Текст книги "Фантомас"
Автор книги: Виктор Драгунский
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Фантомас
Из Денискиных рассказов детского писателя В.Драгунского.
Для детей младшего школьного возраста
Виктор Юзефович Драгунский
Иллюстрации: Лев Алексеевич Токмаков
Москва, 1970
СЕСТРА МОЯ КСЕНИЯ
Один раз был обыкновенный день. Я пришел из школы, поел и влез на подоконник. Мне давно уже хотелось посидеть у окна, поглядеть на прохожих и самому ничего не делать. А сейчас для этого был подходящий момент. И я сел на подоконник и принялся ничего не делать. В эту же минуту в комнату влетел папа. Он сказал:
– Скучаешь?
Я ответил:
– Да нет... Так... А когда же наконец мама приедет? Нету уже целых десять дней!
Папа сказал:
– Держись за окно! Покрепче держись, а то сейчас полетишь вверх тормашками!
Я на всякий случай уцепился за оконную ручку и сказал:
– А в чем дело?
Он отступил на шаг, вынул из кармана какую-то бумажку, помахал ею издалека и объявил:
– Через час мама приезжает! Вот телеграмма! Я прямо с работы прибежал, чтобы тебе сказать! Обедать не будем, пообедаем все вместе, я побегу ее встречать, а ты прибери комнату и дожидайся нас! Договорились?
Я мигом соскочил с окна:
– Конечно, договорились! Урра! Беги, папа, пулей, а я приберусь! Минута – и готово! Наведу шик и блеск! Беги, не теряй времени, вези поскорее маму!
Папа метнулся к дверям. А я стал работать. У меня начался аврал, как на океанском корабле. Аврал – это большая приборка, а тут как раз стихия улеглась, на волнах тишина, – называется штиль, а мы, матросы, делаем свое дело.
– Раз, два! Ширк-шарк! Стулья, по местам! Смирно стоять! Веник-совок! Подметать – живо! Товарищ пол, что это за вид? Блестеть! Сейчас же! Так! Обед! Слушай мою команду! На плиту, справа по одному (повзводно), кастрюля за сковородкой, – становись! Раз-два!
За-певай:
– Папа только спичкой
чирк!
И огонь сейчас же
фырк!
Продолжайте разогреваться! Вот. Вот какой я молодец! Помощник! Гордиться нужно таким ребенком!
Я когда вырасту, знаете кем буду? Я буду – ого! Я буду даже ого-го! Огогугаго! Вот кем я буду!
И я так долго играл и выхвалялся напропалую, чтобы не скучно было ждать маму с папой. И в конце концов дверь распахнулась, и в нее снова влетел папа! Он уже вернулся и был весь взбудораженный, шляпа на затылке! И он один изображал целый духовой оркестр и дирижера этого оркестра заодно. Папа размахивал руками.
– Дзум-дзум! – выкрикивал папа, и я понял, что это бьют огромные турецкие барабаны в честь маминого приезда.
– Пыихь-пыйхь! – поддавали жару медные тарелки. Дальше началась уже какая-то кошачья музыка. Закричал сводный хор в составе ста человек. Папа пел за всю эту сотню, но так как дверь за папой была открыта, я выбежал в коридор, чтобы встретить маму.
Она стояла возле вешалки с каким-то свертком на руках. Когда она меня увидела, она мне ласково улыбнулась и тихо сказала:
– Здравствуй, мой мальчик! Как ты поживал без меня?
Я сказал:
– Я скучал без тебя.
Мама сказала:
– А я тебе сюрприз привезла!
Я сказал:
– Самолет?
Мама сказала:
– Посмотри-ка!
Мы говорили с ней очень тихо. Мама протянула мне сверток. Я взял его.
– Что это, мама? – спросил я.
– Это твоя сестренка Ксения, – все так же тихо сказала мама. Я молчал.
Тогда мама отвернула кружевную простынку, и я увидел лицо моей сестры. Оно было маленькое, и на нем ничего не было видно. Я держал ее на руках изо всех сил.
– Дзум-Бум-Трум, – неожиданно появился из комнаты папа рядом со мной.
Его оркестр все еще гремел.
– Внимание, – сказал папа дикторским голосом, – мальчику Дениске вручается живая, свежая сестренка Ксения. Длина от пяток до головы пятьдесят сантиметров, от головы до пяток – пятьдесят пять! Чистый вес три кило двести пятьдесят грамм, не считая тары.
