Текст книги "Уроки жизни"
Автор книги: Виктор Зубенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Потом нас стали гонять на строительство укреплений. Если гнали через деревню, то из уцелевших домов выбегали женщины, дети и старики и кидали нам в строй что-нибудь съедобное. Кто успевал подобрать, а кто-то и не успевал, падал. Таких пленных, немцы просто расстреливали. Они стреляли очередями поверх голов, не давая нам подбирать продукты.
Дед снова замолчал, опустив голову на грудь, тихо плакал. Я обнял деда, у меня и у бабы Сани тоже лились слёзы. Мы кое-как успокоились. Оказывается, бабушка не знала всех этих подробностей. Дед никогда, и ни кому всего этого не рассказывал.
Уже стало совсем темно, и мы пошли в дом. Баба Саня накрыла на стол, налила всем суп, а деду налила стопку самогона.
– Ах ты мать, где прятала? – строго спросил дед.
– Да не прятала я, на растирания оставляла, – лукаво заметила баба Саня.
– У тебя сегодня трудный день, вот и налила, что бы ты немного успокоился.
Дед залпом выпил и крякнул от удовольствия.
– Если ещё одну нальёшь, не откажусь, – слукавил дед.
– Всё, хватит дед, – строго сказала бабушка и убрала бутылку, – вон стопка то стограммовая, а то больше нам с внуком и ничего и не расскажешь, заснёшь.
Нервы у деда, конечно, были на пределе, а меня от возбуждения била мелкая дрожь. Есть не хотелось, но мы перекусили. Я понимал, что нас ждёт бессонная ночь и продолжение рассказа. Баба Саня постелила мне в одной комнате с дедом, что бы нам было удобно разговаривать. Сама тоже не уходила, что-то вязала и ждала продолжения. На улице уже была ночь, светили звёзды, да и луна была полной и яркой.
Когда начали раздеваться, я внимательно смотрел на тело деда. Оно было во многих местах в шрамах. На руках, на плечах, спине и животе, везде были мелкие и крупные шрамы. О ногах я вообще не говорю, одна нога была просто искорёжена и тоньше, чем здоровая.
– Деда, а что это за шрамы, – спросил я осторожно и тихо.
– А это внучек от лёгких ранений на войне и фашистских побоев, только вот с ногой было всё серьёзно, но об этом попозже расскажу.
Мы легли в кровати, баба Саня осталась с нами, свет не выключали, наступила тишина. Видно было, как дед собирался с мыслями. Потом он тяжело вздохнул и продолжал:
– И всё-таки, мне повезло, внучек, мне посчастливилось бежать. Как-то нас гнали на работы через деревню. И вдруг началась стрельба, автоматные и пулемётные очереди. Несколько охранников упали как подкошенные. Началась паника, суматоха, и я незаметно юркнул в щель под забором и быстро пополз по высокой траве. На улице стреляли, орали, а потом всё стихло, и я услышал, что немцы громко кричали: «партизанен, партизанен». Я ещё отполз и вдруг услышал, что кто-то тихо меня зовёт. Пожилая женщина звала меня к себе жестами. Я заполз в сарай, она быстро откинула солому и открыла люк.
– Быстро туда спрячься, здесь тебя не найдут, – прошептала она. Я быстро спустился вниз, и крышка захлопнулась, зашуршала солома. Было темно и тихо. Я руками пошёл по стенке, оказалось, подвал был не большой, но человек десять в него могли поместиться. На полу было много соломы, пахло свежестью и теплом. Я лёг и стал ждать. Я не верил случившемуся, моему чудесному спасению. Видно было, что в этом подвале люди уже прятались от фашистов. Не знаю, сколько прошло времени, но я чувствовал, что много. Я задремал и наконец, услышал шуршание соломы и люк открылся.
–Вылезай, – услышал я тихий шёпот той же женщины. Я тихо вылез, была глубокая и тёмная ночь и тишина. У меня защемило сердце.
– Неужели я на свободе, – с удовольствием подумал я.
– Пойдём в хату, накормлю тебя, только тебе много нельзя есть, а то помрёшь, – тихо сказала она.
– Как тебя зовут? – Степан, – вздохнул я. Она зажгла лучину, окна плотно закрыла шторками, – а меня тётка Марфа.
На столе появились картошка в мундирах, молоко, краюха хлеба. Я немного поел и меня затошнило.
– Хватит, сказала она, – давай помойся немного, а то на тебя страшно смотреть. Не бойся, в деревне немцев нет, приезжают иногда пограбить, да вот вас, пленных через село гоняют, но только днём.
Она принесла теплой воды, корыто.
– Давай Степан раздевайся, – сказала тётка Марфа, – да не стесняйся ты, там не на что смотреть. Я быстро помылся, она помогала, в доме никого не было.
