Текст книги "Гора"
Автор книги: Виктор Голявкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Голявкин Виктор
Гора
Виктор ГОЛЯВКИН
ГОРА
Из повести "Обыкновенные дела"
Мы сошли с поезда. Отец сразу снял с лыж чехлы, распорки, зажимы, покидал всё в свой рюкзак, закинул рюкзак за плечи, встал на лыжи и покатил что есть мочи вдаль. Я не ожидал от него такой прыти.
Я огляделся вокруг: кругом снег, чёрный лес на горизонте и облака на небе. Никакой дороги здесь нет, кроме железной. Я понял: тут человек без лыж, как без рук. Я ещё возился с креплениями, а когда наконец их победил, то отцовская спина с рюкзаком была уже далеко. Вот теперь начнётся: он всё время впереди, а я всё время сзади.
Сейчас я его догоню. Скоро я перестал видеть лес на горизонте и облака на небе, я видел только две полосы лыжного следа под ногами да изредка взглядывал, как отцовская спина маячит всё дальше и дальше.
Я пёр вперёд изо всех сил, вовсю махал палками, спотыкался, вставал не отчаивался. За мной никто не шёл, не ехал, я никому не должен уступать дорогу, никто не видит, как плохо я качусь на лыжах. Я катился вперёд и всё время падал. Пусть отец не думает, что меня надо поджидать, пусть идёт вперёд без остановки – догоню же я его в конце концов!
А он нёсся как сумасшедший и не думал останавливаться. Неужели он и не устанет?
Я уже перестал спотыкаться. Качусь как по маслу. А он всё дальше и дальше.
"Ну, – думаю, – как же так можно? Вместе пришли, а он всё впереди и впереди, а я всё сзади да сзади". Тут моторчик у меня внутри как будто включился. Я разворачиваюсь и нарочно еду в обратную сторону. Он оглянется, меня не увидит или увидит, что я иду не в ту сторону, и тогда, может быть, остановится. Изредка оглядываюсь, вижу, он развернулся и стал ко мне приближаться. Вот теперь я ВПЕРЕДИ, а он сзади.
Наконец он меня догоняет, а я ему говорю:
– Физкульт-привет!
– А ты почему туда едешь?
– А ты почему туда едешь?
– Извини, Славик, – говорит папа, – я тебя совсем загнал. Увлёкся. Ты запарился. От тебя пар столбом идёт. Надо остыть.
Сам он, по-моему, устал, а на меня сваливает.
– Отдохнём, – говорю, – если ты устал.
– Вообще-то, надо ехать в ту сторону, там самое интересное.
Едем в ту сторону. Скоро впереди перед нами показалась большая гора и озеро, покрытое снегом. Дальше ехать вроде бы некуда, наверно, сейчас обратно повернём.
Но отец говорит:
– Это моя любимая гора. Правда красивая? Ты не находишь?
– Ну и что? Гора как гора.
– Да это вовсе не гора, а горушка.
Я взглянул ещё раз: страшная гора, мне показалось.
– Ничего себе, почти до самого неба!
– Она тут пейзаж делает, ты не находишь? – говорит отец.
– Вообще-то, хороший пейзаж, – говорю.
– Возьмём эту горушку штурмом? Не спасуешь?
– Что ты, – говорю, – разве на неё вскарабкаешься? Да если я на неё и залезу, а как слезу потом? Ты шутишь? Сам, если хочешь, лезь. Я тебя внизу подожду.
Смотрю: он как сумасшедший – что это с ним? – вскочил, расставил лыжи в разные стороны и полез на эту самую свою "горушку".
– Делай, как я! – кричит. – Слышишь? Вперёд, айда!
– Я потом, потом... – говорю.
– Да ты шутишь, какое "потом"! В кои-то веки дошли до горы. Кто может знать, что будет потом. Давай, давай! А ну, жми за мной!
– Зачем мне лезть туда? – говорю.
– Поглядим с высоты на окрестности.
– Хорошо тебе говорить. Неужели не понимаешь: гора-то огромная, а я маленький.
– Есть сколько угодно маленьких, которые лучше больших катаются с огромных гор.
– Где они? Ты их мне покажи. – Между прочим, хорошо, что здесь нет посторонних, никто не видит, как я боюсь.