Он сел передо мной на корточки и подставил руки под мои, наверно, боялся, что я уроню Ксению. Он спросил у мамы своим нормальным голосом:
– А на кого она похожа?
– На тебя, – сказала мама.
– А вот и нет! – воскликнул папа. – Она в своей косыночке очень смахивает на симпатичную народную артистку республики Корчагину-Александровскую, которую я очень любил в молодости. Вообще я заметил, что маленькие детки в первые дни своей жизни все бывают очень похожи на прославленную Корчагину-Александровскую. Особенно похож носик. Носик прямо бросается в глаза.
Я все стоял со своей сестрою Ксенией на руках, как дурень с писаною торбой, и улыбался.
Мама сказала с тревогой:
– Осторожнее, умоляю, Денис, не урони.
Я сказал:
– Ты что, мама? Не беспокойся! Я целый детский велосипед выжимаю одной левой, неужели же я уроню такую чепуху?
А папа сказал:
– Вечером купать будем! Готовься!
Он взял у меня сверток, в котором была Ксенька, и пошел. Я пошел за ним, а за мной мама. Мы положили Ксеньку в выдвинутый ящик от комода, и она там лежала спокойно.
Папа сказал:
– Это пока, на одну ночь. А завтра я куплю ей кроватку, и она будет спать в кроватке. А ты, Денис, следи за ключами, как бы кто не запер твою сестренку в комоде. Будем потом искать, куда подевалась...
И мы сели обедать. Я каждую минуту вскакивал и смотрел на Ксеньку. Она все время спала. Я удивлялся и трогал пальцем ее щеку. Щека была мягкая, как сметана. Теперь, когда я рассмотрел ее внимательно, я увидел, что у нее длинные темные ресницы...
И вечером мы стали ее купать. Мы поставили на папин стол ванночку с пробкой и наносили целую толпу кастрюлек, наполненных холодной и горячей водой, а Ксения лежала в своем комоде и ожидала купания. Она, видно, волновалась, потому что она скрипела, как дверь, а папа, наоборот, все время поддерживал ее настроение, чтобы она не очень боялась. Папа ходил туда-сюда с водой и простынками, он снял с себя пиджак, засучил рукава и льстиво покрикивал на всю квартиру:
– А кто у нас лучше всех плавает? Кто лучше всех окунается и ныряет? Кто лучше всех пузыри пускает?
А у Ксеньки такое было лицо, что это она лучше всех окунается и ныряет, – действовала папина лесть. Но когда стали купать, у нее такой сделался испуганный вид, что вот, люди добрые, смотрите: родные отец и мать сейчас утопят дочку, и она пяткой поискала и нашла дно, оперлась и только тогда немного успокоилась, лицо стало чуть поровней, не такое несчастное, и она позволила себя поливать, но все-таки еще сомневалась, вдруг папа даст ей захлебнуться... И я тут вовремя подсунулся под мамин локоть и дал Ксеньке свой палец и, видно, угадал, сделал, что надо было, она за мой палец схватилась и совсем успокоилась. Так крепко и отчаянно ухватилась девчонка за мой палец, просто как утопающий за соломинку. И мне стало ее жалко от этого, что она именно за меня держится, держится изо всех сил своими воробьиными пальчиками, и сквозь эти пальцы чувствуется ясно, что это она мне одному доверяет свою драгоценную жизнь и что, честно говоря, все это купанье для нее мука, и ужас, и риск, и угроза, и надо спасаться: держаться за палец старшего, сильного и смелого брата. И когда я обо всем этом догадался, когда я понял наконец, как ей трудно, бедняге, и страшно, я сразу стал ее любить.
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ПОД КРОВАТЬЮ
Никогда я не забуду этот зимний вечер. На дворе было холодно, ветер тянул сильный, прямо резал щеки, как кинжалом, снег вертелся со страшной быстротой. Тоскливо было и скучно, просто выть хотелось, а тут еще папа и мама ушли в кино. И когда Мишка позвонил по телефону и позвал меня к себе, я тотчас же оделся и помчался к нему. Там было светло и тепло, и собралось много народу, пришла Аленка, за нею – Костик и Андрюшка. Мы играли во все игры, и было весело и шумно. И под конец Аленка вдруг сказала:
– А теперь в прятки! Давайте в прятки!