– А где все ваши родные, – тихо спросил я.
– Да два сына, таких как ты, воюют, где-то, ни слуху от них, ни духу. Может, и писали, но мы сейчас под немцем в оккупации. А дочку угнали в Германию. Что теперь с ней и где она, не знаю. Говорят, издеваются фашисты, над нашими детьми вон, что с тобой сделали, – и заплакала.
– Мужа на днях вот убили, изверги, – плача, рассказывала она, – сказали, что он партизан. Да какой он партизан, за семьдесят уже перевалило. Вот и осталась одна.
– Сам-то откуда будешь Степан, вдруг спросила она.
– Да в Казахстане, считай, на границе с Китаем я живу. А мои предки из-под Воронежа переехали ещё в прошлом веке. Так и живём там дружно с казахами, да и русских там много и другие национальности живут.
– Да милок, далеко забросила Вас судьба, – промолвила тетка Марфа, будто знала где это, «рядом с Китаем».
– Везде живут люди, где нас нет, – многозначительно промолвила она.
Потом я всё ей рассказал вкратце, где живу, про семью, детей, как воевал, как был в плену, как бежал. Тётка Марфа только охала, да ахала и плакала, часто, вытирая глаза передником.
– Спасибо тебе большое тётка Марфа, что спасла меня от верной погибели, что накормила, обогрела. Не могу я подвергать тебя опасности, уходить мне надо. Тётка Марфа выслушала и промолвила:
– Да я же тебя как сына своего спасала, может и его кто-нибудь в трудную минуту спасёт, обогреет и накормит. Господь, то есть на свете!
– Я смотрел на эту не сгибаемую женщину с большим уважением и искренней благодарностью и крепко обнял её со слезами на глазах.
– Ты Стёпа давай с недельку у меня поживёшь в подвале, там тебя никто не найдет, проверено. А потом я тебя к нашим, партизанам сведу, – вдруг сказала она, – одежду оденешь моего мужа, она теперь ему не понадобится, а тебе вижу, будет в пору.
– Вот так я попал к партизанам, лежал у них в лазарете, а потом меня отправили самолётом на большую землю вместе с ранеными.
– Ого, деда. Так ты тогда и на самолёте полетал, не страшно было? А я вот ещё ни разу не летал, – воскликнул я.
– Нет внучек, не страшно. Страшнее того, что я видел и пережил, не бывает, – грустно ответил он.
Дед встал, накинул пиджак на плечи.
– Пойду, покурю, немного подышу.
– Я с тобой, – крикнул я и быстро оделся.
Мы сидели на ступеньках крылечка, я молодой парнишка, внук, и мой шикарный дед, обнявшись, и молчали. Каждый из нас думал о своём. Сидели два поколения, одно ещё зеленое, молодое и другое, взрослое, с исковерканной войной, судьбой. А я всё думал, как всё это мой дед выдержал, как он всё пережил? И я понял, что в нём, моём деде, несгибаемый дух настоящего человека с большой буквы. И ни кто, и ни что и никогда не сломит этого большого, честного, доброго и несгибаемого человека, моего деда Степана.
Было удивительно тихо, только звенели цикады, да изредка проезжали редкие машины.
– Деда, а за что тебя наградили медалью « За отвагу», – тихо спросил я.
– Давай, пойдём в дом, а то ты весь дрожишь, и я расскажу.
– Да нет, это не от холода, а от волнения, – оправдывался я.
Мы снова легли и дед продолжал:
– Меня месяц выхаживали в госпитале, а потом долго допрашивали, проверяли, не диверсант ли я. Тогда меня спас наш ротный. В то время он уже был майор. Он то и подтвердил, что я Шевченко Степан Яковлевич 1906 года рождения, а ни какой не диверсант. А медаль « За отвагу» я получил за три подбитых танка.
Мы как-то заняли узловую станцию и знали, что немцы пойдут в атаку, чтобы её отбить. Был приказ, за станцией окопаться и отбить немцев. Мы быстро окопались, со мной как всегда пулемёт и много патронов, да несколько гранат. Мы приготовились, но немец стал нас обстреливать из орудий, взрывы рвались повсюду. Недалеко от меня сразу убило моего знакомого Петра – бронебойщика и его напарника, Ивана. Я это увидел после обстрела. А тут фашисты пошли в лобовую атаку. Ну, я их и начал из своего станкового пулемёта косить, как всегда. А они прут и прут, одни залягут, другие встают и снова идут на нас. Накосили мы их порядочно, мои сослуживцы тоже постарались. В общем, отбили мы эту атаку. А они решили нас танками раздавить. Смотрю, восемь танков на нас прут, не сбавляя хода, пехота залегла и ждёт, когда танки выедут вперёд.