Нехотя я попробовал так же, как он, расставить лыжи. Они сразу назад покатились, а я упал плашмя носом в снег. Попробуй теперь встань с этими лыжами. Лыжи встать мешают. Вот если бы их не было, сразу бы встал, а теперь мучайся...
А он вприпрыжку шпарит, ему хоть бы что. Даже не замечает, как мне лыжи мешают. Он обернулся и мне кричит:
– У тебя "ёлочкой" не получается? А ты "лесенкой" попробуй. – И показывает мне, как боком сначала одну лыжу ставить, потом другую.
Кое-как "лесенкой" карабкаюсь. То палки мешают, то лыжи, то ноги заплетаются. Чувствую: и шапка, и куртка мешают – всё мне мешает. Не выдерживаю и падаю. И лежу. И вставать больше не буду. Проклятая гора мне попалась на дороге. И зачем надо на неё залезать? Катались бы рядом, туда да обратно, потом домой бы спокойно пошли. А то "давай, давай"...
– Вставай! – кричит отец. – Ты что завалился?
– Я, может, полежать хочу. Чего ты ко мне пристаёшь?
– Нашёл место лежать! Зачем тебе лежать?
– Устал. Отдохнуть хочу.
– От чего тебе отдыхать? Ты же до верха не добрался.
– Полежать, что ли, нельзя, минут десять или пятнадцать.
– Десять или пятнадцать? Это же целая вечность. Ты простудишься насмерть за это время. Я за тебя отвечаю. Ты простудиться хочешь, заболеть?
– Что ты ко мне пристал?
– Невежливо со мной разговариваешь.
– А я злой!
– Ну тогда ладно...
– Дай полежать...
– Полежи одну минуту. Ты, пока лежишь, отдыхай не как дурак, а соберись с силами, сосредоточься. И сразу давай сюда.
– Опять ты со своим "давай, давай"!
– Ты ругаешься, силы зря расходуешь. Ты молча лежи и с силами собирайся.
– Если бы мне зачем-нибудь надо было, я бы собрался. А просто так мне не хочется.
– Ну знаешь, – говорит отец, – всякое дело сам себе выбираешь и сам решаешь, нужно оно тебе или нет. Всякое дело без тебя обойдётся, а ты без дела вряд ли. На гору, между прочим, влезают вполне добровольно. Не хочешь – не надо. Сиди внизу.
– Добровольно, – говорю, – я могу. Это слово мне нравится.
Встаю и лезу выше.
Он с удовольствием мимо пронёсся и уже опять меня догоняет.
– Прекрасно! Отлично! Молодец! – орёт. – Опередить меня можешь?
– Могу. Думаешь, ты один на гору залезть можешь?
Немного уже осталось, но зато самое крутое место.
Я опять падаю, но сразу же встаю, пока он "давай, давай" снова не заладил.
Отец влез наверх и палку мне протягивает, чтобы я за неё ухватился. И вот стоим с ним рядом наверху. И молчим. Ничего не скажешь: гору одолели.
– Какой вид! – говорит папа.
– Хороший вид, – говорю.
– Да что ты говоришь без всякого вдохновения? Никакого почтения к высоте. Замечаешь, как много видно с высоты, горизонт раздвинулся, панорама перед взором... Чувствуешь, что такое высота?
– Да что я должен делать, в конце концов? – говорю.
– Как что? Покатили теперь вниз с горы.
– Вот ещё выдумал!
– Неужели ты собираешься на этой макушке торчать?
Он оттолкнулся и – вниз. Вот упадёт сейчас с размаху, не будет ко мне тогда приставать.
На небе как раз солнце выглянуло, и снег на склоне заблестел. Отец был уже внизу, на самой середине озера. Он махал мне палками и радовался, что не упал, хотя мне этого и хотелось. Он манил меня к себе, а я не мог стронуться с места. Я будто прирос к этой горе и боялся пошевелиться. Если пошевелюсь, сразу упаду. Хватит с меня этих падений. Легко, что ли, без конца падать. Я думал, поход – это просто ходишь себе и всё. А потом обратно домой приходишь и всем говоришь, что в походе побывал.
Ишь распрыгался, как маленький. Ещё меня вниз сманивает. Ничего не выйдет. Никуда я отсюда не пойду. Если бы ещё лыж не было, я бы пешком как-нибудь с этой ужасной горы спустился, пока светло.