И мы стали играть в прятки. Это было прекрасно, потому что мы с Мишкой все время подсматривали так, чтобы водить выпадало маленьким: Костику или Аленке, а сами все время прятались и вообще водили малышей за нос.
Но все наши игры проходили только в Мишкиной комнате, и это довольно скоро нам стало надоедать, потому что комната была маленькая, тесная и мы все время прятались за портьеру, или за шкаф, или за сундук, и в конце концов мы стали потихоньку выплескиваться из Мишкиной комнаты и заполнили своей игрой большущий длинный коридор квартиры.
В коридоре было интереснее играть, потому что возле каждой двери стояли вешалки, а на них висели пальто и шубы. Это было лучше для нас, потому что, например, кто водит и ищет нас, тот, уже конечно, не сразу догадается, что я притаился за Марьсемениной шубой и сам влез в валенки как раз под шубой.
И вот один раз, когда водить выпало Костику, он отвернулся к стене и стал громко выкрикивать:
– Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать!
Тут все брызнули в разные стороны, кто куда, чтобы прятаться. А Костик немножко подождал и крикнул снова:
– Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать! Опять!
Это считалось как бы вторым звонком. Мишка сейчас же залез на подоконник, Аленка – за шкаф, а мы с Андрюшкой выскользнули в коридор. Тут Андрюшка, недолго думая, полез под шубу Марьи Семеновны, где я все время прятался, и оказалось, что я остался без места!
И я хотел дать Андрюшке леща, чтобы он освободил мое место, но тут Костик крикнул третье предупреждение :
– Пора не пора, я иду со двора!
И я испугался, что он меня сейчас увидит, потому что я совершенно не спрятался, и я заметался по коридору туда-сюда, как подстреленный заяц. И тут в самое нужное время я увидел раскрытую дверь и вскочил в нее.
Это была какая-то комната, и в ней на самом видном месте, у стены стояла кровать, высокая и широкая, так что я моментально нырнул под эту кровать. Там был приятный полумрак и лежало довольно много вещей, и я стал сейчас же их рассматривать. Во-первых, под этой кроватью было очень много туфель разных фасонов, но все довольно старые, а еще стоял плоский деревянный чемодан, а на чемодане стояло алюминиевое корыто вверх тормашками, и я устроился очень удобно: голову на корыто, чемодан под поясницей, очень ловко и уютно. Я рассматривал разные тапочки и шлепанцы и все время думал, как это здорово я спрятался и сколько смеху будет, когда Костик меня тут найдет.
Я отогнул немножко кончик одеяла, которое свешивалось со всех сторон до пола и закрывало от меня всю комнату: я хотел глядеть на дверь, чтобы видеть, как Костик войдет и как он будет меня искать.
Но в это время в комнату вошел никакой не Костик, а вошла Ефросинья Петровна, симпатичная старушка, но немножко похожая на бабу-ягу.
Она вошла, вытирая руки о полотенце.
Я все время потихоньку наблюдал за нею, думал, что она обрадуется, когда увидит, как Костик вытащит меня из-под кровати. А я еще для смеху возьму какую-нибудь ее туфлю в зубы, она тогда наверняка упадет от смеха. Я был уверен, что вот еще секунда или две промелькнут, и Костик обязательно меня обнаружит. Поэтому я сам все время смеялся про себя, без звука.
У меня было чудесное настроение. И я все время поглядывал на Ефросинью Петровну. А она тем временем очень спокойно подошла к двери и ни с того ни с сего плотно захлопнула ее. А потом, гляжу, повернула ключик – и готово! Заперлась. Ото всех заперлась! Вместе со мной и корытом. Заперлась на два оборота.
В комнате сразу стало как-то тихо и зловеще. Но тут я подумал, что это она заперлась не надолго, а на минутку, и сейчас отопрет дверь, и все пойдет как по маслу, и опять будет смех и радость, и Костик будет просто счастлив, что вот он в таком трудном месте меня отыскал!
Поэтому я хотя иоробел, но не до конца, и все продолжал посматривать на Ефросинью Петровну, что же она будет делать дальше.
А она села на кровать, и надо мной запели и заскрежетали пружины, и я увидел ее ноги. Она одну за другой скинула с себя туфли и осталась босиком, и прямо в одних чулках подошла к двери, и у меня от радости заколотилось сердце.
Я был уверен, что она сейчас отопрет замок, но не тут-то было. Можете себе представить: она– чик! и погасила свет. И я услышал, как опять завыли пружины над моей головой, а кругом кромешная тьма, и Ефросинья Петровна лежит в своей постели и не знает, что я тоже здесь, под кроватью. Я понял, что попал в скверную историю, что теперь я в заточении, в ловушке.
Сколько я буду тут лежать? Счастье, если час или два! А если до утра? А как утром вылезать? А если я не приду домой, папа и мама обязательно сообщат в милицию. А милиция придет с собакой– ищейкой. Кличка – Мухтар. А если в нашей милиции никаких собак нету? И если милиция меня не найдет? А если старуха, Ефросинья Петровна эта самая, проспит до утра, а утром пойдет в свой любимый сквер сидеть целый день и снова запрет меня, уходя? Тогда как? Я, конечно, поем немножко из ее буфета, и когда она придет, придется мне лезть под кровать, потому что я съел ее продукты, и она отдаст меня под суд! И чтобы избежать позора, я буду жить под кроватью целую вечность? Ведь это самый настоящий кошмар! Конечно, тут есть тот плюс, что я всю школу просижу под кроватью, но как быть с аттестатом, вот в чем вопрос. С аттестатом зрелости! Я под кроватью за двадцать лет не то что созрею, я там вполне перезрею.
Тут я не выдержал и со злости как тряхнул кулаком по корыту, на котором лежала моя голова! Раздался ужасный грохот! И в этой страшной тишине при погашенном свете и в таком моем жутком положении мне этот стук показался раз в двадцать сильнее. Он просто оглушил меня.
И у меня сердце замерло от испуга. А старуха надо мной, видно, проснулась от этого грохота. Она, наверное, давно спала мирным сном, а тут, пожалуйте, – тах-тах – из-под кровати! Вот старуха полежала маленько, отдышалась и вдруг спросила темноту слабым и испуганным голосом:
– Ка-ра-ул?!
Я хотел ей ответить: «Что вы, Ефросинья Петровна, какое там «караул»? Спите дальше, это я, Дениска!» Я все это хотел ей ответить, но вдруг вместо ответа как чихну на всю ивановскую, да еще с хвостиком:
– Апчх! Чхи! Чхи! Чхи!..
Там, наверное, пыль поднялась под кроватью ото всей этой возни, но Ефросинья Петровна после моего чиханья убедилась, что под кроватью происходит что-то неладное, здорово перепугалась и закричала уже не с вопросом, а совершенно утвердительно:
– Караул!
И я, непонятно почему, вдруг опять чихнул изо всех сил, с каким-то даже подвыванием чихнул, вот так:
– Апчхи-уу!
Ефросинья Петровна, как услышала этот вой, так закричала еще тише и слабей:
– Грабят!..
И видно, сама подумала, что если грабят, так это ерунда, не страшно. А вот если... И тут она довольно громко завопила:
– Режут!
Вот какое вранье! Кто ее режет? И за что? И чем? Разве можно по ночам кричать неправду? Поэтому я решил, что пора кончать это дело, и раз она все равно не спит, мне надо вылезать.
И все подо мной загремело, особенно корыто, ведь я в темноте не вижу. Грохот стоит дьявольский, а Ефросинья Петровна уже слегка помешалась и кричит какие-то странные слова:
– Грабаул! Караулят!
А я выскочил и по стене шарю, где тут выключатель, и нашел вместо выключателя ключ, и обрадовался, что это дверь. Я повернул ключ, но оказалось, что открыл дверь от шкафа, и я тут же перевалился через порог этой двери, и стою, и тычусь в разные стороны, и только слышу, мне на голову разное барахлишко падает.
Ефросинья Петровна пищит, а я совсем онемел от страха, а тут кто-то забарабанил в настоящую-то дверь!
– Эй, Дениска! Выходи сейчас же! Ефросинья Петровна! Отдайте Дениску, за ним его папа пришел!
И папин голос:
– Скажите, пожалуйста, у вас нет моего сына?
Тут вспыхнул свет. Открылась дверь. И вся наша компания ввалилась в комнату. Они стали бегать по комнате, меня искать, а когда я вышел из шкафа, на мне было две шляпки и три платья.