Вот я и схватил противотанковое ружьё погибших моих товарищей. В первый танк прицелился и ударил по гусенице. Он остановился и завертелся как уж на сковородке. Второй был уже совсем близко, и я выстелил прямо в щель смотровую, он и загорелся. Смотрю, справа второе ружьё бьёт по танкам, и один загорелся. Ну а третий танк я тоже в гусеницу попал. Четыре остальных ещё проехали немного и стали пятиться назад. Пехота отползала под нашим огнём и ребята из соседнего взвода ещё два танка подожгли бутылками с зажигательной смесью.
В это время, наш ротный выскочил из окопа и закричал:
– «В атаку, за Родину, ураааааааааа», – и мы, кто остался живой, выпрыгивали из траншей с криком «ура» пошли в атаку. Рукопашный бой – это самый страшный бой. Бежишь и уже ни чего не соображаешь, только одна злость и ненависть в тебе кипит без устали. И бьёшь ты этих паразитов, чем придётся, душишь, давишь, режешь, рвёшь зубами, бьёшь прикладом, колешь штыком или рубишь сапёрной лопатой. И ни жалости у тебя нет и ни сострадания, просто уничтожаешь этих гадов, « не людей» проклятых. Так и тогда было, в том рукопашном бою. Положили мы их огромное количество, что после этого они больше не сунулись.
После боя ротный вызвал меня, посадил и говорит:
– Ты Шевченко, три танка подбил?
– Я, товарищ капитан, – отвечаю.
– Ну, молодец, дали мы им сегодня жару, надолго запомнят, и крепко пожал мне руку. Мы закурили, а ротный продолжал:
– Да, Степан, видел я как ты эти гадов бил из пулемёта, а потом стрелял виртуозно по танкам. А уж когда в рукопашную атаку пошли, я увидел, как ты орудуешь штыком и прикладом, рвёшь их зубами и душишь руками, мне стало страшно. Где ты этому научился? – спросил ротный.
– Были учителя хорошие в плену, – с ненавистью и злостью ответил я.
– Представлю тебя к награде, – сказал он и по-отечески обнял меня.
А через некоторое время, мне перед строем вручили медаль «За отвагу».
Потом меня сильно ранило в ногу, сильно задело кость. Я долго лежал в госпитале, рана гноилась и не заживала. Я постоянно просился да фронт, что бы добить эту поганую нечисть, но медкомиссия была непреклонна.
– Как ты будешь воевать? – всё спрашивал пожилой военврач, – ты же ходить без костылей не можешь? Но я всё твердил, что научусь, смогу. А одна врачиха пожилая со слезами на глазах промолвила:
– Как же нужно было исковеркать твою судьбу, что бы так рваться на фронт уничтожать эту нечисть, – не можем мы тебя отправить на фронт, пойми ты наш дорогой человек.
Короче, меня комиссовали подчистую. Так я добрался домой в 1944 году на костылях. Добирался долго, на чём только не пришлось ехать, а из Андреевки, соседнего района, знакомый казах Жокен на бричке привёз. Мир не без добрых людей. По пути все помогали, кормили, давали ночлег, продукты в дорогу, помогали, как могли. После того, как я насмотрелся на войне, здесь жизнь мне казалась раем. А сколько добрых людей у нас живёт, никогда не забуду эту доброту, – у деда снова на глазах заблестели слёзы.
– Нога ещё долго не заживала, гноилась, Санька с девчонками выхаживали меня, лечили народными средствами. Так и выкарабкался, вот теперь хромаю, можно сказать ковыляю. Да и, Слава Богу, на своих ногах хожу, – закончил дед и замолчал.
– Деда, да ты же герой, воскликнул я.
– Да ладно внучек, какой я герой, я простой рабочий человек. Таких как я у нас миллионы, а сколько было геройски погибших на этой войне, о подвигах которых мы вообще ничего не знаем. Нет внучек, я не герой, а один из тех, кто уничтожил эту нечисть, этот фашизм и победил в этой страшной войне.
Наступила пауза и каждый думал о своём, сна не было.
– Деда, а про Наточева Павлика расскажи, – не унимался я.
– Да я внучек был на войне, может вон бабуля твоя расскажет? – баба Саня встрепенулась.
– Да мало что я знаю, только из его писем, – начала она, – вообще Павлик, братишка мой, был очень способным и грамотным парнем, сочинял стихи и очень хорошо рисовал. Ушёл он на войну добровольцем, писал письма редко. Был он разведчиком, три раза они переходили линию фронта с заданием. Последнее письмо пришло в 1943 году. Он писал, что третий раз они идут в тыл немцам, написал стихи и на листочке карандашом нарисовал свой портрет. Я эти стихи как сейчас помню:
«В селе черты уж всем знакомы, когда-то вместе жили мы,
Теперь разъехались надолго во все концы нашей страны.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