Вечно что-нибудь человеку мешает. Например, сейчас мне лыжи мешают!
– Эх, хорошо! – кричит мой папа и уже снова "ёлочкой" наверх ко мне подбирается. Он, наверно, приехал сюда показать мне, как он здорово на лыжах катается.
– Ничего хорошего не вижу, – говорю.
– Сейчас увидишь, – говорит.
– Ничего не вижу, ничего не хочу, не подходи ко мне, слышишь?
– Слышу, слышу... Сейчас я тебе покажу.
– Не надо мне ничего показывать. Отстань от меня. Так и знал, что ты будешь воспитывать меня собственным примером.
– Ни за что на свете я теперь от тебя не отстану, – говорит он и лезет вверх.
Хоть бы он споткнулся. Хоть бы я куда-нибудь испарился от этих проклятых лыж. А лыжи бы ему оставил: пусть сразу на двух парах катается. Вдвое больше радоваться будет.
– Почему, – спрашиваю, – ты от меня отстать не хочешь?
– Вот ты на вершину такой горы залез, ведь это подумать только, как здорово. С таким человеком, как ты, я бы куда хочешь пошёл и был бы уверен, что ты меня не подведёшь.
– Знаю, знаю, куда бы ты со мной пошёл: в горы бы пошёл, а не "куда хочешь".
– Ну правильно, – говорит отец.
– Нет, неправильно, – говорю.
– А что ты имеешь в виду? – спрашивает.
– Зачем в горы-то ходить? Да меня тащить? Если все будут на горы лазать, смешно...
– Да все не могут.
– А ты думаешь, они плохие?
– Почему плохие? Они обыкновенные люди.
– А ты? Необыкновенный? Да?
– С чего ты взял? Да что ты ко мне придираешься?
– Потому что воспитываешь...
– Ну и что?
– А я не хочу. Катайся себе и катайся. А меня не воспитывай.
– Да ты кто такой, чтобы так разговаривать?
– Я ужасно злой!
– Почему?
– Потому что не получается.
– Злись сильнее, тогда получится.
Я лыжи снял и нарочно запустил их ему навстречу. Они в разные стороны раскатились. Пусть не думает, что меня всю жизнь можно таскать на разные вершины. Я сам буду делать, что захочу. Может, теперь он не будет думать, что на меня можно положиться. Все будут на меня полагаться – мне свои дела будет некогда делать. А у человека должны быть свои дела, а не только помогать старшим, я в этом уверен. Я пока не знаю, какие дела. Потом узнаю...
Отец подобрал мои лыжины одну за другой и опять ко мне направляется. Злющий, наверно. Сейчас даст мне как следует палкой за то, что я его воспитываю, сразу вниз и полечу.
Эх, испариться бы мне куда-нибудь!
Некуда деться... Вот подходит, и я решил первый на него нападать, пока он ещё за меня не принялся.
– Как дам! – ору.
– Как? – удивился отец. – Ты со мной драться?.. Да ты что? Впрочем, давай, – смеётся. – Ты рассчитываешь победить? Или мне это предоставляешь? Я же всё равно тебя побежу, потому что ты трусишь.
– Мне надоели эти лыжи...
– Не валяй дурака, надевай лыжи, а то проиграешь.
– Не буду надевать! Я лучше сяду и так скачусь...
– На что сядешь? На лыжи? На лыжах, мой дорогой, надо как следует стоять, а не садиться.
– Я без лыж сяду...
– Да ты очумел от страха? На чём ты хочешь с горы съезжать? Ты подумай только... Некрасиво!
Пришлось нехотя эти лыжи опять надеть, а то подумает, я трус.
– Ты не бойся упасть. Этого нельзя бояться. Упадёшь – не беда. Встанешь – опять поедешь.
– Не хочу!
– Теперь это уже не важно: хочешь, не хочешь. Теперь тебе это уже НАДО.
– Это тебе надо, а мне зачем?
– Потому что у тебя здоровые крепкие ноги.
– У меня ноги ватные!
– Ты возьми себя в руки. Прикажи своим ногам спружинить.
Только я стал думать про свои ноги, они у меня сразу как железные стали.
– Я не могу, у меня ноги не сгибаются.
– Подпрыгни с лыжами на месте: раз-два!
– Вот видишь, я уже чуть не упал.
