный – вы не находите, герр майор? Мы ведь в России, а он выглядит будто мост над Сеной. Или над Рейном. А может, в Венеции… Откуда у русских такие странные архитектурные пристрастия? Я уже не говорю о том, кому это в лесной глуши понадобилась подобная роскошь. И с какой целью его возвели таким основательным и широким? Значит ли это, что мы обнаружили стратегическую дорогу, по которой движется военная техника? Тогда зачем все эти финтифлюшки и резьба по камню? Ничего не понимаю.
Морунген разделял изумление своего коллеги. Он много повидал на своем веку, но какие бы чудеса ни представали его взгляду – все они укладывались в рамки обычной логики. Если исключить грандиозные руины, которые остались от ныне несуществующих цивилизаций, а сравнивать с современными строениями, то критериев было обычно два – красота или целесообразность. Либо легкие, изящные, воздушные линии венецианских мостиков, либо незыблемая громада из стали и бетона, что по-своему красиво, однако не слишком изысканно. Дитриху с трудом верилось, чтобы кто-либо одобрил проект, в котором огромная часть средств отводилась бы на исполнение архитектурных излишеств. И где? В какой-то глуши, где никто этого чуда и не увидит!
Была бы Россия сказочно богатой страной – дело другое, но покосившиеся хибарки, виденные им в Белохатках, свидетельствовали об обратном. Ум у Морунгена заходил за разум, и Дитрих предпочел смириться с действительностью, а не пытаться разобраться в ней. И тут же с ужасом отметил, что это уже не первый, не второй и не третий раз за сегодня-Россия вынуждала его думать иначе, чем он привык. Она требовала беспрекословного, безоговорочного подчинения и не давала ровным счетом никаких объяснений.
«Вот так и становятся дикарями», – с тоской подумал майор. А вслух произнес, стараясь выглядеть уверенно:
– Этот мост – явно важный объект, оттого он и надежный, и красивый, – видимо, здесь часто бывает местное начальство. А вот почему его оставили без охраны – этого я не понимаю и понимать отказываюсь. Любой стратегический объект обязан охраняться, даже если он находится в глубоком тылу. Это же азы военной науки.
– Только не у русских, у них все наперекосяк, сам черт рога сломает.
– Черт – пусть, черт с ним, лишь бы не мы, – вздохнул Дитрих. – Ладно, ничего живого не вижу, придется туда пойти. Не сидеть же нам здесь до скончания века!
Крадучись, как настоящий индеец, Морунген появился на мосту и огляделся по сторонам. Затем дал знак. Тогда, так же крадучись, рядом с ним возник Генрих.
– А я, господин майор, ошибался, когда говорил, что этот мост европейский. Он вообще какой-то такой…
Господин майор перегнулся через перила:
– Ага, не такой Не такой, как все, что тебе доводилось видеть раньше. То ли еще будет, дружище Генрих: Россия огромная страна («Утешил», – буркнул тот), в ней столько удивительного. Пойдем поглядим на него снизу. Чертовски интересно, как им удалось в арочной конструкции сосредоточить столько веса всего на одной опоре, да еще при таких массивных пролетах.
Лучше бы фон Морунгену не интересоваться причудливыми зигзагами инженерной мысли русских. Потрясенно оглядев конструкцию, он заговорил, перекрывая шум бегущей воды:
– Уму непостижимо, а ведь это не железобетон. Это камень, обычный камень, гранит или базальт. Недооцениваем мы их, явно недооцениваем.
– И это не цементный раствор, господин майор, – вставил Генрих. – Вот вы потрогайте – он как резиновый, наверное водостойкий.
– Я не химик, – колупнул Дитрих ногтем, – но скажу тебе с уверенностью, что в своем роде это шедевр. У тебя нет ножа? Надо взять образец для лаборатории.
Услышав про лабораторию, Генрих как-то уж очень тоскливо вздохнул:
– Если все в порядке, господин майор, можно я дам знак нашим, чтобы ехали?