Папа сказал:
– Что с тобой было? Где ты пропадал?
Костик и Мишка сказали тоже:
– Где ты был, что с тобой приключилось? Рассказывай!
Но я молчал. У меня было такое чувство, что я и в самом деле просидел под кроватью ровно двадцать лет.
ФАНТОМАС
Посвящаю Коле Прошину
Вот это картина так картина! Это да! От этой картины можно совсем с ума сойти – точно вам говорю. Ведь если простую картину смотришь, так никакого впечатления, только и радости, что ворюга пришел в милицию, заплакал там горькими слезами и сказал, ломая губы: «Ваша взяла! Моих рук дело! Пиши, начальник!» – и начинает сам про себя рассказывать, какая у него тяжелая жизнь получилась, как у него в войну отец погиб на фронте, а мама стала все больше богу молиться и совсем не обращала на него внимания, и среди него никто не вел воспитательной работы, а ему кушать хотелось, и он попал в дурную компанию и обокрал пожарную часть. Украл два шланга и топор. И вот такую муру два часа в кино показывают, ни стыда, ни совести. Прямо не картина, а «спокойной ночи, малыши». А Фантомас – другое дело! Во-первых, тайна! Во-вторых– маска! В-третьих, приключения и драки! И в-четвертых, просто интересно, и все! И конечно, все мальчишки, как эту картину посмотрели, все стали играть в Фантомасов.
Тут главное остроумные записки писать и подсовывать в самые неожиданные места. Получается очень здорово. Все, кто такую фантомасовскую записку получают, сразу начинают бояться и дрожать. И даже старухи, которые раньше у подъезда просиживали всю свою сознательную жизнь, сидят все больше дома. Спать ложатся просто с курами. Да оно и понятно, сами подумайте, разве у такой старушки будет хорошее настроение, если она утром прочла у своего почтового ящика такую веселую записочку:
БИРИГИ СВАЮ ПЛЕТУ! ОНА ЩА КАК ПАДВЗАРВЕТСЯ!
Тут уж у самой храброй старушки всякое настроение пропадает, и она сидит целый день на кухне, стережет свою плиту и пять раз в день Мосгаз по телефону вызывает. Это очень смешно. Тут прямо животики надорвешь, когда девчонка из Мосгаза целый день туда– сюда по двору шныряет и все кричит: «Опять Фантомас разбушевался. У, чтоб вам пропасть!» И тут все ребята пересмеиваются и подмигивают друг другу, и неизвестно откуда с молниеносной быстротой появляются новые фантомасочные записочки, у каждого жильца своя. Например:
НИ ВЫХОДИ НОЧЮ НА ДВОР! УБЮ!
или
– ВСЕ ПРО ТИБЯ ЗНАИМ. БОИСЬ СВАЕЙ ЖИНЫ!
А то просто так:
ЗАКАЖИ СВОЙ ПАТРЕТ! В БЕЛЫХ ТАПОЧКАХ.
И хотя это все часто было не смешно и даже просто глупо, все равно у нас во дворе стало как-то потише. Все стали пораньше ложиться спать, и участковый милиционер товарищ Пархомов стал почаще показываться у нас. Он объяснял нам, что наша игра – это игра без всякой цели, без смысла, просто чепуха какая-то, что наоборот, та игра хороша, где есть людям польза, например, волейбол или городки, потому что «они развивают глазомер и силу удара», а наши записочки ничего не развивают и никому не нужны, и показывают нашу непроходимую дурость. «Лучше бы за одеждой своей последили, – говорил товарищ Пархомов. – Вон ботинки! – И он показывал на Мишкины ботинки. – Школьник с вечера должен хорошо вычистить их, чтоб утром надевать на свежую голову».
И так продолжалось очень долго, и мы стали понемногу отдыхать от своего Фантомаса, и мы подумали, что теперь уже все! Наигрались! Но не тут-то было! Вдруг у нас разбушевался еще один Фантомас, да как! Просто ужас! А дело в том, что у нас в подъезде живет один старый учитель, он давно на пенсии, он длинный и худющий, все равно как кол из журнала, и палку носит такую же, видно, себе под рост подобрал, к лицу. И мы, конечно, сейчас же его прозвали Кол Единицыч, но потом для скорости стали величать просто Колом.