– Я этого не заметил.
– А я заметил...
– Теперь марш вниз, а то я тебя столкну!
– Не трогай меня, не трогай! Не прикасайся!
– Пошёл!
– Не могу!
– Не будешь же ты сидеть здесь вечно. Сам посуди.
– Сейчас назло тебе умру на этой горе проклятой. Ты будешь виноват.
Лыжи вдруг поехали, я за ними не успел, хотел упасть, но нечаянно вперёд наклонился, и это меня спасло. Не успел я этому обрадоваться, как сразу упал назад, но ударился совсем не больно, подумаешь...
Вижу: очутился в самом низу. Тут же вскочил и вверх полез.
Отец стоял, упираясь на палки, и улыбался.
Очень большая гора, долго мне на неё карабкаться. Отец со свистом промчался мимо. Потом нагнал.
– Ну вот и всё, – сказал он и протянул мне руку. – Теперь можно подкрепиться.
– Как это – всё? – говорю. – Тебе хорошо говорить, ты не упал. А я ещё хочу скатиться.
– Зачем? – спрашивает.
– Но я же упал. Теперь хочу съехать без падений...
– Теперь тебе никакая гора не страшна. Я за тебя спокоен.
– Ты и приехал сюда, чтобы мной довольным быть?
– Ты теперь ни с какой вышки не будешь съезжать на заду, надеясь сократить расстояние до земли. Никто не подумает, что ты трусишь. Самое главное – ты сам так никогда не думай.
– Я и не думаю. Зачем мне на вышку ещё лезть?
– Ну, когда-нибудь может понадобиться...
– Разве тогда мы с тобой тоже будем вместе?
– Не знаю... Ох ты хитрец!
– Не думай, не хуже тебя, – говорю. – Просто ты большой, а я маленький.
– Я не думаю, что ты хуже.
– Думаешь, думаешь. Я же вижу...
– С тобой невозможно разговаривать.
– Это с тобой невозможно.
– Ты дуешься на меня? За что?
Скорей всего я на себя злился. Хорошо всё же, здесь только мы такие "умные". Никто не слышит, как я ссорюсь со своим отцом. Если бы у меня лучше шло дело, а у него хуже, тогда он бы злился, а не я.
Я скатился и не упал. Если бы упал, полез бы ещё раз. Но вышло сразу удачно. Настроение стало хорошее. Гора сразу замечательной показалась. Мы встретились с отцом внизу, на снежном озере.
– Извини за хамство, – сказал я отцу.
– Ты меня тоже извини, – говорит отец.
– За что?
– Я обращался с тобой жёстко. Ты действительно ещё маленький и имеешь полное право говорить "хочу" и "не хочу". Каждый взрослый человек это уважает.
– Почему взрослые это уважают?
– Люди прекрасно знают, что с тех пор как стали взрослыми, они не говорят "хочу", "не хочу". Они делают что НАДО. О своём "хочу" они вспоминают с тоской, но детей своих любят за это.
– А кому НАДО?
– В зависимости от обстоятельств: семье, производству, обществу и так далее.
– А что им всем НАДО?
– Им нужна твоя энергия, сила. Что это такое, тебе объяснят на уроке, смотри не пропусти.
– По-моему, слово "надо" у вас какое-то необыкновенное. Вам столько всего НАДО, что у меня в голове не укладывается.
– Да ты не волнуйся, тебе до этого ещё далеко.
– А когда начнётся?
– У тебя в запасе ещё десяток лет. Но ты уже сейчас делаешь что НАДО: ходишь в школу, сейчас свой страх победил. Ты отважный мальчик, мне с тобой интересно.
Папа вынул из рюкзака наши запасы. Рюкзак постелил на снег. И мы на него сели. Разлили из термоса сладкий чай и ели хлеб с маслом. Отец, наверно, заранее знал, что у нас разыграется аппетит и хлеба с маслом надо побольше. У нас его было вдоволь. Я ел кусок за куском, запивал горячим чаем и всё больше уважал взрослых: они так хорошо знают, что НАДО, даже удивительно.
Мы опять лезем на гору: он "ёлочкой", а у меня "лесенкой" лучше получается. И скатились. Правда, я опять упал. Но это было уже неважно.
– Ну как тебе гора нравится?
– Замечательная гора. Я ещё разок с неё скачусь.