– Мин здесь нет, – пыхтя и отковыривая загадочную субстанцию, изрекла «гордость нации», – это точно. Так что пусть едут. Да предупреди, чтобы при въезде на мост Клаус не гнал лошадей. Черт его знает, шедевр шедевром, а на чем по нему ездили до нас – неизвестно. Всего можно ожидать, сам понимаешь – Россия. Давай зови ребят.
Вопреки ожиданиям и логике военного времени, все обошлось без приключений. Уходила в неизвестность пыльная желтоватая дорога, и бодро катил по ней экспериментальный танк вермахта, продвигаясь на юг, как отбившаяся от стаи перелетная птица.
– Ганс, представляешь, – взахлеб повествовал Генрих, – мост-то, оказывается, не сцементирован, а склеен чем-то вроде резиновой массы.
– Теперь я понимаю, почему его никто не охранял. От него пули и снаряды отскакивают как от стенки горох.
– Резиновые мосты в России не редкость, – не удержался Вальтер, медленно обалдевающий от местных реалий. – Здесь ими, наверное, никого не удивишь. Да и нам бы не мешало парочку для Берлина прихватить.
– Вы напрасно шутите, – веско заметил Морунген. – Этот мост – загадка, и не только для строителей, но и для историков. Я немного изучал русскую архитектуру и скажу, не колеблясь, что это нечто экспериментальное, возможно единственное в своем роде. Хорошо, что Вальтер сфотографировал всех нас на фоне моста.
– Господин майор, впереди виднеется какой-то указатель, – радостно сообщил Клаус.
Дитрих приободрился:
– Притормози. Посмотрим, что это такое.
– Да здесь целый перекресток! – восхитился механик.
– Слава Богу, сейчас поглядим, что у них тут написано.
Все с надеждой и плохо скрытой гордостью обратили свои взоры к командиру. Вот он – человек, доблестно сражавшийся с зубодробительной русской грамматикой и способный вывести их из тупика. Но похоже, что их надежды оказались преждевременными.
– Ну и иероглифы, ну и корябусы, ничего не разберу. Будто вобще не по-русски написано.
Словно трудолюбивый дятел, высматривающий добычу в складках коры, Дитрих наклонял голоду то вправо, то влево, широко открывал и даже щурил глаза – однако тщетно. Ни одной знакомой буквы не удалось обнаружить ему на потемневшем от времени куске грубо отесанного дерева.
– Хорошо, что у них пока не повальная грамотность населения, – есть какие-то пояснительные рисуночки. Ну и ну! Возникает впечатление, что они верят в свои сказки: направо пойдешь – сам пропадешь, налево – коня потеряешь, прямо… А прямо, по-моему, закусочная, или ресторан, или черт его знает. Одним словом, харчевня.
При слове «закусочная» в танке воцарилась напряженная тишина. Уловив витавшую в воздухе мысль, Дитрих распорядился:
– Если я правильно понимаю, нам прямо.
– Так точно, господин Морунген! – грянул дружный и повеселевший хор.
– Клаус, гони на полной вперед. Поглядим, что у них подают к ужину.
Вечерело. Танк весело подлязгал к покосившемуся строению на обочине дороги и сбавил скорость до минимальной. Никакой реакции. Никакого шевеления. Это насторожило значительную часть экипажа.
– Какие будут приказания, – после паузы спросил Клаус.
– А никаких, – потер руки Морунген, – мы сюда приехали с мирным намерением немного перекусить.
– И как довести этот факт до сознания местного населения? – хмыкнул Ганс.
– А если стрелять начнут? – уточнил осторожный Вальтер.
Майор предвкушал горячий ужин, и спустить его с этих небес на землю было делом сложным.
– Попросим официанта накрыть столик прямо в танке. Тебе что заказывать, Вальтер?
– А если из пушки врежут или зажигательными бутылками забросают? – не унимался неумолимый скептик.
– Вальтер, те, кто из пушки палит и бутылки швыряет, уже давно поели и спать легли, теперь наша очередь прочитать меню.
Этого брызжущего оптимизма не выдержал даже Генрих:
– А если действительно, господин майор, там нас засада ждет, какой у нас план?