И вот однажды спускаюсь я с лестницы и вижу на его почтовом ящике рваненькую кривую записку, читаю:
КОЛ, А КОЛ!
ФКАЛЮ Ф ТИБЕ УКОЛ!
В этом листке были красным карандашом исправлены все ошибки, и в конце стиха стояла большая красная единица. И аккуратная, четкая приписка:
КОМУ БЫ ТЫ НИ ПИСАЛ, НЕЛЬЗЯ ПИСАТЬ НА ТАКОМ ГРЯЗНОМ, ОБЛЕЗЛОМ ОБРЫВКЕ БУМАГИ —
и еще: СОВЕТУЮ ПОВНИМАТЕЛЬНЕЙ ЗАНЯТЬСЯ ГРАММАТИКОЙ.
Через два дня на двери нашего Кола висел чистый тетрадный листок. На листке коротко и энергично было написано:
ПЛЮВАЛ Я НА ГРОМАТИКУ.
Ну, Фантомасище проклятый, вот это разбушевался! Хоть еще одну серию начинай снимать. Просто стыд. Одно было приятно:
Фантомасова записка была сплошь исчеркана красным карандашом и внизу стояла двойка. Тем же, что и в первый раз, ясным почерком было приписано:
БУМАГА ЗНАЧИТЕЛЬНО ЧИЩЕ. ХВАЛЮ. СОВЕТ:
КРОМЕ ЗАУЧИВАНИЯ ГРАММАТИЧЕСКИХ ПРАВИЛ, РАЗВИВАЙ В СЕБЕ ЕЩЕ И ЗРИТЕЛЬНУЮ ПАМЯТЬ, ПАМЯТЬ ГЛАЗА. ТОГДА НЕ БУДЕШЬ ПИСАТЬ «ГРОМАТИКА». ВЕДЬ В ПРОШЛОМ ПИСЬМЕ Я УЖЕ УПОТРЕБИЛ ЭТО СЛОВО.
«ГРАМ-МАТИ-КА». НАДО ЗАПОМИНАТЬ.
И так началась у них длинная переписка. Долгое время Фантомас писал нашему Колу чуть не каждый день, но Кол был к нему беспощаден. Кол ставил Фантомасу за самые пустяковые ошибочки свою вечную железную двойку, и конца этому не предвиделось.
Но однажды в классе Раиса Ивановна задала нам проверочный диктант. Трудная была штука. Мы все кряхтели и пыхтели, когда писали диктант, там были подобраны самые трудные слова со всего света. Например, там под конец было такое выраженьице: «Мы добрались до счастливого конца». Этим выражением все ребята были совсем ошарашены. Я написал: «Мы добрались до ЩАСЛИВОГО конца», а Петька Горбушкин написал: «доЩЕСЛИВОГО конца», а Соколова Нюра исхитрилась и выдала в свет свежее написание. Она написала: «Мы добрались до ЩИСЛИВЫВА конца». И Раиса Ивановна сказала:
– Эх вы, горе-писаки, один Миша Слонов написал что-то приличное, а вас всех и видеть не хочу! Идите! Гуляйте! А завтра начнем все сначала.
И мы разошлись по домам. И я чуть не треснул от зависти, когда на следующий день увидел на дверях Кола большой белоснежный лист бумаги и на нем красивую надпись:
СПАСИБО ТЕБЕ, КОЛ! У МЕНЯ ПО РУССКОМУ ТРОЙКА! ПЕРВЫЙ РАЗ В ЖИЗНЕ. УРА! УВАЖАЮЩИЙ ТЕБЯ
ФАНТОМАС.
Редактор М. В. Долотцева.
Художественный редактор М. В. Таирова
Технический редактор В. А. Авдеева
Корректор 3. А. Росаткевич
Издательство «Советская Россия».
Москва, проезд Сапунова, 13/15.
Подписано к печати 7/IX-70 г.
Формат бум. 84 X 108 1/16. Физ. печ. л. 1,5. Усл. печ. л. 2,52. Уч.-изд. л. 1,8. Изд. инд. ЛД-301.
Тираж 150000 экз. Цена 15 коп. Бум. № 1, 7—6—2. 1970. Без объявл.
Фабрика офсетной печати № 2 Росглавполиграфпрома Комитета по печати при Совете Министров РСФСР, г. Дмитров, Московской области, Московская, 3. Заказ № 1554.