– Ладно, Клаус, – поскучнела надежда нации, – останови, я вылезу наверх.
С биноклем наперевес Дитрих высунулся из люка, пренебрегая элементарными предосторожностями. Что-то подсказывало ему, что здесь он в безопасности. Увиденное он комментировал вслух:
– Опять то же самое – ни единой живой души. Правда, пахнет…
– Чем?! – выкрикнули четыре голоса.
– Не люблю пригоревшего, – меланхолично поведал майор. – А пахнет именно им. Дыма не видно, огня тоже. Ладно, поехали, может, перекусим чего-нибудь.
Вблизи «харчевня» выглядела еще более неприглядно, нежели из башни танка, – задымленная, полуразваленная, она совершенно не производила впечатления жилого здания. Ее оконца, не знавшие стекол, таращились на немцев удивленно-испуганными черными провалами.
– Да что здесь у них творится? – осерчал Морунген. – Они что, решили нас голодом уморить?
Он запнулся, уставившись на валявшееся в кустах тело. И не то чтобы майор никогда не видел мертвецов или боялся их (хоть и никак не мог привыкнуть к зрелищу чужой смерти), но этот покойник явно выбивался из общего ряда.
Генрих, следовавший за командиром со своим неразлучным пулеметом, подошел поближе к телу, присел возле него на корточки, вгляделся повнимательнее.
– Он мертв уже несколько часов, господин майор. Рана колотая, нетипичная.
– А вот еще один!
Глаза у Дица широко открылись от изумления: Морунген озадаченно вертел в руках пустые ножны и расколотый деревянный щит.
– Чертовщина какая-то. Не снимали же здесь кино про Римскую империю?
– И никаких следов бомбежки или перестрелки. Они погибли в рукопашной схватке.
– Рукопашная рукопашной – рознь. Может, у них в тылу орудует диверсионная спецгруппа СС?
– Все равно это не объясняет, почему они так странно одеты.
– Ни за что не поверю, – твердым голосом сказал Дитрих, – что у Сталина не хватило стрелкового оружия для всех солдат. Хотя бы самого устаревшего. И вообще, это ножны короткого меча.
Генрих указал на отдаленное дерево:
– Я не ошибаюсь, господин майор? Там действительно торчит стрела?
– Да, действительно стрела. Давай подытожим: у нас в активе обломки щита, допотопные ножны от допотопного меча, стрела и парочка оборванных покойников. Я вот о чем думаю – кому могло потребоваться их имущество? Сам посуди, зачем, например, нам с тобой русское рыцарское оружие?
Генрих посмотрел на командира, как на сумасшедшего, и утвердил очевидное:
– Затем, чтобы после войны привезти его домой и развесить на стенах в гостиной вашего родового замка, господин майор.
– А ты прав как никогда, Генрих. Но зачем мне в гостиной столько… Хотя, ладно, твоя взяла – я бы не удержался при виде таких трофеев.
Пока они обсуждали сию животрепещущую тему, их товарищи окончательно поскучнели и проголодались. Клаус вынырнул из башни и издал душераздирающий вопль:
– Ну, что там, господин Морунген, есть в меню цыплята табака?!
– Нету ни черта. Коммунисты все сожрали до нас, так что придется самим добывать пищу.
– На самом деле, – забеспокоился Ганс, – что вы там так долго разглядывали?
Флегматичный Генрих не нашел причин, по которым должен был бы умолчать о находке:
– Так, пару несовременных трупов да сгоревший омлет по-русски.
– Нас явно здесь не ждали, – сказал Дитрих. – Клаус, съезжай-ка в лес, надо готовиться к ночевке. Ганс, ты наблюдаешь за дорогой. Вальтер, Клаус, замаскируете машину и разведете костер. Фон Морунген идет на охоту с Генрихом. В случае нападения… А, да что там…
Обнаружив, что Генрих присовокупил к пулемету еще и гранаты, Дитрих перевел взгляд на скромный пистолет в своей руке и счел уместным задать вопрос:
